четверг, 14 ноября 2013 г.

Андрей Левицкий. Я - сталкер. Трое против Зоны

Можно ли противостоять Зоне? 
Не отдельным ее проявлениям, не только мутантам, не только странной, изменчивой погоде или будто сошедшим с ума аномалиям - но всей Зоне целиком? 
Можно. И это вам докажут два отчаянных сталкера Химик и Пригоршня, а также их нежданный напарник, бывалый наемник и авантюрист. 
Но как долго эти трое смогут противостоять самой Зоне? 
И почему Зона пытается уничтожить их?

Отрывок из книги:

Совместными усилиями мы втащили молодого и помогли Шнобелю. И затем упали в траву, где валялись остальные. Я сплюнул набившуюся в рот угольную крошку. Кровь еще стучала в ушах, руки-ноги дрожали, но уже приходило понимание ситуации. Да, мы спаслись от смерти – чтобы попасть в лапы другой, возможно, более ужасной. Оказаться в Зоне без оружия – врагу не пожелаешь. А я с Пригоршней остался без рюкзаков с патронами – это почти то же самое, что без оружия.

Я проверил, сколько у меня снаряженных магазинов и запасных обойм распихано по карманам разгрузки. Получилось с полторы сотни патронов. Пригоршня использовал магазины от РПК74, туда шло по сорок пять штук. Но он активнее отстреливался в стычке с собаками, так что у него осталось всего три магазина, это еще примерно столько же патронов. И все. Ножи не считаются.

Продолжать путь с таким снаряжением было равно самоубийству, это понимали все.

– Завернем в Куреневский лагерь «Единства»? – предложил Никита, снимая и отряхивая шляпу. Он проверил, не истерлись ли шнурки, и надел ее обратно. – Пора прибарахлиться.


Никто не возражал. У Шнобеля вид был не очень довольный, но и он ничего не сказал против, так как понимал, что других вариантов нет: надо идти за снарягой.

– Далеко этот лагерь? – уточнил он только. – Никогда о таком не слышал.

– Придется сделать небольшой крюк, – сказал я. – Сейчас пойдем к северу, вдоль Выработки, и дальше уже возьмем восточнее. Лагерь у них в пяти километрах от деревни, ближе к нам.

Он кивнул задумчиво. Повернувшись лицом к Выработке, встал на краю обрыва и стал оглядываться из-под ладони. Было часов шесть вечера, заходящее солнце светило ему прямо в лицо. Наемник долго щурился, оглядывая огромный угольный бассейн; то ли искал что-то, то ли старался запомнить каждую мелочь в месте, где столь счастливо спасся от неминуемой смерти.

Я встал рядом, глянул вниз. Огонь разрастался, охватывая все больше площади. Обогнув круг трамплина, пламя разошлось влево и вправо и подбиралось к гусеницам вновь притихшего экскаватора. Первые языки уже облизывали покрытые угольной пылью треки.

Попробовали поискать мой рюкзак, закинутый сюда трамплином, но не обнаружили. Видимо, с такой силой отфутболило аномалией, что улетел он невесть куда.

Адреналин схлынул, навалилась апатия. Мы воспринимали все как должное, не удивляясь ни фантастическому оживлению мертвой машины, ни поистине чудесному нашему спасению. Реально чудом избежали мы падения в огонь, но сейчас думать об этом не получалось. Мы просто встали и побрели вдоль обрыва, думая каждый о своем. Наверное, это был шок. Накроет, видимо, позже.

Федор уже на ходу отстегнул от пояса фляжку, плеснул немного воды на ладонь.

– Теплая, – с отстраненным удивлением сказал он и потер черное от угольной пыли и дымной копоти лицо.

– А то, – хмыкнул Пригоршня. – Дай мне тоже.

Но оба только размазали грязь по щекам и лбу. И опять мы шли вдоль обрыва в молчании, постепенно удаляясь от места загадочного происшествия. Наконец, когда впереди уже видны были за деревьями трубы завода, что означало, что Выработка заканчивалась, свернули вправо и углубились в жиденький лесок, растущий в паре километров от черного бассейна.

До лагеря добрались фактически без происшествий, только на подходе к периметру Федор подстрелил крысу, а Шнобель расплавил подошву левого ботинка, наступив на микроскопическую электру. После этого он стал прихрамывать, но присущей ему жизнерадостности не потерял. Правда, после Выработки она стала у него словно бы задумчивой. Может, конечно, отойдет. Я и сам чувствовал себя так, словно меня мешком с песком пришибли: в голове вата, звуки, слова, чувства – все доходит словно издалека и такое приглушенное, будто во сне, что ли.

Под Куреневкой «Единство» окопалось на невысоком плоском холме. Кругом был лес, но хилый, ненадежный – редкие осины да березы. Вот подлесок густой – молодая ольха, орешник с малиной вперемешку да папоротник высотой по колено. Из-за него-то Шнобель и не заметил электру: под слоем пышных листьев притаилась.

Лагерь был огорожен забором из кольев и колючей проволоки. Еще на подходе нас выцепили часовые. Парни оказались знакомые, пропустили без проблем, хотя я заметил, что поначалу они сомневались и на наемника все косились, как на личность неустановленную. Но Пригоршня быстро объяснил, что это клиент, и они успокоились.

Один вызвался проводить нас к начальству и доложил по форме. Начальником лагеря был Вепрь – матерый сталкер, получивший кличку за внушительную внешность. Крупный, с мясистым носом и маленькими глазами, мрачным лицом – и при этом кроткий, как ягненок. Если, конечно, не затронуты интересы группировки.

Вепрь выслушал нас и, вызвав завхоза, отправил с ним на склад.

– Много не дам, – предупредил он. – Можете расплатиться артами сейчас или деньгами потом. Или работку какую для нас выполнить. Потом, потом, не напрягайтесь. Типа должны останетесь. Сойдет? Информацией поделиться или еще что… по ситуации. Мои ребята вас найдут.

Мы с Пригоршней переглянулись. Все равно что кота в мешке покупать. Услуга за услугу это называется, только ты со своей стороны не в курсе, что с тебя потом спросят. Но что бы ни попросили – должен будешь сделать. Без возражений и без вознаграждения.

Увы, не в нашем положении торговаться. Мы скрепили договор крепким рукопожатием в присутствии свидетелей и отправились смотреть снарягу.

Где-то тут нас всех и накрыло. Осматривая предложенный АКМ, я обнаружил, что у меня трясутся руки. Федор, который вообще был большой любитель оружия и пошел за компанию, посмотреть, что есть, начал стучать зубами и ежиться – его пробрал конкретный озноб. Пригоршню тоже познабливало: старый друг периодически обнимал себя за плечи, горбился, вздыхал. Конечно, в землянке, где «Единство» держало оружие, было холодно, но не настолько же. Как чувствовал себя наемник, я не знал, тот остался снаружи.

Когда мы выбрали себе автоматы, набили выданные вещмешки патронами, завхоз предложил еще немного консервов с собой и остаться на ужин. Предложение было весьма кстати, лезть в Зону вечером, чтобы добраться до условленного места ночевки, совершенно не хотелось.

Нам выделили свободную палатку с нарами, место для костра и котелок с густой, наваристой мясной похлебкой да буханку хлеба. Когда кашевар на кухне отливал из общего котла похлебку, он наклонился ко мне и спросил:

– Знаешь, мужик, с кем связался?

– Ты про кого? – не сразу понял я.

– Да про приятеля вашего чернявого, носатого. – Дюжий улыбчивый повар, подумав, добавил еще один половник в наш котелок. Суп был густой, с крупно нарезанной картошкой и разваренным рисом, с волокнами мяса под прозрачными пятнами жира.

– Это наш клиент, – сказал я.

– Ах, клиент, – хмыкнул повар. – Ну смотри.

– Что с ним не так?

– Мне откуда знать? – кашевар подвинул котелок, видимо уже жалея о своей доброте. – Тебе видней, что у вас за клиенты. Но я бы на твоем месте поосторожней был с выбором компании, коли живым хочется вернуться.

– Тебе что-то известно? Говори, раз так, чего темнишь!

– Мне известно? – повар больше не улыбался. – Мое дело сторона, я просто спросил. Твой клиент – твои проблемы.

В кухню-палатку вошел, пригнувшись, Пригоршня.

– Чего застрял, Химик? Давай жратву сюда! И хлеба, хлеба побольше возьми. – Он перехватил у меня из рук котелок и потащил к выделенной нам палатке. Кашевар отвернулся, показывая, что продолжать разговор не собирается. Я пожал плечами, забирая буханку и миски с ложками. Что Шнобель наемник, мы знаем. Что он может оказаться из экстремистского толка группировки «Ветераны», я и сам догадывался. Но если что, вредить нам ему невыгодно, пока мы не приведем его на базу «Березки», ему же надо сдать артефакты. А на базе он уже ничего не сможет сделать.

Пока я ходил за ужином, Пригоршня, оказывается, успел развести костер. Никита уселся возле костра на перевернутое ведро, я на бревно, и мы жадно набросились на еду. Шнобеля с Федором не было видно.

– Если молодой опять… – начал я, выбирая куском хлеба остатки жижи.

Из темноты вынырнул Федор, без слов опустился рядом и плеснул себе в миску добрую порцию супа. Остаток мы повесили в котелке над костром, чтобы не остыло.

– Где Рома? – спросил я молодого.

Тот молча ел, быстро работая ложкой. Затем вздохнул:

– С лопаткой ушел.

Пригоршня ухмыльнулся:

– Ты бы уже проследил за ним, Ваня.

Федор бросил на Никиту косой взгляд.

– Я и проследил, – хмуро отозвался он.

– И? – напряженно спросил я, вспомнив инсинуации кашевара.

– И ничего. Сделал дело, закопал, все.

Я не выдержал и засмеялся, Пригоршня меня поддержал.

– Пришел, увидел, победил, – прокомментировал я. – Говорили тебе, не занимайся ерундой. Ты свою тень готов подозревать.

Но сам думал о наемнике. Подозрения мои усиливались. Дело было даже не в кашеваре и не в Федоре. Не знаю почему, но я и сам теперь глядел на Шнобеля другими глазами. Может быть, с ним и правда что-то не так? Что он затеял, почему на самом деле идет к той базе? Нужно быть настороже.

Подошел объект моих раздумий, вытирая руки бумажной салфеткой. Скомкав салфетку, бросил ее в костер, затем ложкой снял с огня котелок. Ел он жадно, но аккуратно, иногда дыша широко открытым ртом, чтобы охладить обожженный рот. Когда посудина опустела, кинул туда ложку, отодвинул котелок ногой.

– Фух, вроде попустило. Слышьте, парни, я человек вроде незлобливый и ближнего подозревать зазря не привык. (Федор покраснел.) Однако эта хрень, что с нами приключилась… я экскаватор чертов имею в виду… вам тоже показалось?..

– Она пыталась нас убить! – выпалил Федор.

Пригоршня с жаром поддержал:

– Она же завелась, только когда мы наверху уже были. И остановилась, когда внизу оказались. А когда вылезать начали, опять завелась!

Они принялись эмоционально обсуждать случившееся. Я отмалчивался, надеясь, что меня в разговор не втянут.

– А ты, Химик, что думаешь? – повернулся ко мне Шнобель.

Я прокашлялся.

– Вы не подумали, что машина не могла знать о том, что ковш сорвался и активировал аномалию? Это совпадение.

– Совпадение?! – Федор вскочил, размахивая руками. – Она же пыталась запихнуть нас в огонь! Когда мы сами не упали, она стрелу опускать стала! Это, что ли, совпадение?!!

Шнобель испытующе смотрел на меня в свете догорающего костра.

– Новый вид аномалий? – предположил он. – Или мутантов? Ожившая машина, а что…

– Точно! – вдохновился гипотезой наемника и Пригоршня. – Она же без электричества не может работать, значит, ожила!

– Слушайте, кабель лежал на земле, тут зона повышенной аномальной активности. Двигатель напитался аномальной энергией уже давно. Мы качнули ротор, пока перебирались по нему, это вызвало движение тока в проводах, и двигатель завелся. Не усложняйте то, что можно объяснить более просто. Про старика Оккама слышали?

– Из сталкеров? – заинтересовался Шнобель.

Я махнул на него рукой. Пригоршня, который про оккамову бритву уже знал от меня, хихикнул. Федор все возмущался:

– Твоя наука не в состоянии понять, что такое аномальная энергия, а туда же! И вообще ты так и не объяснил, почему она пыталась нас убить. Не бывает столько совпадений. Не случайно это было!

– Ну конечно, а человека создал бог, потому что не может быть такого совпадения, что в одной Вселенной появились такие законы физики и такие физические константы, что стало возможно появление белковой жизни, развившейся до нас с тобой.

Тут Федор надулся. Он в бога не верил. Правда, не по причине научного склада ума – он был довольно суеверным, как, впрочем, многие в Зоне. Скорее, из-за собственной самовлюбленности: не мог допустить, что кто-то настолько выше его.

На этом разговор заглох. Лагерь давно затих, палаток в темноте не было видно. Это был временный лагерь, но, как известно, самое постоянное – это временное, и члены «Единства» жили в палатках и времянках уже пять лет. Потягиваясь и бормоча что-то под нос, Пригоршня уполз в выделенную нам палатку, за ним и Федор. Шнобель достал из внутреннего кармана куртки список артефактов, огрызком карандаша, выуженным откуда-то из штанов, вычеркнул четыре «резака».

– Минус штука, – сообщил он. – Хотелось бы пожалеть, да что-то не очень жалко. Если б не арты эти, осталась бы от нас кучка золы. Не сидел бы я тут, не говорил с тобой…

И вздохнул. Затем поднялся, отряхнул зад и посмотрел на меня:

– А все-таки что-то странное происходит, этого даже ты, скептик, отрицать не можешь.

И он ушел спать. Я поворошил темно-красные угли, уже подернутые пеплом. Странное? Это еще слабо сказано!

* * *

С утра мы попрощались с Вепрем и продолжили путь. День прошел относительно спокойно. К вечеру отпахали километров двадцать – очень неплохое расстояние для Зоны. Лагерем встали на холме у Гнилого болота.

Выделенный завхозом «Единства» вещмешок сильно меня раздражал. Пригоршня не жаловался, что означало: его все устраивает. Он у нас парень простой, душа нараспашку, если бы не понравилось ему что-нибудь, об этом знали бы все вокруг. Ну, у него и опыт военный есть, может, и с вещмешком приходилось иметь дело. А вот я привык к хорошей экипировке, тщательно выбранной и подогнанной под меня лично. И это брезентовое безобразие с криво пошитыми лямками злило меня всю дорогу.

Поэтому как только мы решили остановиться на ночлег, я немедленно скинул мешок на землю и от души пнул. Затем сел на поваленное дерево и стал разминать плечи. От плохо распределенной нагрузки спина ныла, побаливала поясница.

К счастью, наша палатка была притачена к рюкзаку Федора и не канула в огне на Выработке. Мы с Пригоршней установили камуфляжной расцветки шатер на относительно ровном месте, предварительно раскидав шишки и ветки. Молодой натаскал валежника, дров, развел костер. Шнобель помогал ему. После того как Федор развеял свои подозрения относительно наемника, они почти подружились. Шнобель травил свои байки, а молодой слушал, развесив уши.

День был солнечный, и вечер выдался ясный, светлый. На плоской вершине невысокого холма деревьев было мало, ветер сдувал комаров. Шнобель собрался открыть банку тушенки, но Федор остановил его.

– Схожу на охоту. Тут зайцы водятся. Сможешь приготовить?

– Да запросто! – обрадовался наемник. – Честно говоря, консервы поднадоели, хочется нормальной пищи. Иди, я пока дров подброшу, чтобы углей побольше было. Запеку твоего зайца – пальчики оближете!

Никита все шуровал в палатке, расстилая пенки, раскладывая одеяла. Я стесал ветки с поваленного дерева и перетащил ствол поближе к костру. В моем безвозвратно утраченном рюкзаке осталась терморубашка – тонкая, но теплая. Днем, пока двигались, было еще терпимо, а вот вечером без нее я начинал замерзать.

Федор скрылся в зарослях лещины. Когда надо было, он умел двигаться совершенно бесшумно. Шнобель покрутил банку тушенки, сунул обратно в рюкзак. Вытащил свою запаянную в полиэтилен карту, подсел ко мне.

– Где завтра идем?

Каждый вечер он дотошно выспрашивал дорогу. «Люблю знать, куда иду, – говаривал он. – Так спокойней».

Из палатки вылез Никита, прищурился.

– Опять с картой? Ты смотри, Ромыч, дорога-то – часть бизнеса, можно сказать. Мы эту тропу сами прокладывали, между прочим. Не хотелось бы потом с нее конкурентов гонять…

Шнобель поднял обе руки.

– Ты прав, убереги тебя Зона, прав! Торжественно клянусь, что больше не пойду этой дорогой! Только как клиент. – Он ухмыльнулся. – Я не понимаю разве? Бизнес есть бизнес. Чужой кусок хлеба не отберу, не боись. У меня свой есть, так что… Я даже не отмечаю, видишь? Просто изучаю местность. Чтобы, понимаешь, по дороге обращать внимание не на рельеф там, все такое, повороты и спуски с подъемами всякие. А чтобы аномалии высматривать. И хоть примерно представлять, куда бежать, если мутант погонится. Логика понятна?

Никита и не ждал серьезных объяснений, он уже приспосабливал рогатины вокруг костра и вешал на перекладину котелок с водой, чтобы вскипятить чай в ожидании дичи. Убрав карту, Шнобель отстегнул от своего апельсинового рюкзака лопатку.

– Пока не стемнело… – пробормотал он, уходя.

Пригоршня опустился на бревно рядом со мной, сунул в рот травинку.

– Слушай, Химик, – начал он задумчиво. – Ты серьезно думаешь, что с экскаватором тем все случайно было? Ну, совпадение только, ничего больше?

– Никита, прекращай, – сказал я. – Не желаю больше слушать ваши антинаучные гипотезы.

– Нет, ты подожди, послушай, – не сдавался напарник. – Ты же не можешь спорить с тем, что не могла машина ни с того ни с сего завестись. Если б обычный грузовик завелся в Зоне, я б и глазом не моргнул. Тут разные штуки случаются, да мы сами с тобой видели… короче, там все ясно, законсервировалось немного тока, ну и… А эта дура – ты же сам понимаешь, Химик, какую прорву электричества она должна жрать. Никакая Зона столько не наконсервирует. Тут другое, да?

– Никита, – предупредил я, – еще одно слово…

– Да погодь, – перебил он. – Ты же вроде все объяснил, да? Ну, там, зона повышенной аномальности, кабель на земле лежал, аномальная энергия по нему в двигатель пошла…

– Если ты немедленно не заткнешься…

– А ведь ты раньше сказал: нет никакой чистой энергии! – закончил Пригоршня и торжествующе посмотрел на меня. – Ну вот когда доказывал, что моя теория про обиженную на людей Зону, тьфу, природу – фигня. На чем же тогда экскаватор-то работал, а? Если нет никакой чистой аномальной энергии?

Мне было что сказать, я мог сказать много, но ничем из того, что меня беспокоило, я с Пригоршней делиться не собирался. Пока, во всяком случае. Слишком мало информации и много домыслов и фантазий. Много непоняток. Есть такая штука в математике – ослиная индукция. Это когда закономерность выводится на основе всего лишь двух членов последовательности. В то время как нужно минимум три члена. Я очень не любил пользоваться ослиной индукцией в построении своих объяснений, предпочитал подождать и набрать как можно больше реальных фактов. И только тогда строить гипотезы.

Но Никита – настырный малый, за то время, что мы ходим вместе, я его хорошо изучил. Он ведь пристанет, как репей к собачьему хвосту, и не отвяжется, пока не вытянет из меня всего. Поэтому надо было срочно сообразить, как отбрехаться. Чего бы такого сказать, чтобы отвязался? Никите много не надо, даже видимость логики его успокоит на некоторое время. Потом, конечно, он покумекает, сообразит, что я его опять наколол, и снова пристанет. Но это будет уже потом. А вот сейчас – что бы такого правдоподобного брякнуть?

Пригоршня выжидающе смотрел, довольный, что уел меня на моей территории, нашел прореху в логике. Я открыл рот…

Короткий крик донесся из леса. Мы с напарником вскочили, переглянулись – и, не сговариваясь, бросились с холма.

– Федор! – на бегу выдохнул Никита.

Продравшись сквозь кусты лещины и неожиданно вставший на пути малинник, мы вывалились на большую поляну. Тело увидели сразу. Молодой лежал, неестественно выгнувшись, голова откинута, почти оторвана, из шеи хлещет кровь. Вернее, уже не хлещет, вяло, толчками вытекает. Но земля вокруг пропитана кровью, и трава почернела.

– Стой! – Пригоршня схватил меня за локоть, едва увидел труп. – Дробилка!

Я остановился, пытаясь выровнять дыхание. Да, судя по состоянию тела, Никита правильно угадал, это аномалия под названием «дробилка». Она затягивает внутрь и ломает все, что в нее попадет.

Из кустов на противоположной стороне поляны выскочил Шнобель. Куртка расстегнута, рукав разодран.

– Что, кто кричал? – взволнованно спросил он. – Вроде…

Взгляд его упал на труп. Он издал невнятное восклицание и сделал два осторожных шага вперед. Замер, сунув руку в мешочек на поясе, достал гайку, но кидать не стал. Нервно подбросил на ладони, затем осторожно убрал обратно.

– Что ж ты, Федя? – опустив голову, пробормотал он. – Говорил же я тебе: осторожней надо, осторожней…

– Вы с ним говорили после того, как ушли из лагеря? – спросил я. Вдруг вспомнились слова кашевара «Единства», подозрения Федора… А что, если?.. Но что «если», я не мог придумать.

– Да не сейчас, раньше, – огорченно махнул рукой Шнобель. По дуге обойдя аномалию, он приблизился к нам. Вечер уже вступил в свои права, в лесу быстро сгущались сумерки.

– Что это у тебя с рукавом? А это что, кровь? – я посмотрел на его руку. Он опустил взгляд, удивившись.

– А что? А, это? Ну хрен знает, порвал, когда бежал, наверно. – Шнобель двумя пальцами поднял висящий над локтем лоскуток. – Я как крик услышал, так дороги не разбирал уже. Думал, может, успею на помощь. Как сам куда не вляпался… Да-а, парень, – вздохнул он. – Тебя теперь и не вытащить, не похоронить… Угораздило же…

«Дробилка» не отключилась, поймав Федора, такое иногда бывает. Она продолжала корежить труп, ломать руки, ноги – тело подрагивало, меняясь, и уже все меньше напоминало человека, все больше какое-то загадочное насекомое. Я отвернулся.

Пригоршня медленно обходил вокруг аномалии, проверяя, нельзя ли извлечь тело.

Но труп лежал не с краю, как бывает обычно, а ближе к центру, совершенно изломанный. Будто не случайно Федор туда попал, и его затянуло, будто его швырнула туда какая-то сила. Только вот какая сила способна такое сотворить здесь, в лесу? На этой полянке?

– Полный абзац, – сказал Пригоршня, подходя к нам. – Никак не вытащить. – Он стащил с головы шляпу. – Молодой… вот и попался. Ходить бы тебе и ходить еще по Зоне…

– Лопатка где? – спросил я. Наемник посмотрел на свои пустые ладони, похлопал себя по поясу, по разгрузке:

– И верно, где это я ее обронил?

– Хотелось бы знать, – сердито сказал я.

– Эй, Химик! – Никита положил широкую ладонь мне на плечо. – Ты чего, Ромыч сам только что прибежал.

Я потряс головой. Действительно, что это я? С чего я вообще решил, что Федор не сам в аномалию попал? Ну в центре лежит, ну изломан не так, как обычно, когда дробилка сталкеров затягивает, которые неосторожно прошли слишком близко, не заметив аномалию. Бежал за зайцем, шарахнулся от мутанта, дробилка очень сильная – тысяча причин может быть! Сам ведь я постоянно предостерегал других, чтобы не усложняли, Оккамом пугал. А теперь накручиваю.

Просто… просто не верится. Невозможно взять и так быстро смириться со смертью человека, пусть даже он тебе не очень и нравился. Но мы ходили вместе с Федором несколько месяцев, свыклись с ним. С его трудным характером, с удачей, с меткостью. С тем, как любит… черт, любил он шоколад из натовских сухпайков и цапался со всеми окружающими.

Мы еще постояли над окровавленным телом Федора, думая каждый о своем. Затем молча двинулись в лагерь. Там Шнобель, вздыхая, открыл-таки тушенку и сварил быстрый супчик с макаронами. Я сидел на бревне, тупо глядя в огонь. Пригоршня разлил чай, протянул мне и наемнику по кружке:

– Помянем напарника. Молодой был, непутевый, но перспективный. Дробилка ему пухом.

Мы глотнули. Чай был обжигающе горячий, и я закашлялся. Стемнело, пламя освещало наши унылые лица, склонившиеся над костром. Мне вдруг отчетливо показалось, что Федор рядом, он близко, возвращается с охоты и вот-вот вступит в круг света, высвеченный огнем. Скажет: «Опять без меня начали?» – и по своему обыкновению надуется, как мышь на крупу. Но я помнил, как неестественно, как криво была повернута его голова, как почернела земля вокруг шеи, как удивленно смотрели в небо светлые глаза.

Тогда я понял, откуда пошло у людей представление о привидениях. Для каждого человека, с которым мы долго общаемся, образуется у нас в мозгу цепь электрической активности. Крутятся сигналы по нейронам, для каждого человека своя дорожка. И вот человек умирает, исчезает из твоей жизни – а электрические сигналы в мозгу, дорожка эта нейронная, не исчезает сразу. Человека нет, а сигналы крутятся еще какое-то время, крутятся… и кажется тебе, что он есть, что он жив, отошел только, но вот-вот вернется. Отчетливо так кажется, до дури, до дрожи. Почти до галлюцинаций. Вот и мерещились людям призраки недавно умерших людей – это мозг воссоздавал их образы по сигналам от оставшейся дорожки.

Остаток вечера прошел в скорбном молчании. Шнобель долго сидел, глядя в костер, теребил лоскуток на разодранном рукаве и вздыхал. Я думал о том, что у меня только один близкий человек на этом свете – Никита. После смерти брата и его семьи я ведь остался совершенно одинок. Сильно сдружились мы с Пригоршней за то время, что вместе Зону топчем, и теперь не просто напарники, а еще и друзья. И мне было бы очень горько вдруг, вот так внезапно, потерять его.

Я поднял голову и увидел, что сидящий рядом Пригоршня тоже смотрит на меня, примерно с тем же выражением. Мы никогда не говорили об этом ни слова, но сразу поняли друг друга.

А наутро снова пустились в путь. Жизнь продолжалась.

* * *

– Не нравится мне это задание, Никита, – заявил я, пока Шнобель ходил умываться. – Нутром чую, что-то с ним не то. Давай откажемся, пока не поздно.

– Поздно, мы аванс взяли, на снарягу потратили, – возразил Никита. – И вообще, не стоит. Слухи пойдут, мол, струсили Химик с Пригоршней, слили задание, клиента кинули. А репутация в Зоне порой важнее экипировки, сам знаешь.

Вздохнув, я продолжил сборы. К сожалению, сейчас Никита прав. А когда он прав, так он прав…

Рюкзак Федора я отдал Пригоршне вместе с большей частью поклажи. Он у нас сильный, ему полезно тяжести таскать.

Никита первым делом провел ревизию оружейных запасов молодого. Тот любил пушки и таскал с собой две-три, зачастую разного калибра. Запасной одежды, еды брал по минимуму, предпочитая охотиться, чем брать тушенку, – зато набивал рюкзак разнообразным боезапасом. За что его очень ругал Пригоршня. «Оружие у всего отряда должно быть под один патрон, – наставлял он молодого. – Если кто-то выбыл из строя, его боезапас пригодится всем. Если у одного кончились патроны, другой всегда может поделиться». Но Федора было не пронять в этом вопросе. И теперь Пригоршня выгружал из рюкзака коробки с натовскими винтовочными и пистолетными патронами.

– И ведь не лень же ему все это таскать было! – разорялся Никита, изучая маркировку на картоне. – Главное, все стволы с ним сгинули, так что это все уже ненужное барахло. Ромыч, тебе пару коробок натовского патрона не надо? Бусы сделаешь…

– Заканчивай, Никита, пора дальше двигать. – Я привязал котелок к своему вещмешку, туда же сунул миски с ложками. Аккуратно скатал сложенное полотно палатки в тугой валик, закрепил ремешком, приаттачил к рюкзаку напарника. Позевывавший Шнобель застегивал свой, ярко-рыжий. Недавно рассвело, солнце еще не поднялось. Утро было холодным, но ясным, теплый свет пронизывал лес. И тем мрачней, унылей казалось болото под холмом. За деревьями виднелся висящий над водой туман.

Собравшись, проверив оружие, мы спустились с холма к болоту. Перед нами расстилалась гиблая топь. Хуже всего, что выглядела она усыпляющее безопасной – всего лишь покрытая мхом и травой земля. Но на самом деле мхи затягивают поверхность озер, и под ними образуется жижа из густого ила. Называется такой слой сплавиной или зыбуном. По сплавине можно идти, если она достаточно плотная и толстая. Но стоит провалиться сквозь нее, там, где слой тонкий, – и ты начинаешь тонуть. У трясины нет злого намерения тебя поглотить, просто ты вязнешь в этом полужидком иле. Не от чего оттолкнуться, чтобы выпрыгнуть, вылезти. Барахтаться тоже не получится: жижа сковывает движения. Поэтому если уж ты попал под сплавину – верный конец, ты медленно и неизбежно тонешь.

Место и впрямь гнилое. Солнце сюда как будто и не заглядывало никогда. Мох выглядел бурым, на низкорослом кустарнике висели сизые, тронутые плесенью ягоды. Между почерневшими обломками деревьев была растянута гигантская паутина. Кое-где виднелись окна с темной водой, от которой несло тухлятиной.

Мы постояли, озирая это невеселое место.

– Нельзя ли обойти? – Шнобель потер покрасневшие от холода руки.

– Куда там! – Пригоршня поежился. – Километров тридцать в обход, не меньше.

– Ну, тогда вперед? – и наемник поднял ногу, намереваясь шагнуть на выстилающий болото ковер мха-сфагнума.

Я едва успел задержать его.

– Стой! Во-первых, ты идешь строго за мной. Во-вторых, к воде не подходи, зыбун там тонкий, легко провалиться. Все ясно? Тут вешки проложены, которые только мы с Никитой знаем да еще несколько людей.

Шнобель отдернул ногу, как будто из мха высунулась разинутая пасть мутанта.

– Лады, тогда веди, – откликнулся он.

Внимательно осмотревшись в поисках наших меток, я прошел немного влево и попробовал ногой сплавину. У берега она, конечно, толстая, но я каждый раз проверяю. Так спокойней.

Мох держал хорошо, почти не прогибался. Мы двигались гуськом, я тщательно высматривал дорогу. Трудно было разглядеть оставленные нами знаки в месте, где все очень быстро растет и гниет. А оставлять такие вешки, которые разглядит любой, – тоже не дело. Этак кто угодно начнет тут шастать, и мы потеряем тайную тропу, дающую нам столько преимуществ. Укрыться ли от врага, залечь ли на дно, просто срезать дорогу… Поэтому мы просто втыкали колья и маскировали их под кусты и деревья. А потом поди отличи поддельные от настоящих… Так что продвигались мы медленно даже без учета возможных аномалий.

А они были. Больше, чем когда-либо на моей памяти в Гнилом болоте. Раньше я всегда считал, что это место настолько гнилое и гиблое, что даже аномалии здесь не появляются: никто сюда и не забредает, ни зверь, ни человек. Одна верлиока по болотам шарится, да и ту мы с Никитой ни разу не видели, видимо, и ей Гиблое было не по вкусу. А тут мы обогнули уже две микроволновки, трамплин, заметили дробилку буквально в двух метрах от вешки, и пару раз впереди мелькало ядовито-зеленое марево стены. В общем, идти приходилось чуть ли не на ощупь.

И еще у меня опять появилось давящее чувство взгляда в спину. Я даже оборачивался несколько раз – но нет, никого. Наверное, места повышенной аномальной активности вызывают подобные ощущения.

Время было уже к полудню, а мы не прошли и половины болота. Я уже вспотел от напряжения, высматривая вешки и аномалии, плечи ломило от неудобных лямок. В ботинке хлюпала гнилая вода, и нога замерзла. Глаза слезились от испарений, щеку пересекала царапина от сучка, и я побаивался, как бы рана не загноилась в этой нездоровой атмосфере.

Чувство назойливого внимания не проходило. От усталости немного пошатывало, болото перед глазами расплывалось: стоящий над водой туман скрадывал очертания. В одном месте через узкое окно были перекинуты доски. Проходя по ним, я бросил взгляд вниз. В темной воде, как в зеркале, отражались облака и перевернутые деревья. Вдруг между облаками показалось женское лицо – морщинистое, в очках. Вылитая училка. Она кривила рот, будто говорила что-то. Вздрогнув, я быстро посмотрел наверх. В небе никакого лица не было.

Я потряс головой. Странно, раньше у нас с Никитой в Гнилом ничего подобного не было. Правда, мы всегда пересекали болото раза в два быстрее. Может, просто не успевали надышаться? А сейчас приходится обходить все эти аномалии, выскочившие, как после дождя грибы. Ну будто специально их расставили, честное слово!

Когда я повернулся, чтобы спросить насчет привала, Шнобель плелся, уставившись в мох, стараясь ставить ноги след в след. Его тоже покачивало. Пригоршня тащился, одной рукой опираясь на выломанную еще на холме палку, другой придерживая калаш на груди. Кажется, никто не будет против. Хорошо, что еще мутантов нет, не то бы…

Царящую на болоте тишину нарушило громкое хлопанье крыльев. Из кустов впереди вырвался ворон и налетел на нас с оглушительным карканьем: «Пррочь! Пррочь!»

Мы с Пригоршней вскинули стволы одновременно. Птица свалилась перед нами, отброшенная выстрелами, в воздухе кружились перья. Я глубоко вдохнул, успокаивая будто взбесившееся сердце. Так неожиданно эта тварь выскочила…

– Вот хрень, – пробормотал Шнобель. Проходя мимо мертвого ворона, он пинком откинул его с дороги в воду.

Мы находились в самом сердце Гнилого болота. Мох пружинил под ногами, местами довольно заметно прогибался. Выброшенный в кровь адреналин снял усталость, и я больше не думал о привале, еще внимательней глядя по сторонам. Поэтому кабана заметил первый.

Мутант оказался крупный, матерый, с торчащими вперед желтыми клыками. Часть нашего пути пролегала по кабаньей тропе. Тут сплавина потолще, даже росли деревья. А может, просто раньше здесь в озере, которое потом превратилось в болото, был островок. Как бы то ни было, в земле копытами прорыта почти траншея. Но она поросла травой и свежим мхом, ясно, что звери давно ушли из этих мест.

И вот нате вам – огромный кабан-секач, бычара под полтора метра в холке, перегородил дорогу. Пригоршня со Шнобелем встали рядом со мной, мы замерли, подняв оружие. Обычный-то вепрь, если встретиться с ним лицом к лицу, – опаснейший противник, а уж мутант таких размеров…

Кабан издал низкий рокочущий звук, но не спешил нападать. Он открыл пасть, продемонстрировав клыки, – страшное оружие, способное распороть брюхо медведю, и вновь зарокотал, но уже иначе модулируя. И снова, и опять – теперь он почти лаял. Мутант будто искал нужные звуки.

«Пррочь!», рычал он. «Назад!», лаял. «Кышш!», шипел, брызгая слюной.

Ощущение взгляда в спину усилилось неимоверно, я жаждал обернуться и убедиться, что сзади никого нет, однако усилием воли сдержался, боясь подставиться под клыки странного зверя. Я смотрел на него в упор, пытаясь разглядеть маленькие глазки в складках толстой кожи, полускрытые щетиной. Слегка кружилась голова – то ли от испарений, то ли от нереальности происходящего. Говорящий кабан? Я сплю или галлюцинирую?

Массивное тело мутанта покрывала темно-серая, с подпалинами, шерсть. Нижние клыки торчали на ладонь, не меньше. Серый пятак вздрагивал, когда секач втягивал воздух, а затем с шумом выдыхал.

«Прочь!», опять прорычал он и следом гавкнул: «Назад!»

– Да что же это?! – крикнул Шнобель, вскидывая ствол. Мы с Никитой последовали его примеру. Три очереди ударили одновременно. Я целился под ухо, как рекомендуют опытные охотники.

Кабан мотнул головой – и бросился на нас. Мощный прыжок – и мы кинулись врассыпную, отстреливаясь на ходу.

Этот бычара пронесся по тропе, раскидав троих взрослых мужиков, как кегли. Затормозив так, что земля взметнулась фонтаном, он развернулся и зыркнул на нас. Глаза у него были черные и пустые.

Никита отбежал по одну сторону тропы, мы с наемником по другую. Кабан посмотрел влево, потом вправо.

Не дожидаясь, когда он опять атакует, мы втроем открыли огонь. Пули застревали в толстенной шкуре, не причиняя мутанту большого вреда.

Кабан взрыл копытами землю и рванул в нашу сторону. Не прекращая стрелять, я лихорадочно огляделся в поисках укрытия или достаточно крепкого дерева. Но тут болото, деревья карликовые, кругом ровная поверхность, поросшая мягким мхом, да еще прогибающаяся под ногами… вот засада!

От толчка в плечо я резко обернулся, чуть не подпрыгнув.

– Отвлеки его на себя! – крикнул Шнобель, размахивая чем-то, чего я не успел разглядеть.

Отвлечь эти несколько центнеров живого злобного веса на себя?! И как?!

– Ты уверен?!

– Быстрей!!!

Я выскочил на тропу перед кабаном и побежал от него, какое там – помчался стрелой, ощущая между лопатками горячее, зловонное дыхание. Топот кабана паровым молотом гремел в ушах. Если у Шнобеля не получится… я старательно гнал от себя эту мысль.

– Ложись! – заорали сзади.

Еще и лечь? Под копыта этого паровоза?!!

И тут за спиной раздался взрыв. Меня швырнуло вперед, лицом в кабанью тропу. Рюкзак мощно припечатал по спине. По ушам словно великан хлопнул, и все звуки исчезли. Я лежал, не в силах встать, ощущая, как качается земля.

Через несколько минут меня подняли. Лицо горело, все ободранное, в голове вата, земля все еще покачивается. Я провел ладонью по уху – на пальцах осталась кровь. Неужели порвало барабанные перепонки?

Пошатываясь, я сделал несколько шагов. Секача отбросило с тропы, взрывом ему разнесло бок. А кабан еще дергался!

Пригоршня добил мутанта двумя очередями в сердце в упор. Я не слышал выстрелов. Это было неприятно и в то же время даже неплохо – какое-то расслабление наступило. Я сбросил рюкзак, плюхнулся в мох, прислонился к обломанному стволу ольхи и закрыл глаза. В голове плавали какие-то волны – будто неимоверно далеко шумел прибой.

Затем шум стал громче, и сквозь него, как сквозь помехи, пробился голос Никиты:

– …вставай, Химик!

Я открыл глаза. Напарник тряс меня за плечо и говорил, говорил… Я с трудом поднялся. И правда, пора уходить отсюда. Еще немного, и чертово болото нас доконает.

Или я до сих пор сплю, лежа в палатке на холме, и болото даже не начиналось? Ущипнуть себя, что ли?

Шнобель размахивал руками, слишком возбужденный.

– …говорил, долбанный мутант! – донеслось до меня.

И тут вспомнилось самое главное. Кабан пытался что-то сказать! Что за дурацкий кошмар мне снится?!

– А я еще думал о привале, – далеким, чужим голосом сказал я. – Срочно выбираемся отсюда…

Далеко мы не ушли. Метров через пятьсот, не больше, дорогу перегородила «стена» – аномалия, выглядящая как слой плотного зеленого тумана. Ядовитого, как укус королевской кобры. «Стена» тянулась далеко влево и вправо, пропадая между деревьями, перекрывая нам выход с островка.
Но мы даже не успели удивиться – из-за «стены» выскочили крысы.

Столько я никогда не видел.

Они шли ровным потоком, как ручей по сухому руслу, неся перед собой сухие ветки и листья. Увидев, что на нас мчится эта темно-серая лавина, мы развернулись не сговариваясь и побежали. Столько не перестреляешь.

Крысы были крупные, размером с таксу. Шерсть отливала стальным блеском. А глаза – черные, пустые. Как вода в болоте…

«Не ходите! Не ходите!», тявкали крысы.

Пока что мы бежали по островку, но когда твердая земля под ногами закончится, что тогда? Эта крысиная волна запросто может скинуть нас в топь, и тогда очень скоро нам наступит очень верный конец… Нужно куда-то забраться, хоть на дерево…

– Туда! – закричал Пригоршня, бросаясь вправо. Я кинул взгляд – метрах в двухстах в стороне стоял дом. Мы с наемником свернули за Пригоршней.

Крысы – за нами. Еще не догоняли, но, если мы не успеем добежать до строения раньше них, нас просто захлестнет живой волной, мутанты сгрызут нас до костей за три минуты. Кошмарная смерть…

Ворвавшись в покосившуюся избушку с почерневшими от времени, намокшими бревнами, мы закрыли за собой дверь. На разбухшее от влаги дерево ударили первые тела. Пригоршня и Шнобель навалились на дверь, удерживая ее, я бегло осмотрел укрытие. Тут было темно, сквозь маленькие окна проникало мало света, и я не сразу это заметил.

В окнах не было стекол.

На подоконник влезла первая крыса, мордочка зверька быстро двигалась из стороны в сторону, шевелились усы. За ней показалась вторая, а первая уже прыгнула внутрь.

– Никита, чердак!

Мебели в доме тоже не было – пустая черная коробка, бревна покрыты изнутри плесенью и паутиной, в углах росли грибами. Пригоршня, как самый высокий, подбежал к квадратной дыре в потолке. Скинул рюкзак и закинул на чердак, затем, схватившись за края отверстия, он подтянулся.

– Пусто! – крикнул он, исчезая в дыре. Потом там появилось его лицо. Он протянул руку:

– Давайте, быстро!

Крысы перепрыгивали через подоконник. Стрельба в таком маленьком помещении гарантированно приведет к глухоте; быстро перекинув ремень калаша через голову, я перехватил автомат как дубинку и раскидывал мутантов сильными ударами. Шнобель проталкивал в дыру рюкзак с артефактами.

«Не ходите! Не ходите!», пищали крысы. Одна особо настырная тварь укусила меня за лодыжку. Я пнул ее, и она улетела в угол, но сразу несколько накинулось на меня со всех сторон.

– Руку, Химик! – орал Пригоршня сверху. Я подбежал к люку, давя мутантов ногами, протянул обе руки, и Никита вместе со Шнобелем втянули меня на чердак. Крысы внизу плескались, как черная вода, неразборчиво пища и потявкивая.

Я выдохнул. Черт, что тут творится? Это воистину гнилое, безжизненное болото, в котором даже комары не выживают, вдруг оказалось густо населено! Счастье еще, что в аномалию не вляпались, когда бежали от крыс! И каких крыс… да кабан… и ворона… все говорящие. Цирк какой-то. Я точно, однозначно сплю, потому что в реальной жизни такой не объяснимой никакой мистикой ерунды не происходит!

– Химик, подойди сюда, – каким-то странным, не своим голосом позвал Пригоршня. Я даже вздрогнул. Что еще?

Чердак был даже темнее, чем комната внизу. Никита стоял возле круглого слухового окна, проделанного в торце крыши. Я подошел к нему, с другой стороны приблизился и выглянул Шнобель.

Мне показалось, что реальность рвется и трещит по швам, настолько фантастичным было то, что мы увидели. Десятки пауканов, быстро-быстро работая ногами, ползали по окружающим дом деревьям, сплетая паутину. Пока мы закрывались внутри, потом забирались на чердак, они успели опутать окрестности белой стеной и продолжали вырабатывать нить, сплетая купол. Пауканы – это помесь насекомого и зверя, у которого вместо паучьих ног – лапы наподобие кошачьих.

Слуховое окошко тоже было без стекла, но все равно пришлось выставить раму, чтобы прошли широкие Никитины плечи. Следом за ним на крышу выбрались и мы с наемником. Встали на некрутом скате плечом к плечу. Белая пелена почти скрыла от нас небо. Она была плотная, слабо пропускала свет и быстро затвердевала, смоченная каким-то составом. Пауканы сновали по паутине туда-сюда, продолжая наращивать слой за слоем. Вот осталось небольшое круглое отверстие в самом верху – но через секунду исчезло и оно. Вокруг стало сумеречно, как будто солнце уже зашло.

Крысы плескались вокруг дома. Затем неожиданно – как будто подали не слышимый нами сигнал – они бросились к стенкам паутинного кокона и исчезли, словно разом просочились сквозь него. Стало тихо.

Пригоршня сел по-турецки на мокрые доски, посмотрел на меня снизу вверх:

– Ты все еще думаешь, что это совпадение?

Андрей Левицкий. Я - сталкер. Трое против ЗоныАндрей Левицкий. Я - сталкер. Трое против Зоны