воскресенье, 14 сентября 2014 г.

Екатерина Лесина. Лунный камень мадам Ленорман

Екатерина Лесина. Лунный камень мадам Ленорман
Жизнь легендарной гадалки и ясновидящей XIX века мадам Ленорман окутана тайнами. Она предсказывала судьбу и обычным крестьянам, и сильным мира сего. Именно Ленорман предрекла великое будущее Жозефине Бонапарт и ее мужу, а помогал ей в этом магический лунный камень «Око Судьбы». После смерти провидицы камень попал к другой гадалке и оказался в России… В старинном особняке на острове живет многочисленное семейство. И все у них есть, кроме счастья. Хозяин дома Кирилл недавно умер при загадочных обстоятельствах, родственники ненавидят друг друга… К Грише, сыну погибшего, приезжает молодая учительница Маша и первым делом знакомится с… призраком, который, по преданию, охраняет таинственное сокровище и появляется перед обитателями дома перед их смертью. Почему же на этот раз Женщину в белом увидела совершенно посторонняя девушка и неужели теперь сама Смерть пришла за Машей?

Отрывок из книги:

Машка замерла на вершине лестницы, не зная, может ли спуститься и помешать.

– Дура, – пробормотала она себе самой и, решившись, отступила в тень коридора. – Невероятная дура…

Внизу, в кресле сидел Мефодий, а у него на коленях устроилась Грета. И сцена эта отдавала легким привкусом театральщины, но… старая любовь не ржавеет? Возможно, что и так.

И почему-то неприятно, хотя Машка сюда не за любовью пришла.

И вообще, Мефодий ей симпатичен, но симпатия не дает права на глупую ревность.


И вот как ей быть? К себе вернуться? Но он же сам предложил прогулку… тогда ждать, когда Грета уйдет? Подсматривать?

– Он тебе нравится? – раздался сзади тихий голос.

И Машка подпрыгнула.

Стася. Держит в руках деревянную палочку с ниткой, на нитке подвешена монетка, палочка вздрагивает, монетка крутится.

– Он тебе нравится, – повторила Стася утвердительно. – А Грета опять надралась.

– Она пьет?

– Пьет. – Стася ткнула палочкой в живот Машке. – И давно. Все себя жалеет. Сейчас, наверное, плачется о своей тяжелой жизни. Подержи.

Машка приняла инструмент, не решившись поинтересоваться, для чего он нужен. Стася же крадущимся шагом добралась до лестницы. На пару внизу она смотрела несколько секунд, потом фыркнула.

– Все еще надеется его вернуть.

– Он и вправду был влюблен в Грету?

– Так говорят. – Стася забрала палочку и монетку зажала в кулачке. – Наверное, был, если ее терпит… вчера я опять ее видела. И Мефодий тоже. Он вышел из комнаты и попытался поймать.

– Женщину в белом?

Стася кивнула. Ну да, кого еще!

– Она ждала его. А когда подошел, растворилась. И я с утра замерила поле! Энергетика просто сумасшедшая! Монетка крутилась, как… – Стася вдруг замолчала и махнула рукой. – Ты мне тоже не веришь. Делаешь вид только, но я не обижаюсь. Никто не верит, хотя все почти здесь видели. А ты иди… тебя ждут уже.

И вправду, Грета исчезла, а Мефодий расхаживал по холлу, но выглядел не столько раздраженным – а Машка знала, что мужчины ждать не любят, – сколько задумчивым.

– Я не хотела вам мешать, – сказала она, надеясь, что это не прозвучало как оправдание. Хотя… да, это прозвучало именно как оправдание. И признание в том, что Машка подсматривала. – Извините.

Мефодий кивнул и указал на дверь.

То есть предстоящая прогулка пройдет в гробовом молчании?

Распогодилось. Солнце, по-осеннему тусклое, вдруг полыхнуло светом, расплылось, превратившись в яркий желтый шар. А он, повиснув над самой водой, выкрасил ее в желтый. Машка шла вдоль кромки воды, и песок поскрипывал под ногами. Мефодий же брел сзади, оставляя на влажном песке глубокие следы. Машка оглянулась на дом. Оседлавший скалу, тот возвышался и над островом, и над озером, и над нею самой. Дом сверкал на солнце нарядной белизной, но… все равно производил мрачное впечатление. И Машка поежилась, а голос разума вновь велел ей не выпендриваться, а вернуться под теплое Галкино крыло. Она и сама этого требовала, но Машка, выслушав сестру, отказалась.

Впервые в жизни она поступила наперекор Галке и теперь чувствовала себя неуютно.

А еще Мефодий молчал.

Берег менялся, песок исчезал, сменяясь камнем. И мелкая галька была скользкой, оттенок имела сине-сизый, как голубиное крыло. Камни скрипели и похрустывали.

– Знаешь, бывает, что тебе кажется – ты знал человека. – Мефодий догнал Машку и взял ее за руку. Ну вот тебе и ничего личного…

…А руку Машка вырывать не стала, холодно потому как. Зима скоро. Зимой на острове, надо полагать, очень красиво. Белый снег, морозные узоры на окнах, точно витражи. И озеро седое, тяжелое… его покрывает лед? Если так, то до берега можно добраться пешком. Или на санях.

– А потом выясняется, что ничего-то ты не знал. Мерещилось тебе это знание.

– Это из-за Греты?

– Она напилась. – Мефодий дернул головой. А ветер взъерошил его короткие волосы. – Когда-то она была другим человеком… а теперь вот… она не хотела становиться такой, как ее мать, но потихоньку становится. Генетика? Предопределенность?

Машка не ответила, и Мефодий замолчал. Так они и гуляли вдоль берега в полном молчании, каждый думая о своем. Берег шел изломами, дразнил трещинами и обрывами. Узкая тропка еще больше сузилась, протискиваясь меж красных валунов.

– Идем, – Мефодий вдруг очнулся от мыслей и, не выпуская руки, потянул Машку за собой.

Куда?

Опять к воде?

Но эта тропа пробиралась по крутому склону. И Машка с трудом по ней спускалась. Камень был скользким, ноги разъезжались, только благодаря Мефодию Машка не полетела кувырком. Впрочем, благодарить она не спешила, поскольку без него вовсе на эту козью тропу не сунулась бы.

– Здесь, – он остановился у самой воды. Озеро врезалось в камень узким водяным языком, по обе стороны которого, словно десны со спиленными желтыми зубами валунов, поднимался берег. Две ели, некогда угнездившиеся на нем, вытянулись, сплелись корнями.

– Здесь нашли Кирилла, – пояснил Мефодий и руку выпустил. – А вот там – одежду… он был пьян. А здесь глубоко. Единственное место, где глубоко. Кирилл умел плавать. В бассейне.

Мефодий наклонился и зачерпнул мутную темную воду, которая полилась сквозь пальцы.

– Открытой воды он боялся. И об этой боязни знали все. Он сам мне рассказал, как прошлым летом решил, что страх можно побороть. Вытащил всех на берег. Семейный отдых.

Вода была почти черной.

А само место, честно говоря, жутким.

– И в воду полез, думая, что сумеет… у него ведь все получалось… и когда-то давно, когда у него еще не было своего бассейна, он плавал в озере. У берега, но плавал же. А тут сказал, что едва не утонул. Софья вытащила.

В это место не заглядывает и ветер. А дом хоть и виден, но далек. И из окон вряд ли удастся рассмотреть уединенную ложбину. Кромка берега скроет. И деревья.

И кто-то знал об этом тихом и очень удобном местечке.

– Знаешь, – Машка сглотнула и еще раз оглянулась на дом. – Я тоже думаю, что твоего брата убили. Извини, но… нетрезвый человек вряд ли сам одолеет спуск. Даже если хорошо будет знаком с ним. Очень круто. И скользко. И…

– И кто-то шел с Кириллом, не позволяя ему упасть?

Да, а потом довел до края, помог раздеться, сложил одежду и проводил Кирилла к воде. А сам сел на берегу и подождал, пока озеро сделает остальное.

Именно! Он или она не ушли сразу.

Надо было убедиться, что Кирилл и вправду захлебнется, а не выберется, протрезвев, на берег.

Машка сказала, что думает, и Мефодий кивнул.

– Да, похоже на правду.

Только ее не захотели слушать. Сняв куртку, Мефодий бросил ее на камень.

– Садись. Место ведь красивое, если не думать о…

…О трупе незнакомого Машке человека? Да, пожалуй. В черной воде отражаются ели, и каменные валуны лежат, греются на зябком зимнем солнце. То тут, то там пробивается травка. И солнце плывет над водой.

– Расскажи о Стасе, – попросила Машка, усаживаясь на куртку. Галка непременно бы проворчала, что куртка – слишком тонкая, а камни наверняка холодные и Машка, сидя на них, простудится. А простуда обрастет осложнениями…

Галка осталась дома, с младшенькой и старшим, который заявил, что хочет стать великим математиком и уже второй день кряду спит в обнимку с учебником.

– Что рассказать? – Мефодий сел рядом, и Машка, отбросив стеснение, прислонилась к теплому его плечу.

– Все. Просто… ну сам смотри. Грета – жена твоего брата. Софья – его любовница. Григорий – сын… а кем вам приходится Стася?

Мефодий задумался и думал несколько секунд. Прежде чем ответить, он сунул руку в карман и вытащил горсть семечек.

– Будешь?

– Мусорить нехорошо…

– Я хозяин, разрешаю.

– Тогда буду.

Семечки Машка любила, а Галка строго-настрого запрещала их приносить, потому как, во-первых, мусор, а во-вторых, дурной пример детям.

– Стася… знаешь, интересный вопрос. Как-то о ней я и не задумывался. Она тихая. И какая ей выгода от смерти Кирилла?

– Понятия не имею, – честно ответила Машка, щелкая семечки пальцами. Наверняка пальцы станут черными и под ногти грязь забьется. Но ведь вкусно же! – Поэтому и спрашиваю, кем она вам приходится.

– Никем.

Странно.

– Совсем никем? – уточнила Машка. И Мефодий пожал плечами:

– Попробую узнать, но… знаешь, на нее как-то внимания не обращали. Но ты права, она же попала в дом. И если так, то у Кирилла имелись основания… да, странно.

– А про остальных что думаешь? Кто мог?

– Все могли, но… – Кирилл ссыпал шелуху под ноги, к вящей радости ветра, который подхватил мелкий сор, потянул, бросил в воду. – Никому не выгодно. Я не буду терпеть Гретины скандалы. И Софьины претензии мне по барабану. И носиться с мелкой сволочью точно не стану!

– А предыдущее завещание?

Машке было интересно. Страшно, потому что дело было вовсе не вымышленным, а самым что ни на есть настоящим. Однако тайна манила, да и… ей просто нравилось сидеть вот так, щелкать семечки и думать об убийстве. Правда, совесть нашептывала, что, абстрактное для Машки, убийство это было весьма конкретно и болезненно для Мефодия.

– Грете полагалась квартира и содержание, вполне, кстати, приличное. Софья получала то же самое. Гришка… с ним сложнее. Я назначался опекуном, а после достижения Гришкой двадцати пяти лет к нему отходила половина всего Кириллова имущества, включая пакет акций фирмы. Не контрольный.

– А остальное?

– Остальное – мне. Кирилл полагал, что для старта его сыночку хватит, а надо больше – заработает сам. Я же… брат считал, что несправедливо будет заставлять меня возиться с его отпрыском бесплатно. Или просто опасался, что и в двадцать пять у Гришки мозгов не сильно прибавится. А фирму жаль. Поэтому, как ни крути, но избавиться от Кирилла было выгодно именно мне.

Он подошел к самой кромке воды и, присев, опустил ладони.

– Холодная… возвращаемся?

Машка вновь посмотрела на дом. Возвращаться в это место с безумными людьми жуть как не хотелось.

– Я бы еще погуляла, если ты не против.

Мефодий был не против. И прогулка вдруг затянулась. Он то молчал, то начинал рассказывать о каких-то совершенно посторонних вещах, пустяках, не имевших особого значения. Шутил, но шутки не удавались, хотя Машка все равно улыбалась.

И удивительное дело, остров перестал пугать ее. Он был невелик и неравномерен; в южной его части пологий, остров порос зыбким березняком, который постепенно сменялся садом. Что березы, лишенные листвы, какие-то сиротливые, что низкие кряжистые яблони, дотянувшиеся друг до друга ветвями, неуловимо отличались от обыкновенных берез и яблонь. А уж на них-то Машка успела насмотреться. Здесь же, касаясь влажной коры, желтых потеков лишайника, она застывала, прислушивалась, точно и вправду надеялась услышать отклик.

Ей казалось, что деревья слышат ее.

И знают правду.

Но они молчали, а к полудню небо потемнело, а со стороны озера поднялся туман.

– Лучше вернуться, – сказал Мефодий.

И зыбь дождя подтвердила его правоту. Туман наползал на остров медленно, захватывая пядь за пядью, расстилая беловатые ленты кос. Он укутывал березы, и те исчезали. Пробирался сквозь преграду яблонь, одну за другой скрывая под войлочной белесой шубой. Пропадали звуки. И Машка, сама не понимая, откуда в ней появился этот почти первобытный страх, вцепилась в руку Мефодия.

– Мне тоже не по себе, – признался он, ускоряя шаг.

Тропинка таяла. Белая сеть уже добралась до нее, и теперь Машка видела лишь шага на два перед собой. Она смотрела на землю, на свои ботиночки, не особо новые, но теплые, надежные. Слушала хруст гальки и громкое дыхание Мефодия. Он же, растеряв слова, вновь тащил ее к дому.

Все повторялось.

И, остановившись у двери – туман добрался до самого порога, – Мефодий слабо усмехнулся:

– Такое вот странное место.

– И часто здесь случаются… туманы?

– Это второй на моей памяти, – признался он. Мефодий не спешил открывать дверь, и Машка его не торопила. Теперь, под каменным боком дома, она ощущала себя в безопасности.

Смех раздался совсем рядом. И в мареве тумана мелькнуло что-то белое…

– Не надо, – Машка успела схватить Мефодия за руку. – Не ходи за ней!

Белое на белом. И голос, который слышат двое. Голос напевает песенку… совсем рядом.

– Постой здесь, – Мефодий высвободился.

– Не ходи!

Не послушает. Он уже не слушает – сбежал по ступенькам и исчез в тумане.

– Мефодий… – Машка окликнула, понимая, что он не отзовется. Но чужой женский голос ответил ей:

– Мефодий!

И незнакомка снова рассмеялась. Она была рядом, совсем рядом, шагах в двух или трех. Машка даже видела… почти. Высокий силуэт, сотканный из белых прядей.

– Мефодий, – звала она.

Силуэт покачивался, словно женщина танцевала или же была слишком слаба, чтобы удержаться на ногах.

– Вы…

Что делать Машке? Остаться у порога? Это логично и правильно. Она не знает острова, а здесь есть и обрывы, и трещины, и легко споткнуться, упасть, свернуть шею… с ее-то везучестью!

Незнакомка подобралась ближе, и паутина тумана треснула, пропуская ее. Белое платье… длинные волосы, укрытые полупрозрачно шалью, тоже светлые, словно седые. Лица не разглядеть, а вот руки видны. Она тянется к Машке, не смея переступить некую черту. Машка видела узкие запястья и ладони-лодочки, тонкие пальцы и перстень с крупным белым камнем.

– Ме-фо-дий, – отчетливо произнесла незнакомка, и голос ее был подобен шелесту ветра. – Нет… нет…

Она отпрянула и исчезла.

Машка моргнула. Да быть этого не может! Но на том месте, где только что стояла женщина в белом, теперь не было никого. И туман молчал. Ни смеха. Ни голоса.

Ни дыхания.

А Мефодий где?

И Машка, решившись, спустилась.

– Мефодий! – позвала она его, но голос вдруг стал сиплым, слабым. А впереди мелькнула тень, мелькнула и замерла… незнакомка не убегала.

Она звала.

– Иду, – ответила ей Машка. И мысленно поклялась, что одна и носа из дома не покажет. А Галке про привидение рассказывать не стоит. Галка в привидения не верит, но на всякий случай отчитает Машку за неразумное поведение.

Тень вела. Она то позволяла приблизиться, то отступала, но ждала, пока Машка найдет дорогу. И тень держалась тропинки, пока не добралась до яблонь. Здесь туман был особенно густым. Машка чувствовала его прикосновение к лицу, влажные лапы с запахом тины. И поскрипывание деревьев на невидимом ветру пугало ее до дрожи. Сам туман…

– Мефодий, – окликнула она, не особо надеясь на ответ.

И тень замерла. Она стояла над чем-то темным, крупным. Но когда Машка приблизилась, женщина вновь исчезла, а вот человек остался.

Он лежал ничком, раскинув руки.

– Мефодий!

В первое мгновение Машка испугалась, что он умер. Она заставила себя прикоснуться к телу. Шея Мефодия была теплой, и пульс стучал быстро-быстро. И сам Мефодий заворочался, застонал.

– Лежи, пожалуйста, – попросила Машка, ощупывая голову, та была залита чем-то темным и липким. Когда Машка поднесла пальцы к глазам, то убедилась – кровь.

– Ты?

– Я. – Она не представляла, что делать дальше. Крови было много, но рана, которую удалось нащупать, не выглядела такой уж опасной.

Галка говорила, что раны на голове всегда сильно кровоточат. И еще их шить надо.

– Что ты здесь… – он все-таки сел и застонал, схватился за голову.

– Тебя ищу, – ответила Машка.

Младшенькая как-то, крутясь на стуле, свалилась и лоб расшибла. Крови тоже было море, и она плакала, когда лоб шили. А врач сказал, что ничего страшного, кость твердая.

Мысли были суетливыми и глупыми.

– Нашла?

Мефодий вытащил из кармана платок, крупный, клетчатый, и прижал к ране.

– Нашла, – согласилась Машка. Туман ее больше не пугал, а вот призрак… следовало рассказать о нем Мефодию? Или ей не поверят? – Кто тебя?

– Женщина в белом, – он поднялся на ноги и застонал. – Проклятье! Найду и… пошли отсюда.

Машка не стала возражать.

Екатерина Лесина. Лунный камень мадам ЛенорманЕкатерина Лесина. Лунный камень мадам Ленорман