Ноябрь 1930 года. Англичанка Урсула Тодд заходит в мюнхенское кафе и убивает Адольфа Гитлера; естественно, её тут же пристреливают. 11 февраля 1910 года. Урсула Тодд умирает при рождении. 11 февраля 1910 года. Урсула Тодд выживает, но в возрасте десяти лет тонет в море. 11 февраля 1910 года. Урсула Тодд выживает снова, но в детстве гибнет от инфлюэнцы. 11 февраля 1910 года. Урсула Тодд рождается снова. Снова. И снова...
Один из самых нашумевших английских романов прошлого года, превознесённый критикой, ставший победителем премии «Коста», но весьма неоднозначно принятый читателями, довольно быстро добрался до России.
Это история Урсулы Тодд, женщины, которой суждено прожить десятки жизней, умереть множеством смертей, несколько раз пережить Вторую Мировую войну и несколько раз на ней погибнуть, стать подругой Евы Браун и убить Гитлера, пережить почти всю свою семью и возродиться снова. А заодно это семейная сага, мелодрама, военный и исторический роман, комедия и трагедия, местами детектив и даже альтернативная история — такое количество жанров в одном тексте, увязанных в цепкое, полное деталей повествование, встречается редко. Здесь в одной книге словно уместилась целая библиотека, и связывающая все эти разрозненные детали в единый узел концепция о множественности жизней позволяет не только смешивать жанры, но и своеобразным образом смещать их, доказывая, что драма от мелодрамы, а комедия от трагедии отличается зачастую лишь углом зрения да настроением рассказчика.
Прочитав роман до конца, понимаешь, откуда растёт разочарование некоторых читателей, так как последнее, чего стоит здесь ожидать, — вариации «Дня сурка». В каждой новой жизни Урсула практически полностью забывает то, что было в предыдущей, вся информация сохраняется на уровне предчувствий, страхов, ощущения дежавю. Здесь нет правил, нет цели, итог каждого перерождения усиливает лишь подсознание и интуицию (не дать служанке отправиться в Лондон, не лезть на крышу за куклой, не связываться с определёнными людьми), но стопроцентного результата для счастливой и единственно правильной жизни он не даёт. Да и какая она, счастливая и единственно правильная жизнь? И если поначалу кажется, что время — это круг, змея, кусающая себя за хвост, колесо перерождения, а значит, есть надежда, что круг когда-то разомкнётся, стоит только найти правильный рецепт пребывания на Земле, то впоследствии оказывается, что история и жизнь - это то ли палимпсест, то ли некий холст, на котором раз за разом пишут одну и ту же картину, только детали из предыдущего слоя накладываются на текущий, и выхода в нирвану с этого холста нет, катарсиса не будет, цель каждый раз определяется заново.
Рациональный разум пытается в этом смешении найти смысл, вычленить систему, начинает цепляться к деталям, уподобляться жертве теории заговора. Аткинсон снова и снова подкидывает ему незначительные, а иногда и прямые намёки на судьбоносность того или иного события в жизни Урсулы, и, казалось бы, вот он, ответ... Но нет, следующее 11 февраля 1910 года развеивает все построения, и бесконечная череда жизней оказывается сложнее, нежели жёсткость любой логической схемы. А бесконечный бег Урсулы Тодд, каждый раз - с разной траекторией, вполне может быть метафорой нашей собственной реальности, в которой мы ищем некий единственно правильный вектор, ведущий к единственно верной цели... Хотя их нет и всё зависит от угла зрения. Впрочем, после финала романа не покидает мысль, что если его прочитать раз десять, то можно вычислить высший замысел писательницы, универсальный код судьбы Урсулы Тодд, уделяя самое пристальное внимание мелким деталям и разночтениям одного и того же события. Какой простор для фанбазы!
Но роман привлекает другим - простором, открытостью, необычным эффектом вовлечения и сопереживания. Выписывая множество блестяще сделанных микросцен, нанизывая ожерелья минисюжетов, Аткинсон умудряется снова и снова заставлять читателя проникнуться судьбой протагонистки. Хватка автора не оставляет ни на секунду, ритм выверен, героиня одновременно неминуемо умрёт и не может умереть, но читатель не может остаться безучастным ни к одной из версий её жизни.
Более того, несмотря на вынужденное множество смертей, это очень светлый роман, где жизнь, несмотря на общую канву, изменчивую лишь в деталях, остаётся садом расходящихся тропок и ничего не задано изначально. Если Урсула что и приобретает от череды бесконечных перерождений, так это некий интуитивный опыт, который позволяет ей избежать ошибок и свернуть на другой путь — не лучший, не правильный, просто другой. И чем дальше, тем больше по тексту раскидано намёков, что не только Урсула крутится в колесе уже которую жизнь.
Нельзя не отмстить и постмодерничную начинку романа, удачно и тонко встроенную в общую канву. Помимо чисто литературных игр из цитат Донна и Китса, отсылок к книгам Джордж Эллиот. Сары Уотерс и самой Аткинсон, «Жизнь после жизни» на определённом уровне может прозвучать как нарратив о всевластии писателя и о жизни как романе, где потенциальные сюжеты проходят мимо, задевают героиню вскользь. Аткинсон показывает, что правила игры можно поменять в любую сторону, демонстрирует в одной книге материала на дюжину повествований и сама выступает в роли любопытного читателя, который задаётся вопросом «а что, если героиня поступила бы иначе?». А ещё, несмотря на эпизодичность, диктуемую сюжетом, здесь великолепно воссоздана эпоха.
Соединяющая в себе хрупкость и постоянность, комедию и трагедию, «эффект бабочки» Брэдбери и сопротивляющегося времени из «11/22/63» Стивена Кинга, «Жизнь после жизни» - странный и незабываемый роман, где надежда и теплота не меркнут даже перед лицом вечности.
(с) Николай Кудрявцев
 | Кейт Аткинсон. Жизнь после жизни |