Торкиль Дамхауг, по образованию врач-психиатр, дебютировал в литературе в 1996 году и сразу же привлек к себе внимание. Критики не скупятся на похвалы Дамхаугу, единодушно считая его ведущим норвежским писателем детективного жанра. В настоящее время он автор шести романов, признанный мастер психологического триллера, его книги издаются на разных европейских языках.
Красавица-фотомодель Лисс живет в Амстердаме, но, узнав, что ее сестра, самый близкий ей человек на свете, бесследно исчезла, мчится в Осло и пытается, не дожидаясь результатов официального расследования, выяснить, кому могла перейти дорогу благополучная женщина, врач-психиатр, у которой в ближайших планах замужество и защита диссертации по подростковым психическим травмам. Много неожиданных и страшных открытий предстоит сделать Лисс, прежде чем она приблизится к разгадке и поймет, какую роль в этой трагической истории сыграл увековеченный в поэме Т. С. Элиота финикиец, которому Сивилла предрекла «смерть от воды».
Отрывок из книги:
Среда, 24 декабря
Дженнифер Плотерюд шла спотыкаясь через двор. Земля была покрыта пятнадцати-двадцатисантиметровым слоем нового снега. Один день до Рождества, около двух часов, а снег еще не расчистили. Трим, старший из мальчиков, должен был этим заниматься. Отправляясь в магазин, она зашла к нему в комнату и напомнила. Теперь она раздраженно думала, как надо было его заставить — внятно, быстро и эффективно, чтобы не испортить рождественского настроения. Трим был флегматиком. И это было не от нее, он был копией отца. Только чуть хуже. Такие черты усиливаются с каждым следующим поколением, ворчала она. Флегма накапливалась в роду супруга на протяжении столетий, в чем она давно убедилась. С примесью подводных течений и меланхолии. Будучи судебным медэкспертом, Дженнифер предъявляла самые суровые требования к научности и презрительно фыркала на поверхностные заключения в области генетики, нейробиологии и всего, что относилось к ее предмету. Что же касалось психологии, отношение к которой у нее было надменное, она странным образом придерживалась древней теории о четырех темпераментах: тот, который в нас преобладает, определяет доминирующие черты характера. Сама она была ярко выраженным сангвиником, хотя и с некоторыми чертами холерика, надо признаться. То, что она однажды влюбилась в мужчину с противоположными чертами — медлительного и молчаливого плюшевого мишку, — очевидно, подтверждало тезис, что противоположности притягиваются. Это вторая идея, которую она иногда защищала, и тоже очень сомнительная применительно к человеческой психологии.
В прихожей она отставила пакеты с продуктами и стащила полусапожки на шпильках из кожи антилопы, потом позвала старшего сына. Ответа не последовало. Неудивительно, потому что сабвуферные динамики в его комнате выли так, что потолок дрожал. Она собралась уже взлететь вверх по лестнице, чтобы принять необходимые репрессивные меры, но тут зазвонил мобильный. Она вынула его из кармана пальто.
— Это Флатланд.
Как только она услышала этот невыразительный голос, она поняла, что надо ехать. В институте они обсуждали, кто будет дежурить на Рождество, и она вызвалась сама. Обычно в эти дни все было спокойно, разве что пара обращений, вопросов, на которые можно ответить по телефону. Но Флатланд был опытным криминалистом, который никогда не звонил по пустякам.
Проехав Скедмукорсе по грязной магистрали, она взглянула на часы и прикинула, что вернется к рождественскому ужину в шесть часов. Ее нисколько не огорчало, что она избежала уборки и украшения дома. А свиными ребрышками, колбасками и квашеной капустой должен был заняться Ивар. Он был увлеченным и искусным поваром, тем более что она так и не полюбила традиционную норвежскую еду к Рождеству. Зато она привнесла в семью некоторые австралийские традиции. Чулки с подарками висели над кроватями мальчиков в первый день Рождества. А вечером они ели индейку, йоркширский пудинг и сладкие песочные пирожки.
И традиционное зажигание свечей на могиле свекра ей не нравилось, и рисовая каша у свекрови, которую за несколько часов до собственного обеда мальчики были вынуждены пихать в себя, чтобы найти миндаль. К тому же у свекрови щедро наливали глинтвейн, и мальчики уничтожали огромное количество пряников с одобрения, а точнее, под принуждением бабушки. Туда еще приходили братья и сестры Ивара со своими детьми, и, сидя в машине, Дженнифер радовалась, что всего этого избежит.
Карихауген исчезал в дымке. Она включила радио. Нашла канал, к которому можно было не прислушиваться. Восемь дней назад она изменила. Это случилось так неожиданно, что она щурилась при каждом воспоминании. Не от стыда, а от озадаченности. Она понятия не имела, что этот мужчина ее хоть сколько-нибудь привлекал. А может, он и не привлекал ее вовсе, ни до, ни после случившегося. Но он зажег ее сильнее всех за много лет. Со времен Шона. Но это было совсем другое. В Шона она была влюблена. Даже больше: горько и безнадежно охвачена страстью с первой секунды, когда он положил руку ей на плечо в лаборатории. Когда он уезжал обратно в Дублин, она, не колеблясь, отправилась бы за ним, если бы он только предложил. Конечно, она бы немного подумала. Но она вполне могла бы уехать от мальчиков, хутора и от этой зимней страны… Шон был все еще не зажившей раной, причинявшей боль, а приключение восемь дней назад, по счастью, было совсем другого рода. Просто бурным, полным чудесного безумия. Оно началось и закончилось в один миг. Может, все еще повторится, необязательно с ним, но желание непременно заявит о себе. Как напоминание о той части ее, которая все и закрутила.
Она припарковалась на аллее у Полицейского управления и позвонила Флатланду. Через несколько минут он выехал из ворот на своей серебристой «ауди». Она села на переднее сиденье, покрытое толстым полиэтиленом. Кажется, Флатланд больше всего на свете боялся испачкать машину.
— Хорошо, что на дежурстве сегодня ты, — сказал он уверенно, и она не усомнилась в его искренности. Ему было пятьдесят с небольшим, едва ли он был старше ее больше чем на десять лет, но уже седой и костлявый, как старая собака динго.
— Что ты мне расскажешь? — спросила она, когда они выехали на дорогу.
— Мы, кажется, нашли женщину, которая пропала больше недели назад.
— Психолога?
— Мы почти уверены.
— И поскольку я вам понадобилась, она не в состоянии за себя отвечать.
Он покосился на нее, ничего не ответив.
— Куда мы едем?
— В Хюрум. Заброшенная фабрика.
Дженнифер вздохнула.
— Ехать не больше часа, — отрезал Флатланд своим ровным голосом.
— Кто ее нашел?
— Местный патруль.
— А что они делали на заброшенной фабрике в сочельник?
Криминолог посмотрел через плечо и свернул на трассу E18.
— Нам дали подсказку. Сожитель и сестра принесли в дежурную часть ее мобильный телефон. Предположительно он пришел по почте. Там была видеозапись. — В туннеле он поменял передачу и сбавил газ. — Кто-то снимал пропавшую. В кадр попала заводская труба. По почтовому штампу на посылке место нашли за час.
— Снял ее и послал сожителю? — удивилась Дженнифер. — То есть речь идет о преднамеренном убийстве?
— Не хотел бы высказывать никакого предварительного мнения.
Дженнифер уже много раз работала с Флатландом. Он был из тех, кто говорит только самое необходимое. Она огляделась. Все сиденья были покрыты таким же плотным полиэтиленом. «Он изрядно страдает от навязчивых идей, — подумала она. — Наверняка в его работе — это только преимущество».
Над крышей фабрики все еще реяла надпись «Икосанд». На воротах висела табличка: «Остановись на красный сигнал». Наверное, в последний раз какой-либо сигнал загорелся здесь много лет назад. Теперь там стояла высокая женщина в форме и махала им рукой.
У трубы были припаркованы две патрульные машины и одна гражданская. Женщина подошла к ним, как только они остановились. Она, очевидно, знала, кто они, представилась по фамилии, сообщила звание и подразделение.
— Мы оцепили всю территорию, — объявила она. — Пользуемся входом внизу. — Она показала на самое большое здание — четыре этажа из кирпича. — Маловероятно, что он использовался преступником.
Каждый со своим чемоданчиком, они устремились к дальнему концу здания, к ржавой двери, не закрывавшейся до конца. Внутри было темно. Флатланд достал длинный фонарь. Они нашли лестницу, поднялись на третий этаж, как сказала констебль, и свернули в коридор. Несколько окон было разбито, пол вдоль одной стены усыпан осколками.
Криминалисты вышли на галерею большого цеха, освещенного двумя яркими лампами. В пятне света лежало голое тело, прислоненное к бетонной колонне. Две фигуры в белом перемещались внизу и наклонялись с фотоаппаратом к полу.
Флатланд достал комбинезоны, шапочки и бахилы. Дженнифер все еще была в антилопьих полусапожках на шпильках, и бахилы держались не очень плотно. Она достала пару ненужных заколок из кармана халата и закрепила бахилы.
Они спустились по ржавой железной лестнице, Флантланд пошел вперед, чтобы проверить, насколько она безопасна для Дженнифер.
— Мы провели дорогу там. — Техник с фотоаппаратом показал направление.
Дженнифер стояла в паре метров от обнаженного тела. Голова держалась ремнем под шеей, который крепился к крюку в бетонной колонне. На бледном лице от корней волос по щеке тянулась полоска крови, но в остальном лицо выглядело неповрежденным. Глаза были приоткрыты.
— Когда ее нашли?
— Ленсманн сообщил, что они вошли в здание около половины второго, то есть почти два часа назад.
Пар поднимался ото рта криминалиста, когда он говорил: температура в зале была не выше, чем на улице.
— А другой врач здесь был? — спросила Дженнифер.
— Нашедшие ее сочли это бессмысленным. Они не сомневались в убийстве.
Дженнифер нахмурилась. Тело явно сильно переохладилось, и надо все тщательно проверить, прежде чем констатировать смерть. Она подошла совсем близко. Взглянула на застывшую лужу крови, в которой частично лежала женщина. В ней были вкрапления более светлой субстанции. Дженнифер наклонилась и посветила ей на затылок. Под волосами с запекшейся кровью зияла дыра в черепе в форме полумесяца. Сероватая масса вытекла из нее к шее.
— Согласна, — прокомментировала она, сжав зубы. — Никаких сомнений.
И все равно она вынула стетоскоп из чемоданчика. Послушала сердце и легкие, осторожно, чтобы не задеть две волосинки, лежавшие между двумя лужицами крови у пупка и явно не принадлежавшие женщине. Убедившись, что никакого намека на пульс или дыхание нет, Дженнифер достала фонарик, надела его на лоб и внимательно посмотрела на зрачки. Долго сидела на корточках и рассматривала глаза. Они были полны ран, а оболочки покрыты кровью, будто от уколов острым предметом. Один глаз был почти полностью порван.
После осмотра она отошла в угол зала, чтобы записать выводы на диктофон. Флатланд не спеша подошел к ней. Ждал, пока она закончит.
— Да? — спросил он и предложил ей лакричную пастилку.
— Женщина мертва, — констатировала Дженнифер.
Флатланд сухо хмыкнул:
— Обычно ты бываешь пощедрее.
— Вот именно, — усмехнулась она в ответ. — И поскольку сегодня сочельник, ты получишь все, что у меня есть, и даже немножко больше.
Из-под его губы показался краешек пакетика с жевательным табаком. Она поняла, что ее слова могут быть поняты двояко, и понадеялась, что он не будет продолжать шутить в том же духе в этом месте. При других обстоятельствах она ничего не имела бы против. Но Флатланд не был натурой увлекающейся.
— Мраморность небольшая, — поспешила она сказать, — и подтеки на коже. Это, как ты знаешь, ранние признаки разложения, но при низких температурах они проявляются позже.
— То есть она здесь уже довольно долго?
— Здесь или в другом холодном месте уже несколько дней. Может, даже неделю. Температура в прямой кишке и в мозгу — два градуса, а трупные пятна на животе и в промежности светлее обычного.
— Причина смерти?
— Тебе нужен очень приблизительный ответ? Следы на шее указывают, что кожаный ремень был затянут туго.
— Задушена?
— Да, но необязательно до смерти. Она могла быть еще живой, когда пробили череп.
Флатланд кончиком языка убрал пакетик с табаком:
— На полу у стены есть область, испачканная кровью.
Дженнифер посмотрела в темный угол, куда он показывал:
— Другими словами, ее протащили оттуда и привязали к колонне за горло. Кстати, глаза полны отметин от уколов острым предметом. Кажется, ты говорил, они на видео выглядели поврежденными?
Флатланд коротко кивнул.
— До того как ее задушили и проломили ей череп, — заключила Дженнифер, — она, возможно, долго сидела, мерзла и смотрела перед собой невидящими глазами.
Четверг, 25 декабря
Небо над Осло было в оранжевых и желто-серых полосах, но над склонами на севере еще царила чернота. Запираясь в своем кабинете в Институте судебной медицины, Дженнифер Плотерюд посмотрела на часы. Четверть девятого. Еще до обнаружения убитой в СМИ было много шума, а теперь будет в сто раз больше. Она не могла затягивать, надо доложить результаты еще до того, как ее о них спросят. Впрочем, была еще одна причина, по которой она пришла на работу с первыми рождественскими петухами.
Она разделась в гардеробе, достала чистую смену одежды, брюки, рубашку, халат, шапочку и маску на лицо. Через три минуты она открыла дверь в прозекторскую. Войти в эту дверь означало оставить привычные чувства и мысли о мире, стать другой.
Но в это утро она остановилась в темноте перед дверью. Образы из цеха на фабрике преследовали ее всю рождественскую ночь, проникали в легкую дремоту, в которую она впадала. Праздничный обед задержался почти на два часа, но никто не ворчал, когда она села за стол, ничем не выдавая своих занятий, и ей казалось, по ней никто ничего не заметил. Двадцать пять лет, больше половины жизни, она занималась медициной. Последние пятнадцать из них в основном трупами, это давно стало рутиной. Но приехать на место преступления, остановиться на галерее фабричного цеха и обнаружить голую молодую женщину в свете ярких ламп… За столом она притворилась, что ест с аппетитом, и потом все продолжалось как обычно. Мальчики делали вид, будто уже не радуются подаркам, прятали предвкушения за зевотой и щелканьем по клавишам мобильников, будто все остальное куда важнее. Ивар, со своей стороны, гордился, как мальчишка, когда подавал свиные ребрышки и колбаски, и пришел в еще большее возбуждение, когда с рюмкой коньяка принялся доставать подарки из-под елки, читал от кого и кому, сопровождая это обычными догадками, что могло бы прятаться под красивой упаковочной бумагой: «Может, складной велосипед» или: «Уверен, это пожарная машина», — и продемонстрировал бесконечное удивление, когда распаковал свитер, который примерял в «Хеннесе и Мауритце» за несколько дней до праздника. Дженнифер позволила ему проявить эту детскую радость.
Почти неслышным вздохом прервала она поток мыслей, зажгла свет в прозекторской и взялась за дело.
После короткого ланча она села в офисе за компьютер, чтобы записать предварительный отчет о вскрытии. Перечитывая его, она искала что-то в мыслях. Что-то не записанное строго дескриптивными терминами. Она не могла отделаться от мысли, что что-то упустила. Двадцатидевятилетняя женщина, просуммировала она. Волосы светлые, правильные черты лица. Дженнифер мало что знала об убитой, только то, что прочла в газетах. По образованию психолог, почти закончила диссертацию, несмотря на юный возраст. Дженнифер пыталась вытащить что-то, не связанное с внешностью или ее предысторией. «Задушена, — повторила она про себя, — получила смертельный удар, глаза…»
И тут ее осенило. Она схватила мобильный и открыла телефонную книгу.
Дженнифер делила людей по типам на основе учения Гиппократа не на полном серьезе. Конечно, она никогда не думала, что действительно существует четыре разных жидкости, которые определяют темперамент и характер человека, но ее забавляло, что эта теория, созданная за несколько столетий до Рождества Христова, была не менее научна, чем фрейдистский туман, которым психиатры продолжали морочить головы людям спустя двадцать веков после того же Рождества. В то же время она подметила, что теория Гиппократа, развитая Галеном и позже медиками эпохи Возрождения, удивительно хорошо подходила к людям, которых она знала. Незаметно ее ирония, сопутствовавшая этой классификации, выветрилась, и в какой-то момент Дженнифер стала придерживаться ее со всей серьезностью. Внутренний мир человека раскладывался по полочкам, и это придавало ей чувство контроля над неконтролируемыми вещами. А с годами ее классификация стала ощутимо более рафинированной. Дженнифер уже больше не думала, что темперамент и характер человека определялись только четырьмя категориями. Например, себя она считала в первую очередь сангвиником, человеком, наслаждающимся жизнью и не принимающим все слишком близко к сердцу, но, надо признаться, она также была под сильным влиянием холерического темперамента. Вспышки ярости могли иногда нападать на нее в любой момент, как бешеная собака, даже в те дни, когда это не могло объясняться гормональными колебаниями. Тогда можно было это приписать скоплению зеленой желчи, говоря метафорически.
Инспектор Ханс Магнус Викен в отделе убийств тоже был холериком, как она быстро выяснила. Но сочеталось ли это с некоторой меланхолией, типичной для норвежцев, или с флегмой — тоже очень типичной, — она для себя не уяснила. Когда он позвонил ей около двух, она тут же поняла, что ему надо.
Викен был из тех следователей, которые никогда не довольствуются отчетами и рапортами и должны обследовать все самостоятельно. Само по себе — хорошее качество, но Дженнифер не была уверена, что хочет, чтобы он нависал над ней в прозекторской. Она признавала за ним определенный ум, хотя так называемые медвежьи убийства в прошлом году обеспечили инспектору дурную славу. Впрочем, не он один был вынужден оправдываться после этого дела. Начальнику отдела пришлось искать себе другую работу, и много других полицейских уволилось. Викен, наоборот, был не из тех, кто позволяет собой вертеть. Он зубами вцепился в работу и собирался оставаться в подразделении, пока его оттуда не вынесут, считала Дженнифер. У него даже хватило смелости подать заявление на должность начальника, освободившуюся после этого дела. Ей нравилась эта цепкость, так же как ей сильно не нравилось его всезнайство, которым он всегда кичился.
Он прибыл без десяти три, распахнул дверь в прозекторскую и зашел в одноразовой шапочке на самой макушке. «Наверное, ему хочется, чтобы она напоминала тиару», — подумала Дженнифер и тут заметила, с кем он пришел. Она выругалась про себя. Одно дело — Викен. Она неплохо его изучила. Для холерика он хорошо владел собой. Кроме того, он был падок на лесть, и, стало быть, его легко было разоружить. Но мужчину, появившегося в дверях за ним, Дженнифер хотела бы увидеть здесь при таких обстоятельствах меньше всего. Он был намного младше инспектора. И младше ее. Слишком молодой. Едва ли ему было тридцать пять. Она почувствовала, как краснеет. Не видела его с рождественского корпоратива. Точнее, с ночи после него. Он посылал ей пару сообщений, даже в сочельник. Она бы лучше все это забыла. Она этого не хотела. В любом случае она не хотела бы так близко работать с Роаром Хорватом.
— Твой предварительный отчет, Дженни? — радостно спросил Викен.
«С каких это пор он стал меня так называть?» — подумала она, отвечая ему улыбкой и коротко кивнув Роару Хорвату. Он, в свою очередь, демонстративно подмигнул. Ну и хорошо, по крайней мере он не обижен. По-видимому, он хотел сохранить тон, который очаровал ее на корпоративе. «Concentration»,[17] — сказала она самой себе и повторила пару раз.
— Причины смерти подтвердились? — хотел знать Викен.
— У нас три, может, четыре причины, каждая из которых по отдельности может привести к смерти, — начала она и показала скальпелем на горло, вскрытое в двух местах. — Ремень, затянутый вокруг шеи, пережал артерии и вены, раз лицо было бледным и не распухшим. Далее, след от ремня горизонтальный, что указывает, что ее задушили до того, как привязали в том положении, в котором она была найдена. — Она приподняла лоскут кожи на шее, который вырезала ранее. — Здесь виден перелом щитовидного хряща и подъязычной кости, что показывает силу удушения.
Полицейские склонились над разверзнутым горлом. Дженнифер взяла пинцет и продемонстрировала указанные повреждения:
— Под кожей мы видим три линеарных скопления крови, которые, как видно, вызваны удушением от ремня, и вот эту более глубокую борозду.
— Что значит?..
— Что она могла быть удушена несколько раз. Похоже, убийца ослаблял ремень, а потом затягивал его снова, с каждым разом все сильнее.
— Жуткое развлечение, — заметил Викен. — Но ты тем не менее считаешь, что смерть наступила не от удушения?
Дженнифер приподняла голову убитой:
— Ей нанесли четыре или пять ударов сверху.
— Похоже на травмы, нанесенные молотком, — вмешался Роар Хорват.
Дженнифер покачала головой:
— Это сделано орудием, которое намного больше и тяжелее.
— Камнем? — предположил Викен.
— Вполне возможно, но тогда у него должно было быть ровное основание и хорошо отточенная поверхность. И может быть, он был прикреплен к ручке. Дженнифер показала: — Вот здесь у нас непрерывные скругленные линии разлома затылочной кости. Крупный и дугообразный фрагмент был вжат в поверхность мозга. Это привело к разрывам и массивному кровотечению. Тем самым можно утверждать, что женщина с большой степенью вероятности была еще жива при нанесении травмы. Позже мы вскроем черепную коробку. Скорее всего, мы обнаружим, что сила этих ударов растрясла весь мозг. Жертва, очевидно, лежала на полу правым виском вниз, здесь видна ссадина на голове.
— Поэтому ты предполагаешь, что орудие было с ручкой. — Викен слегка опустил голову, — по наблюдениям Дженнифер, так он поступал, когда делал какие-то выводы. — А третья возможная причина смерти?
Она сделала два шага в сторону:
— Бесчисленные точечные кровоподтеки в брюшине, — показала она скальпелем на вскрытой брюшной полости. — Аналогичные здесь. — Она перевела скальпель к грудной полости и царапнула по плевре. — Кровь тоже необычно светлого цвета, что часто наблюдается при смерти от переохлаждения. Вопрос в том, убили ли ее нанесенные травмы, или она успела замерзнуть. Температура была сильно ниже нуля в том цехе. — Она выпрямилась и твердо посмотрела на Викена. — Еще вы можете видеть два укола в шею, вероятно следы от шприца. В крови у нее обнаружен героин, но введен он не внутривенно, и на остальном теле больше нет отметин от шприца.
— Следовательно, героин использовали, чтобы ее ослабить или усыпить, — резонно заметил Викен.
Дженнифер подняла руку убитой:
— Здесь поверхностная царапина, указывающая на то, что на ней были наручники, до того как ее нашли. — Она провела дугу на каждом запястье. — Обратите также внимание на кончики правого большого и указательного пальца.
— Масло? — спросил Хорват.
— Грязь. Но вблизи не было найдено ничего, что горело бы или пачкалось. — Она положила руку убитой обратно на стол. — И конечно же глаза, как вы видите из отчета. — Она подняла оба века.
Окровавленные глазные яблоки были почти черные от свернувшейся крови, собравшейся на них. Викен наклонился, и она протянула ему лупу и фонарик. Пока он стоял и разглядывал проткнутые глаза, Дженнифер покосилась на Роара Хорвата. Он нацепил подходящую случаю серьезную мину, и она очень обрадовалась, что он уже достаточно взрослый, чтобы не начать флиртовать. К тому же он не выглядел суперменом в зеленом халате и бумажной шапочке, натянутой на уши. Лицо скруглилось, а нос, наоборот, торчал сильнее. Но у него была эта ямочка на кончике подбородка — она стала еще более очевидной при лампе дневного света, что она заметила еще до того, как он натянул маску, а еще он был полон всяких шалостей и здорово ее смешил на корпоративе, а еще больше — после. И вообще, он был не худшим из ее мужчин. Да она никогда и не считала его Аполлоном, даже в тот вечер, потому что, к своему ужасу и стыду, она была совершенно трезва с самого начала до самого конца. И именно поэтому предложила подвезти его: ей было почти по дороге. Во всяком случае, не в противоположную сторону, как оказалось. «Concentration, Jennifer, — снова потребовала она от себя. — Сейчас ты на работе».
— В заключение я предполагаю, что Майлин Бьерке умерла от такого количества травм головного мозга, что продолговатый мозг был ущемлен, а это, в свою очередь, привело к остановке дыхания и кровообращения. Кроме того, ее несколько раз душили, но обследование указывает, что смерть наступила не от этого. Как вы знаете, при таком типе удушения до наступления смерти может пройти до пяти минут. Она была сильно переохлаждена в момент смерти, но само по себе это не явилось причиной смерти. Что касается концентрации героина в крови, она настолько низкая, что его действие закончилось за несколько часов до ее смерти.
Викен протянул лупу и фонарик Роару Хорвату.
— Проколоты острым предметом, — прокомментировал он, пока младший коллега, наклонившись, изучал травмы глаз. — Множество раз. Но чем-то более грубым, чем шприц. Какова была цель этого?
— Чтобы жертва не видела, — предположил Хорват.
— Тогда было бы куда проще завязать ей глаза.
Дженнифер сказала:
— У меня есть сведения, которые, возможно, стоит изучить внимательнее.
У Викена, как всегда, было во взгляде что-то изучающее, и он этого не скрывал. Наверняка таким становишься, когда работаешь следователем не одно десятилетие. Роар Хорват выпрямился и внимательно посмотрел на Дженнифер. Она ничего не почувствовала. Она уже давно смирилась, что у нее фигура не как у двадцатилетней. Преимуществ ее почти сорокалетнего возраста было удивительно много, утешила она саму себя и почувствовала, как тепло жжет щеки. А вот это как раз не было преимуществом. Даже маленькой девочкой она так не краснела, как в последнее время.
— Пять лет назад в Бергене убили девятнадцатилетнюю девушку, — начала Дженнифер. — Ее нашли в лесу километрах в двадцати от города. Дело так и не раскрыли.
— Все его помнят, — сказал Викен нетерпеливо. — Мы, слава богу, живем в стране, где убийства не забываются через три дня.
Она не была уверена, к чему он клонит, и предпочла проигнорировать комментарий.
— Девушку нашли привязанной к дереву. На ней были наручники, и она замерзла до смерти.
— Да, это мы знаем, — проворчал Викен, — хотя они удивительным образом умудрились не распространяться о деталях этого дела.
— Когда я обследовала Майлин Бьерке, — продолжала Дженнифер, — меня поразили травмы глаз. У девушки в Бергене было что-то подобное.
— И откуда ты это знаешь?
Она объяснила. Причина — семинар, на котором она была в Бергене через несколько месяцев после того, как нашли девушку. Один знакомый коллега рассказал об этом вечером за выпивкой в баре гостиницы. Разумеется, со всей откровенностью.
— Я позволила себе сегодня позвонить этому коллеге.
Она сделала паузу. Почувствовала, как нарастает раздражение в Викене.
— Его поразило описанное мной сходство, — продолжила она. — Веки в обоих случаях не повреждены. Убийца, должно быть, заставлял их открыть глаза и прокалывал само глазное яблоко иголкой или другим острым предметом. Но одна из ран больше. Я обследовала ее, и, кажется, она была нанесена чем-то похожим на шуруп с довольно большим расстоянием между резьбой. Отверстие проходит сквозь роговицу. — Она выждала немного. — Кроме того, обе найдены в безлюдном месте.
Викен помолчал. Потом сказал, очень недовольно:
— Ты выдаешь важную информацию по нашему делу кому-то постороннему.
Ярость вспыхнула внутри Дженнифер.
— Я могу гарантировать, что это дальше не пойдет, — сказала она как могла спокойно. Она поняла, что ожидала какого-нибудь одобрения, если не признательности. — Ну, я потратила на это прилично времени, — заключила она. — Можете сами связаться, если сочтете интересным.
— Конечно, — кисло бросил Викен. — Все интересно.
— Майлин Бьерке, кажется, вкололи наркотик, — вмешался Роар Хорват примирительно. — А как насчет девушки в Бергене?
Дженнифер выдавила из себя улыбочку, встретившись с ним взглядом:
— Вынуждена тебя разочаровать. Она была совершенно чиста.
Роар осторожно кивнул, будто демонстрируя, что, по крайней мере, он интересуется ее сведениями.
Пятница, 26 декабря
Они сидели в вестибюле. Мужчина средних лет первым заметил Дженнифер и поднялся. Круглые очки и седая борода, под пальто вельветовый пиджак. Вторым посетителем была женщина с рыжеватыми волосами, она сидела спиной.
Седобородый протянул руку.
— Таге Тюрен Бьерке, — представился он.
Она сразу услышала, что он швед. Ладонь у него была потной, губы дрожали.
— Вы отец покойной?
Он покачал головой:
— Я женат на ее матери. Она не в состоянии сюда приехать.
Дженнифер повернулась к посетительнице, которая тоже встала. Молодая женщина была высокой и необычно стройной, но больше всего привлекали внимание ее глаза. Они были большими и зелеными, точнее, желто-зелеными, а во взгляде было нечто, от чего нельзя оторваться. Красивые женщины всегда поражали Дженнифер. Она подписывалась на три или четыре журнала мод, отчасти чтобы быть в курсе тенденций в одежде и косметике, но больше ради фотографий стилизованной женской красоты. В это утро она готовилась к чему-то другому. Она думала, что ей сказать, как отвести родственников в часовню, даже как отодвинуть простыню, которая прикрывала тело убитой, и сколько можно оставить открытым. Но лицо этой молодой женщины на секунду выбило ее из колеи. Не только глаза, еще изгиб рта и линия лба под рыжевато-коричневыми волосами.
— Лисс Бьерке. Я — сестра Майлин Бьерке.
Протянутая рука была холодной и сухой, кожа мраморной. Дженнифер собралась, вспомнила, кто она, и снова нащупала нить подготовленного ритуала. Она прошла вперед, остановилась перед дверью в часовню:
— Я понимаю, как тяжело было прийти сюда.
Молодая женщина едва заметно кивнула. Седобородый задрожал еще сильнее.
Дженнифер открыла. Носилки с покойной стояли посреди зала, под лампой. Дженнифер встала рядом, подала знак родственникам. Седобородый словно примерз у дверей — очевидно, не в состоянии пошевелиться. Но молодая женщина пересекла помещение. Когда она остановилась перед носилками, Дженнифер немного подождала, потом подняла покрывало и медленно опустила его на грудь. В этот момент она почувствовала облегчение, что удалось скрыть самые ужасные раны на теле. Санитар положил платок вокруг головы, прикрыл все, что было сломано, и помыл волосы; в них была засохшая кровь и вещество, выступившее изнутри черепа. Дженнифер могла показать этой сестре лицо, не изуродованное до неузнаваемости жестокой смертью; ничего не разорвано, не порезано и не обгорело. «Небольшое утешение, — подумала она, — но хотя бы для меня».
Неожиданно молодая женщина наклонилась, схватила руку покойной сестры и прижалась к ее щеке. Ее спина содрогнулась, дважды или трижды, когда она бормотала имя сестры. Она сказала еще что-то, прошептала, Дженнифер не расслышала, потому что отошла назад и отвернулась. Женщина долго стояла, прижавшись к щеке покойной. Так долго, что Дженнифер даже подумала, что пора сделать какой-нибудь знак. Но тут посетительница выпрямилась. Не отрывая взгляда от тела, она спросила:
— А что у нее с глазами?
Голос был неожиданно четким и твердым. Дженнифер посмотрела на лицо покойной. Веки не до конца закрылись, и из-под них виднелись раненые оболочки.
Она сказала:
— У покойной повреждены оба глаза.
Женщина повернулась к ней. Взгляд был затуманен, и это действовало еще сильнее.
— Какие повреждения?
— Острым предметом.
— Она была слепа, когда умерла?
— Нельзя сказать точно. Возможно, она еще видела, хотя бы свет.
Молодая женщина подняла руку покойной, которую все еще держала:
— А где ее кольцо? Вы его сняли?
Дженнифер заметила, что на четвертом пальце левой руки был след от кольца.
— У нее ничего не было, когда ее нашли. Как оно выглядело?
— Обручальное кольцо, — ответила сестра убитой. — Досталось от нашей бабушки. — Она закусила нижнюю губу: — От чего она умерла?
— Мы до сих пор не можем сказать этого с точностью, — ответила Дженнифер. — Скорее всего, от травм головы. Но кажется, у нее было сильное переохлаждение, когда наступила смерть. Это, возможно, облегчило страдания.
Слабые основания для подобного утверждения, но надо было так сказать.
— Еще видела свет, — повторила Лисс Бьерке самой себе. Она все не отпускала руку сестры. — Ты мерзла, Майлин.
 | Торкиль Дамхауг. Смерть от воды |