Почему в Индии — мощной державе, продолжающей динамично расти и развиваться, по-прежнему живет треть беднейшего населения планеты и четверть всех голодающих на Земле? Как удается существовать бок-о-бок жителям беднейших трущоб и владельцам роскошных отелей и торговых центров? Способно ли функционировать общество, раздираемое тотальной коррупцией?
Американская журналистка, обладательница Пулитцеровской премии, Кэтрин Бу провела три года в трущобах Мумбая и написала книгу, основанную на историях реальных людей. Судьбы ее героев по-настоящему шокируют и заставляют задуматься о многом.
Весь мир теперь знает об условиях жизни Абдула — молодого парня, вынужденного сутками сортировать мусор, чтобы прокормить семью из одиннадцати человек, красавицы Манджу — девушки, достойной большего, чем ей может предложить кто-либо из ее окружения, хромоногой Фатимы — решающей отомстить ненавистным соседям самым жутким способом, а также многих других жителей трущоб, судьба каждого из которых предстает перед читателями без прикрас. Их существование незаметно для мира. Но истории их жизни невозможно забыть.
Книга «В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая» была признана лучшей ведущими СМИ США и в 2012 году получила американскую Национальную Премию.
Отрывок из книги:
Близилась полночь. Остатки одежды сгоревшей одноногой женщины тлели во дворе. Мумбайская полиция рыскала в поисках Абдула и его отца. В жалкой хижине среди трущоб, притулившихся недалеко от международного аэропорта, прошло экстренное совещание родителей Абдула. Они были на удивление скупы на слова, когда вынесли свой вердикт. Больной отец останется здесь, в этой наскоро сколоченной из всякого попавшегося под руку хлама хибаре с металлической крышей, в которой ютилось семейство из одиннадцати человек. Он будет ждать, пока за ним придут, и безропотно последует за полицейскими, когда его арестуют. А вот сын, кормилец и добытчик, должен бежать.
Что думает сам парень об этом плане, не принималось во внимание. Впрочем, как всегда. Да к тому же он был в полном оцепенении от страха. Абдулу недавно исполнилось шестнадцать. А может, девятнадцать? У родителей была плохая память на даты. Аллах по своей непостижимой мудрости, создал его невысоким и юрким. «Так и должен выглядеть настоящий трус», - говорил себе Абдул. Он не умел скрываться от полиции. Он разбирался в только в сортировке мусора. Сколько себя помнил, все часы бодрствования посвящал одному занятию: покупке отходов, выбрасываемых богатыми и благополучными людьми вещей, и перепродаже их тем, кто занимался переработкой.
Сейчас он понимал, что надо спрятаться, но представить себе не мог, как это делается. Абдул пустился бежать, однако вскоре вернулся домой. В голову не пришло ничего лучше, чем забраться в кучу мусора на своем собственном маленьком складе.
Он толкнул скрипучую дверь семейного жилища и выглянул наружу. Домишко стоял в самой середине трущобного квартала среди таких же лачуг, сооруженных из остатков разных строительных материалов. Кривобокий сарай, служивший складом, был тут же, рядом. Абдулу надо было быстро и незаметно пробраться туда, лишив соседей удовольствия сдать его полиции.
Но луна пугала его. Полная и до безобразия яркая, она освещала пыльный пустой двор перед домом. Напротив виднелись хижины еще двух десятков семей. Мальчику казалось, что у фанерной двери каждой из них кто-то стоит и украдкой поглядывает на улицу. Некоторые жители трущоб ненавидели Абдула и его родителей по причине старой взаимной неприязни между мусульманами и индуистами. Другие относились к нему и его близким плохо по другим, более современным, экономическим причинам. Они завидовали мусорщику: этот парень, занимавшийся презираемым многими индийцами ремеслом, неплохо по здешним меркам обеспечивал всю большую семью. Его заработок позволил им выбраться из нищеты.
Во дворе все было до странности тихо и спокойно. Здесь, у берегов небольшого пруда с нечистотами, служившего восточной границей трущобного района, поздно вечером обычно всегда царила суматоха. Местные жители дрались, готовили еду, флиртовали, мылись, пасли коз, играли в крикет, толпились возле колонки, выстраивались в очередь возле небольшого борделя. А те, кто вляпался в черную жижу со сладковатым трупным запахом, сочившуюся из-под двери хибары через несколько домов от жилища Абдула, пытались смыть себя эту грязь и избавиться от вони. Страстям, кипевшим за стенами убогих лачуг в узких проулочках, некуда было выплеснуться, кроме как на этот майдан. Но после недавно разразившейся здесь драмы и самосожжения женщины, носившей прозвище Одноногая, все попрятались в свои дома.
Сейчас во дворе почти никого не было: лишь несколько полудиких свиней, водяной буйвол и несколько пьяниц с отвисшими животами. Разумным можно было назвать лишь одно присутствовавшее здесь существо - молчаливого мальчишку из Непала. Он сидел у грязного водоема, обхватив руками колени. Его фигура была окутана голубой дымкой: неоновые огни роскошной гостиницы, расположившейся на другой стороне пруда, отражались в воде и бросали фантастические отсветы на эту худенькую фигурку.
Не беда, если непалец увидит, как Абдул прячется в сарае. Этот мальчик, Адарш, уж точно не подосланный полицией шпион. Он просто любит допоздна сидеть во дворе, спасаясь от ежевечерних припадков ярости, которым подвержена его мать.
Вряд ли Абдулу представился бы более подходящий момент, чем сейчас. Он проскочил в сарай и запер за собой дверь.
Внутри было темно, хоть глаз выколи. По углам с жутковатым шорохом копошились крысы. И все же здесь ему было спокойнее. Склад площадью 110 квадратных метров был завален хламом до хлипкой, вечно протекающий крыши. Но это были его владения; он знал, как со всем этим управляться. Здесь были пустые бутылки от воды и виски, заплесневелые газеты, аппликаторы от использованных тампонов, смятая фольга, остовы зонтиков, с которых ветром сорвало натянутую ткань, шнурки от ботинок, пожелтевшие ватные палочки, кассеты с вывалившейся и запутавшейся магнитной лентой, разорванные пластиковые коробки от поддельных кукол Барби. Где-то в темноте валялись и сами эти фальшивые «Берби» или «Барбли», покалеченные во время жестоких экспериментов, проделываемых избалованными детьми над надоевшими им игрушками. Абдул с годами научился мастерски сортировать свои сокровища, чтобы легче было в них ориентироваться, так что куклы сейчас складированы все вместе в отдельной куче.
Надо быть осторожным, избегать проблем. Так сказать, держаться от греха подальше. Этот жизненный принцип Абдул Хаким Хусейн усвоил так глубоко, что, казалось, он отпечатался у него на лбу. У юноши были глубоко сидящие глаза, впалые щеки, мускулистое и гибкое тело. Именно такая комплекция идеальна для жителя трущоб, которому вечно приходится пробираться через кишащие людьми узкие переулки. Весь он был как-то очень «компактно сбит», за исключением, пожалуй, только оттопыренных ушей и торчащих в разные стороны кудряшек, которые иногда, когда он стирал пот со лба, выглядели по-девичьи трогательно.
Незаметная, позволяющая раствориться в толпе внешность - полезное свойство для обитателя Аннавади, вонючей дыры, застроенной трущобами. Здесь, посреди благополучного западного пригорода индийской финансовой столицы, три тысячи человек ютились друг у друга на головах в трехстах тридцати пяти убогих хижинах. В этом квартале шла вечная ротация - постоянно приезжали и уезжали мигранты со всех концов страны. В основном это были индуисты, представители различных каст, цехов, религиозных общин. Верования и традиции соседей были столь разнообразны и причудливы, что Абдул, один из трех десятков мусульман Аннавади, даже не пытался в этом разобраться. Он просто понимал, что отношения в районе непростые, в них много тонкостей и хитросплетений. Тут вообще было много всего разного, старого и нового, и со всем этим надо быть осторожным. Одного нельзя отрицать: Аннавади - просто золотая жила для мусорщика, умеющего извлекать деньги из выбрасываемых богатыми бытовых отходов.
Абдул и его соседи нашли себе приют на земле, принадлежавшей аэропорту и смежным ведомствам. От центрального входа в международный терминал трущобы отделяло лишь широкое шоссе с растущими вдоль него кокосовыми пальмами. Вокруг Аннавади расположились пять пятизвездочных отелей, в которых селились многие из прибывающих в город гостей. Четыре гостиницы представляли собой помпезные каменные строения с роскошным восточным декором. Стены пятой, «Хайат», сплошь были из голубоватого стекла. С верхних этажей этой башни Аннавади и несколько других бедных поселений выглядели как микроскопические деревеньки, притулившиеся между элегантными современными районами.
- Вокруг нас одни розы, - говаривал Мирчи, младший брат Абдула. - Только мы тут, как дерьмо среди роз.
В начале двадцать первого века, когда экономика Индии начала стремительно расти, уступая разве что китайской, вокруг международного аэропорта, как грибы, стали появляться красивые жилые дома из розового камня и стеклянные башни офисов. Один из комплексов носил простое имя «Самый». Повсюду виднелись краны, возводящие все больше новых зданий. Самые высокие из них уже мешали садиться самолетом, которых тоже становилось все больше и больше. Этот выросший прямо на глазах квартал был окутан дымкой смога и излучал благополучие. При этом его процветание открывало новые перспективы и для ютившихся вокруг полунищих соседей.
Каждое утро тысячи мусорщиков направлялись к новым домам и офисам на поиски добычи. Они шныряли по аэропорту и окрестностям, выискивая все, что можно выгодно перепродать. Каждый из них находил здесь, чем поживиться - ему перепадало по несколько килограммов из восьми тысяч тонн отходов, ежедневно производимых в Мумбае. Эти люди лихо подхватывали смятые пустые пачки от сигарет, которые выбрасывали из окон автомобилей с тонированными стеклами, рыскали по помойкам и сточным канавам в поисках бутылок от воды и пива. Каждый вечер они возвращались в трущобы, таща за спиной мешки из грубой дерюги, набитые всяким мусором. Все это походило на фантастическую процессию алчных, грязных Санта-Клаусов с кривыми зубами и сломанными ногтями.
Их уже поджидал Абдул, стоя рядом с ржавыми весами. Этот парень находился на более высокой ступени мусорного бизнеса, процветавшего в нищем квартале. Он оценивал и покупал то, что приносили ему «с полей», а прибыль получал от оптовой продажи сортированного мусора небольшим перерабатывающим заводам в нескольких километрах от Аннавади.
Лучше всего в семье Абдула торговалась мать. На мусорщиков, просивших слишком много за свой товар, она обрушивала лавину ругательств. Абдул был скуп на слова и вообще медлителен. В чем он достиг совершенства, так это в сортировке отходов. Навык разделять купленное на более чем шестьдесят разных категорий (бумага, пластик, метал и т. д. и т. п.) был жизненно важным для того, кто хочет выгодно сдать все это на утилизацию.
Тут он проявлял чудеса скорости. Это и неудивительно, ведь Абдул сортировал мусор лет с шести, когда выяснилось, что туберкулез и жизнь среди постоянной вони окончательно испортили легкие отца. Вся моторика мальчика развивалась именно благодаря работе, которую ему приходилось выполнять ежедневно.
- У тебя ведь все равно нет способностей к учебе в школе, - недавно заметил отец. Вообще-то, по мнению Абдула, он недостаточно времени провел за партой, чтобы хоть какие-то способности успели проявиться. В детстве он ходил на занятия, но в классе, как ему казалось, ничему особенно и не учили. А потом пришлось работать и только работать. Труд этот был настолько грязным, что даже сопли в носу у Абдула были черными. И эту лямку предстояло тянуть всю жизнь. Обычно эта предопределенность судьбы казалась ему тяжелой и давящей, вечно висящей над ним, как приговор. Но сегодня, прячась от полиции, он жил одной надеждой: как же будет здорово, если ему удастся вернуться к обычной жизни и делать то, к чему привык.
* * *
На складе почти не чувствовался запах горелой плоти, распространившийся по окрестностям после несчастья с Одноногой. Здесь его заглушали миазмы мусора и пота, который насквозь пропитал одежду взмокшего от страха Абдула. Мальчик разделся, засунув штаны и рубашку под шаткую кипу газет, возвышавшуюся возле входа.
Подумав, он решил забраться на самый верх трехметровой кучи отходов и устроить себе лежбище у задней стенки сарая. С его проворством при свете дня это было бы несложно - он совершил бы подобный трюк секунд за пятнадцать. Но сейчас, в темноте, стоило быть вдвойне осторожным: один неверный шаг, и на землю полетят бутылки и банки. От такого шума вся округа узнает, где он укрывается, тем более что стены между хижинами очень тонкие.
На мгновение он застыл, потому что откуда-то справа, совсем близко послышался негромкий храп. Ах да, здесь же спит только что прибывший из далекой деревни кузен. Этот немногословный простак безмятежно посапывал, видимо, полагая, что в большом городе сожжение женщин - повседневное событие. Абдул подался левее, наощупь обогнул темную груду полиуретановых мешков. Полиуретан всегда притягивает всякую грязь, поэтому сортировка пакетов была особенно ненавистным занятием. Но тут он вспомнил, что уложил связанные пакеты на гору подмокшего картона. На эту кучу можно взобраться, не производя особого шума.
Он нащупал полиуретан и плоско сложенные коробки у той стены сарая, которая примыкала к его дому. Попробовал опереться на эту кипу руками: картон продавился и подался вниз, откуда-то снизу донеслось шуршание растревоженных крыс, но ни скрежета металла, ни звука падающих предметов он не услышал. Теперь можно было уверенно ступить на первую ступень пирамиды, упереться левой рукой в стену, и занести ногу для следующего шага.
С той стороны перегородки кто-то топтался. Вероятнее всего, отец. Он, наверное, уже снял ночную одежду, готовясь идти в участок, и надел нейлоновую рубашку, которая болтается на нем, как на вешалке. А сейчас, скорее всего, переминается с ноги на ногу, уставившись на лежащую на ладони горку табаку. Он мог целый вечер играть с такой горкой, прочерчивая в ней пальцем круги, потом треугольники, а затем снова круги. Этим отец занимался, когда не знал, куда себя деть.
Еще несколько шагов вверх, легкое дребезжание каких-то предметов под рукой и вот, наконец, Абдул добрался до задней стены сарая и лег вдоль нее. Теперь он жалел, что снял штаны. Здесь же туча комаров! Да и острые края какой-то пластиковой упаковки режут тыльную часть бедер.
В воздухе плыл горький запах гари. Он отдавал керосином, сандаловым маслом и почти не напоминал об обуглившейся человеческой плоти. Если бы Абдул уловил такой дух, проходя по одной из улочек квартала, то не удивился и не насторожился был. Все это были цветочки в сравнении с вонью от протухшей гостиничной еды, которую каждый вечер привозили на свалку в Аннавади и частично скармливали тремстам чумазым местным свиньям. Но желудок Абдула сводило не от самого противного запаха, а от того, что он понимал его происхождение.
Одноногую женщину Абдул знал с того самого дня, как его семья приехала в Аннавади. Это было восемь лет назад. Знакомство с ней было неизбежным, ведь ее жилище отделял от хижины Абдула лишь тонкий лист фанеры. Уже тогда ее запах был неприятен мальчику. Несмотря на бедность, Одноногая умудрялась каким-то образом приобретать духи и обильно поливалась ими. Мать Аблула, пахнувшая грудным молоком и жареным луком, не одобряла такой страсти к парфюмерии.
В тяжелые минуты, подобные нынешней, Абдул всякий раз приходил к выводу, что его мать Зеруниза права в большинстве своих суждений. С детьми она была нежной и веселой. Единственным серьезным недостатком, по мнению ее старшего сына Абдула, была ее любовь к грубым и вычурным ругательствам, к которым она часто прибегала во время споров и перепалок. Вообще-то, в мусорном бизнесе принято вести торг, не особо стесняясь в выражениях. Но Абдулу казалось, что мать уж слишком смакует проклятия, переходя границы общепризнанных норм.
- Жалкий прощелыга с усохшими мозгами! - насмешливо кричала она в притворном раже, - Ты думаешь, мои дети будут голодать, если ты не принесешь своих жалких банок? Нет, мне просто следовало бы снять с тебя штаны и порезать на колбасу то немногое, что ты в них прячешь!»
И это вырывалось из уст женщины, выросшей в далекой деревне, в строгости и благочестии, где девушки ходят с ног до головы укутанные черными накидками.
Абдул считал себя «на девяносто процентов старорежимным и консервативным» и не стеснялся упрекать мать:
- Что бы сказал твой отец, если бы услышал, как ты ругаешься на улице?
- Он бы, конечно, был вне себя, - ответила как-то раз Зеруниза. - Но ведь он выдал меня за больного, неспособного обеспечить семью человека. Просто поспешил сплавить дочь из дому. Если бы я всю жизнь сидела тихо, как моя мать, не высовываясь из дому, мы все бы пошли по миру.
О недостатках отца, Карама Хусейна, Абдул не решался говорить вслух. С одной стороны, он, вроде, слишком хворый, чтобы сортировать мусор, но с другой, достаточно здоровый, чтобы без конца «подкатывать» к жене. Он вырос среди ваххабитов, выступающих против контроля над рождаемостью. Зеруниза рожала десять раз, и девять из детей выжили.
Каждый раз во время беременности женщина утешалась тем, что производит на свет «рабочую силу», которая будет кормить ее в старости. Но Абдулу-то нужно было тянуть на себе всю эту компанию уже сейчас! Поэтому он нервничал, совершал ошибки, платил втридорога за никому ненужные отходы.
- Не спеши, - мягко советовал ему отец. - Не доверяй одним лишь весам. Принюхивайся, прислушивайся, проверяй на вкус то, что тебе приносят. Поскреби кусок металлолома ногтем, постучи по нему - звук подскажет, из какого материала сделан тот или иной обломок на самом деле. Пожуй кусочек пластика, чтобы понять его качество. Если это жесткая пластмасса, разломи и понюхай. Свежий запах говорит о том, что полиуретан высокого качества.
Абдул освоил эту науку. Через год кропотливой работы семье уже вполне хватало на пропитание. Еще через год - соорудили некое подобие дома. Фанеру заменили на листы алюминия, попавшиеся среди приобретаемого лома, а чуть позже даже возвели стену из бракованных кирпичей. Благодаря этому жилище Абдула стало чуть ли не самым крепким и роскошным среди других трущоб. С возведением «капитальной» перегородки он испытал целую бурю различных чувств. Во-первых, гордость. Во-вторых, страх: боялся, что кирпичи окажутся настолько плохого качества, что стена быстро развалится. И в-третьих - облегчение. Наконец можно расслабиться и пощадить свой слух и нервы: от Одноногой, принимавшей у себя любовников, пока ее муж сортировал где-то горы мусора, семью Абдула теперь отделяла восьмисантиметровая преграда.
В последние месяцы он почти не видел и не слышал ее. Она заявляла о себе, только когда ковыляла мимо него на металлических костылях, направляясь на рынок или в общественную уборную. Костыли, видимо, были коротковаты, потому что она ходила, отвесив заднюю часть и забавно покачивая ею. Окружающих это всегда потешало. Еще больший восторг вызывала у всех ее яркая помада. «Неужели она так красится только чтобы пройтись до туалета?» - недоумевали соседи. Иногда она красила губы в ярко оранжевый цвет, а временами в пурпурно-красный. Шутили, что она залезла на дерево джамбулана рядом с отелем «Лила» и сожрала все плоды с него.
Одноногую звали Сита. У нее была прекрасная кожа. И хотя это качество женщин обычно высоко ценится, в данном случае перевесило врожденное уродство - одна нога у нее была сильно короче другой. В результате на рынке невест девушка не представляла практически никакой ценности. Ее родители-индуисты поспешили выдать дочь за первого и единственного жениха, который к ней посватался. Это был старый, некрасивый, бедный работяга-мусульманин. Мать Ситы как-то сказала о нем, скорчив недовольную гримасу: «Он полуглухой, но кто же еще на ней женится?» Муж переименовал ее в Фатиму, и от этого, по определению, несчастливого брака родились три худеньких девочки. Самая слабая и больная из них утонула дома в ведре. Фатима не очень переживала по этому поводу, в связи с чем в квартале ходили нехорошие слухи. Через несколько дней после несчастья Фатима снова появилась на людях. Так же, как и раньше, она виляла бедрами и также бесстыдно рассматривала мужчин, гордо подняв свое веснушчатое лицо и устремив на них наглый взгляд.
Вообще не только она, но и все обитатели Аннавади в последнее время постоянно жаждали большего, чем предначертано им судьбой. Индия стремительно развивалась и расцветала, и одновременно уходили в прошлое старые представления, будто нужно принимать жизнь такой, какая предначертана твоей принадлежностью к той или иной касте или какой тебе ее послали боги. Теперь все верили в новые возможности и желали новых свершений. О лучшей доле жители трущоб говорили так, будто счастье вот-вот наступит, постучится в двери, как родственник, который обещал явиться в ближайшее воскресенье. Люди были уверены, что завтра уж точно будет лучше, чем вчера.
Брат Абдула Мирчи не собирался сортировать мусор. Он представлял себя в накрахмаленной униформе в роли служащего роскошной гостиницы. Говорили, что некоторые официанты целыми днями только тем и занимаются, что втыкают шпажки в кусочки сыра или следят за тем, чтобы ножи и вилки на столах лежали ровно. Мирчи мечтал о такой чистой работе.
- Погодите, я вам еще покажу! У меня будет ванная размером с наш дом, -похвастал он как-то раз в разговоре с матерью.
Мечтой тщедушного уборщика туалетов по имени Раджа Камбл, жившего на соседней улочке, было накопить денег, чтобы сделать операцию на сердце. Тогда он мог бы продолжать добывать пропитание для семьи и дожить до совершеннолетия своих детей. Пятнадцатилетняя Мина, чей дом находился за углом, грезила о свободе и приключениях, таких, как показывают в телевизионных сериалах. О вынужденном замужестве по сговору родителей и унылом существовании в качестве бессловесной рабы мужа и домашнего хозяйства ей думать не хотелось. Сунил, двенадцатилетний недоросток-мусорщик, спал и видел, что он будет есть досыта и сможет быстрее расти. А вот Айшу, бой-бабу, жившую рядом с общественной уборной, одолевали амбиции. Она жаждала стать старостой, неофициальной правительницей Аннавади, а потом, используя связи и неискоренимую коррупцию, поднять свою семью до уровня среднего класса. Ее юная дочь Манджу преследовала более благородную цель: она хотела первой среди обитателей своего района получить высшее образование.
Но самые безумные мечты, по всеобщему мнению, лелеяла Одноногая. Все ее интересы вертелись вокруг внебрачного секса. Но занималась она этим не только для того, чтобы заработать себе на мелкие расходы. Это соседи поняли уже давно. Она желала избавиться от клейма, которое накладывал на нее врожденный физический дефект. Ей хотелось, чтобы перед ней преклонялись и считали привлекательной. В Аннавади считали, что подобные претензии со стороны уродливой хромоножки - это уж слишком.
А чаяния Абдула были простыми: найти жену, которая не будет употреблять такие слова, как «ублюдок» и «козлина». И еще ее не должно беспокоить, чем пахнет от ее мужа. Хорошо было бы также подыскать для себя и семьи хороший дом в любом другом месте, но только не в Аннавади. Абдул, как и большинство соседей (да и, в целом, как все люди на Земле) полагал, что его желания соответствуют его возможностям.
 | Кэтрин Бу. В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая |