Всё расставит на свои места – катастрофа! Балансируя между личной трагедией и стремлением сохранить жизнь десятков людей, Гущин идет на непомерный риск и проявляет чудеса высшего пилотажа. Будет ли этот полет последним? А если удастся выжить, то чем закончится для Гущина его опасная эпопея? Выдержит ли его любовь смертельную проверку на прочность? Поймет ли любимая Алексея подлинные мотивы его поступков, сможет ли поверить ему, вопреки интригам недоброжелателей?
Отрывок из книги:
Стоял самый обычный день — теплый, летний. Взлетали вертолеты, мерно рокоча лопастями; жужжа моторами сновали машины; туда-сюда ходили рабочие — текла привычная жизнь военного аэродрома. Все было как всегда: неторопливо, мирно, слаженно. Алексей Гущин никогда и не запомнил бы этого дня, одного из сотен в веренице таких же, сменяющих друг друга на протяжении уже нескольких лет с тех пор, как он пришел на службу военным летчиком после окончания училища. Но вышло так, что именно этот хороший летний день одним махом перевернул его, как казалось, устоявшуюся жизнь. И позже, многократно проматывая в голове, словно кинопленку, события того дня, Алексей с удивлением отмечал, что они запечатлелись в памяти до мелочей. Помнилось даже то, на что он тогда и внимания-то не обращал...
Алексей во весь рост стоял на высоченном контейнере, водруженном на автопогрузчик, и наслаждался ощущением полета. Со стороны так и казалось, будто Гущин парит в воздухе. Его гимнастерка пузырилась, топорщилась на ветру, а на душе было так сладко, что хотелось петь. Петь Гущин, правда, не решился, но потихоньку насвистывал песенку пилотов Гленна Миллера.
С высоты ему был виден весь аэродром — место, где сосредоточилась вся его жизнь. Алексей любил высоту. Впервые он почувствовал это, когда ему было от силы годы три и они с отцом пошли в парк аттракционов кататься на колесе обозрения. Громадный круг медленно катил подвешенные кабинки, в одной из которых расположились они с отцом. Кабинка плавно поднималась все выше и выше, и отец с легкой опаской поглядывал на маленького Алешку — не испугается и не запросится ли вниз. Но тот с интересом крутил темноволосой головенкой, без всякого страха поглядывая вниз, где остались деревья, люди, лотки с мороженым и газировкой, яркие карусели...
И когда кабинка, описав огромную дугу, опустилась на другой стороне, Алешке так не хотелось выходить, что он чуть не заплакал. Отец крепко сжал его руку и повел есть мороженое в летнее кафе, а сам с гордостью посматривал на сына. Он, известный авиаконструктор, был в тот момент очень доволен. И Алешка испытывал похожее чувство и после не раз просил отца сводить его в парк аттракционов. Всем им — захватывающим дух американским горкам, головокружительным «ромашкам», вращающимся «вальсам» — он предпочитал именно колесо обозрения.
Но по-настоящему любовь к высоте, небу, полету Алексей испытал чуть позже, когда отец взял его на аэродром и пожилой пилот дядя Миша посадил его рядом с собой в кабину самого настоящего вертолета. Машина быстро поднялась в воздух, Алешка сидел рядом, глядя в круглый, прозрачный, как рыбий глаз, иллюминатор, и наблюдал, как удаляется от них земля и становятся крошечными люди, постройки, самолеты...
— Хочешь порулить? — сквозь рокот крутящихся лопастей услышал Алешка над своим ухом и повернул голову.
Дядя Миша с улыбкой смотрел на него. Алешка даже не поверил вначале, что тот не шутит, и неуверенно кивнул.
— Держи, — дядя Миша освободил круглый черный диск.
Алешка обеими ручонками крепко ухватился за него. Он испытывал необыкновенное чувство, оттого, что эта огромная стальная махина сейчас полностью находится в его власти, что он, такой крохотный, сам управляет ею. Конечно, дядя Миша сидел рядом и все контролировал, но вел-то машину он, Алешка! Внизу проносились деревья, вокруг висели ватные облака, и было так невозможно хорошо, что Алешке хотелось, чтобы это ощущение никогда не заканчивалось.
Но вот дядя Миша протянул руки к какому-то длинному рычагу, нажал на него, и вертолет постепенно стал снижаться.
— Пожалуйста, еще один кружочек! — умоляюще попросил Алешка.
Дядя Миша улыбнулся, но выполнил просьбу. Описав круг над аэродромом, вертолет мягко опустился на посадочную полосу. Дядя Миша посмотрел Алешке прямо в глаза и подмигнул:
— Ну что, Алексей, летчиком будешь? — весело спросил он.
— Да, — серьезно ответил Алешка.
Наверное, слишком серьезно, не по-детски это было сказано, потому что дядя Миша вдруг сказал уважительно:
— Молодец! — и крепко пожал его напряженную ручонку.
И все оставшееся детство Алексей точно знал, что станет летчиком. Это было его главной мечтой. Сверстники порой даже посмеивались над ним. Алешкино детство пришлось на девяностые годы, когда мечтать стать летчиком было уже немодно. Сменились приоритеты, и тогдашние мальчишки мечтали стать банкирами, олигархами, а некоторые просто бандитами. Это было куда почетнее, чем летчиком.
Детская мечта не растаяла вместе с детством, и после окончания школы Алексей Гущин поступил в летное училище, блестяще его окончил и из возможных вариантов выбрал военную авиацию. С тех пор он ни разу не пожалел об этом...
Гущин продолжал насвистывать, когда снизу раздалось сердитое:
— Гущин! Гущин, твою мать!
Алексей опустил голову: внизу стоял подполковник и, задрав голову, смотрел на Гущина.
— Ты что там делаешь? — все так же сердито спросил он.
— Контролирую доставку груза! — крикнул в ответ Гущин.
— Технику безопасности нарушаешь, вот что!
— Виноват, — склонил голову Алексей.
— Слазь! — махнул рукой подполковник.
Алексей легко спрыгнул с контейнера и, пролетев несколько метров, мягко опустился точно рядом с подполковником и стал перед ним — статный красавец-брюнет с безупречной выправкой и бесшабашным взглядом карих глаз.
— Ты что делаешь? — рявкнул подполковник. — Ноги решил переломать?
— Виноват, — автоматически ответил Гущин таким тоном, что было очевидно — никакой вины за собой он не чувствует. Он чуть улыбнулся и добавил: — Да все в порядке, мягкая посадка.
Подполковник лишь покачал головой. Он давно и хорошо знал Алексея и относился к нему чуть покровительственно, по-отечески. Громко распекал за показную удаль, склонность к риску и эффектным трюкам, но при этом очень ценил. Многое ими было пережито вместе, через многое пройдено, и подполковник знал: случись что — Гущин не подведет. Это был один из лучших его сослуживцев. Да что там говорить, Гущин был лучшим летчиком в его подразделении. Нечасто подполковнику за свою военную карьеру доводилось видеть такое сочетание смелости, отваги и таланта. При этом Гущин, казалось, был лишен тщеславия. Во всяком случае, не стремился активно к званиям и наградам. Все, что ему было нужно — это летать. И подполковник часто проявлял снисхождение к его выходкам. Вот и сейчас он не стал долго сердиться, лишь спросил, кивнув на контейнер:
— Это что у тебя?
— Спецгруз для пострадавших от наводнения.
— Ну так давай без этих твоих фокусов! — подполковник погрозил Гущину пальцем и отошел.
Тем временем автопогрузчик подкатил к распахнутому чреву грузового самолета, в который по трапу завозили большие контейнеры. Возле стояла сотрудница фонда помощи пострадавшим, довольно молодая, с папкой в руке, и тщательно контролировала погрузку. Ветер трепал ее русые волосы, наскоро сколотые на затылке шпильками. Женщина была серьезна и решительна.
— Ну вот, последний контейнер, а вы волновались, — подходя к ней, сказал Гущин.
— Я не волновалась, — возразила сотрудница. — Просто в прошлый раз отправили железной дорогой, так половину растащили! Приходится за всем следить. А где командир? — Она огляделась и повторила более настойчиво: — Командир где?
— Вон он, — кивнул Гущин на вывернувшего из-за самолета подполковника.
Тот не спеша, вразвалочку, двинулся к ним. Подходя, он спокойно бросил:
— Не надо кричать, мадам! Никуда не денутся ваши коробки!
Сотрудница фонда попыталась противостоять столь небрежному отношению и отчеканила:
— Я вам не мадам, а это не коробки. Это одежда, продукты и лекарства для пострадавших от наводнения. Игрушки в детский дом! — Она, словно пытаясь донести до командира всю важность контролируемого ею мероприятия, посмотрела ему в лицо и тихо добавила: — Вы знаете, с каким трудом это по всей области собирали? Там у людей все пропало...
Отвернувшись, она стала, двигая ручкой в воздухе, пересчитывать контейнеры, оставшиеся непогруженными. Гущин, желая ее подбодрить, произнес, показывая в небо:
— Не волнуйтесь. Там никто ничего не растащит.
— Хорошо бы, — вздохнула женщина. — Ваш начальник сказал, что сам полетит и за всем проследит.
Это было неожиданное заявление. Гущин с командиром переглянулись.
— Сокол, сам? — недоверчиво спросил командир.
Сотрудница фонда не успела ответить: в чрево самолета один за другим въехали три огромных джипа, перевязанные нарядными лентами.
— А это что такое? Тоже помощь пострадавшим? — с иронией спросил командир.
К ним подходил щеголеватый мужчина средних лет, с гладким, лоснящимся лицом, державшийся очень самоуверенно. При его появлении Гущин и командир синхронно отдали честь.
Это был Сокол, командир части. Своей громкой фамилии он не слишком-то соответствовал, поскольку пилот был не ахти какой, а до высокого чина дослужился лишь благодаря умению заводить нужные связи и вовремя подмазаться к вышестоящему начальству. В части Сокола не любили: он привык повелевать подчиненными, разговаривал свысока, умел пустить пыль в глаза начальству и всегда числился на хорошем счету, несмотря на то что во время службы имел привычку приложиться к коньячку и основную работу переложить на других. Что странно — летать Сокол не любил, это замечали многие. Было непонятно, для чего он при этом пошел в авиацию. Но тот, кто был знаком с его карьерой, весьма успешной для его возраста, догадывались, что ради нее и пошел. А еще Сокол обладал талантом уходить от ответственности, ловко перекладывая ее на других. И участи того, кого он решал избрать козлом отпущения, можно было только посочувствовать. На чужие нужды и проблемы Соколу всегда было плевать, и тем более странным выглядело его желание лично сопровождать контейнеры с гуманитарной помощью. Оно могло объясняться только личной заинтересованностью командира части.
— Вольно. Здрасьте, барышня, — с налетом фамильярности обратился Сокол к сотруднице фонда.
— Простите, а что это? — удивленно поинтересовалась та, кивнув в сторону джипов.
Сокол ответил вальяжно:
— Это не по вашей части. Это подарок. У одного хорошего человека дочка замуж выходит.
— У какого еще человека? — попробовала возмутиться женщина.
Сокол, посмеиваясь, ответил:
— Там такой человек — у-у-у! — сложил он губы трубочкой для наглядности. — Все вопросы решает.
— Но у нас же гуманитарная помощь... — в замешательстве напомнила сотрудница фонда.
Сокол мгновенно показал, кто здесь главный, и прикрикнул:
— Так, женщина! Вы тут голос не повышайте! Я же обещал, что ваш хлам доставлю. Так что спасибо скажите, — пренебрежительно бросил он и, хлопнув по плечу своего солдата Федосеева, добавил: — Правильно?
Федосеев, зная, что Соколу лучше не перечить, с готовностью кивнул.
— Вот так, — удовлетворенно подвел итог тот.
— Спасибо, — сухо произнесла женщина и, развернувшись, пошла прочь.
По ее натянутой, как струна, фигуре, было видно, что пренебрежительное отношение Сокола ее очень разозлило.
Сокол развел руками и спросил:
— Вот как с ними работать?
Ни Гущин, ни командир ничего не ответили, сочтя вопрос риторическим. Сокол достал из кармана плоскую фляжку и отхлебнул из нее.
— С джипами — вес большой, — заметил Гущин.
— Вес в пределах нормы, — обнадеживающе заявил Сокол и распорядился: — Все, на взлет! И чтоб эти жеребцы к завтрашнему утру сияли под окнами молодоженов, как сапог на параде! Задача ясна? — строго спросил он Гущина и командира.
— Так точно, — ответил командир, который на своем веку не раз убеждался, что спорить с начальством — себе дороже, и вслед за Соколом отправился в трюм грузового самолета.
Гущин уже собирался последовать их примеру, как вдруг почувствовал, что сзади его кто-то дергает за рукав. Обернувшись, он увидел женщину из фонда помощи пострадавшим. Она просительно смотрела на него и протягивала какую-то коробку. Волнуясь, она проговорила:
— Пожалуйста, передайте. Там в детдоме пацан один, Пашка... Он очень ждет. Встречающие знают.
Гущин протянул руку и взял коробку. Это был яркий, красочный конструктор «Лего».
— Не переживайте, передам, — пообещал он.
— Спасибо. — Женщина поспешила отойти. Гущин забрался в самолет. Тот быстро разбежался по взлетной полосе и взмыл в небо.
