Нам с вами никогда не ощутить атмосферы римских терм, не почувствовать запахов средневековой Британии, не замереть, глядя на первый паровоз, бегущий по зеленым лугам, — всё это ушло безвозвратно. Но какие-то крупицы прошлого мы воспринимаем в точности так же, как воспринимали давно ушедшие поколения. Как-то в Вестминстере я услышала, как отбивает время Биг-Бен, и подумала, что слышу ровно те звуки, какие слышали лондонцы в 1870 году. Давайте посмотрим, что это за звуки.
Ударяя по куполу колокола, язык касается его на такой короткий миг, что колокол от удара не успевает сдвинуться с места (западноевропейские колокола обычно не раскачиваются, а висят неподвижно, о таких здесь и речь. — Примеч. ред.), зато чуть-чуть изменяет свою форму. Возвращаясь затем к первоначальной форме, колокол промахивается, и ему приходится снова менять форму, так сказать, в обратном направлении. Так он и вибрирует, пока не израсходует переданную языком энергию. Одновременно в колоколе гуляет много вибраций, каждая в своем направлении.
Вибрации колокола передаются окружающему воздуху и распространяются в нем в виде звуковых волн. Колокольный звон складывается из характерных для каждого колокола комбинаций тонов.
Разрозненный набор нот вовсе не обязан быть благозвучным и обычно таковым не является. Но в Британии колокола особым образом настраивают, добиваясь гармоничного звучания. После того как колокол отлит, с внутренней стороны купола начинают снимать по кругу тонкие слои металла, пока тон от каждого из колебаний формы не будет соответствовать регистру колокола. Такая настройка — настоящее искусство.
Когда я стояла и слушала звон Биг-Бена, я различала всю его сложносоставность: высокие ноты звучали совсем недолго, низкие — по несколько секунд. Я буквально могла расслышать форму колокола.
Но потом я сделала потрясшее меня открытие. У каждого колокола есть тон, описывающий его звучание, та нота, которую вы станете напевать, изображая его звон. Но у многих колоколов эта нота — отсутствующая. Это можно наглядно продемонстрировать: если сыграть ряд нот в одном ключе, но опустить фундаментальный тон, самый низкий из всех, наш мозг этот тон додумает.
Мозг воспринимает много гармоник и, зная, что у них должен быть некий фундаментальный тон, его реконструирует. В басах Биг-Бена нам слышен звук с частотой 440 Гц, которого его колокол на самом деле не издает. То есть звон отражает в звуке физические характеристики колокола, а мы, со своей стороны, дополняем его еще одним компонентом, потому что настроены его услышать. Мозгу кажется, что он должен быть, и поэтому мы его слышим.
В 1870 году лондонцы тоже его слышали, хотя и тогда его, как и сейчас, на самом деле не было.
(с) Хелен Черски