О Железной Маске написано более тысячи трудов. Список кандидатов на роль Маски вмещает более полусотни имен. Сохранились и исследованы буквально под микроскопом десятки посвященных ему документов. И все же ответ на вопрос, кто этот человек и почему ему выпала такая страшная судьба, по-прежнему ускользает от нас.
Кем был этот человек? Что он сделал или собирался сделать? Что он знал или мог знать? Почему его заключение, с одной стороны, было довольно строгим, а с другой — предпринимались значительные усилия к тому, чтобы он не умер раньше времени?
С ним все не так, он не укладывается ни в одну схему. Версии одна остроумнее другой либо опровергаются убийственными фактами, либо разбиваются о недоуменное: «Почему его просто не убрали?» И даже знаменитая железная маска, обеспечившая узнику один из самых известных псевдонимов в истории, на поверку оказывается бархатной...
ЧТО МЫ ЗНАЕМ?
Осенью 1698 года помощник коменданта Бастилии дю Жюнка, человек дисциплинированный и педантичный, записал в журнале регистрации заключенных: «Сентября 18 числа, в четверг, в 3 часа пополудни, г-н де Сен-Мар, комендант крепости Бастилия, прибыл для вступления в должность с острова Св. Маргариты, привезя с собой своего давнего узника, содержавшегося под его надзором еще в Пиньероле, который должен все время носить маску, и имя его не должно называться...». Так начинался заключительный акт драмы продолжительностью в треть века.
Крепость Пиньероль (совр. Пинероло, Италия) в то время была расположена на границе Франции и Пьемонта. Тюрьмой по своему прямому назначению она не была, но время от времени власти направляли туда узника-другого; впрочем, их почти никогда не было более полудюжины одновременно. Сен-Мар заступил на должность главного тюремщика крепости в 1665-м, когда туда, после трехлетнего судебного разбирательства, был направлен отбывать пожизненное заключение один из еще недавно могущественнейших людей Франции — суперинтендант (министр) финансов Николя Фуке. Именно участие в аресте одного из подельников Фуке обеспечило Сен-Мару, простому мушкетеру, человеку незнатному и не имеющему влиятельных покровителей, немалый карьерный взлет. Поскольку сомнений в достоверности сообщенной дю Жюнка информации нет (она подтверждается другими документами, в частности перепиской Сен-Мара и его начальника, военного министра Барбезье), задача, казалось бы, имеет довольно простое решение: необходимо проследить судьбу пиньерольских подопечных будущего коменданта Бастилии. Что и было сделано. В результате произведенного отсева (интересующихся подробностями отсылаем к знаменитой книге Ефима Черняка «Пять столетий тайной войны» или к вышедшему в серии «ЖЗЛ» несколько лет назад труду французского историка Жана-Кристиана Птифиса «Железная Маска: между историей и легендой») осталось два кандидата.
ЭРКОЛЕ МАТТИОЛИ
Представитель знатного патрицианского рода из Болоньи Эрколе Матти-оли в течение ряда лет, предшествовавших его заключению в тюрьму, был доверенным лицом герцога Мантуи Карла IV. В этом качестве он сыграл ключевую роль в секретной операции по уступке герцогом французам пограничной крепости Казале: за внушительную сумму вечно нуждавшийся Карл согласился на ее занятие большим французским гарнизоном. Операцию необходимо было провернуть в абсолютной тайне, так как имевшие свои виды на Северную Италию австрийцы непременно воспрепятствовали бы усилению Франции в этом регионе. Маттиоли, который от имени герцога предпринял секретную поездку в Париж и подписал соответствующее соглашение, получил от французского короля весьма немалую награду «за труды», которая была одновременно абсолютно недвусмысленной платой за молчание.
Несмотря на все предосторожности, в Вене узнали о сделке еще до того, как готовить операцию по внезапной оккупации крепости; поднявшийся шум вынудил французов временно отступить. Проведенное расследование установило, что источником информации был Маттиоли, которым двигали то ли алчность, то ли, что более вероятно, некий сложный честолюбивый план.
Руководитель операции с французской стороны аббат д’Эстрада умело делал вид, что ему ничего не известно о предательстве мантуанского коллеги, и под предлогом выплаты второй части вознаграждения заманил последнего на французскую территорию, где незадачливого двойного агента арестовали и водворили в близлежащую крепость Пиньероль. Комендант крепости Сен-Мар получил указание военного министра Лувуа обеспечить секретность («...содержать его так, чтобы он не имел возможности общаться с кем бы то ни было и лишь раскаивался в своем плохом поведении и чтобы никто не узнал, что у вас появился новый заключенный») и строгие условия заключения («...Его Величество не желает, чтобы вы давали ему что-либо, помимо абсолютно необходимого для жизни»). Впрочем, поначалу Маттиоли не собирались замуровывать навечно: вопрос о его освобождении был оставлен на усмотрение мантуанского герцога, который через некоторое время возобновил переговоры о Казале, и крепость была-таки со второй попытки занята французскими войсками. Но Карл IV проявил полное равнодушие к судьбе своего незадачливого тайного агента...
В пользу тождества Маттиоли и узника в маске говорит вроде бы многое. Когда сначала Людовик XV, а затем его внук Людовик XVI заинтересовались загадкой Маски и обратились к сведущим придворным, обоим ответили, что это был «один итальянский министр». В журнале Бастилии сохранилась запись о смерти таинственного заключенного, привезенного Сен-Маром, и там он назван «Маршиоли». И тем не менее злополучный итальянец Маской, скорее всего, не был...
Арест Маттиоли, как и место его заключения, довольно быстро перестал быть тайной, об этом писали европейские газеты. После того как мантуанский герцог отказался хлопотать за него, какая-либо секретность потеряла смысл. Хорошо известно, что режим содержания итальянца в Пиньероле, определенный лично могущественным военным министром Лувуа, был весьма суров: его неважно кормили, били (или, по крайней мере, угрожали побоями), помещали в одну камеру с буйнопомешанным заключенным. Оно и неудивительно: единственный значительный секрет, которым обладал незадачливый тайный агент, он уже выдал, и его заключение теперь преследовало только одну цель — наказание за содеянное, дабы другим неповадно было шутить с интересами его величества короля Франции. Похоже, его имя (довольно известное в свое время) позже просто использовали для наведения тени на плетень. Кстати, очень многих заключенных Бастилии в эти годы хоронили под вымышленными именами...
ЭСТАШ ДОЖЕ
Совсем иначе обстоит дело с неким Эсташем Доже (д’Оже? Данже?). В отличие от Маттиоли, к которому Лувуа довольно быстро теряет интерес, переписка военного министра и Сен-Мара относительно этого арестанта объемна и таинственна (вплоть до того, что в продиктованные секретарю письма Лувуа нередко дописывает особо секретные распоряжения своей рукой!). Да и начинается она нетривиально...
«Господин Сен-Мар! Государь приказал отправить в Пиньероль некоего Эсташа Доже; при его содержании представляется крайне важным обеспечить тщательную охрану и, кроме того, обеспечить невозможность передачи узником сведений о себе кому бы то ни было. Я вас уведомлю об этом узнике с тем, чтобы Вы приготовили для него надежно охраняемую одиночную камеру таким образом, чтобы никто не мог проникнуть в то место, где он будет находиться, и чтобы двери этой камеры надежно закрывались с тем, чтобы ваши часовые не могли ничего услышать. Необходимо, чтобы Вы сами приносили заключенному все необходимое раз в день и ни при каких условиях не слушали его, если он захочет что-нибудь заявить, угрожая ему смертью в том случае, если он откроет рот для того, чтобы сказать что-либо, если только это не будет относиться к высказыванию его просьб. Вы обставите камеру для того, кого Вам привезут, всем необходимым, приняв во внимание, что это всего лишь слуга и ему не нужно каких-либо значительных благ...».
С одной стороны, «всего лишь слуга», с другой — министр пишет в Пиньероль за несколько недель до ареста Доже! После ареста на самом севере страны, в Кале, его везут под тщательной (хотя и не чрезмерной — вариант нападения сообщников явно не рассматривается) охраной через всю Францию в одну из самых суровых тюрем и на четыре года помещают в одиночную камеру. Когда двум титулованным заключенным — Фуке и графу Лозену — потребовались слуги, Лувуа категорически запретил Сен-Мару приставлять Доже к Лозену, но через пару лет легко разрешил сделать его слугой Фуке; правда, строго указав, чтобы Лозен с этим слугой не общался. Что за этим кроется? Фуке и так знал секрет Доже, а Лозен нет? Или было понятно, что Фуке на свободу не выйдет, а Лозен может, как и случилось? Когда выяснится, что Лозен проделал отверстие в камеру Фуке и они бесконтрольно общались в течение некоторого времени, Лувуа в первую очередь волнует, мог ли Фуке рассказать товарищу по несчастью тайну своего слуги!
После смерти Фуке двое его слуг (второй, Лавальер, в свое время последовал за хозяином в тюрьму добровольно) на свободу выпущены не были; напротив, они переведены в суровую альпийскую крепость Эгзиль... вместе с назначенным туда комендантом Сен-Маром! Тюремщик следует за узником, практически не расставаясь с ним. Смысл этого перевода, по-видимому, в том, что Лозену, которому влиятельные покровители выхлопотали свободу, сообщили невзначай, что слуг Фуке отпустили, а раз так, то секрет одного из них потерял значение...
А он, похоже, его еще не потерял, ибо надзор за «дроздами из башни», как называет подопечных тоскующий в холодном Эгзиле Сен-Мар, менее строгим не становится. Затем один из них умирает; по ряду косвенных признаков, это был немолодой и давно уже болевший Лавальер. Похоже, беднягу, вообще никогда не совершавшего ничего криминального, оставили в тюрьме именно потому, что по долгу службы он общался с Доже...
Сен-Мару удается выхлопотать перевод в несравненно более благоприятные условия, на остров Сен-Маргерит, расположенный напротив знаменитой ныне Каннской набережной Круазетт. Вместе с ним в одной карете следует заключенный в маске. Судя по всему, она появляется впервые, ибо ни в Пиньероле, ни в Экзиле ничего подобного в помине не было. Маска будет, как мы помним, фигурировать и в записи о прибытии Сен-Мара с его старым заключенным в Бастилию. Что интересно: как раз после назначения Сен-Мара на Сен-Маргерит Лувуа теряет интерес к этому заключенному — ни строчки за четыре года о том, кому раньше могло быть посвящено несколько писем в месяц... Преемник Лувуа, его сын Барбезье, тоже не особенно интересуется «старым заключенным», время от времени повторяя лишь старую инструкцию о секретности и недопустимости общения.
РОЖДЕНИЕ МИФА
В Бастилии о человеке в маске немедленно поползут слухи: его видят во время прогулок, двух заключенных по очереди подсаживают к нему в камеру, его посещают врач и священник. С одной стороны — секретность, с другой — эта секретность несколько театральна: ведь если всерьез хотеть, чтобы о человеке никто ничего не знал, то именно в Бастилии можно создать наилучшие условия.
Как совместить явное падение интереса к узнику со стороны начальства Сен-Мара с карнавальной пьесой, в которую все больше превращается его заключение? Похоже, это в большой степени дело рук его тюремщика: тщеславный Сен-Мар, карауливший в свое время важных людей, остался под занавес карьеры практически у разбитого корыта (нет-нет, денег он скопил немало, но что такое деньги, если к ним не прибавляется значительное положение!). И вот тут-то, судя по всему, он и начинает создавать вокруг своего единственного старого заключенного атмосферу повышенной таинственности, на которую не могли не клюнуть зрители. Когда в 1703-м Маска умер, его камеру побелили, мебель из нее сожгли, а металлическую посуду переплавили; меры секретности беспрецедентные, но узнала о них практически «вся Бастилия»...
А потом будут бесчисленные слухи об известных чертах, скрываемых под маской, ибо их носителя легко опознать (брат-близнец Людовика XIV или его незаконнорожденный сын, чудом избежавший плахи король Англии Карл I и знаменитый авантюрист герцог Монмут, многочисленные внебрачные потомки различных коронованных особ). На самом деле ничего из ряда вон выходящего ни в режиме повышенной секретности, ни даже в самой маске не было: сохранились десятки инструкций тюремщикам о строжайшей изоляции их узников, не совершивших ровным счетом ничего значительного. Так, например, предшественник Сен-Мара на посту коменданта Бастилии получил приказ: «Мсье де Ла Рейни доставит в Бастилию человека, для обеспечения безопасности которого вы, как угодно королю, должны принять особые меры. Для этого необходимо поместить его в самую надежную из имеющихся у вас камер и приставить к ней двоих человек, которых мсье де Ла Рейни укажет вам, дабы заключенный не мог общаться с кем бы то ни было как изнутри тюрьмы, так и извне...». Этим «секретным узником» был садовник, расклеивавший подстрекательские листовки... А вот про маску: «Лейтенант с галеры в сопровождении двадцати всадников доставил в Бастилию заключенного в маске, которого привез из Прованса на носилках и которого прятал от посторонних глаз на протяжении всего пути, что дает основание полагать, что это был некий важный человек, тем более что скрывалось его имя, остававшееся в секрете даже для его конвоиров». Это — не наш загадочный узник, это вполне себе заурядный обитатель Бастилии, имя и дело которого известны и никакой тайны не составляют...
Что же сделал Эсташ Доже (или как его звали на самом деле?), которого Лувуа в одном из писем дважды называет «негодяем»? Скорее всего, разгласил тайну, в которую был замешан в качестве слуги влиятельного лица. Какую тайну — вряд ли мы когда-нибудь узнаем, но он уж точно заплатил сполна за свое вольное или невольное прегрешение...
Почему Маску не убили? Трудно поверить, но бессудные убийства от имени государства в то время во Франции были редкостью, к ним прибегали в случае самой крайней необходимости; другое дело — бессудные аресты и заключение, часто пожизненное, на основании lettre de cachet, королевского приказа. Только за последние полвека французского абсолютизма их было выписано около двадцати тысяч! Так что «масок» было множество, и нашего героя можно без особой натяжки считать собирательным образом.
(c) Алексей Кузнецов