«Калифорнийская мечта, скажи? Всегда солнце. Ничего невозможно запомнить, потому что каждый день одна и та же погода. Это зимой было или летом? А черт его знает, тут же всегда солнце. Я вообще только что из Нью-Йорка прилетел, чуть не окоченел там, лучше уж так». Джейми Фокс начинает с места в карьер. Уверенности в том, что ему вообще нужно задавать вопросы, на самом деле нет: он отлично справляется сам.
Фоксу, как это ни странно, сорок шесть. У него есть «Оскар» (за роль Рэя Чарльза в фильме «Рэй»), две премии «Грэмми», «Джанго» в фильмографии, в конце концов. Он расслаблен, одет всего процентов на десять шикарнее, чем того требуют обстоятельства. Тем более что девять из них — бриллиантовые серьги, которые оказываются простыми цирконами: в 2009-м Фокс перестал носить настоящие камни, чтобы не поощрять добычу кровавых бриллиантов.
Мы в Лос-Анджелесе, самом большом в мире заповеднике знаменитостей, где звезды вроде бы живут в дикой природе, но при этом любой желающий может вооружиться айфоном и отправиться на сафари. А если повезет и доверчивая знаменитость подойдет достаточно близко — даже покормить ее. Впрочем, на территории киностудии, где мы встречаемся с Фоксом, мне пытаются запретить сфотографировать даже старую афишу с Джимми Стюартом. «Слава - это самая пугающая часть профессии, — говорит Фокс. — Ты посмотри вокруг: все хотят быть знаменитыми. И в результате сходят с ума. Потому что так не должно быть. Раньше единицы становились известными: самые талантливые, самые яркие. Сейчас талант необязателен, важнее то, как ты готов себя эксплуатировать. Моя линия в «Человеке-пауке» на самом деле об этом. Когда Электро видит себя на огромном экране посреди Таймс-сквер, он уже ни о чем больше не думает: просто хочет, чтобы на него смотрели. Электро глядит на этот экран и думает: «Ух ты, мне плевать, хороший я человек или дерьмо, я просто хочу быть знаменитым!»
Сам Фокс утверждает, что, сколько себя помнит, всегда хотел просто заниматься музыкой. Эрик Марлон Бишоп (Джейми Фокс — псевдоним) вырос в Техасе, в черном, в то время еще сегрегированном квартале города Террелл с приемными родителями своей матери. На пианино он начал играть в пять, подростком как пианист уже подрабатывал и — это проще представить, чем кажется, — был солистом церковного хора в баптистской церкви. «Я хотел быть Лайонелом Ричи. И немножко Принцем. Помню, как в школе пел песни Лайонела Ричи, и девушки — даже учительницы — говорили: «Ммм, останешься после уроков?» Я не планировал становиться актером, просто так случилось. Теперь мне даже кажется, это неплохо: я хотел петь, играть в баскетбол, не был зациклен на актерстве. — Тут Джейми даже слишком похоже затягивает: - Hello, is it me you’re looking for? Ты останови меня, я ведь так долго могу».
Его способность изображать, снимать с человека характер, как отпечаток пальца — родом из пародии, из его комедийного прошлого. Когда у артиста за спиной сотни скетчей (лучше даже дурацких), он может точно и свободно воспроизводить чужую пластику, мгновенно замечать нюансы интонации, как радар, улавливать детали — от наклона головы до ссутуленных плеч. Если прогуглить телешоу In Living Color, в котором Фокс снимался вначале 1990-х, экран заполнят почти токсичные фотографии Джейми в парике блондинки, крупных бусах и декольте. И тем не менее от этой блондинки до роли Рэя Чарльза легко провести прямую: «За время работы на этом шоу я научился большему, чем смог бы узнать в любой актерской школе. Когда для того, чтобы стать персонажем, у тебя всего две-три минуты, а именно столько длится скетч — это совершенно другой уровень концентрации».
Даже когда Фокс рассказывает, как придумывал рисунок своей новой роли (по комиксу — маленький, задротского вида человек по имени Макс, с горя ставший наэлектризованным злодеем), он делает это, как комик. «Мой Электро — это немножко Клинт Иствуд плюс шепот Алека Болдуина. Потому что Болдуин грандиозно шепчет: «Да... Да... Я говорил тебе! Что будем делать?..» - Фокс переходит на супернизкие болдуиновские частоты, а все, кто находится в радиусе слышимости, начинают конвульсивно складываться пополам. — Так что когда Электро говорит: «Мир без силы, мир без надежды, мир без Человека-паука», это привет Алеку Болдуину».
Своим сценическим псевдонимом он тоже обязан юмору: когда Эрик Бишоп стал выступать как стэндап-комик, он понял, что девушек вызывают на сцену раньше и чтобы бесконечно не толпиться за кулисами, можно просто взять андрогинный псевдоним. Джейми Фокс и сейчас продолжает заниматься стэндапом, только выступает на более или менее закрытых мероприятиях. Говорит, что останавливаться нельзя — потеряешь форму. Он постоянно обкатывает шутки: на друзьях, знакомых, журналистах. «Вот эта шутка про Алека Болдуина, которую я рассказал, да? Ты же смеялась, и когда я ее в следующий раз стану рассказывать со сцены, я уже буду знать, что она работает. Стэндап — это комик на пике формы с качественным материалом в запасе. Если я вооружен хорошими шутками, я не боюсь, что зрители не будут смеяться. Думаю, что, если заброшу когда-нибудь стэндап, как артиста меня можно будет смело списывать со счетов».
Фокс гордится тем, что, когда получил в 2005 году «Оскара» за лучшую мужскую роль, отдал статуэтку на хранение своему менеджеру — чтобы крыша не поехала. «Я столько раз это видел. Человек получает «Оскара», встречаешь его через пару дней, и он — южанин! — уже говорит с британским акцентом». Стараясь не смотреть на сверкающие цирконы в Фоксовых ушах, спрашиваю, как ему — Джанго, Рэю и Электро — удается не поддаваться? «А я смотрю на других звезд! Я вижу, какие они чеканашки, и радуюсь, что я не такой. Быть знаменитым — это как кокаин, хотя я никогда не пробовал кокаин, и получается, ни малейшего представления не имею, о чем тебе сейчас говорю. Да ладно, все же тысячу раз видели, как эти засранцы меняются. — Лицо Джейми вдруг становится мечтательным. - Я помню, сразу после «Рэя» был такой период, когда девушки забрасывали меня записками с телефонными номерами. Я, естественно, страшно по этому поводу кайфовал, и одна женщина, агент, сказала мне: «Веселись, пока это так, но имей в виду, что уже в следующем году так не будет». И я, конечно, тогда подумал: «Да брось занудствовать, ты мне портишь весь настрой!» Но, откровенно говоря, на следующий год все и правда было по-другому. Кто-то еще был номинирован на «Оскара», кому-то еще принадлежало все внимание, кого-то еще телочки закидывали записками».
Кем подписаны записки, Джейми спрашивать бессмысленно: не расскажет. С кем он встречается — неизвестно, даже имена матерей двоих его дочерей, девятнадцатилетней Коринн и пятилетней Аннализы, ему удается хранить в секрете. На нашу вторую встречу Джейми приезжает на гольф-каре (для киностудии — обычное дело) в компании младшей дочки. При ней он уже не чертыхается, зато постоянно следит, чтобы девочку, которая оживляется, только когда мы говорим про «Человека-паука», не продуло. Крошка Аннализа обожает комикс, поэтому акции Джейми как отца в последнее время сильно выросли.
«Рождение детей меняет все. Раньше я столько тусил! Господи боже! Просто постоянно. Любую возможность использовал. Солнце светит? Погода хорошая? Надо срочно устроить вечеринку! И вдруг однажды все изменилось, не успел я оглянуться: и бац — в доме куча детей, своих, детей друзей... Мне звонит холостой друг и зовет тусоваться, а я отвечаю: «Ой, подожди секунду... Вылезай из бассейна! Осторожнее!»
По старой голливудской традиции после роли Электро во всенародном «Человеке-пауке» у Фокса запланировано кино для сезона наград: под руководством Оливера Стоуна он сыграет Мартина Лютера Кинга. Фокс подробно (и по ролям) пересказывает полюбившуюся ему в сценарии сцену: жена Кинга на кухне слушает переданные ей директором ФБР Гувером пленки с записями оргий с участием мужа. Потом в кухню заходит сам Кинг, и заплаканная, но мудрая женщина говорит, что это просто очень плохая пародия. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы провести параллель между концепцией женской мудрости среди афроамериканцев и русских, и вместо этого спрашиваю, какие у Фокса отношения с системой Станиславского.
«О, это любимая тема моей сестры! Она тебе рассказала бы, что я после съемок вечно в образе, но сам я этого не вижу. Сейчас я в Нью-Йорке снимаюсь в «Энни», играю Дэдди Уорбакса. И я по сценарию все время использую антибактериальный гель для рук, постоянно тру им руки, как такой гигиенический маньяк. Так я за собой стал замечать, что теперь и в жизни так делаю. Так что чуть-чуть от персонажа прилипает. Моя сестра со мной на фильмах работает как парикмахер, и она обожает меня осадить: «Эй, что это за походняк Джанго? Ты не Джанго, о’кей? Нечего тут расхаживать таким плохишом».
За спиной у Джейми вырастает улыбчивая публицистка и показывает мне один палец, в значении «последний вопрос». Спрашиваю, пользуется ли он соцсетями. «Я не особенно про это. Есть человек, который ведет мои твиттер и инстаграм, но я сам там не зависаю. Мне все-таки сорок шесть, и в определенном возрасте это уже глуповато выглядит. Старшая дочка сказала мне: «Пап, если я когда-нибудь увижу, что ты поставил хэш-тег, я убью тебя». Видите, я слишком стар, чтобы ставить хэштеги».
Тут маленькая Аннализа оживляется и делает неуловимо бандитское лицо. Джейми реагирует нараспев: «У-у-у-у, хэштег?» Что тут скажешь — сорокашестилетний мальчик из церковного хора, который очень хотел быть Лайонелом Ричи.
(с) Елена Смолина