Индейцы майя верили, что однажды нашему миру придет конец. И нашли способ это доказать!
Случайно обнаруженный в руинах древнего города уникальный рукописный текст должен был стать научной сенсацией года, но принес с собой смертельно опасную болезнь, подобной которой человечество еще не знало.
Эпидемия распространяется. Число жертв растет.
Специалист по редким заболеваниям Габриель Стэнтон и аналитик древнеиндейских текстов Чель Ману понимают: чтобы остановить эпидемию, им необходимо не только расшифровать кодекс, но и нарушить прямой запрет властей и, рискуя жизнью, проникнуть в город, затерянный среди джунглей Гватемалы…
Отрывок из книги:
Эктора Гутьерреса далеко не радовала необходимость обманывать жену, скрывая от нее неприятности, в которые он ухитрился вляпаться. Но еще мучительнее была мысль о том, что его маленький сынишка, вероятно, даже не узнает отца, когда тот выйдет из тюрьмы. Ему оставалось благодарить Бога, что он успел вывезти все со своего склада до того, как туда нагрянули «копы». Теперь же они непременно явятся и к нему домой. Хорошо, что у него был свой человек в Иммиграционно-таможенной службе, который (за приличное вознаграждение) вовремя намекнул, что на Гутьерреса завели досье и уже давно установили слежку. Если его возьмут с поличным, отсидеть придется лет десять, не меньше.
Вот почему им вдруг овладело желание проводить как можно больше времени с сыном. В воскресенье он повез его в «Шесть флагов», где они вдвоем вдоволь накатались на «американских горках». Эктору доставляло удовольствие наблюдать радость Эрнесто, но настроение портилось, как только ему начинало казаться, что за ними следили и там, что ИТС послала своих ищеек даже в парк. Ему мерещились подозрительные тени в боковых аллеях и лица соглядатаев, наблюдающих за ним из-за каждого угла. Весь день он обильно потел, хотя в Лос-Анджелес наконец пришла зима и погода стояла прохладная. К моменту возвращения домой его рубашка и носки промокли насквозь.
В тот вечер он врубил кондиционер и битый час просидел с Марией за просмотром какой-то комедии, отчаянно пытаясь придумать способ объяснить жене, что может случиться. В два часа ночи она спокойно спала, все еще пребывая в блаженном неведении, а Эктор продолжал бодрствовать у телеэкрана, едва успевая утирать с лица пот. Никогда со времени своего краткого увлечения кокаином в подростковом возрасте не чувствовал он себя таким взвинченным. Каждый звук раздражал и бил в уши: гудение декодера кабельного телевидения, скрежет зубов Эрнесто во сне, шум мотора проезжавших по 94-й улице машин — Гутьерресу казалось, что это приехали за ним.
В четвертом часу Эктор лег в постель. У него пересохло во рту, а глаза отчаянно слипались. Но заснуть он никак не мог, и каждый оборот часовой стрелки будильника лишь напоминал, как быстро проходит ночь. А ведь ему предстоял тяжелый день, чтобы успеть замести все следы. В качестве крайней меры, чтобы довести себя до полного утомления, он растолкал жену.
Но даже после самого горячего секса, какого у них не было уже много месяцев, заснуть не удалось. Он так и лежал нагой рядом с Марией еще почти два часа, чувствуя, как промокает от пота простыня, прилипнув к телу. Несколько раз в бессильной злобе ткнувшись лбом в матрац, он поднялся и пошел к компьютеру. После недолгих поисков в Сети нашел рекламу каких-то канадских таблеток, сулившую глубокий сон уже через десять минут. Но разумеется, звонить по указанному номеру следовало только в дневные часы.
Скоро стал слышен щебет птиц, а сквозь щели в жалюзи Эктор увидел первые лучи солнца нового дня. Пролежав без сна еще час, он окончательно встал с постели. При бритье порезался — так тряслись руки от усталости. К счастью, съев на завтрак миску овсяных хлопьев и запив еду чашкой кофе, он почувствовал прилив энергии. Когда же он вышел на улицу, чтобы на автобусе доехать до пункта проката автомобилей, прохладный ветерок показался ему истинным благословением.
К семи утра Гутьеррес уже добрался до гаража, расположенного в районе международного аэропорта Лос-Анджелеса. Выбрал зеленый «форд-эксплорер» и сразу же сменил номера на фальшивые — они исправно служили ему при перевозке ворованного антиквариата. Меньше всего Гутьерресу хотелось, чтобы в новой точке, где он арендовал временное помещение под склад, кто-то легко мог выяснить его личность. Дождавшись, когда Мария уже наверняка повезла Эрнесто в школу, он вернулся домой, чтобы достать из тайника остатки своих товаров и переправить их в новое хранилище в Западном Голливуде.
Пот снова лил с Гутьерреса градом, когда он заехал по пути в храм Богоматери Всех Ангелов, чтобы встретиться с Чель. Ему удалось, ничем не выдав, насколько ему плохо физически, убедить ее взять себе на время кодекс. Чель подходила идеально: она либо найдет деньги, чтобы купить у него книгу сама, либо станет громоотводом на случай возможных проблем. Если ИТС все же загонит его в угол, он сдаст им ее как гораздо более важную птицу. Поймав на преступлении музейного куратора, они устроят громкий публичный суд. А Эктору за показания против нее будет гарантирован полный иммунитет перед законом.
После визита в церковь Эктор обнаружил, что ему стало труднее вести машину. Яркая неоновая реклама вдоль 101-го шоссе казалась ему поблекшей, словно обесцвеченной. Обычные шумы на дороге, даже звук двигателя его собственного автомобиля, били по барабанным перепонкам. Остаток дня Гутьеррес посвятил посещению всех мест, где часто заключал свои сделки, встречался с покупателями или продавцами. Он раздавал взятки администраторам мотелей, хозяевам автомастерских, вышибалам стриптиз-клубов. Ему нужна была гарантия, что никто из них не даст ИТС информацию, которая бы ему повредила.
Уже по пути домой Эктора панически перепугал черный «линкольн», несколько раз мелькнувший в зеркале заднего вида. Пока он добрался до Инглвуда, в голове неотвязно засела мысль, что машина преследовала именно его.
Когда Гутьеррес парковался во дворе, из окна за ним наблюдала Мария. С порога она принялась причитать, не давая вставить ни слова. Муж не спал уже почти тридцать шесть часов. Он натер себе глаза до красноты. Она немедленно налила ему бокал красного вина, включила музыку и зажгла свечи. Хронической бессонницей страдала ее мать, и Мария знала, что нужно делать.
Но ничего не помогло. В два часа ночи Эктор без сна лежал рядом с женой в постели, размышляя о своей жизни. И с каждым новым часом вывод менялся: в три часа он мысленно объявил себя хорошим главой семьи, но уже в четыре считал, что из него вышел никчемный муж и отец.
Наконец он снова решил прибегнуть к помощи Марии и принялся ласкать ее грудь. Она откликнулась и нежно положила руку ему между ног, но эрекции не последовало. Как ни старалась жена, ничего не происходило. Тело Эктора отказывалось слушаться его. Изменяли даже те органы, которые никогда не причиняли беспокойства. Он извинился перед Марией и с трясущимися руками, затуманенным взглядом и тяжелым дыханием выбрался из дома, чтобы в одиночестве посидеть на ступеньке в ночной прохладе. Когда в небе показались первые самолеты — примета нового дня после очередной бессонной ночи, — Эктора посетило еще одно ощущение, которого он не знал долгие годы: желание плакать.
Откуда-то из-за спины донесся чужой голос. Кто, черт побери, мог проникнуть к нему домой в такую рань? Эктор ворвался в кухню. Лишь мгновение понадобилось ему, чтобы узнать стоявшего там мужчину.
Это был Человек-птица. Он усаживался за их обеденный стол.
— Как ты посмел явиться сюда? — заорал Эктор. — Убирайся немедленно!
Человек-птица медленно поднялся, но прежде чем он смог сделать хотя бы одно движение, Эктор нанес ему резкий и сильный удар в челюсть, повалив на пол.
В комнату вбежала Мария.
— Что ты наделал?! — крикнула она. — За что ты его ударил?
Эктор указывал пальцем на Человека-птицу, старался что-то объяснить, но получалась лишь какая-то бессмыслица. Распластавшейся на полу фигуркой был Эрнесто, в страхе смотревший на него.
— Папа! — со слезами в голосе воскликнул мальчик.
Эктор почувствовал, что его сейчас стошнит. С самого начала он дал Марии клятву, что никогда не будет срывать зло на сыне, как поступал когда-то его собственный отец. Она смотрела на него с ненавистью, а он, едва ли осознавая, что делает, отшвырнул жену в сторону.
Когда Мария в последний раз видела мужа, он задним ходом выводил из двора на улицу зеленый внедорожник.
* * *
Буквально в каждом углу приемного покоя Пресвитерианской больницы стояли носилки с пострадавшими. Стэнтон в спешке пробирался мимо, наталкиваясь на врачей, опрокидывая пустые каталки. Ему отчаянно необходимо было найти виновника произошедшего. В историях болезни пациентов с ФСБ значились дорожные происшествия. Аналогичный случай в Германии стал первым признаком того, что бессонница приняла необратимую форму. А с точки зрения очевидцев той аварии, водитель попросту заснул, ведя машину по автобану.
Стэнтон раздвигал шторку за шторкой в переполненном зале и видел, как неопытные стажеры делали операции, на которые при обычных обстоятельствах не получили бы разрешения, и медсестер, ставивших сомнительные диагнозы из-за нехватки квалифицированных врачей. Но никто не мог указать ему на пациента, который стал виновником катастрофы, или хотя бы подтвердить, что его доставили именно в эту больницу.
Стэнтон заставил себя остановиться и оглядеться по сторонам. В противоположном конце коридора работали двое санитаров «скорой помощи», оставленных при больнице, чтобы хоть чем-то помочь перегруженному персоналу.
Он бросился к ним. В этот момент они старались надеть на пациента маску и пустить кислород.
— Вы ведь были на месте происшествия, парни? — спросил он. — Кого считают виновником аварии?
— Да какого-то латиноамериканца, — ответил один из санитаров.
— А где он? Здесь?
— Ищите в списке Джона Доу.
Стэнтон обернулся к огромной доске, на которой записывали данные поступивших пациентов. Как, еще один Джон Доу? Странно. Ведь даже если при шофере не оказалось документов, его личность должны были легко установить по номеру машины.
Почти в самом низу доски значился неопознанный пострадавший. Стэнтон разыскал ячейку за занавеской с номером 14 и отдернул ее. Внутри царила суета. Пациент, весь покрытый запекшейся кровью, громко стонал, а врачи отчаянно боролись за его жизнь.
— Мне необходимо поговорить с ним, — заявил Стэнтон, предъявляя свое удостоверение, выданное ЦКЗ.
С большой неохотой доктора чуть потеснились, чтобы дать ему возможность приблизиться к страдальцу.
Стэнтон склонился как можно ниже к его уху.
— У вас были проблемы со сном, сэр? — спросил он.
Молчание.
— Вы ощущали себя больным?
Но в этот момент раздались громкие сигналы с монитора.
— У него резко падает давление, — предупредила медсестра.
Один из больничных докторов отпихнул Стэнтона в сторону и влил в капельницу свежую порцию лекарств. Все смотрели на монитор. Давление продолжало падать, а пульс становился нитевидным.
— Нам нужно срочно доставить его в операционную! — выкрикнул другой медик.
— Сэр! — вновь обратился Стэнтон к пациенту, теперь уже из-за спин врачей. — Как ваша фамилия?
— У Эрнесто было его лицо… — с трудом произнес мужчина. — Я вовсе не хотел ударить его…
— Пожалуйста, назовите себя! — взывал Стэнтон.
— Я подумал, что Эрнесто — это Человек-птица. — Глаза пациента на мгновение открылись. — Человек-птица заставил меня…
От этих слов у Стэнтона прошел мороз по коже, хотя разумного объяснения этому не существовало.
— Вы говорите, Человек-птица? — не унимался он. — Кто он такой?
Но из глотки водителя вырвался лишь продолжительный стон, а потом события пошли уже по знакомому сценарию: прямая линия на мониторе, крики врачей, уколы, электрические разряды, снова крики, а потом вдруг тишина. И констатация времени наступления смерти.
* * *
Чель сидела у себя в кабинете музея Гетти, докуривая последнюю сигарету из пачки. Никогда прежде у нее на глазах никто не умирал. И потому после того, как Волси испустил дух, она сбежала из больницы, никому ничего не сказав. Уже несколько часов Чель не отвечала на звонки, два из которых были от Стэнтона, она лишь упрямо глядела на монитор компьютера, где вновь и вновь просматривала одни и те же сайты.
Хотя ЦКЗ уже распространил заявление, что Волси был вегетарианцем, журналисты в Интернете продолжали придерживаться версии, что причиной его заболевания было зараженное мясо. Многочисленные блоги полыхали яркими заголовками о Конце Света. Чокнутые авторы уже, естественно, выдвинули предположение, что далеко не случайно новый штамм «коровьего бешенства» появился всего лишь за неделю до 21 декабря.
В дверь негромко постучали, а потом в щель просунул голову Роландо Чакон.
— Уделишь мне минуту?
Чель взмахом руки пригласила его войти. Без каких-либо комментариев он выслушал рассказ о том, что случилось в больнице. При этом Чель не скрыла, что солгала доктору Стэнтону по поводу истинной причины, приведшей Волси в Штаты.
— Ты-то сама как? — спросил Роландо, садясь в кресло напротив.
Она передернула плечами.
— Быть может, тебе отправиться домой и немного поспать?
— Нет, я в порядке, — покачала головой Чель. — Рассказывай лучше, с чем пришел.
— Получил результаты углеродного анализа. 930 год плюс-минус 150 лет. В точности как мы и предполагали. Срединный период, но уже ближе к закату классической эпохи.
Предполагалось, что эта новость приведет Чель в восторг. Это было неоспоримое доказательство, которого они так ждали.
— Превосходно, — отозвалась она, однако без особой радости. Все ее усилия, все труды начинали давать реальные результаты, и новая рукопись становилась подобием магической двери, за которой лежали ответы на важнейшие вопросы. А она ощущала внутри себя лишь пустоту.
— Я продвинулся вперед и с реконструкцией страниц, — продолжал Роландо. — Но возникла проблема.
Он протянул Чель листок, на котором изобразил два символа.
На языке древних майя они произносились как «чит» и «унен».
— Отец и ребенок мужского пола, — рассеянно перевела Чель. — Стало быть, отец и сын.
— Правильно, но автор рукописи употребляет эти слова в ином смысле. — Роландо подал ей другой лист: — Здесь грубый перевод второго параграфа.
«Отец и его сын не благородЕн по рождению, и потому ЕГО познания о том, как боги управляют нами, невелики, и многое из того, что боги нашептали бы в уши истинного Властителя, отец и его сын не слышИт».
— Видишь? Это значит, что писец имел в виду какое-то одно лицо, — пояснил Роландо. — Одного представителя знати или Властителя. Но как бы то ни было, именно такая пара символов встречается по всей рукописи.
Чель внимательно вгляделась в эти глифы. Обычно писцы использовали известные пары слов по-новому, чтобы придать своему творению стилистическую красоту, и потому представлялось вероятным, что и эта пара означала нечто иное, нежели предполагал буквальный перевод.
— Быть может, здесь тайный смысл в протесте против передачи титулов от отцов к сыновьям? — предположил Роландо. — Против наследственной власти по мужской линии?
Чель сомневалась в этом, но сейчас ей было трудно сосредоточиться.
— Дай мне поразмыслить над этим, — попросила она.
Роландо постучал пальцем по ее столу.
— Я знаю, ты и слышать не хочешь об этом, и понимаю почему. Но это проблема синтаксиса, а Виктор — лучший в мире эксперт. Он бы нам сейчас очень пригодился, и, мне кажется, ради этого можно на время забыть о личных разногласиях.
— Мы с тобой сами справимся, — сказала Чель.
— Но пока мы не разберемся, в чем смысл этого, трудно рассчитывать на дальнейший прогресс. После первого параграфа на первой же странице комбинация встречается десять раз. А на некоторых страницах ниже на нее натыкаешься до двадцати раз и более.
— Я займусь этим, спасибо! — отрезала Чель.
После этого Роландо вернулся в лабораторию, а Чель — к своему «ноутбуку». Открыв сайт газеты «Лос-Анджелес таймс», она обнаружила только что размещенную статью о Волси и Пресвитерианской больнице. Но потом ее внимание привлекла другая страница: жуткие фотографии нагроможденных друг на друга и вдребезги разбитых машин на 101-м шоссе, спасателей, вытаскивающих жертв из объятых пламенем автомобилей.
И посреди этого ада — зеленый «внедорожник».
Стэнтон и Дэвис спустились в морг, расположенный в глубоком подвале под зданием больницы. На металлическом столе лежал труп водителя, виновного в автокатастрофе. Рядом с ним на точно таком же столе лежало тело Волси.
Дэвис сделал надрез от уха до уха на голове водителя, потом стянул кожу и отпилил верх черепной коробки, обнажив мозг.
— Готово, — доложил он.
Теперь за дело взялся Стэнтон, который отделил кору головного мозга от черепных нервов и отсоединил ее от позвоночника. Потом запустил руку внутрь и извлек из черепа мозг. В складках этого человеческого органа для него таилась надежда разобраться, что же такое ФСБ. Он осторожно уложил мозг на стерильный столик, стараясь подавить брезгливое ощущение, невольно возникавшее от того, что мозг был еще теплым.
Стэнтон и Дэвис срезали необходимые образцы. Подвергнув тщательному исследованию таламус, Стэнтон увидел в нем множество крошечных отверстий. Под микроскопом отверстия выглядели уже как кратеры посреди пустыни из деформированных тканей мозга. Классическая картина для ФСБ. Только болезнь здесь проявила себя гораздо агрессивнее, чем обычно.
— Какие выводы? — спросил Дэвис.
— Не торопи меня. Дай минуту, — сказал Стэнтон, потирая глаза.
— Ты — как выжатый лимон, — заметил Дэвис.
— Понятия не имею, о чем ты.
— О том, что ты дерьмово выглядишь. Тебе бы выспаться, Габриель.
— Нам всем это не помешало бы.
— Я, наверное, отосплюсь, когда буду как эти двое, — усмехнулся Дэвис.
— Ну и шуточки у тебя.
— А что? Считаешь, слишком рано?
Закончив работу с мозгом водителя, они проделали те же манипуляции с Волси. Когда срезы для изучения были готовы, Стэнтон снова приник к микроскопу, включив дополнительное освещение сверху.
Кратеры в мозгу Волси оказались гораздо глубже, а кора деформирована значительно сильнее. Определенно он заболел первым.
Стэнтон, собственно, и не сомневался в этом прежде, но до сих пор не понимал, что им может дать подобная информация.
— Сделай снимки со всех этих образцов, — попросил он Дэвиса. — А потом найди результаты МРТ — мы успели сделать ее Волси, пока он еще был жив. Постарайся установить, с какой скоростью развивалось заболевание, а потом построй его модель в обратном порядке. Если нам удастся вычислить, как быстро прогрессирует недуг, станет приблизительно известно, когда заболел каждый из этих двоих.
— Так мы построим временной график, — понимающе кивнул Дэвис.
Узнав, когда заболел Волси, уже нетрудно будет заключить, где именно он заболел. И если повезет, они узнают, где и как подцепил болезнь водитель.
— Свяжемся с Каванаг? — спросил Дэвис.
Водитель становился теперь ключевой фигурой. В городе его должен был кто-то знать. А как только он будет опознан, в их распоряжении появятся банковские счета, сведения об использовании кредитных карточек, которые подскажут, где он покупал продукты и чем питался. Бумажный след, который, возможно, приведет прямо к источнику болезни.
— Она на телефоне, — сказал Дэвис, протягивая Стэнтону свой сотовый.
Стянув резиновые перчатки, он произнес в трубку только одно слово:
— Подтверждено.
Каванаг тяжело вздохнула:
— Ты уверен?
— Та же болезнь, разные стадии.
— Я как раз собираюсь сесть в самолет. Скажи мне, что тебе нужно, чтобы держать ситуацию под контролем.
— Установить личность водителя. У нас было двое пациентов, которые поступили в больницу как Джоны Доу.
Номера на «эксплорере» оказались нигде не зарегистрированы, а при его хозяине, как и при Волси, не обнаружили никаких документов. Едва ли это было простым совпадением и не могло не тревожить. Но хотелось бы выяснить, почему так случилось.
— Полиция уже над этим работает, — сказала Каванаг. — Что-нибудь еще?
— Общественность должна узнать, что зафиксирован второй случай. И она должна узнать это от нас, а не от какого-нибудь полоумного блогера, который даст волю воображению и наврет с три короба.
— Если ты просишь о пресс-конференции, то ответом тебе будет решительный отказ. Еще не время. Это приведет лишь к тому, что заболевшим станет считать себя каждый второй в городе.
— Тогда по крайней мере издай распоряжение, чтобы продуктовые магазины временно изъяли из продажи молочные продукты и мясо. Это совершенно необходимая мера предосторожности. Попроси чиновников из министерства сельского хозяйства организовать проверку всего, что мы импортируем из Гватемалы. И оповести население, чтобы избавились от молока и всего прочего в своих холодильниках.
— Этого мы не сделаем, пока не будет точно установлен источник заболевания.
— Тогда немедленно присылай сюда как можно больше своих людей, чтобы начинали проверять размеры зрачков у всех пациентов во всех больницах, — сказал Стэнтон. — И речь не только о Лос-Анджелесе. Придется включить в зону поиска долину, Лонг-Бич, Анахайм. Двух случаев заражения мало, чтобы выяснить источник.
— Агенты из нашего центра уже включились в работу. Надо просто дать им время.
Стэнтон без труда вообразил невозмутимое, как обычно, выражение лица Каванаг. Ее звезда ярко взошла в ЦКЗ в 2007 году, когда у пассажира одного из авиарейсов заподозрили туберкулез, устойчивый к медикаментам. Каванаг оказалась тогда единственной чиновницей ЦКЗ, которая сохранила ясность мышления и хладнокровие. Угроза миновала, а Каванаг с тех пор стала любимицей начальства в Вашингтоне. Однако сейчас требовалось нечто большее, чем хладнокровие и здравый смысл.
— Как ты можешь оставаться такой спокойной? — не выдержав, спросил Стэнтон.
— Потому что для волнений и переживаний у меня есть ты, — не без некоторого цинизма ответила она. — А теперь скажи мне вот что. Сам-то ты вообще хоть прилег за последние сутки? Через шесть часов я к вам присоединюсь, и ты мне нужен в хорошей форме, отдохнувшим и набравшимся сил. Поэтому, если ты не спал, немедленно укладывайся.
— Эмили, я и так…
— Это не совет, Габриель. Это приказ.
Вернувшись в калифорнийскую Венецию, Стэнтон, к своему удивлению, обнаружил, что там ничего не изменилось. На террасах перед барами было, как всегда, по вечерам многолюдно. Под тентами витрин магазинов расположились бездомные. На променаде торговцы громко рекламировали амулеты и обереги, чтобы спастись от предсказанного майя Конца Света. Жизнь протекала как обычно, и на какое-то время это заставило даже Стэнтона немного расслабиться.
В начале двенадцатого он из своей кухни связался по телефону с главным санитарным врачом министерства здравоохранения Гватемалы доктором Фернандо Аларконом.
— Мистер Волси успел сообщить нам, что пересек границу уже после того, как заболел, — объяснял ему Стэнтон. — В этом не может быть никаких сомнений. Вам необходимо провести проверки в клиниках, во всех точках общественного питания вдоль Панамериканской автострады, связаться с врачами, которые обслуживают места проживания туземного населения.
— Наши группы уже обследуют район, где, по его словам, он мог заболеть, — сказал Аларкон. — И хотя это влетит нам в миллионы долларов, которых у нас нет, специалисты посетят каждую ферму в Петене и проверят скот. Но до сих пор поиски никаких результатов не принесли. Нигде не обнаружено ни малейших следов прионов.
— Вы правильно выразились: до сих пор. Но вы же, я надеюсь, понимаете, насколько важна такая работа? Судя по тому, что мы увидели у себя, в вашей стране уже скоро может вспыхнуть эпидемия.
— Но ведь у вас нет никаких оснований утверждать, что ваш второй пациент когда-либо посещал Гватемалу, не так ли, доктор Стэнтон?
Тем вечером фотографию второй жертвы показали по всем каналам телевидения, но ни члены семьи, ни друзья водителя внедорожника на связь с властями пока не вышли.
— Нам еще не удалось установить его личность, но…
— В нашей стране не отмечено ни одного случая такого заболевания, так что с вашей стороны довольно-таки безответственно высказывать подобные предположения. Мы считаем, что Волси заразился в другом месте, но сделаем все возможное, чтобы содействовать вашему расследованию.
На этом разговор закончился, к величайшему разочарованию Стэнтона. Не имея подтвержденных случаев заболевания на своей территории, гватемальцы еще не успели в достаточной степени испугаться, чтобы начать действовать более энергично. Пока у них не появятся свои заболевшие, понял Стэнтон, на их помощь всерьез рассчитывать не приходится. Впрочем, система здравоохранения Гватемалы вообще оставляла желать лучшего.
Стэнтон услышал, как в двери провернулся ключ, а потом донесся звук собачьих когтей, скребущих пол. Он поспешил в гостиную, где увидел Нину в рваных джинсах, ветровке и все еще блестящих от воды сапогах. Первой к нему кинулась Догма, а потом, одарив его доброй улыбкой, подошла Нина и обняла Стэнтона за шею.
— Как я догадываюсь, вы нашли себе временный причал, капитан, — сказал он, целуя ее в щеку.
— Только до рассвета… Ты что-то неважно выглядишь.
— Мне сегодня каждый считает нужным сообщить об этом.
Догма начала тихо поскуливать, и Стэнтон принялся ласково поглаживать собаку.
Нина сняла куртку.
— Когда ты в последний раз ел? — спросила она.
— Уже даже и не помню.
Нина взяла Стэнтона за руку и повела обратно в кухню.
— Не заставляй меня применять силу.
В холодильнике обнаружился початый пакет еды, доставленной из соседнего китайского ресторана, и она проследила, чтобы Стэнтон основательно подкрепился, позволив ему одновременно слушать новости по Эн-пи-ар. Ведущий как раз брал интервью у эксперта из ЦКЗ, которого Стэнтон не знал. Они обсуждали ФСБ, но так, что сразу становилось ясно: ни тот ни другой понятия не имеет о прионах и вызываемых ими заболеваниях. У Стэнтона сделалось тяжело на сердце.
— Что такое? — встревожилась Нина.
Он рассеянно играл вилкой, выжимая жидкость из разогретых в микроволновке кубиков тофу.
— Эта болезнь скоро станет настоящим бедствием.
— В таком случае хорошо, что у них есть ты.
— Тем не менее очень скоро люди поймут, что мы не умеем сдерживать распространение подобных заболеваний.
— Насколько я помню, ты уже давно предупреждал о подобной опасности.
— Я говорю не о ЦКЗ, а обо всех остальных, кто начнет допытываться, почему у нас до сих пор нет никакой вакцины. Конгресс устроит нам веселую жизнь. Тут же последуют запросы, чем мы занимались со времени вспышки «коровьего бешенства».
— Но ты же делал все, что было в твоих силах. Как и всегда.
Голос Нины действовал успокаивающе, в глазах читалась нежность. Он взял ее за руку. Они посидели немного в тишине. Ему так много хотелось ей сказать, и сам он чувствовал, что события последних двух дней пробудили в ней нечто новое. Она, разумеется, лишь посмеялась бы над ним, скажи он это вслух, но Стэнтон был уверен — Нина была благодарна ему за заботу, когда он звонил с просьбой не есть мясо и молочные продукты.
Потом она поцеловала его в тыльную часть ладони и отвела в гостиную, где включила телевизор. Известный репортер Вольф Блитцер вел прямой эфир из центра оперативной информации, сообщая, что личность второго пациента все еще остается загадкой.
— У тебя на борту достаточно припасов? — неожиданно задал вопрос Стэнтон.
— Достаточно для чего? — переспросила Нина. — Не надо напускать на себя таинственность. Это угнетающе действует на нервы даже собаке.
Глядя на нее, Стэнтон вдруг испытал чувство, какого даже не ожидал в себе обнаружить до нынешнего вечера. После десяти лет работы в лаборатории, десяти лет борьбы за финансирование исследований прионовых заболеваний, после десяти лет предупреждений, что катастрофа может случиться в любой момент, теперь, когда неизбежное произошло, Стэнтон понял, что хочет лишь одного: отправиться с Ниной в гавань, подняться на борт «Плана А» вместе с ней и Догмой, чтобы навсегда забыть о прионах и болезнях.
— Что, если нам сбежать? — предложил он.
— Куда? — спросила Нина, вскинув голову.
— Куда угодно. Да хоть на Гавайи.
— Прошу тебя, Габриель, не надо.
— Я говорю совершенно серьезно, — сказал он, глядя ей в глаза. — Сейчас я хочу только быть с тобой. Меня больше ничто не волнует. Я люблю тебя.
Она улыбнулась, но в ее улыбке отчетливо сквозила грусть.
— Я тоже тебя люблю.
Стэнтон склонился вперед, чтобы поцеловать ее, но, прежде чем их губы слились, Нина отвернулась.
— Что такое? — спросил он, сразу же отпрянув.
— Ты слишком перенапрягся, Габриель. Но это пройдет. Все когда-нибудь заканчивается.
— Но я хотел бы переждать эту напасть вместе с тобой. Скажи, что тебе нужно?
— Пожалуйста, Габриель!
— Скажи же!
И она заговорила, теперь уже не отводя взгляда в сторону:
— Мне нужен мужчина, который не будет волноваться, что опоздает на работу, потому что слишком долго занимался любовью. Мужчина, который на самом деле способен уплыть со мной, оставив прошлое навсегда позади. Ты — самый талантливый и энергичный человек из всех, кого я знаю, и мне это в тебе нравится. Но даже если ты завтра отчалишь на моей лодке, через два дня будешь готов вплавь вернуться к себе в институт. Ты не сможешь действительно все бросить и забыть. Особенно в такое время.
Стэнтону не впервой было это слышать, и каждый раз он пытался убедить себя, что подобный его образ — лишь плод фантазии Нины. Что описываемый ею мужчина на самом деле не существовал. Что несходства их характеров однажды чудесным образом станут гармонично дополнять друг друга. Почему же сегодня он не находил аргументов, чтобы спорить с ней?
Нина снова положила голову ему на плечо. Они еще немного помолчали.
Вскоре Стэнтон услышал ритмичное дыхание, так хорошо ему знакомое. Он не удивился — Нина была способна заснуть где и когда угодно: на скамье в парке, в театре, на переполненном пляже. Стэнтон тоже закрыл глаза. Напряжение во всем теле, которое он ощущал, начало ослабевать. Он подумал, не позвонить ли Дэвису, чтобы узнать новости о временном графике. Но эта идея мгновенно растворилась в памяти, подавленная усталостью и грустью. Ему так хотелось сейчас ощутить комфорт полного забытья.
Но столь желанный сон упорно не приходил. Считая утекающие минуты, он вдруг поймал себя на том, что перечисляет в уме причины, по которым сам никак не мог заболеть. Он не употреблял ничего молочного уже много месяцев, а мяса так и вовсе не ел больше года. Но все же теперь ему стала понятнее мысль Каванаг о том, насколько легко обыватели могут проникнуться идеей, что они больны ФСБ.
Стэнтон поднял Нину на руки, перенес в спальню и положил на ту сторону кровати, где она в былые годы привыкла спать. За ним приплелась Догма, и хотя он предпочитал не баловать собаку, пуская ее к себе на постель, на этот раз сам поощрительно похлопал ладонью по одеялу и пронаблюдал, как Догма, свернувшись в клубок, улеглась рядом с Ниной.
Стэнтон как раз направлялся к себе в кабинет, чтобы проверить электронную почту, когда завибрировал его мобильный телефон, а на дисплее высветился незнакомый номер.
— Доктор Стэнтон? Это Чель Ману. Простите за столь поздний звонок.
— Доктор Ману! Куда же вы подевались? Мы так долго пытались дозвониться до вас сами.
— Я теперь уже сожалею, что не связалась с вами раньше.
Что-то в ее голосе насторожило Стэнтона.
— С вами все в порядке?
— Да. Но мне необходимо срочно с вами поговорить.
 | Дастин Томасон. 21.12 |