А. Воронова «Дом тысячи кошек»
Однажды в темном-темном городе посреди вечных дождей две подруги загадывали желания. «Хочу влюбиться!» — написала на бумажном самолетике Ника, а Тишка написала: «Хочу быть свободной». И самолетики улетели в ночную мглу. Вскоре Ника встретила загадочного мальчика с серебряными глазами, Тишка получила способ избавиться от проблем... И только чудо может теперь спасти подруг от внимания страшного существа, готового выполнить их желания.
Е. Неволина «Лорд Черного замка»
Все! Больше Саша не станет с ними общаться! Ей не нужна ни двоюродная сестра, вечно изображающая из себя королеву, ни красавчик Влад, который не в состоянии понять, за какой девушкой стоит ухаживать. Лучше она спокойно почитает Эдгара По. Или. сама напишет страшную историю в старой тетрадке. Это будет рассказ о Черном замке и охоте Повелителя кошмаров. А когда на следующий день начнут пропадать люди, Александра решит — это совпадение, и продолжит придумывать ужастик.
Е. Усачева «Бесов камень»
Странное, странное место этот Бесов Нос! Необычное. Нигде в мире больше такого нет. Северные леса, огромное холодное озеро, древние камни с загадочными рисунками — петроглифами. Стоит ли удивляться, что с приехавшими туда ребятами начали происходить странные вещи? Кажется, и правда ночью бродит у лагеря кто-то невидимый — пугает чужаков, прогоняет. Почти все его слышали или даже видели — кроме Миши. И многие почему-то считают, что Бесу нужна жертва — и что выбрал он именно Мишу.
И. Щеглова «Мертвый город»
«Никогда не ходите в мертвый город. Не ищите, даже не думайте о нем! Оттуда нет возврата, там обитают все ваши самые жуткие кошмары. Вы думаете, что ищете мертвый город? На самом деле мертвый город ищет вас. Он подстерегает на безымянной остановке, в пустом автобусе, в машинах без номеров, в темных провалах подъездов пустых домов. Он всегда рядом, за вашей спиной, стоит чуть быстрее оглянуться, и вы заметите его тень, бегущую за вашей.»
Отрывок из книги:
Анна Воронова. Дом тысячи кошек
Ника поежилась, отбросила со лба неугомонную рыжую прядь. Подвинулась к окну вплотную, сунула нос за привиденче-скую синюю занавеску.
Ночь, улица, фонарь... И бесконечный дождь.
Капли змеились по черному стеклу, завораживали.
Из форточки тянуло свежестью. Она влезла с ногами на подоконник, высунула голову наружу. На улице внизу беспокойно шелестели тревожные тополя. Гудели на дальнем проспекте неумолчные машины. Она подышала на мокрое стекло, тронула его, запотевшее, пальцами.
Почти сразу буквы потекли вниз, расплываясь. Наверно, он там прямо сейчас тоже думал о ней. Ему было еще тяжелее. Эти буквы горели у него на коже.
Она подышала еще немножко и быстро, двумя взмахами, нарисовала на стекле остроухую кошачью морду.
Дождь, дождь, дождь, черные блескучие лужи, аптека, улица, фонарь...
— Мою новую кошку зовут Тень.
Где это было? Когда? В каком городе? В каком году? И что это была за девочка?
Я отвечу так: в вечном городе, в середине черного дождя, в потерянном времени случилось это с одной рыжей-рыжей ведьмой, а может быть, случается до сих пор.
* * *
— Смотри, вот она, дохлая.
Зеленоглазый пацан ткнул в кошку кривой тополиной веткой.
— Фу, брось! — дернул его приятель в героической майке с терминатором.
— Да ну, прикольно. Смотри, у нее зубы торчат. Острые. Оба присели на корточки.
— А глаз нету. Прикинь? Только дырки.
— А чего так? — поежился друг.
— Вороны, наверно, сожрали. Клювом — тыдыщ! — и все. У них клювы как у птеродактилей.
Друг его тревожно покосился в небо, будто ждал налета крылатых тварей:
— Она тут второй день уже. Этот, поэт который, из крайнего подъезда, жаловался. Я сам слышал, короче, он по мобиле плакался — у меня, типа, перед окном трупак два дня валяется кошачий, дворники убрать не могут. Переживал сильно. Мол, он из окна высовывается — а она лежит, а он заснуть не может. Все смотрит и смотрит, как проклятый. И ждет дворника. А того нету и нету.
— Взял бы да сам убрал, — зеленоглазый бесстрашно пошевелил кошачий впалый бок. — Надо же, не гнется вообще. Как бетон. Вот бы ее Аньке в рюкзак!
— Аньке! Ну ты смертник. Анька тебе ее обратно за шиворот запихнет. Она без башни вообще. А вот Ольга визжала бы как бешеный хрюн. Она от шмеля тогда по классу круги нарезала, помнишь?
— Угу... А может, возьмем все-таки? Будем как Том Сойер и Гекельберри Финн. Они там с помощью дохлой кошки клад отрыли.
— Ага, полный сундук бородавок. Ну ее, брось падаль. Вон, кто-то нас засек уже. Вон там... Видишь?
Друг терминатора кивнул в сторону дома. У окна с завернутой занавеской действительно кто-то маячил. Уставился из-за занавески прямо на них.
— Ладно, валим.
Друзья независимо пересекли темный питерский двор, заставленный машинами, ввинтились в арку и выскочили на набережную Фонтанки. Остановились у гранитного парапета, за которым качалась и шлепала речная вода. Зеленоглазый швырнул камешек.
— А ты видел, у нее лапы передние вытянуты как? Я слыхал, перед смертью кошка думает, что летит. И вытягивает лапы. Как крылья.
— Ага, и ушами машет и хвостом вертит как пропеллером. Меня тот чел в окошке напряг. Чего он на нас смотрел?
— Тоже поэт, может, а? Думает — добрые ребятки, заберите от меня эту адскую дохлятину.
— А теперь опять страдает.
— Ага, и дворника зовет. О, где ты, добрый дворник? Когда же ты придешь?
— А я слышал, короче, что мертвых кошаков находит такой. ну, типа, тоже дворник, только с черепом вместо башни. В капюшоне ходит все время. А как откинет — глазом красным сверкнет и — клац! клац! Челюсть у него железная. Бомжам всяким горло грызет.
— Да ладно гнать-то.
— Реал, я отвечаю. Я книжку читал. Там еще извозчик по городу ездил, у него и лошадь скелетина, и сам он скелет. Название только забыл. Но она у меня дома, в шкафу, покажу.
— Дашь почитать сразу?
— Не вопрос, бери. Хочешь, ко мне прям сейчас махнем? Заодно поедим. Я лепешки с сыром подогрею в микроволновке.
— Суперски, айда.
Мальчишки перешли горбатый мостик через Фонтанку со сфинксами в золотых ошейниках и растворились в хаосе старых питерских дворов.
* * *
А человек у окна продолжал сидеть.
Никого он не ждал. Бормотание телевизора за спиной, скрипы и гудение старого лифта в подъезде — ничто не отвлекало его. Глаза у него были необычные, будто покрытые тонкой хрустальной корочкой. Рот полуоткрыт. Голову он устало привалил к стене. Скрюченные пальцы вцепились друг в друга, пытаясь вырвать себя самих из ладоней.
Он сидел так второй день, ровно столько, сколько лежала во дворе мертвая кошка. Он-то знал, что эта кошка перед смертью никуда не улетела. Кошка просто вытянула лапы, указывая на одинокое боковое окно в простенке.
В Питере, в домах старой застройки, часто попадаются такие закутки. Какая-нибудь лестница в подорожниках, темный бутылочный угол, узкая стена, мрачная, плачущая дождевыми потеками, с одним-единственным окном на пятом этаже. А внизу — лестница, обрывающаяся в никуда, и дверь, ведущая в глухую кирпичную кладку. Питер — странный город. Тут все странное.
Сумерки растекались по старому двору-колодцу, толкали перед собой шум вечернего города, запахи машин и недавнего дождя. Кошка все так же скалила зубы и тянула лапы к дальнему окну.
В этом окне, между прочим, никогда не горел свет. Оно торчало квадратом вечной тьмы, рассеченное серым крестом высохшей облупившейся рамы.
Сумерки между тем втянули в себя двор, припаркованные машины, буйные кусты, скамейку у подъезда...
В окне вспыхнул свет.
Нервный, мигающий, но все-таки — свет!
Хрустальная корочка мертвого глаза наблюдателя налилась серебром — и вдруг тоже вспыхнула молочно-белым. Первая трещинка пробежала от уголка до верхнего века. Глаз растрескался и осыпался на подоконник звенящей колючей пылью. Волосы на голове у человека зашевелились. Они росли, удлинялись, вытягивались на глазах. Становились рыжими, ползли по плечам, змеились по подоконнику.
Человек все так же неподвижно сидел и смотрел в темноту, где скалилась мертвая кошка, в стену, в окно, где никогда раньше не было света. Только теперь казалось, что кошка шевелится под его взглядом. Свалявшаяся шерсть ее поднималась дыбом по хребту. Вот и голова уже выгнулась навстречу взгляду, пустые глазницы полыхнули ответной кинжальной зеленью, кошка зашипела и припала к земле...
Свет мгновенно погас. Только едва уловимо мерцали за стеклом острые красные хрустальные всполохи. Да и перед окном уже никто не сидел, не было никого, пуст был стул, пуста квартира, все так же исходящая шелестом телевизора и водопроводными слезами. Только длинный рыжий волос остался на подоконнике, извивался и плавился под фонарем золотыми искорками.
Наутро и кошка исчезла — видимо, поэт все-таки дождался своего дворника.
* * *
Ника была самой обычной питерской рыжей девчонкой-подростком, белокожей, худенькой, с узкими серыми глазами, пожалуй, в чем-то и суровой, но готовой сразу разулыбаться в ответ на шутку, широко и ясно. А ее подруга Ангелина казалась одуванчиком, выписанным кончиком ангельского крыла. Легкие золотистые волосы, гладко зачесанные на прямой пробор, огромные глаза, «безнадежные карие вишни», как сказал поэт. Верьте поэту. В глазах у Тишки-Ангелины и вправду порой мелькала тихая неземная грусть. Но вообще-то и она была самой обыкновенной девочкой, только ходила в сдержанных платьицах и юбках, а не в драных джинсах, как ее буйная подруга.
Какое счастье, когда родителей нет дома, когда вся уютная пустая квартира принадлежит только двоим! И можно лупить друг друга подушками, сидеть на полу с тарелкой винограда, корчить рожицы, отражаясь в одном зеркале на двоих!
Сейчас подруги азартно и злопыхательски склонились над монитором, толкая друг друга локтями:
— Смотри, этот фотку прислал. В кожаных штанах. В белой майке. И с косичкой. Ка-акой загадочный...
— Ага, загадочный эльфийский принц. Короче, давай ответим так: «Какой ты красивый, вокруг тебя хоровод водить можно».
— Тишка, ты адский тролль!
— Угу, моя родина — великий и могучий Мордор. Смотри, сразу отвечает: «Ну ты даешь! ;) а может быть, нам пересечься как-нибудь в реале?» Что, дернем эльфа за светлую косичку? Например, напишем вот так: «Отчего бы и не пересечься? Например, через три дня будет отличный концерт симфонического оркестра Мариинского театра. Для хоровода ведь надо еще музыку соответствующую подобрать».
— Сбежит от тебя принц эльфийский.
— Ничего, новые выйдут из леса. С золотыми глазами и рыжими волосами, прекрасные, как летящие звезды.
— Как летящие кирпичи.
— Ника, ты романтична, как топор в черепе.
— Я просто реалист. Это эльфы на меня так действуют.
— Ага, а ты их мордором об гондор. О, Элберет, Гилтониэль...
Тишка, напевая, отправила коммент, подождала пару минут. С той стороны Интернета озадаченно молчали.
— Афишу, наверно, срочно в гугле ищет.
Они развлекались «ВКонтакте». Тишка специально завела себе страничку с печальной девушкой Тишш на аватаре, у которой была фигура модели (заимствованная из Сети) и ее собственное, Тишкино, ангельское личико. Постила она туда картинки из жизни семейки Аддамс. Писала, что ищет вдумчивого друга для совместного чтения Достоевского. Вешала фотки крокодила Комы, который якобы живет у нее в личном небольшом джакузи. Сочиняла мрачные статусы, типа «труд сделал из обезьяны гранату». В общем, отжигала, как елочка после взрыва, ставя в тупик своих поклонников.
Парни, привлеченные этим огнеупорным коктейлем, писали ей в личку или вешали свои послания на стенку, а она хладнокровно троллила их, подобно пирату Черная Борода, на флаге которого был изображен скелет, пронзающий копьем человеческое сердце.
У Тишки в таких вопросах сердце было нечеловеческое.
Давно перевалило за полночь. Они сидели дома у Ники, вдвоем за одним компом, хихикая и передавая друг другу мышку.
— Все, устала я, цирк закрывается. Пока, пацаны. Пока, эльф, ты и правда клевый. Может, потанцуем еще твоего Моцарта. Споки-ноки!
— Давай чаю, а потом фильм посмотрим? У меня новый сезон «Шерлока».
— Ага, давай.
Девчонки в пижамах босиком пошлепали на кухню.
Была ночь пятницы.
Вероникина мама дежурила на работе, вся квартира принадлежала им.
Здорово, что можно было беситься и не спать, сколько душе угодно. Здорово, что на столе — пачка соленых крекеров, огромные красные яблоки, апельсиновые мармеладки и чай с настоящей мятой.
— Давай свечки зажжем?
— Ага, давай.
Лампа погасла. В пламени свечей знакомая кухня превратилась в волшебный лес. Подруги притихли, глядя, как под ветром трепещут огоньки в рогатом подсвечнике. Ветер шваркнул в открытую форточку горсть капель. Дождь затанцевал по карнизу.
— Ух ты, ливень какой... Но и это не станет помехой прогулке романтика, да? Особенно с топором в черепе, — Ника с хрустом разгрызла яблоко.
— Романтично, аж жуть.
— Может, стихи тогда почитаешь? И Мордор пришлет тебе Черный Смайлик. Я люблю, когда ты читаешь.
— И ночью при луне нет мне покоя. О боги, боги мои, яду мне, яду! — процитировала Тишка своего любимого «Мастера», — Ладно, уговорила.
Ника подобрала ноги под себя, устроилась поудобней. Подруга, глядя в темное окно, вкрадчиво начала:
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей...
Свечи затрепетали, одна вытянулась и погасла, сизый дымок потянулся от черного фитиля.
Тишка, поблескивая глазами, понизила голос:
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча...
За окном загудели, зашелестели мокрые тополя.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ...
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
Ветер ударил в форточку, лязгнули стекла, подруги вздрогнули. Погасла и задымилась последняя свечка.
— Слушай... а давай желания загадаем? — предложила Ника, кутаясь в плед, который притащила с собой вместе с подушкой.
— Как?
— Напишем на самолетиках. Ну, бумажных. И — в окно. Сегодня полнолуние как раз. И пятница, кстати. Все сбудется, вот увидишь. Колдовской час — между собакой и волком. Я сейчас!
Ника притащила из комнаты тетрадку в клеточку и фломастеры. При реанимированных свечах быстро свернула самолетик и, помедлив секунду, размашисто вывела красным на крыле: «Хочу влюбиться!»
Тишка тоже быстро чиркнула что-то на своем.
Они вдвоем влезли на широкий старинный подоконник, распахнули форточку пошире. Дождь сразу намочил лица, тополя внизу заметались и застонали. Одинокая машина, разбрызгивая лужи, промчалась по улице, подобно черному призраку с огненными глазами.
— Я первая! — крикнула Ника, с размаху пуская в темноту свой самолетик. Следом мелькнул Тишкин. Крутанувшись белыми обреченными птичками, оба пропали в шорканье дождя, в неверных блескучих тенях.
— Ты чего загадала? — спросила Ника, когда они уже удобно устроились на диване перед компом, собираясь посмотреть-таки «Шерлока».
— Я... да ерунду... выиграть конкурс в музыкалке. У меня родители спят и видят. Особенно мама, ну ты в курсе. Сама знаешь, она думает, что я — юный Шопен. А я — так, жертва великой музыки, младший деревянный брат рояля.
 | Большая книга ужасов 2015 |