На маленьком островке Корси обнаружен труп известной актрисы Клариссы Лайл. Незадолго до гибели Клариссы ее муж – богатый аристократ сэр Джордж – обращался за помощью к частному детективу Корделии Грей. Актриса стала получать по почте письма с угрозами, причем неизвестный недоброжелатель использовал в них цитаты из пьес Шекспира. Но он ли убийца? Или от королевы сцены избавился кто-то другой? Единственная зацепка Корделии Грей – старинная шкатулка, в которой жертва зачем-то хранила давнюю газетную вырезку. Неужели рецензия о спектакле в одном из провинциальных театров стала мотивом для чудовищного преступления?..
Глава из книги:
Было почти полпятого, и Эмброуз с Айво, Роумой и Корделией стояли на пристани, глядя, как «Шируотер» увозит актеров в Спимут, огибая восточную оконечность острова и исчезая из виду. Эмброуз сказал:
– Что ж, возможно, их лишили звездного часа под светом софитов, но едва ли они могут жаловаться на то, что день выдался скучным. Новости об убийстве Клариссы к ужину разнесутся по всей стране. Это означает, что на рассвете можно ожидать нашествия журналистов.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Айво.
– Я никому не позволю высадиться на остров, однако не так жестоко, как де Корси во временя чумы. Тем не менее остров – моя частная собственность. И я дам указания Мунтеру переадресовывать все звонки в полицию Спимута. Полагаю, у них есть отдел по связям с общественностью. Пусть они этим и занимаются.
Корделия, все еще в своем хлопковом платье, дрожала. Яркий день уже начинал угасать. Скоро наступит прекрасный переходный момент, когда закатное солнце сверкнет последними, самыми яркими лучами, подчеркнув цвет травы и деревьев, так что сам воздух наполнится зеленым сиянием. Тени уже удлинились и тяжело легли на террасу. Рыбаки развернулись и уплыли домой, и море растянулось перед ними в безмолвном спокойствии. Лишь два полицейских катера тихо бились о пристань, а гладкие кирпичные стены и башни замка, на мгновение осветившиеся ярко-красным заревом, потемнели и нависли над ними, массивные и зловещие.
Когда они проходили по большому холлу, замок встретил их странной тишиной. Где-то наверху полицейские проводили свои секретные процедуры, связанные со смертью. Сэр Джордж либо находился на допросе, либо сидел с Саймоном у него в комнате. Никто, похоже, ничего не знал наверняка, да и не хотел спрашивать. В ожидании официального допроса они, как и договорились, вчетвером отправились в библиотеку. Возможно, в гостиной им было бы удобнее, но тут по крайней мере было достаточно материала для тех, кто притворялся, будто хочет почитать. Айво занял единственное большое кресло и откинулся на спинку, уставившись в потолок и вытянув длинные ноги. Корделия сидела у стола и медленно листала переплетенные экземпляры «Иллюстрейтед Лондон ньюс» за 1876 год. Эмброуз стоял к ним спиной и смотрел на газон. Больше всех волновалась Роума – она вышагивала между книжными полками, как заключенный на обязательных работах. Все испытали облегчение, когда Мунтер с женой принесли чай – тяжелый серебряный заварочный чайник, медный чайник с кипятком и чайный сервиз фабрики Минтона. Мунтер задернул занавески на высоких окнах и зажег свечи. Огонь с треском ожил. Как ни парадоксально, в библиотеке тут же стало уютнее, но гнетущее впечатление усилилось, как будто они были заперты в ее затененной изолированной безмятежности. Всем хотелось пить. Ни у кого не было аппетита, но с тех пор как нашли тело, они мечтали о крепком чае или кофе, который одновременно успокаивает и бодрит. Все взялись за чашки и блюдца, потому что хотели занять себя хоть чем-нибудь. Эмброуз уселся подле Корделии. Помешивая чай, он сказал:
– Айво, вы в курсе всех лондонских слухов. Расскажите нам об этом человеке – Грогане. Признаюсь, при первой встрече он мне не понравился.
– Никто не в курсе всех лондонских слухов. Лондон, как вам прекрасно известно, представляет собой целое собрание поселений, которые различаются с социальной, профессиональной и географической точек зрения. Однако театральные и полицейские слухи изредка пересекаются. Между актерами и детективами есть некое родство, как между актерами и хирургами.
– Избавьте нас от прослушивания вашей диссертации. Что вам о нем известно? Вы с кем-то говорили, я полагаю?
– Я признаю, что действительно позвонил одному знакомому из этой комнаты, пока вы принимали Грогана со свитой. История такова: он уволился из столичной полиции, потому что не мог мириться с коррупцией, царившей в Управлении уголовных расследований. Это, разумеется, случилось до последней «зачистки». Очевидно, он истинный герой, воспетый Уильямом Моррисом в строках: «Более не мой рыцарь и не божий рыцарь; ты белее, чем они, и намного чище, и лучше, и искреннее». Это должно обнадежить вас, Роума.
– Ничто, касающееся полиции, меня не обнадеживает.
Эмброуз сказал:
– Следует проявить осторожность, предлагая ему выпить. Он может расценить это как попытку подкупа. Интересно, главный констебль или кто там несет ответственность за такие решения, послал его сюда специально, чтобы он провалил задание?
Роума резко возразила:
– С какой стати кому-нибудь так поступать?
– Лучше пусть провалится приезжий, чем один из своих людей. А провалиться тут очень легко. Это же хрестоматийное убийство: узкий круг подозреваемых, изолированное место преступления, весьма удачно отрезанное от материка, известные terminus a quo и terminus ad quem. Вполне разумно рассчитывать на то, что это дело можно закрыть – ведь так говорят в полиции? – за неделю. Все думают, что преступление раскроют исключительно быстро. Но если убийца будет сохранять спокойствие и держать рот на замке, я очень сильно сомневаюсь, что ему или ей грозит реальная опасность. Все, что ему нужно – проявим благородство и предположим, что это мужчина, – это придерживаться своей версии событий. Никаких оправданий, никаких приукрашиваний, никаких объяснений. Дело не в том, что полицейские знают или о чем подозревают, а в том, что могут доказать.
– Вы говорите так, будто не хотите, чтобы преступление раскрыли, – заметила Роума.
– Если отбросить в сторону мои личные переживания по поводу убийства, я предпочел бы, чтобы его раскрыли. Не хотелось бы провести остаток жизни в качестве подозреваемого в убийстве.
– Это же привлечет летних туристов, не правда ли? Люди любят кровь и ужасы. Вы сможете показывать место преступления – разумеется, за дополнительную плату в двадцать пенсов.
Эмброуз непринужденно произнес:
– Я не потворствую сенсуализму. Вот почему летним посетителям не показывают склеп. А это убийство вообще образец дурного вкуса.
– Любое убийство являет собой образец дурного вкуса.
– Не всегда. Можно было бы придумать увлекательную настольную игру, основанную на классификации классических убийств по степени безвкусицы. Но это кажется мне исключительно нелепым, экстравагантным и театральным.
Роума, выпив одну чашку чая, уже наливала себе следующую.
– Что ж, это весьма подходящее описание. Странно, что нас оставили здесь одних, не правда ли? – добавила она. – Я думала, к нам приставят сотрудника в штатском, который будет сидеть и записывать за нами каждое слово.
– Полицейские знают границы своей территории и своих полномочий. Я предоставил им возможность пользоваться кабинетом, и, естественно, они заперли две гостевые комнаты. Но это все равно мой дом и моя библиотека, и сюда они могут входить только по приглашению. Пока они не выдвинут обвинение против кого-то конкретно, все мы имеем право на то, чтобы к нам относились как к невиновным. Даже Ральстон, надо полагать… Хотя как супруг он получает почетный статус главного подозреваемого. Бедный Джордж! Если он действительно ее любил, должно быть, для него это настоящий ад.
– Мне кажется, он разлюбил ее через полгода после свадьбы, – сказала Роума. – Должно быть, когда понял, что она не способна хранить верность.
Эмброуз спросил:
– Он никогда это не показывал, не так ли?
– При мне – нет, но я редко их видела. А что он мог сделать, столкнувшись с таким неподчинением? Едва ли с неверной женой можно поступить так же, как с непокорным младшим офицером. И все же, я думаю, ему это не нравилось. Но если он не убивал ее, а я не верю, что убийца – именно он, наверняка он испытывает благодарность к тому, кто приложил к этому руку. Деньги пригодятся для спонсирования фашистской организации, которой он управляет. Союз британских патриотов – СБП. Разве из названия не следует, что это фашистский фронт?
Эмброуз улыбнулся.
– Ну, я не думаю, что туда входят одни троцкисты и международные социалисты. Все это довольно безобидно. Идеи, воспеваемые в «Бойз оун пейпер», и стареющая армия.
Роума со стуком опустила чашку на стол и принялась беспокойно ходить по комнате.
– Боже, да вы мастер по самообману? Это отвратительно, возмутительно и совершенно непростительно для всех нас! Люди, о которых идет речь, на самом деле относятся к этому очень серьезно. Они действительно верят в эту опасную чушь! Так давайте посмеемся над этим и, возможно, таким образом решим все проблемы. Когда обстановка накалится, кого, как вы думаете, будет защищать эта стареющая армия? Бедных пролетариев? Очень сомневаюсь!
– Надеюсь, они будут защищать меня.
– О, обязательно, Эмброуз, непременно! Вас и многонациональные корпорации, истеблишмент и медиамагнатов. Денег Клариссы хватит, чтобы богатые остались в замке, а бедные – у ворот.
Эмброуз ехидно поинтересовался:
– Разве вы не получите что-то из ее денег? И вам они не пригодятся?
– Разумеется, деньги всегда пригодятся. Но это не важно. Полагаю, я порадуюсь, когда действительно что-то получу, но мне они не нужны. И, уж конечно, это не настолько важно, чтобы убить человека. Если уж на то пошло, я не знаю, что может быть настолько важным.
– О, полно вам, Роума, не будьте наивной! Достаточно беглого просмотра ежедневных газет, чтобы узнать, ради чего люди убивают. Прежде всего из-за опасных и разрушительных чувств. Таких как любовь, например.
Мунтер, стоявший у двери, кашлянул – довольно театрально, подумала Корделия, как актер, исполняющий роль лакея, – и произнес:
– Прибыл патологоанатом доктор Эллис-Джоунз, сэр.
Эмброуз на мгновение задумался, будто недоумевая, следует ли ему официально поприветствовать новоприбывшего.
– Лучше мне туда явиться, я полагаю. Полицейские знают, что он здесь?
– Пока нет, сэр. Я посчитал, что сначала стоит сообщить вам.
– Где он, этот патологоанатом?
– В большом холле, сэр.
– Что ж, мы не можем заставлять его ждать. Лучше отведите его к главному инспектору Грогану. Полагаю, ему может кое-что понадобиться. Например, горячая вода. – Он неуверенно огляделся, словно рассчитывая, что кувшин и раковина материализуются из воздуха.
Мунтер исчез. Айво пробормотал:
– Вы говорите так, будто он собирается принимать роды.
Роума резко развернулась, и в ее голосе прозвучало раздражение и одновременно брезгливость:
– Но ведь он не собирается проводить вскрытие здесь!
Все уставились на Корделию. Она думала, что Эмброуз уж точно знает все процедуры, но в его глазах застыл немой вопрос и удивление. Она сказала:
– Нет. Он проведет предварительное обследование на месте преступления. Он измерит температуру тела, попытается установить время смерти. Потом ее увезут. Они не любят перемещать тела до тех пор, пока патологоанатом не осмотрит их и не подтвердит факт смерти.
– Любопытно, как много вы знаете для девушки, которая называет себя секретарем-компаньонкой, – заметила Роума. – Хотя, конечно, я забыла: Эмброуз сказал, что вы частный детектив. Вероятно, вы сможете объяснить, почему нам всем пришлось сдать отпечатки пальцев. Лично мне показалось страшно унизительным, когда меня хватали за пальцы и прижимали их к дощечке. Было бы не так отвратительно, если бы они разрешили делать это самостоятельно.
– Разве полицейские не объяснили, для чего это надо? – спросила Корделия. – Если обнаружатся какие-нибудь отпечатки в комнате Клариссы, они сразу исключат наши.
– Или подтвердят их идентичность. А чем еще они занимаются, помимо того что мучают Джорджа? Видит Бог, они привезли достаточно людей.
– Среди них есть, вероятно, эксперты из патологоанатомической лаборатории. Еще там могут быть полицейские, которые работают на месте преступления. Они собирают вещественные доказательства вроде образцов крови и телесных выделений. Заберут постельное белье и чашку с блюдцем. Отправят на экспертизу остатки чая, чтобы выяснить, не отравили ли ее. Есть вероятность, что ее накачали лекарствами, прежде чем убить. Уж очень спокойно она лежала на спине.
– Клариссе не обязательно было накачиваться лекарствами, чтобы спокойно лежать на спине, – вставила Роума.
Потом она оглядела присутствующих и, густо покраснев, воскликнула:
– Простите! Я не должна была этого говорить. Я просто не могу в это поверить! Не представляю, как она лежит там, забитая насмерть. У меня не настолько развито воображение. Она была жива, теперь мертва. Она мне не нравилась, и я ей не нравилась. Смерть не меняет этого факта. – Едва не спотыкаясь, она побрела к двери. – Схожу погулять. Мне нужно выбраться из этого места. Если я понадоблюсь Грогану, он сможет меня найти.
Эмброуз наполнил заварочный чайник и налил себе еще чашку чая, потом лениво устроился рядом с Корделией.
– Вот что удивляет меня, когда речь идет о политических убеждениях. Ее кузину, женщину, с которой они практически выросли вместе, зверски убили и вскоре будут профессионально разделывать в кабинете патологоанатома. Очевидно, что у нее шок. Но, по сути, она переживает не больше, чем если бы ей сообщили, что у Клариссы случился приступ ревматизма. Однако стоит лишь упомянуть о несчастном Союзе британских патриотов Ральстона, как у нее начинается настоящая истерика.
– Она напугана, – заметил Айво.
– Это и так ясно, но кем? Ведь не жалкой же кучкой воинов-дилетантов?
– Иногда я и сам их боюсь. Полагаю, она права насчет денег и Ральстон получит бо2льшую часть. Это сколько?
– Не знаю, мой дорогой Айво. Кларисса никогда не посвящала меня в подробности своих личных финансов. Мы не были настолько близки.
– А я думал, что были.
– Даже если бы и были, сомневаюсь, что она поделилась бы этими сведениями. У Клариссы была одна удивительная особенность. Вы не поверите, но это правда. Она любила сплетничать, но умела хранить секреты, когда хотела. Кларисса обожала тайны и полезные сведения выдавала крупицами.
– Как необычно и как опасно, – непринужденно заметил Айво.
Корделия посмотрела на них – в яркие, горящие недобрым огоньком глаза Эмброуза и на обтянутый кожей угловатый скелет Айво, сидевшего в кресле, на его длинные костлявые кисти и запястья, которые казались слишком худыми и хрупкими, на землистого цвета лицо с выпирающими скулами, повернутое к потолку с лепниной. Ее охватили противоречивые чувства: злость, глубокая жалость и менее знакомое чувство, в котором она угадала зависть. Они выглядели настолько уверенными в своей насмешливой независимости. Неужели что-то действительно могло тронуть или разволновать их души, кроме перспективы испытать боль на себе? Но даже физическую боль, которая уравнивает всех, они встретили бы с отвращением или саркастическим презрением. Разве не так Айво смотрел в глаза собственной смерти? Тогда с какой стати ожидать, что он станет оплакивать женщину, которая никому из них особо не нравилась, а теперь лежала наверху с раздробленным лицом? И все же не обязательно было повторять избитый афоризм Донна, чтобы почувствовать: они отдавали дань смерти, и что-то в их отношениях, в самом замке, в воздухе, которым они дышали, подверглось влиянию произошедшего и слегка изменилось. Вдруг она почувствовала себя очень одинокой и очень молодой. Она заметила, что Эмброуз смотрит на нее. Словно прочитав ее мысли, он сказал:
– Отчасти ужас убийства заключается в том, что оно лишает усопшего прав. Полагаю, никто из находящихся в этой комнате не был особенно предан Клариссе. Но если бы она умерла естественной смертью, мы оплакивали бы ее, вспоминая о ней со смешанными чувствами – печалью, сожалением и жалостливым интересом, какой обычно испытываем к недавно умершим людях. А сейчас мы думаем лишь о себе. Ну разве нет? Разве нет?
Айво ответил:
– Думаю, что Корделия – нет.
Библиотека вновь объяла их своим безмолвием. Но слух всех троих был слишком напряжен, так что они улавливали каждый шорох, и все три головы одновременно повернулись, когда в коридоре раздались приглушенные шаги, а в отдалении – тихий стук закрывшейся двери, который нельзя было спутать ни с чем.
Айво прошептал:
– Думаю, ее увозят.
Он молча исчез за одной из занавесок, и Корделия последовала за ним. Между широкими газонами, посеребренными лунным светом, четыре темные вытянутые фигуры, которые даже не отбрасывали тени, как призраки, склонились, чтобы выполнить свою работу. За ними шагал сэр Джордж, напряженный, с идеально прямой спиной, словно на боку у него висел меч. Маленькая процессия напоминала группу плакальщиков, которые тайком хоронят своего мертвеца в соответствии с каким-то запрещенным эзотерическим ритуалом. Корделия, измученная пережитым шоком, жалела, что не в состоянии испытать то, что подобает в таких случаях. Вместо этого она чувствовала какой-то первобытный ужас, в ее сознании возникли образы чумных больных и сцена тайного убийства, она представляла себе, как люди де Корси избавлялись от его жертв под покровом ночи. Ей показалось, что Айво перестал дышать. Он молчал, но, прижавшись к его твердому плечу, она как будто ощущала, как напряженно он вглядывается в даль. Потом занавески распахнулись, и за их спинами возник Эмброуз.
– Она приехала в лучах утреннего солнца, а покидает нас при свете луны. Но я должен быть там, – сказал он. – Грогану следовало сказать мне, что они готовятся забрать ее. Этот человек ведет себя возмутительно!
И вот, подумала Корделия, Кларисса отправляется в последнее путешествие с острова Корси под аккомпанемент его голоса с нотками недовольства.
Через час дверь открылась и вошел сэр Джордж. Должно быть, от него не укрылись их изумленные взгляды, таящие в себе вопрос, который никто не осмеливался задать. Он произнес:
– Гроган вел себя очень вежливо, думаю, пока у него нет никаких версий, но, полагаю, он знает свое дело. Должно быть, тяжело нести службу с таким цветом волос, он ведь рыжий… Конспирация, знаете ли…
– Думаю, работа детектива на таком уровне сводится к перекладыванию бумаг. Сомневаюсь, что ему часто приходится прятаться в кустах, – мрачно заметил Эмброуз, поджав губы, чтобы не скорчить гримасу.
– Должно быть, наружным наблюдением он тоже занимается – прикладывает руку, так сказать. Вообще мог бы и покраситься. – Он взял «Спектейтор» и устроился за столом с таким спокойным видом, будто сидел в своем лондонском клубе.
Другие стояли и наблюдали за ним с недоуменным молчанием. Корделия подумала: «Мы ведем себя как студенты перед устным экзаменом, которые хотят узнать, какие вопросы их ждут, но не решаются спросить». Та же мысль, должно быть, пришла на ум Айво. Он сказал:
– Полицейские не проводят конкурс на лучшего подозреваемого года. Признаюсь, мне любопытно, какова их стратегия и тактика. Написать рецензию на спектакль по Агате Кристи явно недостаточно, чтобы подготовиться к реальности. Так как все прошло, Ральстон?
Сэр Джордж оторвался от журнала и, похоже, серьезно задумался над вопросом.
– Как и следовало ожидать. Спрашивали, где именно я был и что делал сегодня днем. Я сказал, что наблюдал за птицами на западных скалах. Еще сказал, что видел в бинокль, как Саймон плыл к берегу, когда возвращался обратно. Похоже, они посчитали, что это важно. Интересовались деньгами Клариссы. Сколько? Кто их получит? Гроган двадцать минут потратил на расспросы о жизни птиц на Корси. Пытался расположить меня к себе, наверное. Я еще подумал, что это странно.
– Скорее, пытался поймать вас в ловушку, спрашивая об особенностях гнездования несуществующих особей, – сказал Айво. – А что насчет сегодняшнего утра? Предполагается, что мы должны в деталях помнить каждую минуту? – Он, как всегда, говорил непринужденно, но все четверо знали, о чем он спрашивает, и осознавали важность ответа.
Сэр Джордж снова взялся за журнал.
– Я не сказал больше, чем посчитал нужным, – не поднимая головы, ответил он. – Поделился с ними подробностями осмотра церкви и Дьявольского котла. Упомянул об утоплении, но имен не называл. Ни к чему сбивать следователей с толку старой историей. Их это не касается.
Айво произнес:
– Вы обнадежили меня. Именно такой линии я и собирался придерживаться. Я перекинусь парой слов с Роумой, когда появится возможность, а вы, Эмброуз, могли бы поговорить с мальчиком. Как сказал Ральстон, нет никакого смысла сбивать их с толку старыми, печальными, давно забытыми россказнями.
Никто не ответил, а сэр Джордж вдруг оторвался от журнала.
– Простите, совсем забыл. Теперь они вызывают вас, Корделия.
 | Филлис Дороти Джеймс. Череп под кожей |
Электронная книга: Филлис Дороти Джеймс. Череп под кожей