Привычный мир Лены Слуцкой и Павла Широкова расслаивается во времени: до гибели Атлантиды и после. Далекие призраки исчезнувшей страны все более обретают реальные очертания.
Елену пытается убить ее бывший жених, потому что его преследует женщина очень похожая на Лену. А Павел обращается к отшельнику, чтобы узнать, что с ним происходит. Но тот называет его «ключом» и отказывается что-либо объяснять. Приятно ли ощущать себя «ключом» к раскрытию тайн? Выбирать не приходится, все случилось давным-давно и сопротивляться этому невозможно.
Все разъясняет давно умерший друг Павла, в образе которого к нему приходит Посланник с его такой далекой и рухнувшей в морскую пучину родины…
Отрывок из книги:
Москва. Наше время
Какие-то хулиганы разбили фонарь на улице, и теперь Казакову приходилось возвращаться домой в кромешном мраке.
В школе шел ремонт. Вадим Сергеевич наведывался туда раз или два в неделю, а остальное время посвящал репетиторству. Ученики проживали в разных концах города, и порой Казаков освобождался поздно, когда было уже темно.
«Бери по вечерам такси, Вадик», – советовала Ольга Антоновна.
«Дорого, мама. Я не могу себе позволить».
«Здоровье дороже. Нынче хулиганья развелось, не приведи господи! – прижимала она руки к груди. – Могут за пятьсот рублей убить».
Казаков и сам боялся, правда, не столько хулиганов, сколько Лены Слуцкой. Она стала его проклятием, призраком возмездия за неуместное любопытство. Черт его дернул следить за ней!
«А как же ваши встречи? – нашептывал ему внутренний голос. – Ты, братец, собирался жениться на Лене. Не пойди ты в тот дождливый день за нею, так бы и не узнал, кто она на самом деле. Она убийца! У нее серьезные нарушения психики, возможно, необратимые».
Казаков согласился с тем, что хотя Лена и охотится за ним, как за лишним свидетелем, но он избежал худшей участи – сделаться ее мужем.
В пятницу после обеда он позвонил Калитину.
– Делайте же что-нибудь! – срывающимся от волнения голосом умолял Вадим Сергеевич. – Вы принимаете меры?
– Конечно, – успокаивал его Марат. – Возьмите себя в руки, Профессор, вы же мужчина.
Такое обращение взбесило завуча. Оно напомнило ему о прошлых «заслугах» перед известными службами.
– Не называйте меня так! – взвился Казаков, дрожа от возмущения. – Какой я вам Профессор? Вы же сами говорили, что…
– Напрасно сердитесь, – усмехался Марат. – Вдруг мои слова сбудутся? Хотите иметь кафедру в университете?
– Вы издеваетесь…
– Вовсе нет. Я предсказываю вам блестящую педагогическую карьеру, любезный.
– Какая карьера? Моей жизни угрожает опасность, понимаете вы это? – горячился Казаков. – Я… по улицам боюсь ходить!
– И напрасно. Вашей невесты нет в Москве. Она сейчас живет в Подлипках, на даче своих родителей. Так что вам нечего опасаться в ближайшие две недели.
– Вам легко говорить… – не сдавался Казаков. – От Подлипок до Москвы легко добраться на электричке. Никто не помешает этой… страшной женщине п-приехать и… сотворить что угодно.
– Вы преувеличиваете. Госпожа Слуцкая вовсе не такая кровожадная.
– Все ясно! – сопел в трубку Казаков. – Она и вас обвела вокруг пальца. Прикинулась невинной овечкой.
– Я предпринимаю все возможное, – солгал Марат, которому изрядно наскучили истерики завуча. – Старайтесь не выходить из дому в темное время суток.
– Вы полагаете, этого достаточно?
– Вполне.
Казаков бросил трубку и застонал от собственного бессилия. Он беззащитен! Никто не хочет заниматься его спасением. Никому нет до него дела.
Вадим Сергеевич понуро поплелся в кухню. Глоток валерьянки не помешает. Только сейчас он услышал, как разрывается дверной звонок. Ольга Антоновна вернулась из гастронома с полными сумками и уже минут пять трезвонила.
– Ключи забыла, – оправдывалась она, втаскивая сумки в прихожую. – Ты почему не открывал? Я уже бог знает что передумала!
– Ой, мама… – Казаков со страдальческим выражением лица опустился на табуретку. – Мне бы твои заботы!
– Вадичек, – защебетала та, разгружая продукты. – Знаешь, кого я встретила? Мою подругу Дору. В молодости мы были неразлучны. Потом она вышла замуж и уехала в Питер. Приглашала меня в гости, но мне все было недосуг. А когда ты родился, поездку тем более пришлось отложить. Столько лет прошло! Я уж думала, мы больше не увидимся. И вдруг вижу – стоит в очереди за хлебом моя Дора. Постарела, конечно, поправилась. Но я ее сразу узнала! Представляешь, как я удивилась? Оказывается, она уже пять лет в Москве, с тех пор как умер ее муж.
– Очень интересно, мама, – промямлил Вадим Сергеевич.
У него разболелась голова, и выслушивать всякую белиберду о маминой подруге юности не хотелось. Какое это имеет значение?
– Дора переехала в Москву к сыну, – торжественно заявила Ольга Антоновна. – Ты знаешь, кто ее сын?
– Какой-нибудь торгаш?
– Дора еврейка, да будет тебе известно. И муж ее был еврей. Но не все евреи занимаются торговлей, Вадик. У них светлые головы, и они умеют пробиваться в жизни. Сын Доры – богатый человек. Я не знаю, какой у него бизнес, но на заработанные деньги он открыл несколько частных гимназий и теперь открывает высшее учебное заведение. Ему нужен толковый специалист на математический факультет.
– Меня не возьмут, если ты это имеешь в виду, – вздохнул Вадим Сергеевич.
– Там ты будешь получать втрое больше, чем в своей школе!
Казаков разозлился. Мать как будто не понимает, что за времена настали. На хорошее место без протекции или родственных связей не устроишься.
– Мама! Оставь свои прожекты, ради бога!
– Да почему же прожекты, Вадичек? – залепетала готовая расплакаться Ольга Антоновна. – Я поговорила с Дорой, она дала мне визитку сына и пообещала замолвить за тебя словечко. Почему ты отвергаешь мою помощь?
– Ладно, давай визитку, – смягчился он и взглянул на имя. – Самуил Маркович Ройзман. Ну и ну…
– Сегодня же вечером позвони ему! – обрадовалась мама.
Казаков так и сделал. Ройзман разговаривал с ним вежливо, но строго и по-деловому.
– Мама отрекомендовала мне вас как математического гения, – сказал он. – Охотно верю, что это так и есть. Тем легче вам будет пройти по конкурсу.
– Ка… какому конкурсу? – сразу скис Вадим.
– Видите ли, – вздохнул Ройзман, – у меня лично не вызывает сомнений ваш высокий профессионализм, но… таковы правила.
– Да… да-да, конечно…
Настроение было испорчено. Какого дьявола он должен распинаться перед этим Ройзманом, который ни бельмеса не смыслит ни в алгебре, ни в геометрии?! Небось в школе еле тянул на тройки… А теперь он важная персона – бизнесмен! Извольте ему поклоны бить!
Накручивая себя, Казаков не на шутку разъярился. Усевшись ужинать, он не смог проглотить ни кусочка.
– Что с тобой? – огорчилась Ольга Антоновна. – Ты, часом, опять не заболел?
– Твой Ройзман… – от благородного негодования Казакова душили спазмы, и каждое слово давалось ему с трудом. – Потребовал… чтобы я сдавал ему экзамен. Каков наглец! Конкурс он решил устроить! Недоучка, троечник… посредственность!
– Вовсе он не троечник, – обиделась за Ройзмана Ольга Антоновна. – Самуил окончил школу с золотой медалью, а потом еще два института с отличием. А конкурс… Сейчас все так делают. Это обычная формальность, Вадик. Не понимаю, чего ты кипятишься?
– Может быть, мне еще ножкой перед ним шаркать прикажешь? Чего изволите, господин Ройзман… Как вам будет угодно, господин Ройзман…
– Ты просто не в духе, Вадик. Прими снотворное, выспись хорошенько. Утром все будет по-другому.
Снотворное подействовало, и спустя полчаса Казаков крепко уснул.
Посреди ночи его разбудил странный шум. Кто-то пытался снаружи открыть окно, стучал и царапал по стеклу. Вадим Сергеевич вскочил. Окно было закрыто. Внизу, во дворе, залитом ярким светом луны, стоял человек и смотрел на Казакова.
– Кто вы? – прошептал Вадим Сергеевич пересохшими губами. – Что вам нужно?
Непостижимым образом человек его услышал.
– Это тебе нужно, – ответил он. – Ты хочешь получить должность руководителя математического факультета. Не так ли?
– Д-да… Но откуда вы узнали?
Человек глухо засмеялся.
– Я – Дед Мороз! Санта-Клаус! Фея, исполняющая желания! Или… Призрак Ночи. Как тебе больше нравится?
Казаков в ужасе отшатнулся от окна. Он пытался закричать, позвать на помощь, но из горла раздавались сдавленные хрипы.
– Куда же ты? – удивился человек. – Я пришел помочь тебе.
Теперь он стоял в комнате, спиной к окну. Его силуэт четко выделялся на фоне лунного четырехугольника.
– Я… мне…
Язык Казакова будто примерз к нёбу.
– Ты получишь эту должность, – насмешливо сказал гость. – Завтра же иди и участвуй в конкурсе. Мы с тобой утрем нос этому ничтожеству Ройзману!
Последняя фраза оказалась решающей. Утереть нос безмозглому выскочке Ройзману! От этого предложения Вадим Сергеевич не мог отказаться.
– Я готов… – выдохнул он и… проснулся.
Это был всего лишь сон. Но Казаков воспрянул духом.
– Я решил участвовать в конкурсе, – как бы между прочим сказал он матери за завтраком. – Математика – моя стихия. Я покажу этому Ройзману, чего я стою.
Ольга Антоновна улыбнулась, довольная.
– Видишь? Утро вечера мудренее…
Виссагор и Лабиринт
Виссагор размышлял. После визита Красного Кардинала его спокойствие поколебалось. Нежданный гость возбудил дремлющее сознание хранителя. Где-то текла жизнь, что-то происходило, менялось. Не то что здесь. Только серебристые пылинки совершают свой бесконечный танец, слой за слоем покрывая остатки былого великолепия. Все пришло в запустение – дворцы, лабиринты, замки, башни. Развалины Города стали похожи на серебряные холмы…
Виссагору захотелось развлечься. Ему нравилось смотреть, как морские волны набегают на песок. Хранитель Свитков отправился на побережье. Море простиралось в туманные дали, шумело. Волны оставляли на песке пушистые клочья пены.
Виссагор подошел к Священному Дереву и поднял голову. Разветвленная крона терялась в небесах… Птица Игнэ слетела с ветки и уселась на его плечо, пощелкивая клювом.
– Что скажешь, пернатая пророчица? – усмехнулся он. – Долго нам еще торчать тут, среди пыли и развалин?
Птица-вещун протяжно свистнула. Ей было не так скучно, как Виссагору. Она жила в кроне Дерева с незапамятных времен и ничего другого не знала.
– Что происходит? – спросил ее Виссагор. – Кому понадобились Свитки? Хорну? Но зачем? Почти всех обитателей Города поглотила Черная Голова. Один за другим они отправлялись туда, чтобы не возвратиться. Слуги Хорна тоже не исключение. Его свита сильно поредела.
Птица согласно кивала головкой, украшенной ярким оранжевым хохолком.
– Это Хорн посылал ко мне Красного Кардинала. Конечно, он. Не тут-то было! «Раковина для улитки» потерялась, и ее будет нелегко отыскать. Пусть попробуют.
Игнэ щелкнула клювом и вспорхнула обратно на Дерево.
«А не прогуляться ли мне по Лабиринту Туманов? – подумал Виссагор. – Не поискать ли Зыбкое Озеро?»
Птица Игнэ громко засвистела, но Виссагор уже не слушал ее. Он встал на золотой диск, повернулся вправо и… оказался перед входом в Лабиринт. Причудливая арка сильно пострадала от наносов пыли и была почти не видна. Скоро ее будет не найти.
Виссагор стоял, созерцая вход. Пыль клубилась колышущимся занавесом, за которым угадывалась темнота.
Виссагор неплохо разбирался в устройстве лабиринтов, но этот был особенно сложен. Он являлся единственной дорогой к Зыбкому Озеру – загадке Города, которую пытались разгадать многие.
«Над Озером курится дымка забвения, – говаривал Виссагору учитель. – Тот, кто нырнет в его глубины, вряд ли вернется».
Хранитель Свитков не собирался нырять в Озеро. Его связывала клятва, бессрочная и нерушимая: он не мог покинуть пещеру, пока там находятся Свитки. Но… обстоятельства меняются. Если он отлучится ненадолго, большой беды не будет.
Виссагор двинулся вперед и очутился под запыленными сводами. Они были похожи на замутненные зеркала. Сводчатый туннель уходил вниз. Виссагор не обращал внимания на боковые ответвления, понимая, что это – рукава Лабиринта. Тьма расступалась перед идущим, чтобы сомкнуться сзади. Где-то в недрах бесчисленных коридоров зарождался туман и плыл, окрашиваясь в разные тона, от голубоватого до желтого.
Виссагор старался гнать мысли прочь. Он знал, что если не делать этого, – чувствительные зеркальные стены тут же начнут воплощать его фантазии. Стоит подумать о цветах, как те расцветут повсюду; мысли о ветре породят ураган, а воспоминания вызовут к жизни образы знакомых существ. Неискушенный путешественник по Лабиринту устремится навстречу и станет жертвой обманки. Стены туннеля на самом деле имеют проницаемую поверхность, увлекающую посетителя в свое виртуальное пространство. Можно бесконечно бродить по цветущим лугам, бороться с ураганом или беседовать с давнишним знакомцем. Но Виссагора такими фокусами не проведешь. Он не заблудится. У него есть цель.
– Я должен найти Озеро, – твердил хранитель. – Во что бы то ни стало.
И коварные стены тут же подкинули ему мираж. Сквозь туман заблестела водная гладь, повеяло влажной прохладой…
Виссагор опомнился, и лже-Озеро тут же исчезло. Своды туннеля помутнели, покрылись темными бликами. Внезапно перед хранителем появился зеленый холм, на вершине которого стоял Агарисий в белых одеждах и манил его к себе.
– Иди сюда, Виссагор. Мы так давно не виделись. Зачем тебе Озеро? Ты нарушаешь клятву, что недостойно тебя. Желания – ничто, долг – все! Разве я не учил тебя этому?
Виссагор хотел возразить и… спохватился. Коварные стены чуть не завлекли его в ловушку. Образ учителя отдалился и померк.
Туман постепенно терял прозрачность. Виссагор оказался посреди мутной обволакивающей субстанции и потерял ориентиры. Куда двигаться? Со всех сторон его окружала клубящаяся тьма.
– Зачем я здесь? – посетовал хранитель. – Что за прихоть привела меня сюда? Зачем мне Озеро?
Лабиринт молчал. Он ничего не предлагал гостю, кроме погружения во тьму.
Виссагор повторял действия Лабиринта, застыв на месте и затаившись. Бездействие – тоже действие. Отсутствие решений – тоже решение. Пустота и безвременье. Равновесие несоизмеримого. Бесконечная остановка. Застывшее движение…
Сколько длился поединок Виссагора с Лабиринтом? Вечность или миг?
Хранителю удалось переиграть Лабиринт. Он не противился ему, не противодействовал. Он стал эхом, повторяющим Лабиринт. И Лабиринт сдался.
Тьма рассеялась, а Виссагор оказался прямо перед Озером. Он сразу понял, что это не зеркальное отражение его собственных представлений. Над водой дрожала зеленоватая дымка. По Озеру пробежала легкая рябь. Оно откликнулось на появление Виссагора. Отвесные берега уходили в глубину без малейшего уклона и терялись в ее черной непроглядности. Жуткая немота царила вокруг.
Виссагор прислушивался к дыханию Озера, стараясь проникнуть в его сокровенность, слиться с ней…
Он не успел опомниться, как маслянистые воды сомкнулись над ним, и он погрузился в глубину, опускаясь все ниже, ниже…
Внезапно все замерло, и Виссагор очнулся на гладкой твердой поверхности, окруженный со всех сторон уходящими ввысь колоннами. Верхушки их терялись во мгле. Как будто не Виссагор погрузился в Озеро, а Озеро поднялось над ним и теперь находилось на недосягаемой высоте.
Хранитель Свитков увидел, что находится в круглом помещении, полном странных застывших существ. Их фигуры утопали в бесчисленных складках таких же застывших одежд. Существа были похожи на Виссагора, только не двигались.
Он обратился к незнакомцам с приветствием. Те остались безучастными.
Виссагор приблизился и осторожно прикоснулся к одному из них.
– Какой твердый! – поразился он.
В его мире любой объект в той или иной степени поддавался мысли, любая форма, любая среда были проницаемы и изменчивы. А здесь…
Виссагор начал трогать все подряд, удивляясь и недоумевая. Его замешательство сменилось интересом…
Таймыр
Пока все спали, Жилев ломал голову, куда можно спрятать опасную находку.
Да, не так он представлял себе поиски Атлантиды… Не так. В Москве все виделось по-другому, а здесь, среди безлюдных просторов тундры, исследования и раскопки превратились в трудную, почти невыполнимую задачу.
Никакие деньги не заставят эти арктические пустыни отдать свою добычу. Ничто не поможет расколоться вековым льдам, расступиться студеным водам океана. Шельф моря Лаптевых, на который возлагалось столько надежд, малодоступен. Кто станет выделять огромные средства на поиски следов цивилизации-призрака, существующей, по мнению чиновников, только в мифах да еще, пожалуй, в воспаленном воображении мечтателей.
Хлеб насущный важнее прошлого и будущего, значительнее «вселенских загадок». Это и правильно, и неправильно. Великие культуры гибнут, всему рано или поздно приходит конец. В чем же состоит смысл бытия? В осознании и принятии неизбежности? В бессмысленности существования? В грандиозном обмане жизни?
Жилев не раз задавался этими вопросами. Неужели они не приходят на ум другим людям? Ведь каждому придется перейти порог смерти. Что нас ждет там? Пращуры молчат. Прошлое закрыто семью печатями, будущее неясно…
Жилев понимал, что вопреки всем доводам он должен спрятать таймырскую находку. Массовый психоз – не такая уж редкость. Неизвестно, как дальше поведут себя ребята, поддавшись воздействию Арктики. Север не только закаляет характеры, но и ломает их.
Ученый поднялся и вышел в сени, снял с крючка пуховик, оделся. Нашел фонарик. На всякий случай захватил его с собой.
Полярный день стоял над тундрой, бледный, холодный. Над зеленоватым горизонтом угадывались звезды. Степан Игнатьевич подошел к сарайчику, открыл навесной замок. Громко звякнула дужка, заскрипели ржавые петли. Он невольно оглянулся. Никого…
В сарае было темно, пахло углем и сыростью. Свет фонаря выхватил сложенные один на другой мешки, коробки, рука сама нашла глубоко запрятанный мешочек с кристаллом. Жилев вздохнул с облегчением. Слава Богу, на месте!
Он вышел. Осторожно, стараясь не скрипеть, прикрыл дверцу сарая, навесил замок. Заветный мешочек покоился во внутреннем кармане пуховика, грел душу.
– Теперь только я буду знать, где ты, – шептал себе под нос Жилев, разговаривая с кристаллом, как с живым. – Я найду для тебя надежное убежище, где ты будешь в безопасности. Теперь мы заодно, я и ты. Никакие «духи тундры» не смогут разлучить нас.
Ему показалось, что кристалл потеплел, отзываясь на обращенные к нему слова.
Ученый направлялся к прибрежным скалам, на которых гнездились птицы. Там он найдет укромный уголок для кристалла. Будь что будет! Но лишиться добытого с таким трудом артефакта он не позволит.
Мешочек так разогрелся, что начал жечь кожу. Жилев занервничал. Сильное волнение мешало дышать. Казалось – кристалл прожигает тело насквозь.
Над скалами кружили птицы. Гортанные крики чаек оглушили Жилева, земля уходила из-под ног. Пошатываясь, он кое-как добрался до нагромождения замшелых валунов. Повсюду каменистая почва была покрыта перьями и птичьим пометом. Довольно быстро ученый нашел глубокое отверстие между камнями, куда прекрасно поместился завернутый в кусок брезента мешочек.
Степан Игнатьевич опустился на ближайший валун, наполовину вросший в землю, и закрыл глаза. Сознание мутилось, крики птиц все удалялись… пока не стихли совсем…
Воды залива поменяли окраску: из серых они превратились в ярко-синие. Откуда-то взялись деревья с огромными зелеными листьями. Тень от деревьев ложилась на мраморные ступени, ведущие к воде. Пенный прибой лизал мрамор, оставляя на нем обрывки водорослей. Выше широкой лестницы располагалась терраса.
На террасу вышли два высоких человека, одетых в легкие накидки. Они разговаривали. Прибой заглушал их голоса. Жилев не мог разобрать ни слова. Вдобавок его глаза начали слезиться, в горле запершило. Он с ужасом сдерживал подступающий кашель.
Один из собеседников оказался женщиной. Ветер рассыпал по плечам ее волосы… Женщина посмотрела прямо на Степана Игнатьевича, помертвевшего от страха и съежившегося за огромным камнем. Там, где камень врос в землю, цвели желтые маргаритки. Это было последнее, что запомнил ученый, прежде чем его тело сковал леденящий холод, а глаза сами собой закрылись…
Резкие крики птиц вернули Жилева к жизни. Он вздохнул и встрепенулся, озираясь по сторонам. Никаких мраморных ступеней, никаких пальм… впереди, на свинцовых волнах залива качаются чайки и поморники. Пахнет рыбой, птичьим пометом. На берегу догнивает почерневшая лодка. Ее остов похож на скелет морского чудовища.
– Тьфу, черт! – выругался ученый. – Привидится же такое… Бред! Видно, я успел подхватить от ребят проклятую заразу. Небось температура подскочила.
Он провел рукой по влажному лбу и только сейчас почувствовал, как сильно промерз на ветру. Пора возвращаться в дом.
Жилев не смотрел на часы и теперь не мог определить, сколько времени он отсутствовал. Кажется, не очень долго.
Дрова в печи перегорели, но в доме еще стояло тепло. Члены экспедиции спали.
«Никто ничего не заметил, – решил Степан Игнатьевич. – Отлично. Не придется лгать и выкручиваться».
В тепле ему стало лучше. Озноб прекратился, дурнота отступила, и ученый погрузился в беспокойный сон. Разбудил его густой бас Бологуева.
– Нужно устроить баню, – прогремел доктор. – Русская баня лучше всяких лекарств хворь выгоняет.
– Мы эту… хворь непонятную чем только не лечим, – вздохнул Седов. – А толку?
– Теперь будет, – обнадежил его Бологуев. – После баньки «дух тундры» смилостивится над нами, грешными. Я чую.
Крошечная баня была пристроена вплотную к задней стене дома. В тесном помещении с каменным очагом и деревянной скамейкой с трудом могли поместиться два человека. В углу стояла бочка для воды, висели деревянный ковш и шайка. Потолок потемнел от копоти.
Палеонтолог Костя отправился растапливать баню, греть воду. Ряшкин вызвался ему помогать.
– Займусь-ка я обедом, – решил Гурин.
Он разбирался не только в истории и археологии, но еще оказался большим гурманом.
– Надоели консервы и брикеты, – ворчал историк, ощипывая застреленную накануне птицу. – А от соленой рыбы печень ноет. Супчику хочется из свежатинки.
Степан Игнатьевич окончательно проснулся, когда из огромного казана уже раздавалось аппетитное бульканье и на весь дом благоухала утка с пряностями.
– Обедать пора, Степа, – добродушно ворчал Седов. – А ты все спишь да спишь.
– Нездоровится мне.
– Так… всем нездоровится. Мы вот решили в баньке попариться. Ты будешь?
Жилев не успел ответить. Прибежала жена оленевода-долгана, старая женщина с темным заплаканным лицом.
– Моя старик помирай, – бормотала она, сжимая обеими руками амулет из моржового клыка. – Беда. Доктор надо.
– А что случилось? – спросил Бологуев.
– «Дух тундры» сильно сердитый! Ветер наслал, гнездо хельтяя разорил… Беда! Теперь мой старик помирай.
Доктор растерянно оглянулся на остальных. Может, кто-то понял больше, чем он?
– Хельтяем долганы называют птичку, которая по местным поверьям символизирует счастье, – объяснил Линько. – Разорить ее гнездо считается ужасным грехом и плохим предзнаменованием. Это все суеверия! Хельтяй – по-научному, птица семейства воробьиных, называется лапландский подорожник. Только и всего.
– По-научному! – передразнил его Седов. И, обращаясь уже к доктору, добавил: – Пошли, что ли. Я с тобой.
Доктор, Седов и жена оленевода ушли.
В доме воцарилось тревожное молчание. У оставшихся пропал аппетит. Утиный суп остывал в глиняных тарелках. Жилев проглотил кусочек разваренного мяса и отложил ложку. Еда не лезла в горло. Никто не высказывал свои предположения о возможной связи внезапной болезни старика-долгана с тем, что именно он рассказал о заброшенном зимовье.
Так, в угрюмом молчании, дождались возвращения доктора и Седова. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего.
– Что? – спросил Жилев.
– Старик умер, – ответил доктор. – Похоже на сердечную недостаточность.
– Это просто совпадение! – выпалил Ряшкин.
Все повернулись к нему. Он невольно проговорился о том, что боялись произнести вслух остальные: смерть долгана, заброшенное зимовье и странная находка – звенья одной цепи.
– «Дух тундры» гневается, – заключил Гурин. – Он не оставит нас в покое, пока мы не вернем ему похищенное. Оленевод – первая жертва, предупреждение нам. Если не одумаемся…
Виссагор и страж Черной Головы
Неподвижные существа забавляли гостя. Они оказались твердыми и холодными, их не удавалось сдвинуть с места. Прикасаясь к ним, Виссагор испытывал незнакомые ощущения.
– Вы меня чувствуете? – обращался он к хозяевам помещения с колоннами.
Те молча взирали на него.
Виссагор понял, ему не ответят.
– Эй! – воззвал он. – Есть тут кто-нибудь?
Хранитель Свитков обошел вокруг каждой колонны, пытаясь разобраться в их устройстве. Напрасный труд. Колонны уходили в высоту и терялись в курящейся дымке, внизу же они опирались на круглые основания, намертво прикрепленные к полу.
«Неудобно!» – подумал Виссагор. В его мире не существовало ничего столь жестко закрепленного.
За первым рядом колонн он обнаружил второй, точно такой же. За вторым рядом колонн шел третий…
Виссагор заблудился. Здесь не было коридоров, стен и поворотов – только колонны, колонны, колонны – твердые, несокрушимые. Они примелькались, приручили к себе Виссагора. Между ними гулял ветер. Они были повсюду…
«Возможно, хранитель Озера потерялся среди этих молчаливых колонн, – подумал Виссагор. – И не смог найти дорогу обратно».
Внезапная догадка осенила его. Неужели Зыбкое Озеро – тот самый загадочный вход? Но куда? В Бездну? Где же тогда Черная Голова?
Виссагор блуждал между колоннами. Он не мог сообразить, что движется по кругу.
Наконец, ряды колонн выстроились в некое подобие коридора, который привел Виссагора в сад исполинских «деревьев», изваянных из твердого темного материала. Их короткие ветви с заостренными концами напоминали шипы. Внезапно «деревья» расступились, и гость очутился в безжизненной песчаной пустыне. По ее краям возвышались рыжие скалы. Невероятно твердые, – это Виссагор понял с первого взгляда. Для него скалы не являлись препятствием. Виссагор легко мог проникнуть за них, но у него не возникло ни малейшего желания сделать это.
Посредине пустыни стояло маленькое сооружение в виде сундучка, накрытого крышкой. Оно-то и привлекло внимание Виссагора. На крышке сидел скрюченный уродец, похожий на дракона со сложенными за спиной крыльями.
Виссагор приблизился. Уродец не шелохнулся, только вспыхнули красным его глаза.
– Как тебя зовут? – обратился к нему хранитель.
– Сиферо, – ответил уродец. – Я страж Черной Головы.
Он расправил перепончатые крылья, и крышка сундучка откинулась. Виссагор заглянул внутрь. Глубокий нескончаемый колодец уходил отвесно вниз. Мгновение спустя Виссагор стремительно летел по колодцу, делая безуспешные попытки зацепиться за что-нибудь, задержаться.
– Эй, Сиферо! – возмутился он. – Я тебя не просил!
– Ты проявил интерес, – невозмутимо ответил страж.
Полет Виссагора замедлился. Стенки колодца закруглялись, превращаясь в трубу. Из трубы Виссагор увидел стремительное приближение Черной Головы. Это было отверстие в никуда, имеющее форму головы лошади.
Тьма поглотила Виссагора прежде, чем он успел осознать происходящее…
Его окружили светящиеся точки. Они были рассыпаны повсюду, завораживая гостя своим мерцанием. Виссагор ощутил себя рассеянным среди них. Он не мог сосредоточиться в этой тьме, полной сияющих точек, не мог определить, как он попал сюда. Зыбкое Озеро, ряды блестящих колонн, пустыня, сундучок и бездонный колодец смешались в его сознании…
Страж был ни при чем. Разве кто-то приглашал Виссагора в пустыню, предлагал открыть сундучок? Он сам! Сам…
Любой бы на его месте поддался соблазну свалить все свои неприятности на крылатого стража. Мог бы предупредить, между прочим! Небось целую вечность сидит на коварном сундучке, как пристегнутый. Не может не знать, к чему приводит неуместное любопытство.
Виссагор допустил нелепую слабость, и страж Черной Головы этим воспользовался…
Со всех сторон Виссагора окружала все та же чернота и те же сверкающие точки.
Он попытался поближе рассмотреть их, приноровиться к ним. И сразу уменьшился в размерах. Издалека зрелище впечатляло, но вблизи…
Виссагор разочаровался. Бесчисленное количество отвердевшей энергии различной плотности в виде круглых частиц. Ничего красивого. Примитивно…
Виссагор отдалился, и картина светящихся точек снова захватила его.
Хитро придумано. Кто-то проделал нешуточную работу, создавая и поддерживая все это.
– Эй, Властелин Точек, покажись! – обратился к неведомому хозяину Виссагор. – Твой мир называется Черная Голова? Отзовись…
Незримый хозяин ничем не выдал своего присутствия. Он словно не замечал незваного гостя. Уродец и тот общался охотнее. Виссагор даже почувствовал симпатию к маленькому крылатому стражу. Безжизненная чернота, полная подвешенных вращающихся частиц, порядком утомила его. Чем тут можно заниматься?
Виссагор не сразу осознал свою ошибку. Он совершенно напрасно ждет чего-то. Никто ему ничего не станет объяснять. До всего придется доходить самому.
Ему стало неуютно, захотелось домой, в пустынное предместье Города, где у пещеры ласково журчит родничок. Виссагор так явственно, отчетливо представил себе лепет родничка, свое любимое кресло с высокой спинкой, деревья, льнущие к изгороди, которая появляется и исчезает по прихоти хозяина…
– Что со мной? – удивился он, в тот же миг оказавшись на берегу Зыбкого Озера. – Это все Лабиринт, его зеркала… его туман. Он навевает опасные грезы. Я пропитался его дурманом. Забыл, где нахожусь…
– Ты вернулся, – шепнул Виссагору кто-то невидимый.
– Агарисий? Это ты, учитель?
– Как путешествие? – отозвался невидимка. – Тебе повезло, Виссагор. Черная Голова так просто не отпускает.
– Я все-таки побывал там?..
 | Наталья Солнцева. Легкие шаги в Океане |