После смерти любимой жены, потеряв все, что у него было в жизни, Алан решил начать все сначала и отправился в путь. А что еще мог сделать человек, свободный от привычных обязательств и будничных тревог, лишенный домашних радостей?
Пока он не знает, чем для него обернется это путешествие по безвестным американским городкам: может быть, оно окажется бесполезным или даже опасным, а может, дорога откроет перед ним новые горизонты. Чтобы узнать все это, нужно сделать первый шаг.
Отрывок из книги:
Мой прежний мир лежал в руинах, однако день возвращения Маккейл домой для меня был сродни рождественскому празднику. Во всяком случае, пока я не уложил ее спать. Тогда меня обступила реальность. Я прослушал записи с автоответчика. Звонков было около сотни. Малую их часть составляли слова ободрения и утешения. Большинство звонков касалось просроченных выплат. Я взял ручку, лист бумаги и начал последовательно выписывать их даты и содержание.
С каждым днем требования заплатить по счетам становились все более настойчивыми и даже угрожающими.
Увы, Маккейл не умела считать деньги. Хотя мой отец работал финансистом, я тоже не унаследовал его дисциплины в обращении с деньгами. Рекламное агентство «Мэджик» взлетело ввысь подобно фейерверку. Открылись возможности, которых не было прежде. Естественно, нам с Маккейл захотелось всего и сразу. Мы купили просторный дом, обзавелись дорогими автомобилями, ездили отдыхать, куда душа пожелает. Помимо этого, приобрели множество вещей, отвечавших нашим сиюминутным желаниям. Маккейл не умела и не любила готовить, и мы почти каждый вечер отправлялись в ресторан.
— Единственное блюдо, которое мне по силам, — это заказ столика, — обожала повторять Маккейл.
Помимо этого, она с расточительной щедростью откликалась на нужды любых благотворительных организаций: от «Марша десятицентовиков» до «Спасем борзую». Наша продуктовая кладовая была забита нераспечатанными пачками печенья, которое продавали гёрл-скаутские организации с целью сбора средств. Всякий раз, когда обнаруживалось, что деньги на исходе, Маккейл говорила:
— Ты же у меня талантливый. Ты заработаешь больше.
Еще до той трагической пятницы и развала агентства наше финансовое положение было весьма шатким. Мы срывали сроки всех выплат, оформили вторую закладную на дом, а на наших кредитных карточках не было ни цента. Это напоминало хождение по канату. И когда мы больше всего нуждались в деньгах, кто-то взял и перерезал его.
Оплатой счетов занималась Маккейл. Было ясно, что она просрочила несколько выплат подряд, а деньги потратила неизвестно куда. Помимо телефонных звонков, на полу, возле задней двери, высилась кипа счетов. Когда я увидел их в первый раз, у меня не хватило решимости разобраться, что к чему, и я просто ушел.
Кто-то однажды сказал: «Мы можем отрицать реальность, но не можем отрицать последствий отрицания реальности». Первые последствия обозначились в воскресенье днем. Я убирал со стола после ленча, когда раздался звонок в дверь. Я увидел на пороге двоих мужчин. Один был примерно моего роста и телосложения, только лет на десять старше и лысый. У второго волосы были песочного цвета, а видом своим он напоминал линейного игрока из футбольного «Сиэтл сихокс».
— Вы — Алан Кристофферсон? — спросил лысоватый.
— Да.
— Мы из лизинговой компании «Эвейт лизинг», должны изъять взятые вами в кредит автомобили: двухместный спортивный «Лексус» и «Кадиллак-Эскалада».
— Послушайте, я только что забрал жену из больницы! Мы можем как-то договориться?
— Сожалеем, но переговоры не в нашей компетенции. Нам поручено забрать машины. Будьте любезны, проводите нас в гараж.
Я глядел на лысоватого, надеясь уловить хоть какой-то признак снисхождения. Увы! Этот человек просто выполнял свою работу. Я проводил их в гараж. Лысоватый предусмотрительно отошел от двери, чтобы не мешать мне набирать шифр на клавиатуре. Двери гаража открылись.
— Дайте мне немного времени. Я вытащу из автомобилей наши вещи.
— Пожалуйста.
Я извлек солнцезащитные очки, компакт-диски, зарядные устройства для мобильников. Затем отцепил автомобильные ключи и подал их лысоватому. Он залез в «Кадиллак». Его спутник открыл дверцу «Лексуса».
— Извините, — буркнул лысоватый.
Я смотрел вслед удаляющимся машинам. Потом закрыл двери гаража и вернулся в дом.
— Кто приходил? — спросила Маккейл.
— Люди из лизинговой компании, — хмуро ответил я. — Забрали наши автомобили.
— Прости, — прошептала Маккейл и отвернулась.
— Не волнуйся о пустяках. Всего-навсего машины. Не последние в нашей жизни.
Я вдруг почувствовал себя бедняком.
Все оказалось хуже. Вечером я нашел в себе силы посмотреть скопившиеся счета. В числе прочих там были первые счета из больницы. Сумма превышала четверть миллиона долларов.
«Я с этим справлюсь, — твердил я себе. — Только без паники. Не опускай руки. Ты нужен Маккейл».
* * *
В понедельник утром я разбудил Маккейл в шесть часов. Я помог ей сходить в туалет, вымыл и одел. Затем перенес ее в кресло и стал готовить завтрак. Пока я занимался делами, в голове мелькнула мысль: «Сегодня первый день твоей оставшейся жизни». Мысль была вполне справедливой, однако не слишком оптимистичной. У меня появились новые ежедневные обязанности, и заниматься ими я буду до тех пор, пока мы с Маккейл не состаримся.
Мне претило оставлять Маккейл одну, но выбора не существовало. Рано или поздно это должно было случиться.
— Ты уверена, что сможешь провести время одна? — спросил я.
— Конечно. Мы должны привыкать к новой жизни, — ответила Маккейл.
Я поцеловал ее в лоб и стал собираться. Пока я плескался в душе, она позвала меня:
— Алан! Иди сюда! Быстрее!
Я завернулся в полотенце и бросился к ней, оставляя на полу мокрые следы. Маккейл улыбалась. Впервые с того страшного дня я видел ее улыбающейся.
— Что?
— Смотри! — воскликнула она.
К моему удивлению, у Маккейл шевелилась нога.
— Что-то происходит.
— В ноге есть какие-нибудь ощущения?
— Нет. Но ноге явно захотелось двигаться.
У меня екнуло сердце. Впервые за эти недели затеплилась надежда.
— Если нога шевелится, не мешай ей шевелиться, — произнес я.
— Представляешь, я ничего не делала. Она вдруг сама начала шевелиться.
«Наконец хоть один добрый знак, — подумал я. — Спасибо тебе, Господи».
* * *
К счастью, прежде чем нам перекрыли «финансовый кислород», я успел взять в кредит машину, приспособленную для перевозки инвалидов. Из роскошных спортивных авто я пересел за руль «инвалидки». Что ж, вполне адекватный символ нашей новой реальности.
Я приехал в офис без десяти девять. Внешне все выглядело так, словно сотрудники ушли на обеденный перерыв. В кабинетах горел свет, светились мониторы включенных компьютеров, на столах лежали бумаги и ручки. Все это напоминало эпизод из программы «Неразгаданных загадок». Только увы, ничего загадочного здесь не было. Я знал разгадку, и она имела вполне конкретное имя — Кайл. Комната для переговоров встретила меня пустыми крючками на стенах: более половины наград исчезло. У меня в кабинете кто-то порылся в картотеке. На столе валялись папки-регистраторы. Мой «Ролодекс» тоже исчез.
Пока я осматривал следы вероломного бегства своего бывшего помощника, в дверь заглянула Фалина и усмехнулась.
— С возвращением, босс, — сказала она.
Мы обнялись.
— Я пыталась тебя предупредить.
— Знаю. Похоже, в этом году Гринч явился раньше времени.
— Он даже прихватил кое-что из наших съестных припасов, — поморщилась Фалина. — Гринч, надо понимать, — наш мерзавец Кайл?
— Да.
— Что он тебе говорил?
— Основной его довод — я бросил агентство. А он лишь действовал, руководствуясь интересами клиентов.
— Ну и ну, какой герой! Это типичная его уловка. По-настоящему Кайл всегда руководствовался лишь собственными интересами. И знаешь, он это начал еще до несчастья с Маккейл.
— Что? — удивился я.
— Накануне твоих переговоров с Уэйтеном Кайл раскрыл мне свои замыслы и спросил, согласна ли я работать с ним. Я собиралась сообщить тебе об этом после переговоров. Но потом сам знаешь, куда все понеслось.
Это признание многое расставило на свои места.
Я оглядел стол, удивляясь, почему Кайл не прихватил и его.
Фалина уперла руки в бока. Вид у нее был воинственный.
— Так с чего начнем, босс?
— Позвони всем нашим клиентам и договорись с теми, кто согласен встретиться со мной.
— Ты разрешаешь мне давить на их чувство вины?
— Сколько угодно. Кстати, а новые клиенты не проявлялись?
— Было несколько запросов. Крупными их не назовешь, но вполне достаточно, чтобы держаться на плаву. Я все данные спрятала у себя. Кайлу о них не сказала ни слова.
— Умница.
Фалина ушла к себе, а я все утро звонил потенциальным клиентам и договаривался о встречах. Затем я связался с бухгалтером Стивом. Наше финансовое положение оказалось не столь мрачным, как я думал. Конечно, не ахти какое хорошее, но и не катастрофическое. По крайней мере, пока. За это время на наш счет поступило несколько платежей, и теперь у нас в банке было около двенадцати тысяч долларов. Вполне достаточно, чтобы покрыть насущные расходы.
Около двух часов Фалина заглянула ко мне.
— Пойду перекушу. Тебе чего-нибудь принести?
— Нет, спасибо. Пожалуй, я поеду домой. Маккейл впервые осталась одна. Как успехи с прозвоном клиентов?
— Удовлетворительные. Уэйтен очень извинялся, мол, работа над проектом в самом разгаре и поздно менять курс. Но на будущее он имеет нас в виду.
Я покачал головой.
— Сомневаюсь. Меня не было всего четыре недели. Рановато для «самого разгара».
— Да. Я по его голосу чувствовала, что он юлит. Видимо, Кайл хорошо его обработал. Но Парикмахерша, «Айтекс» и «Дайнатек» согласны встретиться с тобой на следующей неделе.
— Хорошее начало. Молодец, Фалина.
— Спасибо. Как состояние Маккейл?
Я улыбнулся.
— Сегодня утром у нее зашевелилась нога.
— Замечательная новость!
— Вот и я говорю. Похоже, не все так безнадежно, как казалось.
Я встал и взял несколько папок, намереваясь забрать их с собой.
— Ты сегодня еще вернешься? — спросила Фалина.
— Нет. Только завтра.
— Тогда до завтра. И ни о чем не беспокойся. Мы справимся. И сделаем «Мэджик» крупнее, чем прежде.
Я улыбнулся своей верной сотруднице.
— Кстати, я повышаю твой статус. Ты будешь вице-президентом компании.
Фалина тоже улыбнулась и обняла меня.
— Спасибо, Ал. Видишь, наш небосклон проясняется!
* * *
Когда я вернулся домой, Маккейл в инвалидной коляске сидела на крытой веранде. У нее на коленях лежала книга, но она не читала. Взгляд жены упирался в стену.
— Привет, дорогая. Я приехал.
Она медленно повернулась в мою сторону. Ее нога по-прежнему шевелилась, но улыбки на лице уже не было.
— Жаль, что я не разбилась насмерть.
— Маккейл!
В ее глазах блестели слезы.
— Вот она, моя новая жизнь. Катаюсь по дому, прикованная к этому креслу.
Я подошел и обнял жену за плечи.
— У тебя начала двигаться нога. Разве это не чудо? Не все сразу.
Она глядела вниз.
— Мне что-то нехорошо, — тихо произнесла Маккейл. — Похоже, у меня жар.
Я поцеловал ее в лоб, затем приник к нему щекой. Кожа Маккейл была влажной и очень горячей.
— Да ты просто пылаешь. Почему мне не позвонила?
— У тебя много работы. Не хотела отрывать.
— Не надо хитрить, Микки. Лучше измерю я тебе температуру. Где у нас термометр?
— В аптечке гостевой комнаты.
Я сходил за термометром и сунул его Маккейл под язык. Сорок градусов!
— Ты вся горишь. Я немедленно звоню врачу.
Доктора Хардман не оказалось на месте, но дежурный врач велел мне немедленно везти жену в больницу. Через сорок пять минут я вкатывал коляску с Маккейл в приемную отделения экстренной помощи больницы «Оверленд». Медики осмотрели мою жену, измерили давление и взяли анализы крови и мочи. К этому времени температура поднялась до сорока с половиной.
Через полчаса доктор Пробст — плотненький рыжеволосый человек лет шестидесяти — переместил Маккейл в отделение интенсивной терапии, где к ее рукам вновь прицепили капельницы. Еще одна трубка была введена ей прямо в яремную вену, и по этой трубке в организм Маккейл поступали антибиотики. Медицинский персонал действовал бесшумно и очень сосредоточенно. Мне с каждой минутой становилось все тревожнее. Я ни на минуту не покидал Маккейл, сидя рядом с нею и держа ее за руку. Она почти не говорила, только иногда стонала. Когда Маккейл задремала, доктор Пробст позвал меня в коридор.
— Вы — ее муж? — спросил он.
— Да. Что с ней?
— Судя по всему, через катетер к ней в мочеточники попала инфекция. Самое печальное, что инфекция успела проникнуть в кровь и вызвать общее заражение.
Врач глядел на меня, будто ждал, пока я осознаю всю серьезность его слов.
— Что это означает? Вы напичкали ее антибиотиками?
— А что еще нам оставалось делать? — с профессиональной невозмутимостью произнес он. — Положение крайне тяжелое. Мы могли ее потерять.
— Потерять? Из-за какой-то дурацкой инфекции?
— Инфекции — штука непростая, особенно при ослабленном организме. На этой стадии они очень опасны.
— И что вы намерены делать?
— Как вы правильно заметили, мы напичкали ее антибиотиками. Доза весьма сильная. Теперь ведем тщательное наблюдение и ждем реакции ее организма. Мы дали вашей жене снотворное. Такую высокую температуру лучше переносить во сне.
Я ошеломленно теребил волосы.
— Невероятно! Утром мы оба так радовались. У нее начала двигаться нога. Мы решили, что к нервам возвращается чувствительность.
— Увы, это всего лишь самопроизвольные сокращения мышц. Следствие инфекции.
По напряженному взгляду чувствовалось, что доктор Пробст сказал не все.
— Советую вам быть готовым ко всему.
Он коснулся моего плеча, повернулся и ушел. Я постоял немного, после чего отправился в мужской туалет. Там была всего одна кабинка, поэтому я запер входную дверь, опустился на холодные плитки пола и стал молиться.
— Боже, если ты меня слышишь, я отдам тебе все, только сохрани ей жизнь. Умоляю, не отнимай у меня Маккейл.
Я провел на коленях, в своей неистовой молитве, минут десять, пока кто-то не начал дергать ручку двери.
«Способен ли я на еще большее смирение? — думал я. — Стоять на коленях в общественном туалете! Бог наверняка услышит мои молитвы». Но мои ощущения были иными. Я чувствовал, что молюсь в пустоту. С таким же успехом я мог взывать к писсуару. Я поднялся, покинул туалет и вернулся в палату Маккейл. Ее лицо стало заметно бледнее.
— Что сказал врач? — тихо спросила она.
— Сказал, что у тебя легкая инфекция, — не желая ее пугать, солгал я.
— По-моему, не очень-то легкая.
Маккейл болезненно поморщилась.
— Как же ты устал от всего этого.
Я взял ее за руку.
— Я устал от тех мучений, которые ты вынуждена испытывать.
— Это долго не продлится.
— О чем ты?
Она закрыла глаза.
— Никуда не уходи. Оставайся рядом.
* * *
Болеутоляющие сделали свое дело, подарив Маккейл три часа сна. Температура понизилась до сорока градусов и замерла на этой отметке. Все остальные показатели оставались более или менее одинаковыми, что можно было отчасти считать благом.
Около девяти часов вечера Маккейл открыла глаза. От жара ее веки отяжелели. Она попыталась говорить, но слова давались ей с трудом, и я не мог разобрать их. Тогда я приложил ухо к ее губам.
— Что ты сказала?
— Оркас, — еле слышно прошептала она.
— А он тут при чем? — удивился я.
— Я хотела поехать туда с тобой.
Оркас — самый крупный из островов Сан-Хуан, расположенный к северу от береговой части штата Вашингтон. Мы праздновали там мое окончание колледжа, поселившись в пансионе, устроенном из бывшей фермерской усадьбы. Путешествие туда было одним из любимейших моих воспоминаний. Нигде я не испытывал такого счастья, как там. И нигде острота моей любви к Маккейл не была столь сильной, как на острове Оркас.
— А знаешь, когда я поняла, что выйду за тебя замуж?
— Когда?
— В клубе. Ты сказал, что никогда не оставишь меня.
Ее лоб перерезали морщины, будто воспоминания требовали болезненного напряжения.
— Ты помнишь? — прошептала она.
— Да.
Маккейл с трудом проглотила слюну.
— Ты никогда меня не оставлял.
— И никогда не оставлю.
— Зато я тебя оставляю, — помолчав, промолвила она.
Лицо Маккейл было мокрым от слез.
— Не надо так говорить!
— Обещай мне…
— Микки, не надо…
— Прошу тебя, выполни две мои просьбы.
У меня заколотилось сердце.
— Какие?
— Не оставляй меня.
— Ты же знаешь, я никогда тебя не оставлю.
Она снова с трудом проглотила комок слюны.
— Я не хочу умирать в одиночестве.
Меня прошиб холодный пот.
— Микки, не говори таких слов. Ты не умрешь.
— Прости. Понимаю, тебе тяжело это слышать.
— Ты справишься с этой чертовой инфекцией. Мы справимся.
— Ладно… пусть так.
Эти слова она произнесла одними губами и вновь закрыла глаза.
Через несколько минут в палату вошла медсестра. Она проверила показания мониторов и нахмурилась.
— Что случилось? — спросил я.
— У вашей жены падает кровяное давление.
— Чем это опасно?
— Я должна сходить за доктором. — И медсестра быстро покинула палату.
Вскоре после ее ухода Маккейл открыла глаза, но на меня не смотрела и ничего не говорила.
— Микки, ты не можешь уйти, оставив меня. Я не смогу без тебя жить.
Она молча глядела на меня.
— Ну почему я тогда тебя не послушал? Если бы я остался дома, как ты просила, мы бы сейчас не находились здесь.
Маккейл стиснула мне руку настолько, насколько позволяли покидающие ее силы. У меня по щеке скатилась слеза, которую я незаметно стер. Я смотрел в лицо Маккейл.
— Микки, какая твоя вторая просьба?
Она молчала.
— Ты просила выполнить две твои просьбы. Какая вторая?
Маккейл проглатывала скопившуюся слюну, затем ее губы дрогнули и слегка шевельнулись. Я вновь приложил ухо к ее губам.
— Что, дорогая?
— Живи, — выдохнула она.
Я невольно отпрянул. Маккейл закрыла глаза. Вернулась медсестра. С ней пришел дежурный врач.
— Отойдите, пожалуйста, — произнес он.
Врач спросил, разрешаю ли я сделать жене внутривенный укол. Я кивнул. После укола врач ввел ей в рот вентиляционную трубку и протолкнул в горло. Мои мысли перемешались. Происходило то, чего ни в коем случае не должно было происходить. Точной последовательности событий я не помню. Это походило на сон, где не ощущаешь течения времени. Фразы, которыми обменивались врач с медсестрой, повисали в пространстве.
— У нее шок…
— По-прежнему падает…
— Сердцебиение продолжает нарастать…
Количество медиков в палате возрастало, и все они занимались какими-то делами. Вскоре у Маккейл изменился ритм дыхания. Вдох давался ей с заметным трудом, а между вдохом и выдохом возникала тревожная пауза.
— Дыхательная недостаточность.
А затем послышался самый страшный из всех звуков. Прерывистые «бип-бип» сменились однотонным, пронзительным сигналом.
— Остановка сердца.
Врач лихорадочно принялся массировать грудную клетку Маккейл, потом схватился за пластины дефибриллятора.
— Выключите этот вой! — крикнул он медсестрам.
Визг смолк. Врач продолжил массаж грудной клетки.
Через семь минут все закончилось. Моя любовь покинула этот мир в сорок восемь минут первого ночи.
— Я люблю тебя, Микки. И всегда буду любить, — успел я сказать.
* * *
В палате появилась социальный работник и встала рядом со мной. Я не видел, как она вошла и сколько времени находилась здесь.
— Она ушла, — произнес я, не глядя на социального работника.
 | Ричард Пол Эванс. Путь |