Эдуард Тополь - о том, чего стоила ему «Любовь с первого взгляда».
Вы помните рекордно сухое лето 1972 года, когда вокруг Москвы горели леса и шатурские болота? А я помню, как в это же время копотью неудач дымилась моя биография. Два с половиной провала - один на «Мосфильме» с фильмом «Там, где длинная зима», второй в Одессе с «Морем нашей надежды» и полу-провал в Свердловске с «Открытием» - истощили даже мою жестоковыйную душу. Я окончил ВГИК в 65-м, все мои сокурсники уже либо состоялись как кинематографисты, либо ушли из кино в редактуру. А я и через семь лет был никем и даже хуже: теперь я был неудачником. Причём Неудачником с большой буквы - ни жилья, ни денег, ни высоких покровителей, ни богатых московских родственников. И тут я встретил Феликса Миронера, замечательного сценариста, фронтовика, автора фильмов «Весна на Заречной улице», «Городской романс», «Был месяц май», «Увольнение на берег» и многих других. Феликс сказал:
- Зачем ты пишешь производственные сценарии - какие-то геологи, нефтяники, моряки! Писать нужно о любви. Вот если бы у тебя был сценарий о любви, я бы послал его на «Ленфильм» Фриже Гукасян.
У меня перехватило дух. Фрижетта Гукасян была главным редактором Первого творческого объединения «Ленфильма», где работали Алексей Герман, Илья Авербах, Виктор Трегубович, Игорь Масленников, Виталий Мельников, а из сценаристов - Анатолий Гребнев, Юрий Клепиков, Юрий Нагибин, Феликс Миронер, Валерий Фрид и Юлий Дунский, то есть вся высшая лига нашего сценарного цеха. Попасть в это объединение было в то время то же самое, что в олимпийскую сборную.
- Ну как? - сказала Мила, жена Миронера. - Можешь написать сценарий о любви?
- Ребята, - ответил я им в небрежной манере тех лет. - Лучше одолжите мне десять рублей.
- Мы дадим тебе сорок, - вдруг сказала Мила. -Если ты дашь слово, что сядешь и напишешь сценарий о любви.
Я глянул на Феликса:
- И ты действительно пошлёшь его на «Ленфильм»?
- Даже не читая! - ответил он, достал кошелёк, извлёк из него четыре новенькие красные десятки и протянул их мне! Судя по взгляду, которым проводила эти деньги Мила, они были далеко не лишними в их бюджете. Но это был их семейный поступок, они дали мне шанс!
Сорок рублей! Я не сомневался, что это действительно последние деньги, на которые я либо вырвусь из трясины своих неудач, либо... Впрочем, у меня не было времени на второе «либо». Я ринулся искать себе комнату или угол, где я мог бы поставить пишмашинку и сесть за работу. И - комната нашлась буквально через два дня! Причём какая! Огромная светлая комната на четвёртом этаже в громадном каменном доме, что на углу Васильевской и Горького. И - всего за пятнадцать рублей в месяц! Правда, в ней не было никакой мебели, кроме испорченного холодильничка «Газоаппарат». Но я не унывал. Я сложил свою одежду в «Газоаппарат» и на соседнем Тишинском рынке за три рубля купил у каких-то алкашей стул и диван с пружинами, выпирающими из него, как крокодильи зубы. Лежать на этом диване можно было, только изгибаясь в форме скрипичного ключа. Но какое это имело значение?! У меня была своя комната, и у меня оставалось 22 рубля - месяц жизни, по восемьдесят копеек на день! А самое главное - у меня была идея для сценария о любви! Да ещё какой любви! Сумасшедшей, чистой, романтической - история замужества моей сестры Беллы.
Поскольку теперь фильм «Любовь с первого взгляда» вы можете скачать из интернета (запрещённый при советской власти, он три года назад был на Московском кинофестивале в программе «Авангард советского кино»), я не стану рассказывать сюжет, а скажу только, что всё (ну, или почти всё), что там показано, - истинная правда. И вообще с годами я стал запоздало понимать, что отнюдь не обязательно гоняться за головоломными сюжетами и экзотическим антуражем. Самое интересное можно найти в двух шагах от себя, а то и ближе...
Но в то время я не знал таких элементарных вещей, и короткая фраза Миронера «Писать нужно о любви» была для меня как божественное откровение. Я пришёл в кино из газеты и упрямо держался за юбку Журналистики - писал сценарии, как большой и разыгрываемый актёрами очерк. И вдруг Феликс одной фразой освободил меня от этих оков, и я ринулся в сюжет о любви так свободно, как начинает дышать астматик, выйдя из самолёта где-нибудь в Аризоне или Салехарде.
Между тем вся Москва валялась в солнечном обмороке, как волжские раки, брошенные в крутой кипяток. Горели леса вокруг города. Плавился от жары асфальт мостовых. Каменные дома на улице Горького накалялись, как мартеновские печи. Москвичи передвигались по городу, как сомнамбулы, больницы были полны задыхающимися астматиками и сердечниками.
Но мне было плевать на это! Я сменил свои биологические часы и приучил себя спать днём, в самое жаркое время. В семь вечера я варил пачку пельменей (28 копеек), на первое съедал юшку с куском хлеба (8 копеек), на второе - сами пельмени, потом заваривал кофейник с кофе (копеек на двадцать) и, закурив «ТУ-134» (ещё 20 копеек за пачку), отправлялся в работу, как в морское плавание. Примерно в одиннадцать Москва затихала, накрытая душной теменью, гасли огни в соседних окнах, и моя пишмашинка стучала всё быстрее, как рыбацкий баркас с двухтактным моторчиком. Во влажной ночной мгле я уплывал на этом баркасе по московским крышам в свою юность, в Баку, к его пронзительно светлым и шумным, как восточный рынок, улицам. Там четырнадцатилетний соседский Мурат без памяти влюбился в мою семнадцатилетнюю сестру, студентку музучилища, и стал её тенью, и не давал ей возможности даже шагу ступить без его сопровождения и надзора...
Кусок хлеба, чашка кофе и сигареты держали меня до утра. Сценарий «Любовь с первого взгляда» был написан за семнадцать ночей. Ещё две ночи ушло на то, чтобы перепечатать его начисто. На двадцатый день Миронер дал мне адрес «Ленфильма» и короткую сопроводительную записку для Фрижетты Гукасян, я пошёл на Центральный телеграф и отправил свою «Любовь...» в Питер, это стоило ещё рубль.
У меня оставалось десять дней проживания в «моей» комнате и 4 рубля - на всю последующую жизнь. Вечером, около семи, я за неимением работы выполз из жаркой духовки нашего дома на улицу, как улитка из раскалённой на огне раковины. И привычно зашагал вниз по Горького на Центральный телеграф -последние семь лет это был мой адрес: «Москва, К-9, до востребования».
Она стояла у метро «Маяковская» - маленького росточка, ну, метр пятьдесят, с глазами печальной фиалки. Вокруг бурлила толпа меломанов, истекали последние минуты перед началом какого-то концерта в соседнем Зале имени Чайковского - не то Гилельса, не то Рихтера, не помню, но что-то совершенно незаурядное. Впрочем, меня это не касалось, у меня не было денег на концерты. Но десятки людей в отчаянии взывали к прохожим: «У вас нет лишнего билетика? У вас нет?..»
А она стояла, никого и ни о чём не спрашивая, потому что и так было ясно: лишних билетов на такие концерты не бывает! И такое горе было в её голубых глазках, что я подошёл к цветочному киоску, купил за рубль букетик фиалок и вернулся к ней:
- Девушка, билета на концерт у меня нет, но, может быть, вас утешат эти цветы?
Она посмотрела на меня так, словно вынырнула из омута, ещё не понимая, что жива.
- Ну! - сказал я. - Улыбнитесь - и они ваши!
Она глянула на цветы, потом опять на меня и осторожно, крохотной своей ручкой взяла у меня букетик.
- Спасибо... - сказали её детские губки.
Господи, никогда и никто не был влюблён в меня так, как эта Ветка, студентка Московского музыкального училища! И вообще никогда и никто не любил меня столь самозабвенно и бескорыстно, как эта девочка, - тогда, когда я был абсолютно нищим и когда у меня оставалось всего три рубля на всю мою последующую жизнь! На жёстком полу... на продавленном диване... на моём единственном стуле... на подоконнике... в удушающей московской жаре... питаясь только кефиром и пельменями...
Да, я знаю, почему мне так повезло и с комнатой, и с замыслом сценария, и с этой девочкой. Потому что сорок рублей Миронера перешли ко мне от всей его души - с его аурой, с его теплом и щедростью. И каждый рубль, каждая копейка этих денег оборачивались теперь удачей, везением, выигрышем. И я даже не удивился, когда через восемь дней, то есть за два дня до того, как мне нужно было съезжать с квартиры (куда? на Белорусский вокзал?), когда на кухне я подъел буквально всё, даже забытую скрягой-хозяйкой банку с остатками засохшего варенья, когда именно в этот день вдруг раздался телефонный звонок и женский голос сказал:
- Эдуард? Это Фрижетта Гургеновна Гукасян, здравствуйте. Нам на студии понравился ваш сценарий. Когда вы можете приехать и подписать договор?
- Завтра, - сказал я.
- Завтра? - удивился голос. - Замечательно. Сейчас вам закажут гостиницу. Вас устроит «Астория»?
- Фрижетта Гургеновна, извините, - сказал я. - А студия может выслать мне десять рублей на билет? Телеграфом, на «К-9», до востребования...
(с) Эдуард Тополь