воскресенье, 24 ноября 2013 г.

Наталья О'Шей, Максим Хорсун. Ангелофрения

«Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей, и от дыхания вулканов в тумане немеет крыло… Лукавый, смирись, мы все равно тебя сильней»… Вы давно хотели узнать эту историю в подробностях? Пожалуйста!

Магдалина Эльвен, дочь русского астронома, после смерти отца переезжает в Новое Царство – государство на севере Африки. В жарком и экзотическом Мемфисе живет ее родной дядя, владелец крупнейшей компании воздушных перевозок. Неудивительно, что Магдалина влюбляется в Роланда Ронсевальского, капитана тяжелого дирижабля «Тион». Но до свадьбы еще далеко. Темные силы пробудились в древней земле фараонов. Магдалине и ее возлюбленному предстоит долгий путь к счастью. Найдет ли юная хранительница мира верную дорогу в адской тьме? Чье обличье примет Лукавый? Смирится ли он с поражением, если Страшный Суд – уже завтра?..

Добро пожаловать в удивительный мир паровых машин и волшебства, созданный на основе песен легендарной рок-группы «Мельница» самой Хелависой – Натальей О'Шей, а также Максимом Хорсуном – автором романов в жанре приключенческой фантастики!

Отрывок из книги:

Темная ночь – мать недобрых замыслов и злобных исчадий, стараниями которых эти замыслы осуществляются.

Пробирается дворами и подворотнями Хамовников черный зверь. Отчасти он похож на гиену, отчасти – на обезьяну, вставшую на четвереньки. Не существо, а сгусток тьмы. Лобастая голова опущена, широкие ноздри раздуваются, в глазах – алые отсветы вулкана, о котором в Москве знают лишь из газет. На бугристой холке стоит дыбом острая щетина, с крупных и округлых зубов, похожих на обтесанные камни, капает слюна. Передние лапы оплетены полосами тускло серебрящегося гибкого металла.


Бродячие псы, сбившись в стаю, обычно наглы и до исступления бесстрашны, но они бегут с визгливым лаем прочь, едва учуяв запах выжженной солнцем саванны, исходящий от зверя. Крысы прячутся в подвалы, кошки спешат вскарабкаться на коньки крыш или на верхушки деревьев. Даже мелкие бесы московской породы, которые иногда выбираются из канализационных люков, чтобы при свете месяца творить пакости, предпочитают сидеть этой ночью среди нечистот, не высовывая поросячьих рыл. Бесы боятся зверя, потому что ощущают пульсацию «особой энергии», заключенной в его мускулистой оболочке.

Но бессловесные обитатели улиц непомерно льстят себе, полагая, что зверь станет разменивать силы на них, убогих. Это было так же нелепо, как если бы хладнокровный наемный убийца, вооруженный винтовкой с оптическим прицелом, ожидая в засаде жертву, принялся бы вдруг стрелять по воробьям. У зверя имеется цель: он охотится на человека.

След становится четче и ярче. Словно огненная дорожка, он ведет в глубь Хамовников. Не запах, не оттиск, не звук… Отголосок «особой энергии», эхо силы, затерявшееся среди домов.

Близко, уже близко. И лунный свет – отец и бог тех, кто охотится по ночам, – трепетно гладит разгоряченную спину.

Зверь запрокидывает голову. Чувство, которое он испытывает, сродни экстазу.

Леденящий кровь вой слышен на всех семи холмах.


Полная луна отражалась в ледяных зеркалах луж.

Колеса пролетки и копыта запряженной в повозку лошади дробили зеркала на мелкие осколки. Осколки выплескивались на обочины, покрытые хрустящими корками не успевшего сойти снега.

По обе стороны дороги возвышались темные и немые двухэтажные дома с тяжелыми мансардными крышами. Ветер обжигал морозом лицо и тщился забраться под салоп с лисьим воротником. Магдалина успела позабыть, каким настырным и неласковым может быть этот ухажер.

Вот, размытое пятно света над парадным доходного дома. Человеческий силуэт с расправленными крыльями за спиной.

Значит, она не ошиблась.

– Останови здесь!

– Тпру, волчья сыть! – извозчик натянул веревочные поводья, пролетка качнулась.

Магдалина положила на мозолистую ладонь возницы двугривенный, вышла на дорогу. Снова огляделась: крылатый силуэт почти исчез, сжавшись в пятно света размером с мелкую монету. Пятно растаяло с хрустальным звоном.

– А верно ли здесь, хозяйка? – окликнул Магдалину извозчик. – А давай еще проедем, ежели сомнения. Тут целых три Хамовнических улицы, и эта – первая.

– Нет, все верно, – ответила она, не оборачиваясь. – Ты свободен.

– Ну, свободен так свободен, – пробурчал кучер и встряхнул поводьями. Всхрапнула лошадь, заскрипели плохо смазанные оси. Через минуту Магдалина осталась на дороге одна.

Прямоугольник желтого света пал на подмерзшую грязь. На крыльцо выбрался швейцар и неловко, спиною, притворил двери. В левой руке он сжимал вонючую папиросу, а правой у него не было по плечо: рукав кителя болтался, завязанный узлом. Увидев перед крыльцом молодую женщину, одетую словно дворянка, швейцар растянул морщинистые губы в угодливой улыбке.

Магдалина поднялась на крыльцо. Швейцар забросил папиросу в рот, распахнул двери.

– Я ищу профессора Котлова Германа Степановича, – сообщила Магдалина, вынимая из расшитого бисером кошелька медный алтын.

– Одиннадцатый нумер, прошу, – швейцар придержал двери мыском сапога, принял монету и поклонился. – Благодарю, матушка.

В прихожей и на лестнице было сумрачно, пахло сыростью. Горел, сильно чадя, масляный светильник. Шаги звучали гулко, но еще громче завывал ветер в вентиляционных шахтах. В одной из квартир плакал младенец.

Магдалина поднялась на второй этаж, остановилась перед дверью с двумя латунными единицами и постучала по косяку.

Долгое время в квартире стояла тишина, затем послышались шаркающие шаги. Дверь нехотя приоткрылась.

– Магдалина Эльвен. Мне необходимо поговорить с вами, Герман Степанович.

Узкая, пугливая щель расширилась. Магдалина увидела в проеме рослого пожилого человека в вязаном кардигане и заношенных домашних брюках. Щеки и подбородок профессора были покрыты глубокими шрамами от оспы, точно поверхность луны – кратерами. Из-за шрамов профессорская борода росла неаккуратными клочками.

– Магдалина Эльвен… – профессор Котлов попятился, прищурил широко расставленные акульи глаза и осмотрел ее с головы до ног. – Кто бы мог подумать… Теряюсь в догадках, чем обязан визиту. Проходите-проходите.

– Спасибо.

Магдалина вошла. В нос сейчас же ударил тяжелый запах подгоревшей гороховой каши. Обстановкой квартира профессора походила на убогое жилище чернорабочего из Мемфиса. Даже пыль, припорошившая нехитрую мебель, была рыжего оттенка, словно ее принесло ветром из Аравийской пустыни.

– Разделите со мной ужин? – не без издевки поинтересовался профессор.

– Нет, благодарю, – качнула головой Магдалина.

– Тогда прошу в кабинет. – Профессор подцепил узловатым пальцем тронутую цвелью портьеру, открывая проход в комнатушку с отходящими от стен старыми обоями. В центре комнатушки стоял письменный стол, вокруг него возвышались перетянутые бечевкой стопки книг. Магдалина не сразу поняла, что профессор использует их вместо табуретов. И удивилась куда сильнее, когда увидела на вершине одной из стопок труд самого Котлова: сборник лекций по природе «особой энергии» в толстой картонной обложке.

– Присаживайтесь, – профессор обошел стол и уселся. – Почти всю мебель забрали за долги… – он сделал размашистый жест рукой: мол, видите!

– Мне очень жаль…

– Не стоит! – перебил ее Котлов. – Ученое общество лелеяло надежду увидеть вас почетной гостьей на торжествах в Петербурге, когда одна из малых планет была названа в честь вашего отца.

– Обстоятельства сложились так, что в назначенный день я не имела возможности присутствовать…

– Обстоятельства! – Котлов потянулся, захрустев костями. – Молодежь грешит на обстоятельства, будто некая сила делает вас более занятыми, чем людей в возрасте, которым порой не позволяют сделать и шагу самые объективные обстоятельства в мире. Я прошу меня извинить… – профессор поднялся и, сухо шаркая по пыльному ковру, вышел из комнаты. Магдалина зябко завернулась в салоп: в квартире было холодно. Шаги профессора затихли, послышался шум спускаемой воды. Через минуту профессор снова уселся напротив Магдалины.

– А знаете, вы совершенно не похожи на своего отца. – Котлов улыбнулся; в улыбке профессора Магдалина не увидела ни толики тепла или радушия. – Находили ли вы когда-нибудь в этом странность?

– Нет, поскольку отец часто говорил, что я похожа на него чертами характера.

– О? – удивился профессор. – И все же было бы крайне любопытно узнать, какой была ваша маменька.

Магдалина пожала плечами.

– Полагаю, вы, будучи старинным другом отца, наверняка знали ее, – ответила она сдержанным тоном.

– Представьте себе – нет. – Котлов посмотрел Магдалине в глаза. – Просто Павел Эльвен, вернувшись в Петербург из очередной экспедиции, привез с собой голубоглазого младенца.

– Экспедиции? – удивилась Магдалина.

– Совершенно верно. Группа ученых и студентов-старшекурсников исследовала участок тундры на Кольском полуострове, где сохранились метеоритные кратеры, относящиеся к эпохе позднего плейстоцена. Почти год ваш отец провел в Мурманске. И было принято полагать, что вы – итог трагической любви, случившейся там. Мы – друзья Павла Эльвена – никогда не касались страниц жизни, посвященных этой истории. Было очевидно, с какой нежностью он относится к вам, поэтому мы ни на йоту не сомневались, что чувства, которые Павлу довелось испытать в Мурманске, были и подлинными, и бесконечно сильными.

Магдалина смешалась. Вовсе не ради задушевной беседой она пересекла половину Москвы, чтоб повидаться с профессором Котловым. Давним другом, а позднее – врагом отца.

В детстве она полагала, что ее мать была дворянкой из обедневшего рода, умершей при родах: ни отец, ни слуги не отрицали этого. Позднее она поняла, что самое простое решение – наиболее верное. Скорее всего, ее родила одна из бывших горничных или кухарок, работавших на отца. Родила, а затем подбросила Павлу Эльвену, избавившись от обузы. Снова никто из домашних ни подтвердил, ни опроверг и это наполненное полынной горечью предположение.

А если спрашивала отца напрямую, то он все равно переводил разговор на звезды-планеты или, чего хуже, на динамику астероидов.

– Эти страницы неизвестны и мне, профессор, – призналась Магдалина.

– Да-да, понимаю, – Котлов снова прищурил акульи глазки. – А спросить уже некого… Все уходят так рано и так некстати.

– Почему же, – спокойно ответила Магдалина. – Вас, к счастью, найти удалось. И у меня есть ряд вопросов, ответить на которые, надеюсь, вам не составит труда.

– Я весь во внимании.

– Расскажите, как вы с отцом стали врагами.

– О, – Котлов потер подбородок. – Вот вы о чем… Знаете ли, все это сейчас не имеет значения. Ваш отец – в могиле, у меня отобрали кафедру, и живу я нынче на пенсию и на редкие гонорары за статьи. Кто из нас был прав, а кто ошибался – итог одинаков.

– Вы изучали природу «особой энергии», – Магдалина не обратила внимания на мину профессора, сделавшуюся еще более хмурой. – И мне очень нужна консультация… Ради тех светлых дней в прошлом, когда вы были дружны с моим отцом.

– Вы понимаете, что просите объять необъятное? – профессор принялся наматывать на палец бороденку.

– «Особой энергии» становится больше и больше, – сказала, не сводя с Котлова взгляда, Магдалина. – Помогите мне! Вы знаете об этой загадочной силе больше других людей в мире.

– Я в растерянности, – Котлов заерзал на «табурете». – Не существует такого прибора, при помощи которого можно было бы определить, больше ли стало «особой энергии» или же наоборот. И тем более не понимаю, чем вызван такой интерес…

– Расскажите, в чем вы не сошлись во мнении с моим отцом. Я уверена, что истинная природа «особой энергии» может быть несколько иной, чем это до сих пор принято считать в официальной науке.

– Хорошо! – фыркнул Котлов. – В нашей Вселенной действуют четыре фундаментальные силы: гравитация, – профессор принялся загибать пальцы, – электромагнетизм, энергия мирового эфира и «особая энергия». Первая и последняя силы проявляют себя слабо, и я предположил, что существует иная Вселенная, в которой гравитация и «особая энергия» играют главенствующую роль, мы же в нашей Вселенной ощущаем лишь их отголоски. На основе этой гипотезы я создал теорию, которую назвал Единой Теорией Всего. Но ваш отец – в те годы я находил его главным союзником, поскольку мы оба разделяли идею множественности Вселенных – признал часть моих расчетов ошибочной. Таким образом, я сделался посмешищем в глазах ученого мира и подвергся остракизму. От императорской премии пришлось отказаться, усадьбу – продать, кафедру – бросить.

Магдалина покачала головой с искренним сожалением.

– Собственно, тогда на меня и снизошло понимание, – продолжил профессор. – Если Единая Теория Всего невозможна, значит, и Вселенная лишена смысла. Наша жизнь – бесцельное броуновское движение. Да-да, не смотрите на меня так. Я открыл для себя иную сферу: философию. И философия, знаете ли…

– Существует такой сценарий, пусть самый невероятный, при котором количество «особой энергии» в нашем мире могло бы возрасти? – перебила Котлова Магдалина.

– Существует, – снисходительно кивнул Котлов, простив ей бестактность. – Первое, что приходит на ум: «особая энергия» нашей Вселенной иссякла полностью, после чего мир стала заполнять чужая «особая энергия».

– Иссякла? – растерялась Магдалина. – Чужая энергия?

– Абсолютно верно, – снова кивнул профессор. – Наличие «особой энергии» создает нечто вроде давления. «Особая энергия» исчезла, давление исчезло тоже, в нашу Вселенную устремились силы из чужого мира. Но все это сугубо гипотетически! Даже страшно представить, насколько приблизительно я излагаю.

Магдалина вздохнула. Ей ли было не знать, из какой параллельной Вселенной просачивается в наш мир энергия. Тьма, наполненная шорохом кожистых крыл, скрежетом зубов и стенаниями вечно голодных мертвых, готова прокатиться по землям людей черным цунами; поглотить вечной ночью, накрыть муаром смерти.

– Скажите, – медленно продолжила Магдалина, – как нам воспрепятствовать этому потоку энергии извне?

– Как? – профессор поморщился. – Я ведь объяснил: чужая «особая энергия» появилась только потому, что иссякла наша собственная. Что тут непонятного? Хотим остановить поток чужой энергии – увеличиваем количество собственной.

– Спасибо, Герман Степанович. Все предельно ясно. – Магдалина мысленно сосчитала до десяти, а потом задала главный вопрос: – А существует ли вероятность, что та Вселенная, из которой перетекает «особая энергия», способна со временем поглотить нашу?

– Откуда у вас берутся такие фантазии? – Котлов округлил глаза. – Вы представляете, насколько сложной должна быть механика процесса? Сколько условий надлежит соблюсти? Какой расход энергии потребуется?

– Конечно-конечно, – вяло откликнулась Магдалина. – Я все понимаю.

Котлов снова холодно улыбнулся.

– Еще немного теоретической физики? Или же поговорим о светлых деньках минувшего?

– Нет-нет… – Магдалина посмотрела в окно. Покрытая изморозью крыша доходного дома напротив переливалась в лучах лунного света, словно была вылита из стекла. – Полагаю, я достаточно злоупотребила вашим временем.

– Как знаете, – пожал плечами Котлов. – Но мы можем поговорить о чем-нибудь еще. В свое время даже самые искушенные барышни находили во мне умного и тонкого собеседника.

– Я нисколько не сомневаюсь, – Магдалина поднялась. – Стульчики не очень удобные. Книги все-таки лучше использовать для ума, а не для… простите…

– Да будет вам! Все это, как я уже говорил, отныне лишено смысла… – завел старую песню Котлов. – Столько лет работы, а в итоге – одинокое старческое пьянство в пустой квартире.

– Смысл есть, – возразила Магдалина. – Возможно, вы действительно что-то там напутали с расчетами. Но в целом Единая Теория Всего верна. Кроме того, ни вы, ни мой покойный отец не ошибались, постулируя множественность Вселенных. На вашем месте я бы продолжила работать.

– Как-как вы сказали? – изумился Котлов. – Поразительно, с какой легкомысленностью вы делаете выводы всесветного масштаба! – И он от души расхохотался.

Когда Магдалина спускалась на первый этаж, смех профессора Котлова все еще звучал из открытых дверей квартиры.

Швейцар переминался с ноги на ногу на крыльце и курил очередную папиросу.

– Красивые они, правда? – протянул он, глядя в небо. Папироса в его похожей на клешню руке весело потрескивала.

– Безусловно, – небрежно ответила Магдалина. Она бы предпочла любоваться яркими звездами в вычищенных весенними заморозками небесах, стоя на балконе своего гостиничного номера, а не на крыльце доходного дома перед пустой заслякощенной улицей. – Где мне отыскать извозчика?

– Никак не здесь, – мотнул головой швейцар. – Выходите на Чудовку, тут пехом до биржи недалеко.

– Темновато на вашей стороне, – пожаловалась Магдалина, осторожно ступая по скользким ступеням.

– Зато месяц какой… нигде такого нет, – благодушно отозвался швейцар.

Идти на первый взгляд действительно было близко: газовое свечение фонарей Чудовки колыхалось над пологим пригорком, на который взбиралась улочка. Оттуда же – из-за пригорка – доносилось звонкое цоканье копыт и натужное пыхтение запоздалого пассажирского омнибуса.

Отец рассказывал ей, что испокон веков носителями «особой энергии» являлись драконы и чудовища – реликты времен рождения мира. Вероятно, именно им достались отголоски сил, бушевавших в ту бурную пору, кванты энергий, прорвавшихся из иных Вселенных… Этих удивительных существ погубили герои – или за дело, или же просто потому, что это было проявлением неслыханной доблести: лишить жизни какое-нибудь живущее вдали от человеческих поселений страшилище.

Магдалина подняла руку. Понадобилось лишь незначительное усилие воли, чтоб вокруг кисти, обтянутой перчаткой, вскружились тусклые лиловые огоньки.

Мукеш говорил, что для врага было бы предпочтительнее, если бы люди, способные взаимодействовать с «особой энергией», исчезли, словно их и не было вовсе. Хотя, что сможет предпринять жалкая горстка избранных неумех, когда портальные пирамиды сработают и мир мертвых – или иная Вселенная, если говорить языком профессора Котлова – материализуется в нашей действительности?

Бывший муниципальный советник Мемфиса признавал, что сопротивление имеет мало шансов на успех…

Может, не в сопротивлении дело? Не героической и самоубийственной обороны, которую пытается организовать Мукеш, опасается враг – черное потусторонье, ненавидящее все живое.

Магдалина сжала пальцы, погасив рой призрачных огоньков.

Быть может, она, Мукеш и остальные избранные неумехи создают то «давление», о котором поведал профессор Котлов? Быть может, само их существование – суть противодействие вторжению извне? Быть может, горстка людей до сих пор является носителями и хранителями «особой энергии» находящегося на грани гибели мира?

И пока они живы, враждебная Вселенная способна лишь скрипеть зубами на задворках, время от времени выплевывая одиноких эмиссаров, вроде изгнанного Магдалиной некроморфа.

Под каблуком сухо треснул ледок. Магдалина остановилась. Ей показалось, что чей-то тяжелый взгляд давит в плечо. Это было знакомое ощущение. Одной преисполненной скорби и тревоги ночью ей уже довелось испытать нечто подобное.

Магдалина остановилась. Повернулась к проулку, зажатому между дощатых заборов.

Вой…

Этот звук настолько высок, что от него ноют зубы.

Дробный топот. Поступь тяжела, но одновременно стремительна. Слышно, как хрустит лед и как с увесистыми шлепками разлетается грязь.

Свет месяца – гордости этой улицы – отражается в глазах, которые не мигая глядят Магдалине в душу.


– Почему свет – синий? – спросила Магдалина.

Мукеш отвернулся от иллюминатора. Стекло пересекала пара трещин, грубо замазанных канифолью. За бортом гудел ветер. Клубы пыли бурлили, словно волны в штормовом море. Выгибались вверх горами, а затем ниспадали, являя на время поверхность пустыни.

Кают-компания безымянного дирижабля походила на квартиру в предназначенном под снос здании, в которой долгое время жили бездомные. На палубе – заскорузлый мусор, мебель – словно со свалки, деревянные панели на переборках хлябают и дребезжат.

Вообще, все дребезжит. Шпангоуты, худая обшивка оболочки, мотогондолы… Машина работает с лязгом и скрежетом.

Сколько миль они протянут еще – неизвестно. Но контрабандистов, которые распоряжаются в ходовой рубке, это почему-то ни капли не смущает. Пока дирижабль легче воздуха, пока вращаются погнутые винты, пока есть цель за скрытым пылевой завесой горизонтом – они в пути.

Адам и Каин спали рядышком на диване, словно два котенка. Магдалина не нашла в этом бардаке одеяла и укрыла братьев офицерской шинелью, благо та оказалась относительно чистой.

Ей бы самой прилечь хотя бы ненадолго. Но Магдалина гнала мысли об отдыхе, равно как и о том, что смертельно устала. Она стояла посреди кают-компании, ее плечи поникли, но взгляд оставался упрямым. Она жаждала получить ответы. Незнание угнетало, делало ее слабее, чем она была на самом деле.

– Синий? – переспросил Мукеш. Он потер виски, расстегнул воротник френча. – Синий свет – это лишь то, что мы видим. Излучение на самом деле сильно смещено в ультрафиолет. По крайней мере, мы так полагаем…

– Мы? – насупилась Магдалина. – Сколько нас, Мукеш?

Бывший советник прошелся по кают-компании туда-сюда.

– Я знаю лишь четырех. Включая нас с тобой, – признался он с сожалением. – Ах да! Пятый, очевидно, тот, кто называет себя Моханом.

– Тише! – Магдалина покосилась на братьев, но те спали крепко.

– Так вот, – продолжил Мукеш. – Ультрафиолет губителен для болезнетворных микроорганизмов, как ты знаешь. И его почему-то очень не любят все эти засланцы из мира мертвых. Очевидно, что по своей сути они тождественны: и то и другое – зараза.

– А Мохан? Он – маг?

Мукеш пожал плечами.

– Да поймите же: я не знаю! И никто не знает! – теряя терпение, ответил он. – Он, очевидно, наемник Мосдея… и тоже любит деньги и красивую жизнь. Я могу лишь предполагать, что Мохан принадлежит к легендарному племени зверолюдей. Недостающее звено в эволюции человека, если говорить языком ученых мужей. Лет десять назад Академия наук Нового Царства снарядила экспедицию в Центральную Африку с целью найти либо само племя, либо доказательства того, что оно когда-то существовало. Я тоже принимал в ней участие, однако мы вернулись ни с чем, не считая пары-тройки до сих пор неизвестных легенд и гипсового слепка следа, который оставил неизвестно кто или что. Может, Мохан его и оставил…

– Мы ничего не знаем, – удрученно констатировала Магдалина. – Мы ничего не умеем. Мы ничего не сможем сделать, когда настанет час оказаться лицом к лицу с миром мертвых. Напрасно вы надеетесь, Мукеш.

– Нет, не напрасно! – возразил бывший советник. – Пусть мало тех, кто способен на манипуляции с «особой энергией», но в Новом Царстве есть ученые, есть храбрецы вроде наших контрабандистов, есть специалисты по артефактам и некроморфам. Они обособлены, разбросаны по всему Новому Царству, но их можно найти и объединить!

– Пусть так, – вздохнула Магдалина. – Это все нужно было предусмотреть заранее. Что мы успеем теперь?

– Какой-то истинно женский упрек, – улыбнулся Мукеш. – Я делал то, что было в моих силах. Но вспомни, как за глаза называли меня сумасшедшим. А теперь еще и преступником. На всех нас – клеймо опасных для общества безумцев.

– Замкнутый круг, – опустила голову Магдалина.

Мукеш подошел к Магдалине, положил руки ей на плечи. Жар ладоней Мукеша проник сквозь тонкую ткань рукавов платья. Но это был жар, от которого согревалось сердце, и на душе становилось спокойно и светло.

Магдалина удивленно поглядела на бывшего советника. Она не ожидала, что это прикосновение вызовет в ней такой яркий отклик.

– Чувствуете? – спросил, переходя на шепот, Мукеш.

– Да, – выдохнула Магдалина. И в самом деле, чувств было много. И все они противоречили друг другу. Удивление соседствовало с ожиданием, стыд – с желанием, гордость – с жаждой снова стать хрупкой и беззащитной барышней с флаконом нюхательных солей в сумочке.

– Мы с вами – одно целое, – с нежностью проговорил Мукеш.

Магдалина уже видела, что произойдет дальше. Сейчас Мукеш сделает полшага вперед, так, что мыски его ботинок соприкоснутся с туфлями Магдалины. Одновременно он сожмет крепче пальцы на ее плечах, как стискивает когти ястреб на застигнутом врасплох воробье. Он чуть наклонится, и его тонкие губы, окруженные суровой щетиной, сольются с ее губами.

Вот: он сделал шаг, он сжал пальцы сильнее.

Он наклонился.

Магдалина резко отвернулась.

Мукеш замер, сбитый с толку.

– Вы должны были почувствовать, – сказала Магдалина в сторону и повела плечами, освобождаясь из рук Мукеша. – Значит, не одно целое. Не обманывайте себя… и меня – тоже.

– Магдалина. – Мукеш не отступил. Магдалина снова ощутила его горячее прикосновение. – Мы встретились не случайно. Сама судьба так распорядилась. Нам дан шанс, пока мы вместе – беды не страшны. Поверьте, я никому не позволю причинить вам вред. Будьте со мной, и мы пройдем через любые невзгоды. Вы и я. Это же так просто – вы и я. Это судьба, Магдалина.

Дирижабль контрабандистов изменил курс. В иллюминатор стали видны дымы проклятого вулкана.

Где-то там «Тион»… Роланд старается спасти летающее судно и команду. Порой капитан готов погрузиться в отчаяние, но мысли о Магдалине придают ему сил.

– Мукеш, я жутко устала. – Магдалина на сей раз не стала отворачиваться. Глаза Мукеша пылали синим светом, но Магдалина видела сквозь время, что бывший советник не посмеет повторить эту последовательность – сделать полшага, сжать крепче пальцы, наклониться. – Я вам верю. Я вам, безусловно, верю, но…

Проснулся Адам и попросил воды.


Старый дядин револьвер будто бы сам выпрыгнул из расстегнутой сумочки.

Магдалина направила на зверя ствол. Ночной преследователь был уже близок, от него веяло знойным и густым духом африканской саванны. Тяжелая поступь отдавалась пугливой дрожью в мостовой. Сверкали, точно раскаленные добела угли, глаза; тускло отблескивали ленты металла, обвивающие передние лапы.

Сердце Магдалины забилось в такт шагам зверя.

Быстро… быстрее… еще быстрее…

В ушах зашумела кровь, отсекая звуки города. Мир сузился до пары сверкающих глаз, до пальца, лежащего на курке, до тяжелого пистолета, слившегося с рукой.

Магдалина выстрелила.

Казалось, что промахнуться невозможно. Казалось, что пуля должна непременно взорвать зверю череп, войдя в узкий лоб над переносицей.
Брызнула кровь: она багрово светилась, точно вулканическая лава.

Разлетающиеся капли Магдалина успела уловить взглядом за мгновение до того, как зверь, не сбавляя ходу, врезался в нее и ударом отбросил в сторону.

Сам же преследователь пронесся по инерции вперед и вклинился в стену дома, обив штукатурку. Магдалина пролетела десяток футов и упала на спину, запутавшись в полах салопа. Револьвер заклацал по мостовой, а затем воткнулся дулом в снежную корку.

Секунду или две она лежала, отстраненно наблюдая, как темные окна домов оживают, озаряясь светом свечей и масляных ламп. Пока Магдалина не чувствовала боли, не замечала холод и сырость мостовой под спиной. Она пыталась вздохнуть, но не находила сил. Спазм перехватил горло, грудь сдавило невидимым грузом.

В дюжине шагов от нее завозился зверь. Ночной преследователь встал на лапы и встрепенулся, стряхивая со шкуры обломки штукатурки.

Магдалина отбросила двумя руками мокрые полы салопа, рывком села.

Зверь уже стоял рядом.

– На ваше счастье, хозяин приказал вернуть вас в Мемфис невредимой, – сказало чудовище голосом Мохана; по его морде струились ручьи светящейся крови. – Но мне ничего не мешает соврать, будто я оторвал вам голову, защищаясь.

– Долго же ты искал, Мохан, – проговорила Магдалина. – Я уже начала опасаться, что с тебя сняли шкуру на подмосковной живодерне.

Зверь взмахнул передней лапой, словно собирался дать Магдалине пощечину.

Она вскинула руку. Перехватила лапу в том месте, где ее обвивал серебристый металл активного артефакта. Ладонь обожгло, но последующее ощущение прилива сил затмило боль.

«Особая энергия» словно ждала момента, когда выпадет шанс потянуться навстречу женским рукам, впитываясь в плоть, словно вода – в песок пустыни.

Магдалина поняла, что артефакты Мохана наполняют ее «особой энергией». Причем не было необходимости прилагать какие-то усилия. С такой же легкостью и удовольствием Магдалина, бывало, выпивала через соломинку ледяной коктейль в кафе на набережной Нила.

Для Мохана происходящее стало еще большей неожиданностью. Зверь отпрянул, присел на задние лапы. Угрожающее свечение, лившееся из его глаз, померкло, сменилось лихорадочным, болезненным блеском. А Магдалина потянулась к зверю свободной рукой, без страха обожгла пальцы и ладонь о второй артефакт. И вновь «особая энергия» устремилась потоком, наполняя Магдалину силой.

Мохан заскулил, неразборчиво запричитал, точно юродивый, а затем рванулся к Магдалине в отчаянной попытке вцепиться зубами в горло.

И тогда Магдалина позволила энергии, которая, подобно метафорической часовой пружине, скручивалась внутри нее тугими петлями, высвободиться. В один миг, с взрывом, с магниевой вспышкой, превратившей ночь в солнечный полдень.

Сначала – свет, потом – языки пламени. Упругий поток взрывной волны и жалобный дребезг оконных стекол.

Зверя швырнуло через улицу, точно пушечное ядро. Он пробил оказавшийся на пути забор – на мостовую с грохотом посыпались поломанные доски – и врезался в бревенчатую стену лавки скобяных изделий. Вокруг вспыхнул огонь, словно Мохан был начинен пироксилином. Потянуло горьким дымом с запахом горелой плоти.

Магдалина поднялась на ноги. Подхватила торчащий из снега револьвер, взвела курок. Пошла навстречу пламени, не обращая внимания на то, что за ее спиной хлопают оконные рамы и кричат взбудораженные люди.

Мохан выполз из огня. Вид его был еще ужаснее, чем прежде. Некогда черная, лоснящаяся шкура покрылась волдырями, вдоль бока протянулась рваная рана, в которой виднелась сахарная белизна ребер. Активные артефакты на его лапах оплавились и потемнели. На вибриссах висели куски гари.

– Госпожа… – просипел он. – Кто вы, госпожа?

Магдалина, едва справляясь с отвращением, глядела на обожженную, в бурых дорожках запекшейся крови, звериную морду.

– Зачем тебя послал Мосдей?

– Вернуть в Мемфис.

– Зачем все это, Мохан? – Магдалина услышала колокольный звон: на ближайшей каланче трезвонили о пожаре.

– Вы нужны Мосдею, – ответил зверь, ложась на живот. Из его ран струился зловонный дым.

Магдалина фыркнула.

– Это, конечно, очень мило. Но не слишком ли далеко зашли брачные игры господина Мосдея?

Мохан мотнул головой.

– Вы не понимаете. Мосдей намеревался уберечь вас.

– Что? – Магдалина нахмурилась: слишком уж громко и негодующе звучали голоса у нее за спиной. – Я действительно не понимаю…

– Увы, поздно, – Мохан пристроил голову на передние лапы. – В вас стало слишком много магии. Теперь – гори, Москва! И вам не спастись…

Изувеченный зверь выгнулся дугой, Магдалина отпрянула, подняла двумя руками револьвер. Артефакты вновь ожили, налились вишневым свечением, словно их только что вынули из кузнечного горна. Из раны на боку Мохана выпростались языки пламени. Огонь прошел волной по шкуре и в считаные мгновения охватил всего зверя. Магдалина попятилась; зверь пылал ярче и жарче, чем скобяная лавка и то, что осталось от забора. Этот огонь сердито гудел и стрелял во все стороны искрами.

А голоса гомонили, точно в исступлении. И гремели повсюду колокола, порождая какофонию.

Магдалину обежал, бормоча ругательства, коренастый человек в расстегнутом тулупе. На плече он нес коромысло, на котором раскачивались ведра, наполненные до краев водой.

Выпуская пар и клокоча кипятком в котле, подъехала первая пожарная машина. Пожарные, одетые в длинные шинели, высыпали на мостовую. Но глядели они почему-то не на то, как пылает скобяная лавка, и не на ее хозяина, заламывающего руки.

Они не взялись за топоры, не стали искать гидрант и разматывать рукава, они смотрели вверх. И все люди, собравшиеся на улице, тоже запрокинули головы. Их гомон напомнил Магдалине шум переполненного воздушного порта в Мемфисе.

Магдалина присоединилась к зевакам. Никто не обратил внимания на то, что ее одежда мокра и грязна и что в руке она сжимает старый револьвер.
Звезды исчезли, пропал хваленый месяц. Над Москвой раскинулась дымная мгла.

Куда ни кинь взор – повсюду из-за крыш домов лилось розоватое свечение.

Первая мысль была, что она как будто и не покидала Новое Царство. Вторая – что чудовищный вулкан вдруг переместился за тридевять земель следом за ней, дабы непременно обратить ее в пепел, а заодно и весь город.

Когда же густеющая мгла наполнилась кожистым шелестом нетопырьих крыльев, Магдалина поняла, что ее прежние догадки далеки от истины.


– Мы грядем! Мы грядем! – нараспев повторял Каин, вертясь перед Адамом и гримасничая.

Адам сидел с ногами на кровати, в окружении цветных карандашей и изрисованных листов писчей бумаги. Младший Эльвен глядел в окно, старательно делая вид, будто не видит и не слышит беснующегося Каина. Показное, нарочитое балагурство брата пугало Адама до озноба.

Магдалина ушла, причем давно. Оставила их в номере «Гранд-отеля». Под окнами – освещенная электрикой Манежная площадь; на столе засыхают недоеденные на ужин бисквиты и яблоки. В соседнем номере распевается оперный тенор из Испании.

Оставила. Ушла. Кузину теперь не понять: сама себе на уме. Только сверкают синим глаза, когда она преисполнена решимости. Или затягивает взгляд пасмурная поволока, если она грустит.

Собственно, а знали ли они ее когда-нибудь? Магдалина появилась в их доме, в считаные дни стала своей, потому что ни поступками, ни речами не отличалась от остальных взрослых. Но кем она была? И какое будущее ее ждет?..

– Я тебя запомнил! – Каин схватил Адама за бок, без жалости впился ногтями, заскрежетал зубами у самого уха.

Но Адам не ойкнул и не вздрогнул. Он продолжал смотреть в окно. Свет ночной Москвы сместился в горячую сторону. Налились краснотой кремлевские стены, точно их обагрила свежая кровь, уличные фонари превратились в злые зраки, высматривающие на тротуарах людей, которые еще не подозревали, что этой ночью за их жизни никто не даст ломаного гроша.

Тьма заволокла небо. Ветер взвыл и ударил невидимыми ладонями по оконным стеклам. Испанский тенор в соседнем номере дал петуха и замолк на половине фразы. Ветвистая молния полоснула разящим светом над площадью, и фонарные столбы согнулись и оплыли, точно мягкие свечи. Ударил по нервам истошный женский вопль.

Каин еще раз ущипнул Адама, но совсем несильно, скорее из упрямства и по инерции; Каин теперь тоже смотрел в окно.

На то, как поднималось над крышами, над кронами деревьев, над стенами и башнями Кремля дрожащее рдяное зарево.

…И колокола. Колокола звонили во всем городе.


Портальные пирамиды в окрестностях Москвы? Да кто его знает…

Это в мумифицированном песками Мемфисе прошлое оставалось обнаженным в течение веков. Гробницы, обелиски, древние статуи и руины… Все лежало на поверхности, все было доступно для праздных и для занятых. Подходи, смотри, трогай, забирайся внутрь, если жизнь не дорога. Пробуй на нюх, на вкус, отламывай, отпиливай, продавай на сувениры, используй в ритуалах или вместо кирпича и облицовочной плитки.

Что же прячет в себе Москва, с первого взгляда не понять. Москва хитра, корыстна и скрытна. У нее не одно дно и не два.

Какое же из них открылось? Где в «перегородке», отделяющей мир живых от мира мертвых, находилось самое «тонкое» место?

На Одинцовских курганах?

На старых кладбищах – Ваганьковском, Новодевичьем, Донском?

На месте некрополя, скрытого под торцами Манежной площади?

Манежная… «Гранд-отель»… Ведь там ее ждут младшие кузены!

Луч синего света скользнул по дымным клубам, повисшим над крышами. Зазвучал в ответ унылый вопль, сыпануло сверху, точно снежной крупой, спекшимися комьями сажи. Зеваки пришли в движение, заметались, натыкаясь друг на друга. При этом ругань и вопли не стихали. Под подошвами хрустело битое стекло, добавляя нервозных нот.

– Прочь с улицы! – кричала Магдалина. Она шла вдоль дороги: в правой руке – револьвер, вокруг кулака левой – лиловое пламя. – В дома! Скорее в дома!

Но ее никто не слышал. Можно было стрелять из пистолета, можно было бить в крылатых тварей «особой энергией» – люди были слепы и глухи, всех обуяла паника.

Подземный толчок заставил кого-то повалиться на мостовую, а кого-то – замереть, схватившись за что-то надежное. Дорожное полотно разошлось, из трещины сначала хлынул пар, а затем – канализационные воды. Вторая пожарная машина потеряла управление и въехала в фасад дома. Ее котел лопнул, кипяток хлынул на тех, кто оказался в опасной близости. Густая и горячая завеса накрыла раненых, их крики и стоны доносились из белесой мути, словно из небытия.

Рослый и усатый пожарный взялся помогать Магдалине. Его призывы «пойти прочь с улицы» зазвучали зычно и убедительно. Войдя в азарт, он принялся кого пинками, кого взашей гнать зевак к раскрытым дверям домов.

Сверху камнем пал крылатый некроморф – несомненно, он был той же породы, что и ночной гость, однажды изгнанный Магдалиной из дядиного жилища, – и сбил пожарного с ног. Некроморф впился гнилыми зубами в толстый воротник шинели, тщась добраться до шеи.

Магдалина протянула к некроморфу руку. Короткая синяя вспышка – и взвился над тротуаром вихрь черных хлопьев, в который превратилось чудовище из мира мертвых.

– Вот оно как… – пролепетал пожарный, поднимаясь. Он ошарашенно поглядел на Магдалину, пригладил усы, размазав по ним грязь, и повторил: – Вот оно как!

Мимо шел, шлепая калошами по канализационной воде, профессор Котлов. Он рассеянно оглядывался: вот группа пожарных, окружив демоническое создание с перебитыми крыльями, рубит его топорами, колотит баграми и даже коромыслами. Вот стая летающих чудовищ пронеслась над улицей, забрав с нее двух зазевавшихся подростков. Вот несколько человек прижали к горящей стене скобяной лавки скелетоподобную тварь и силятся затолкать ее в огонь. Вот Магдалина Эльвен – стоит посреди этой сумятицы и невозмутимо перезаряжает револьвер.

Пожар тем временем перебрался на соседние дома. Запылали занавески в окнах с разбитыми стеклами. Озарились стены и крыши тревожной краснотой. Дым теперь не только закрывал небеса, а стелился над землей. И люди, которых снова стало много на улице, кашляли, звали на помощь и терялись среди знакомых стен, подъездов и заборов.

А кожистые крылья продолжали шуршать и поднимать ветер, раздувая пламя пожаров.

Магдалина схватила профессора Котлова за рукав кардигана.

– Невозможно, уверяли вы? – ее глаза лучились синим светом, словно две горячие звезды, и профессор испугался. – Слишком много потребуется энергии? Посмотрите же, что творится! – Магдалина взмахнула револьвером.

– Отпустите, мне больно, – профессор попытался отстраниться. – Я тут вышел понаблюдать. Явление и в самом деле уникальное. Завтра напишу о нем статью.

– Посмотрите! – Магдалина указала в небо, где кишели перепончатокрылые твари. – Это некроморфы, низшие демоны из мира мертвых! Так и напишите в своей статье!

– Наверняка это всего лишь выброс массы из другой Вселенной, – попытался объяснить Котлов. – Протуберанец. И аномалия не просуществует слишком долго.

Магдалина отступила.

– Я уповаю на то, что вы не ошибаетесь! – выпалила она, оттолкнув профессора. – И что это – не последняя ночь нашего мира.

Она двинулась сквозь охваченную паникой толпу в сторону Чудовки.

Всего лишь четко сформулированное желание, чтобы крылатые твари исчезли. Всего лишь способность представить, как небеса очищаются от некроморфов. Всего лишь указать на них рукой.

И синий свет сам находит цель. Излучение «особой энергии» уверенно прореживает ряды пришельцев из иной Вселенной.

Но как долго она сможет сражаться? Сколько «особой энергии» почерпнуто из артефактов Мохана?

Слишком много вопросов. И слишком много врагов вокруг, чтобы занимать голову рассуждениями.

Два некроморфа кружили над пролеткой. Испуганная лошадь вставала на дыбы и молотила воздух копытами. Едва живой от ужаса извозчик пытался отбиться от назойливых бестий кнутом.

Магдалина испепелила некроморфов, подошла к трясущемуся, словно с похмелья, вознице.

– Давай на Манежную! – приказала, забираясь в пролетку.

– Д-двугривенный… – стуча зубами, потребовал извозчик. Черные хлопья, похожие на клочки сгоревшей бумаги, падали ему на овчинную шапку и на покатые плечи. – Без почину сегодня…

– Белены объелся? – изумилась Магдалина. – Какой тебе почин? Гони, чтоб ветер свистел!

– А чего на Манежную? – извозчик мял кнут в руках и недоверчиво поглядывал на Магдалину. – Опять все там собираются, что ли?

– Давай, дедушка. Москва горит, а ты переливаешь из пустого в порожнее. Как не стыдно!

Извозчик крякнул и взобрался на свое место.

Лошадь нервничала, плохо слушалась поводьев. Пролетка виляла по дороге и подпрыгивала на ухабах, рессоры ныли, точно им было больно, и экипаж беспощадно раскачивало. Магдалина держалась за сиденье, но время от времени ей приходилось вскидывать руку и расчищать путь от намеревающихся зайти в лоб некроморфов.

И вот теперь Магдалина окончательно убедилась, насколько наивны были надежды Мукеша отстоять мир от врагов извне. Она – единственный человек, способный использовать «особую энергию» на огромный город. Все ее силы – ничто, карточный домик на пути лавины.

Даже если профессор был прав и произошел разовый выброс массы из мира мертвых в нашу реальность, то ей все равно не по плечу справиться с этим бедствием. Слишком много кожистых крыльев над головами…

Синий свет озарил небеса и пал на город, словно над горизонтом взошло чужое солнце. Магдалина невольно прикрыла ладонью лицо, а возница натянул поводья, останавливая лошадь. Над Москвой раздался полный обиды и уныния многоголосый стон, а затем повалил мохнатыми хлопьями черный снег.

И сразу же свет иссяк.

Магдалина привстала, убрала с лица волосы, которыми смрадный ветер пытался закрыть ей глаза. Дым немного поредел, и сквозь клубы стал просматриваться силуэт тяжелого дирижабля. Рокоча двигателями, дирижабль шел на малой высоте в сторону Кремля. Когда он пролетал над очередным пожаром, огонь осветил его оболочку и Магдалина отчетливо разглядела тигровые полосы.

Она не поверила глазам. Выпрыгнула из пролетки и едва не угодила под колеса пожарного паромобиля. Механик несколько раз сжал грушу сиплого клаксона, но Магдалина упорно не глядела по сторонам. Все ее внимание занимал удаляющийся сигарообразный контур.

Тогда она вытянула руку. Синий луч в мгновение ока догнал дирижабль и коснулся оболочки.

Точно: тигровые полосы!

«Тион»!

«Тион» в небе над Москвой!

– Роланд! – что было мочи, закричала Магдалина. – Роланд!

Как «Тион» мог оказаться здесь, на севере? Что произошло с ним на пути в Абу-Симбел? Какой горизонт событий скрыл дирижабль на долгое время от остального мира?

– Роланд! Роланд! – Магдалина не могла больше сдерживать слезы. Они катились по горячему лицу, оставляя на испачканных копотью щеках дорожки. Ветер тщился обратить слезы в лед, но эта влага была слишком горяча, чтобы застыть.

Дирижабль удалялся, а она все звала, звала, звала, идя за ним вдоль улицы.

Звала до тех пор, пока горлом не хлынула кровь.

Наталья О'Шей, Максим Хорсун. АнгелофренияНаталья О'Шей, Максим Хорсун. Ангелофрения