Эта книга посвящена одной из самых знаковых фигур XX века - великолепному Уинстону Черчиллю. Ведь он был не только блестящим политиком, но и законодателем мод, коллеционером самых разных вещей - от редких книг до изысканного вина, от пошитых на заказ костюмов до уникальных сортов сигар.
Книга проследит те изменения, которые произошли в характере и вкусе Черчилля на протяжении всей его жизни. Мы узнаем, каким этот великий человек был в быту, как он отдыхал, где любил проводить свободное время.
Это стильное и увлекательное издание для тех, кто интересуется модой и повседневной жизнью Великобритании первой половины XX века.
Отрывок из книги:
Семена стиля Черчилля изначально были посеяны его аристократичным происхождением и отсутствием родительской заботы. Стоит напомнить, что манера поведения мужчины закладывается в раннем детстве. Уинстон Черчилль родился 30 ноября 1874 г. в просторной комнате на первом этаже дворца Бленхейм, после того как у его матери преждевременно начались схватки (она как раз гостила у своего свекра, 7-го герцога Мальборо). Дженни и лорд Рандольф Черчилль, которые были женаты всего семь месяцев, предполагали, что их ребенок родится в Лондоне, в их новой резиденции в квартале Мейфэр неподалеку от площади Беркли-сквер, в доме № 48 на Чарльз-стрит. Однако ребенок не захотел ждать.
Его несвоевременное, но неотвратимое вторжение в аристократический мир, как нежданного, если не нежеланного гостя, было исключительно удачным. Консервативная английская элита никогда до конца не признает отважно бросающего вызов обществу Уинстона Черчилля одним из своих. И он отнюдь не захочет принадлежать к ней.
В детстве он чаше всего был один. Его родители вели светский образ жизни: отец, член парламента, сделал головокружительную карьеру; обязанности, связанные с положением его матери в обществе, отнимали у нее все время, и заниматься семьей было выше ее сил. Рандольф Черчилль был вторым выжившим (и, следовательно, не наследующим отцовского состояния) сыном 7-го герцога Мальборо, потомка 1-го герцога Мальборо — легендарного Джона Черчилля, спасшего свой титул и дворец Бленхейм в победной схватке с французами во время Войны за испанское наследство. Дженни Джером Черчилль была американкой и наследницей нью-йоркского финансиста Леонарда Джерома, сколотившего и потерявшего не одно крупное состояние и на тот момент главного владельца газеты New York Times. Уинстон Леонард Спенсер Черчилль якобы всегда очень гордился тем, что в его во всех отношениях аристократическую родословную вклинилась нечистая американская кровь, которая делала его, в этом он был уверен, более независимым.
Дом № 48 на Чарльз-стрит, в котором должен был родиться Уинстон Черчилль, был подарком его деда, герцога Мальборо, который он купил за 10 000 английских фунтов для своего сына и невестки после их свадьбы в апреле 1874 гола. Четырехэтажный дом, стоявший через три лома от Беркли-сквер, «располагался в очаровательном и шикарном месте», как писала Дженни Черчилль своей сестре. Едва ли Уинстон знал об этом. Первый запомнившийся ему дом находился в Ирландии, где в течение трех лет (с двухлетнего возраста) он жил со своими родителями, пока лорд Рандольф служил у своего отца герцога Мальборо секретарем после того, как премьер-министр Бенджамин Дизраэли назначил герцога вице-королем Ирландии. «Маленький домик», где обитало семейство Черчилль, представлял собой длинное и низкое белое здание с зелеными ставнями и просторной верандой, откуда, видимо, открывался чудесный вид. Приехав туда снова через 25 лет, Черчилль был удивлен, увидев, что лужайка, которую он помнил такой же «большой, как Трафальгарская площадь... и полностью окруженной лесом...», была всего лишь «около 60 ярдов в ширину» (около 60 метров)... а «лес был... не более чем кустарником».
Родители жили в Ирландии как изгнанники. Будучи довольно болтливым и порой неосмотрительным, лорд Рандольф винил своего близкого друга принца Уэльского в том, что из-за того, что в Лондоне принц их игнорировал, он сам и леди Рандольф стали персонами нон грата в высшем обществе, столь милом, в частности, сердцу Дженни Черчилль. Детские годы Черчилля, проведенные в семье, были пропитаны тревогой его матери и отца, мечтавшими сбежать из Ирландии, вернуться в Лондон, вернуть себе милость принца и снова начать приемы в своей лондонской гостиной. Спустя три года они действительно вернулись. Однако полное официальное примирение с принцем Уэльским состоялось спустя почти четыре года.
Возвращение Черчиллей в Лондон произошло тогда, когда их было уже четверо. 4 февраля 1880 г., как раз перед отъездом из Ирландии, в семье родился второй сын, Джон Стрейндж Спенсер Черчилль (всем известный как Джек). Их новый лом в Лондоне, дом №29 на площади Сент-Джеймс, стоял в тупике неподалеку от клубов улицы Пэлл-Мэлл. Черчилль запомнит этот дом скорее потому, что отец часто отлучался из него, чем по какой-то другой причине. К этому времени лорд Рандольф стал известным политиком и во многих отношениях далеко не «политиканом». Когда он был дома, Черчилли обычно принимали гостей. Вскоре леди Рандольф превратилась в хозяйку, которой все восторгались. «В ее салоне толпились самые знаменитые люди из разных стран», — напишет позднее Уинстон о своей героине в своем единственном романе Саврола, вышедшем в свет в 1900 г. Хотя характер его героини списан не только с леди Рандольф, ее образ, безусловно, оказал влияние на воображение автора.
Юного Уинстона, когда ему еще не исполнилось восьми лет, родители отправили в школу Сент-Джордж в Эскоте. Там директор школы за дурное поведение самолично порол его розгами. Спасло, судя по всему, только вмешательство его преданной няни, обожаемой миссис Эверест, часто во времена одинокого детства заменявшей ему родителей. Именно она дарила ему ту беспредельную любовь, в которой он так нуждался, ту нежную заботу, которой так часто пренебрегала его мать и от которой воздерживался его отец.
Несмотря на это (или благодаря этому), Уинстон почитал их обоих. Он собирал письма, собственноручно написанные его знаменитым отцом, которые показывал своим школьным товарищам, постоянно умолял его приехать, чего так никогда и не произошло. О матери: «Она светила мне, как Вечерняя звезда, — откровенно напишет он позднее. — Я нежно любил ее — но на расстоянии».
Во время учебы в школе Сент-Джордж Уинстон страдал от тоски и болезней. Как для того, чтобы поправить его здоровье, так и для того, чтобы обеспечить его благополучие, родителей наконец убедили перевести его в небольшую школу в Брайтоне. Там он процветал, всем сердцем откликаясь на явно более мягкую форму обучения, пристрастившись, в частности, к школьным любительским постановкам. «Я выложился в пьесе, что вызвало восхищение, — писал он матери, когда ему было одиннадцать лет. — Сегодня вечером должна быть генеральная репетиция. Не опаздывайте и обязательно приезжайте на вручение наград». Леди Черчилль, однако, была занята другими делами. «Вы не смогли посмотреть детскую любительскую пьесу в Брайтоне, но в то же самое время поехали на званый обед, — написал он через неделю. - ...Теперь вы знаете, что я всегда любил вас, и вы не можете быть такой бессердечной, чтобы отказать мне».
Но она отказала.
В Брайтоне юный Черчилль открыл для себя концерты, пантомиму («Здесь у нас потрясающая пантомима», - писал он своей матери) и танцы («Сейчас я учусь танцевать, и мне это, правда, очень нравится»). Он научился игре в крикет и начал играть, но предпочел верховую езду. Кроме того, он брал уроки игры на фортепиано, но упросил, чтобы ему вместо этого позволили учиться играть на виолончели или скрипке.
Классическая музыка интересовала его очень мало, несмотря на слабость его матери к операм Вагнера (ее отец, тоже любитель оперы, способствовал основанию Академии музыки, которая на некоторое время стала первым оперным театром Нью-Йорка) и фортепианным дуэтам Бетховена и Шумана. Она любила импровизировать вместе с Артуром Бальфуром, будущим премьер-министром. Черчилль предпочитал мелодии из водевилей (на них у него была великолепная память) или комические арии из савойских опер Гилберта и Салливана, которые он любил напевать своим мягким дискантом.
В октябре 1884 г., когда ему было почти десять лет, он написал матери о купленных им марках и «восхитительных альбомах для марок». «Не могли бы вы посылать мне чуть больше денег?» — спрашивал он далее. Так сформировались его главные детские интересы. Отныне в своих письмах он будет просить больше марок, больше солдатиков и больше денег.
Повзрослев, с детства упрямый Уинстон стал бунтарем - не по годам самостоятельным, не только считавшим ниже своего достоинства делать то, что ему говорили, но открыто отказывавшимся выполнять то, что ему претило, или то, чего он не понимал. Он был неисправимо честен, даже если это было ему явно невыгодно. Когда его бабушка, герцогиня Мальборо, стала посылать ему по 20 фунтов в месяц на карманные расходы, он тут же заметил ей, что отец посылает ему только десять.
В мае 1882 г., перед отъездом (без детей) в Соединенные Штаты, лорд и леди Рандольф отказались от дома №29 на площади Сент-Джеймс. Уинстон с братом жили во дворце Бленхейм, в имении герцогов Мальборо, с бабушкой и дедушкой, наслаждаясь садами и парками («Как чудесно прогуливаться по Грин-парку или Гайд-парку», - писал Уинстон своей матери), собирая примулы, фиалки, маргаритки и дикие гиацинты, «разбивая лагерь» и, что больше всего нравилось Уинстону, разъезжая верхом на лошади по кличке Роброй.
После возвращения из Америки Рандольф Черчилль перевез семью в новый большой дом №2 на площади Коннот, расположенной в менее фешенебельной части Гайд-парка (сейчас этот район называется Бейсуотер). На верхнем этаже дома находилась просторная детская, где вместе с мальчиками устроилась любимая миссис Эверест. Дженни со вкусом обустроила дом, наполнив его старинной мебелью, купленной за бесценок в Ирландии, и сама написала пасторальную сцену на потолке собственной спальни. Площадь Коннот стала тем местом, где появился единственный частный дом в Лондоне с электрическим освещением, по крайней мере он оставался единственным некоторое время — до тех пор, пока лорд Рандольф не произнес в парламенте речь, продвигая билль об электрическом освещении. Он чувствовал себя обязанным провести в собственный дом электричество, которое поставлялось семейству Черчилль бесплатно от коммунальной электростанции.
В 1887 г. лорд Рандольф арендовал в качестве летней резиденции усадьбу Банстед с красивым, обвитым плющом домом в поместье Чиали, совсем рядом с Ньюмаркетом. Именно здесь двенадцатилетний Уинстон впервые узнает, какое это удовольствие - обладать собственным загородным ломом.
Подросток Уинстон Черчилль скучал в школе. Он получал удовлетворительные отметки по интересовавшим его предметам — истории, географии, английскому языку, поэзии; те же, что его не интересовали, в частности латынь, он едва знал. Он был нерадивым в учебе, «намеренно недисциплинированным... вечно опаздывающим в школу, терявшим книги... что было единственным постоянством в его непостоянстве». Как говорил его бывший воспитатель, «он должен был быть на первом месте, тогда как пребывал на последнем».
Отец напрасно ожидал от своего старшего сына наилучших результатов в чем бы то ни было. Точно так же и сын безнадежно дожидался от отца какого-либо признания или хотя бы похвалы за свои успехи. Лорд Рандольф — выпускник Итона, как и все шесть поколений семьи Мальборо, — решил, что Уинстон будет учиться в Харроу, якобы по причинам, связанным с его здоровьем. Юноша уже перенес пневмонию, а климат Харроу, расположенного на невысоких холмах к западу от Лондона, считался более щадящим для легких. К тому же такой выбор избавлял лорда Рандольфа от затруднительного положения, в которое он мог попасть, если бы сын не поступил в отцовскую альма-матер.
К сожалению, вступительный экзамен в Харроу чуть было не погубил его. «Мне хотелось, чтобы меня спрашивали о том, что я знаю, — напишет он позже. - Они же все время пытались спросить меня о том, чего я не знаю. Когда я с готовностью демонстрировал свои знания, они стремились разоблачить мое невежество». Позднее Черчилль утверждал, что оставил без ответа экзаменационные вопросы по латинскому языку. Написав свое имя вверху страницы, он в течение целых двух часов не отрывал от нее глаз до тех пор, пока «милосердный учитель не отобрал [у него] лист».
Несмотря на это, он был принят — благодаря ли политическому влиянию своего отца или милости директора школы, что для Уинстона никогда не имело никакого значения. «Когда я покидал дом, моим мнением никто не интересовался, также как тогда, когда я появился на свет», — с потрясающей стойкостью напишет он много лет спустя. Забавно, но Черчилль настаивал на том, что в течение четырех с половиной лет, проведенных в Харроу, где он чаще всего был в числе последних по успеваемости, он «имел огромное преимущество над умниками. Все они продолжали зубрить латынь, и древнегреческий, и другие прекрасные предметы вроде этих. Зато меня научили английскому языку. Нас считали болванами потому, что мы были способны учить только английский... Поскольку я в три раза дольше, чем кто-либо другой, просидел в третьем триместре, я выучил его в три раза лучше... Таким образом, я впитал в себя структуру обыкновенной английской речи, и это замечательно».
В пятнадцать лет Уинстон уже имел собственное представление о моде. «Дорогая мама, - писал он из Харроу, - я заказал 1 пару брюк, 1 пару брюк для гольфа, 1 пиджаки 1 жилет из той же ткани. Прилагаю образец...»
«Они еще не приступили к шитью, — добавлял он, — поэтому вы можете заменить ткань, если пожелаете. Они отлично шьют бриджи... Красивые и прочные, выше колен».
Сменив несколько комнат в кампусе, Уинстон наконец «с комфортом устроился» в собственном ломе директора школы Харроу, в комнате вместе «со всего лишь двумя мальчиками», как писал он леди Рандольф. «Я купил полочку для камина и большое опахало», — рассказывал он ей, прося прислать из дома еще пару синих ковриков, его скатерть, его «комод», а также все его любимые вещи. «Не могли бы вы купить мне хорошее кресло-качалку? - спрашивал он. - Здесь полно комнат, где можно его поставить. Мне также хотелось бы, чтобы вы прислали мои шторы».
«Моя комната стала намного красивее и шикарнее с шелковыми драпировками. Нам хочется, чтобы она стала самой красивой комнатой в доме. Если бы вы могли приехать и посмотреть на нее, когда вернетесь (и не забудьте, дорогая мамочка, привезти мне несколько каталогов Liberty art Fabric и Heathen Goddesses)».
Уинстон постоянно просил денег. «У меня куча неоплаченных взносов», — напоминал он матери. Кроме того, он начал петь («Меня причисляли к самым выдающимся дискантам») и декламировать в «концертах». Любовь к старинным песням школы Харроу останется у него на всю жизнь.
По меркам, снятым при поступлении в Сандхерстское училище, он был ростом ровно пять футов и полдюйма (около 154 см) при объеме груди тридцать один дюйм (около 79 см). Хотя его «физическая форма и выносливость» оценивались «чуть ниже среднего» (многих не раз удивляло, каким низкорослым был Черчилль), благодаря своей драчливости, фехтуя, он с легкостью отражал удары и уколы. В мае 1892 г. он стад чемпионом Харроу по фехтованию, а также принял участие в соревнованиях по плаванию, выступая за своих. В Харроу он начал писать и публиковался, под псевдонимом «Джуниор Джуниор» он посылал многословные письма по поводу разнообразных школьных проблем в студенческую газету The Harrovian и, благодаря своему таланту и задиристости, обзавелся поклонниками.
В Харроу Уинстон искал острых ощущений и стремился стать кем-то вроде задиристого коротышки. Однажды он незаметно подкрался к крупному парню и столкнул его в «Лягушатник», как называли огромный плавательный бассейн в Харроу. Он играл в футбол, что было запрещено во время экзаменационной недели, и время от времени терпел поражения. Кажется, в Харроу его иногда в качестве телесного наказания били палкой. К тому же он прославился в школе тем, что его навещала няня, старая, располневшая миссис Эверест, безграничную привязанность к которой он бесстрашно демонстрировал, прохаживаясь с ней под руку вниз по Хай-стрит по направлению к школьному буфету, чтобы выпить чаю.
Черчилль упрямо сражался с шепелявостью - физическим недостатком, унаследованным от отца. Позднее он обратится к известному в Лондоне специалисту по гортани, который после осмотра заверит, что речь не идет о физиологическом дефекте, он сможет вылечиться благодаря одному только упорству и постоянным упражнениям. Упрямый юноша принялся за упражнения со скороговорками, что умерило шепелявость, но не избавило от нее полностью.
Жизнь Черчилля в Харроу осложнилась после мучительного политического самоубийства его отца: скандальной отставки лорда Рандольфа с поста Канцлера казначейства и лидера Палаты общин в декабре 1886 г., которой окончилось его пятимесячное пребывание на обеих должностях. Это была непостижимо извращенная уловка, цель которой заключалась в том, чтобы использовать в личных целях уступки со стороны премьер-министра, лорда Солсбери, что привело к совершенно противоположным результатам.
Для семьи лорда Рандольфа его политическое самоубийство стало катастрофой, но для его преклоняющегося перед героями двенадцатилетнего сына падение отца было еще непонятнее и болезненнее, оно еще больше отдалило его от отца, который стал для него как никогда недоступен. «Взрослеть в доме моего отца было невозможно... не осознав, что произошла ужасная политическая катастрофа», - писал он позднее об этих горестных годах, проведенных им в Харроу. «...Я не был отдан в ученичество к каменщику, не был на побегушках, как посыльный, не помогал отцу вставлять стекла в витрины больших магазинов. Это было бы по-настоящему, это было бы естественно, я бы многому научился, и делал бы это намного лучше. Кроме того, я бы узнал своего отца, что было бы счастьем для меня».
Блестящие и эксцентричные личные пристрастия отца оказали глубокое влияние на сына. Лорд Рандольф был умелым и крайне непредсказуемым публичным оратором, без церемоний и без заискивания высказывавшим собственные мысли, ошеломляющим и смущающим людей своего круга своим ослепительным красноречием и популистской риторикой, которую выдавал за «демократию тори». Юный Уинстон запоминал любое публичное высказывание своего отца и компенсировал пренебрежение с его стороны тем, что возвышал его в своих глазах (то есть приписывал ему несуществующие качества), считая своего рола совершенством и путеводной звездой - идеалом, к которому взрослый Черчилль будет стремиться всю свою политическую жизнь. Кроме того, вскоре он решил сделать политическую фигуру из себя самого, чьи достижения должны были перевернуть то нелицеприятное мнение, которое сложилось о нем у отца. К несчастью, он также сполна унаследовал нередко пагубно безрассудную отцовскую самоуверенность. Однако, в отличие от отца, Уинстон Черчилль проживет довольно долго, что позволит ему вполне оправдан, свой эгоцентризм.
 | Барри Сингер. Стиль Черчилля |