«Винляндия» вышла в 1990 г. после огромного перерыва, а потому многочисленные поклонники Пинчона ждали эту книгу с нетерпением и любопытством — оправдает ли «великий затворник» их ожидания. И конечно, мнения разделились.
Интересно, что скажет российский читатель, с неменьшим нетерпением ожидающий перевода этого романа? Время покажет.
Итак — «Винляндия», роман, охватывающий временное пространство от свободных 60-х, эпохи «детей цветов», до мрачных 80-х. Роман, в котором сюра не меньше, чем в «Радуге тяготения», и в котором Пинчон продемонстрировал богатейшую палитру — от сатиры до, как ни странно, лирики.
Традиционно предупреждаем — чтение не из лёгких, но и удовольствие ни с чем не сравнимое.
Отрывок из книги:
— Как мы познакомились, — голос ДЛ обрёл некий уровень взбудораженного сопрано. — Так-с! Вообще-то через Ралфа Уэйвони. Я столько лет жизни провела с этими фантазиями отомстить Бирку Вонду. Хотела убить его — так или иначе он отнял жизнь у людей, которых я любила, и я не видела ничего плохого в том, чтоб его убить. Вот до чего у меня сместилась ось, вот как меня оно донимало, весь здравый смысл насмарку. — Поначалу она считала Ралфа каким-то преданным поклонником. Замечала его среди зрителей, всегда в костюме. Наконец он подошёл к ней, в кофейне Юджина, где она уныло пялилась, очевидно, уже некоторое время, в тарелку с четырьмя резиновыми скампи, опрометью доставленными свеженькими из магазина розыгрышей чуть дальше по улице, и как можно совершеннее залитых томатным соусом. Ралфа она осознала, когда он навис над её едой и возмущённо на неё воззрился.
— Как вы можете это есть?
— Вот и я себя спрашиваю. Что-нибудь ещё?
Посетитель сел напротив за её столик, щёлкнул бронированным атташе и вынул из него папку с лицом, которое она знала, 8х10, студийный снимок, обработанный по методу Фрессона, Бирка Вонда, словно по нему только что прошёлся полировщик, высокий гладкий лоб, щёки, ещё не растерявшие весь свой детский жирок, гладкие острые уши, маленький подбородок и тонкий непереломанный носик. Фотографию пристегнули к каким-то скреплённым страницам, на которых она заметила федеральные печати и штампы.
— Это всё из ФБР. Совершенно законно. — Он глянул на некие ультратонкие и дорогие наручные часы. — Послушайте — вы его хотите… мы его хотим… скажите да, оба наши желания сбудутся.
Она уже проверила покрой и поверхностную текстуру Ралфова костюма.
— Так и, — поинтересовалась она, — чем же у нас старина Бирк нынче пробавляется?
— Тот же слуга общества, что и всегда, только побольше. Гораздо, гораздо больше. Прикидывает, что выиграл свою войну с леваками, теперь будущее своё видит в войне с наркотиками. Некоторые дорогие мне друзья, вполне естественно, расстроены.
— А для них он слишком велик? Я вас умоляю, вы, должно быть, совсем до ручки дошли, если ко мне обратились.
— Нет. У вас есть мотив. — При её взгляде: — Мы знаем вашу историю, она вся в компьютере.
Она подумала о белом бронированном лимузине возле дома Иносиро-сэнсэя, тогда ещё.
— Тогда вам известно, до чего это лично. Если вам нужен подлинный продукт ниндзя, это может помешать… Полагаю, вы тут навыки покупаете, не только чувства?
— Покупаем, ещё б, но как насчёт отдать? Вы ж только этого по-настоящему и хотите, а? Хорошенько двинуть злому гаду? Я знаю, потому что по глазам вижу.
Она не вполне забегала глазами, да и не особо отреагировала на этот игривый флирт подонка, но что уж тут — у него был её номер, и он, похоже, его получил от ФБР. Что ж тут такое? У Ралфа прямая линия в их компьютер НЦКИ? Если они знают, что Бирк стал мишенью друзей Ралфа, чего ж они своего-то не защитят? Если, разумеется, этот бессчастный подставленный тут — скорее не сама ДЛ, попытка покушения на федерального служащего, срочок в мозгоёбской системе Управления тюрем, быть может…
Ралф Уэйвони, мастер телепатических беспокойств, постарался прийти на выручку.
— Им не требуется никакой вычурный повод, мисс Честигм, они просто вламываются, берут, кого хотят, а бумажки оформляют потом — что, вы этого пока не поняли? Знал бы, что вы такая детка, — куклу Барби б вам притащил.
— Ага а пчу я-то? Считала, что у вашей публики больше пистолеты в ходу, дёрки, бомбы в машины, такое ‘от.
— Я слыхал, — глаза у Ралфа чуть не затуманились, — есть такое касание, им кого потрогаешь, так легко, что даже не почуют сразу, а вот через год падают замертво, как раз когда ты за много миль оттуда кушаешь рёбрышки с Шефом Полиции.
— Это будет Вибрирующая Ладонь, она же Ниндзевое Касание Смерти. — Далее она объяснила, в тонах тщательно лишённых раздражения, всю процедуру, и до чего серьёзно это дело. Не ходишь, к примеру, и не тычешь им тех, кто тебе не нравится. Оно бесполезно без долгой истории тренировок в боевых дисциплинах, овладеваешь им годами, а в применении это акт глубоко нравственный. Но в какой-то миг она осознала, что, кроме того, ещё и впаривает ему себя. Он тоже. Похлопав её про руке:
— Вы мне рассказываете, что не стоит беспокоиться.
— В своё время, мистер Уэйвони, я была лучшей.
— Я помню, — сказал он вместо «Мне рассказывали», но этого она не поймала. На самом деле он услышал о ней давным-давно по испорченному телефону «ЯкМаф», первые слухи из додзё, говорили, на неких региональных отборочных соревнованиях происходит нечто экстраординарное. И он как-то ночью всю ночь ехал через Мохави, посмотреть её в деле. С промозглой цементной арены её волосы вспыхнули ему нимбом ангела озорства. В «Ролодексе» Ралфовой памяти молодая ДЛ будет отмечена вот таким ярким флажком. Он вообще-то поездил тогда за ней следом какое-то время, с одних соревнований на другие по всему Югу и Западу, по маршрутам мрачных ещё первых экс-‘Намовских роле, от мотелей до зала всегда по многу миль и они вообще не на том шоссе, проф-тёрки, пьянство, владение огнестрелом, футболки с черепами, змеями, и опасные виды транспорта. Ралф никогда не воспринимал взгляд с собственного лица как бессильное взирание какого-нибудь старпёра сквозь сетку школьного двора — скорее как сияние дотошного управляющего, что всегда на стрёме. И он иногда бывал прав. В случае с ДЛ, то время, которым он в неё вложился, принесло ему досье — им, он был уверен, однажды придётся воспользоваться, и так оно в конечном итоге и вышло.
Вместе с тем, он поставил ДЛ перед кризисом. Она знала, что медленно травит свой дух, её всё больше сносило в одержимость Бирком Вондом. А Ралф — вот, обещает разрешение этого кризиса и освобождение. На что ей жаловаться? Лишь на то, что у деяний, и глубоко нравственных, и прочих, бывают последствия — это лишь карма в действии. Одно неощутимое касание нужного участка анатомии Вонда может обречь её на крупное перенаправление всей её жизни. Вопрос о том, освободится ли она вообще когда-нибудь от Ралфа, не возникает. Девушка всего раз выполнила Касание Смерти, и люди тотчас же начали думать невесть что. Что бы она ни предпочла делать, у неё будут неприятности. Она пообещала дать ему ответ за ужином назавтра вечером, после чего убралась к чёртовой матери из города, сбросив последний хвост Ралфа у Дрейна, Орегон, у «олдзмобила» последней модели с паром, валившим из-под капота.
До Л.А. машины поменять пришлось ещё разок, а там она села в автобус до отделения банка на Уилшире, где некогда предусмотрительно заначила пакет документов, которые теперь предоставят ей ассортимент личностей на выбор, на Западной авеню заплатила наличкой за «плимут-фурия» 66-го года, через дорогу купила парик, зашла в некий дамский туалет заправки на Олимпийском, знаменитый в сообществе торчков, и вынырнула из него другой, менее заметной личностью. Радио в машине, настроенное на «Кей-эф-дабью-би», играло «Люди странны (когда сам странник)» «Дверей», когда она впрыснула себя в медленную полосу автотрассы на восток и встроилась в движение, очень не хотелось всё это от себя отпускать, Бэннинг, динозавры, съезд на Палм-Спрингз, Индио, через Мохави, что будут заново сниться в красках бледных, однакож насыщенных, с неестественно мелким песком, султаны его несёт поперёк светила, младенчески-голубыми тенями в складках дюн, розоватым небом — держась, отпуская, заново грезя о каждой ночной остановке в менее восточных местах, где она весь день бывала, медленно отлипая, отъезжая в Соединённые Штаты, стараясь не поддаваться чувствам, но всё равно цепляясь за каждую до единой историю ретирад и точек схода в зеркале заднего вида, как мы цепляемся за взгляды наших возлюбленных.
По инерциальной навигации, зная, что узнает, чего ищет, когда найдёт, ДЛ не останавливалась до самых окраин Коламбуса, Огайо, который впервые узрела около полудня в ошеломительном натиске смога и потока транспорта. К тому времени она уже привыкла к машине и её необщепринято кнопочному переключению передач, проведя анализ «рычаг = пенис» и прикинув, что кнопочная коробка-автомат по крайней мере выглядит более клиторально дамоподобающей, либо, как могла бы выразиться ДЛ, регрессивной, если б ей до сих пор было с кем поговорить, кого, разумеется, не было. Она сняла квартирку и нашла работу у оптового торговца запчастями к пылесосам — печатать и подшивать документы.
Коламбус, должно быть, сулил такую жизнь, которой некое остаточное я, где-то в душной темноте, всегда хотело.
— Супермен мог снова превратиться в Кларка Кента, — доверилась она как-то Френези, — не стоит этого недооценивать. Работа в «Ежедневной планете» — отпуск на Гавайях у Стального Человека, его субботний вечер в городе, его дым марихуаны и опия, и ох чего б я только не отдала… — Вечерняя газета… где угодно на Среднем Западе… с работы она б уходила к моменту сдачи в печать, сразу рулила бы в какой-нибудь полуподвальный салон, достаточно недалеко от газеты, чтобы через дерево барной стойки ловить вибрацию печатных станков. Пить ржаной, протирать очки галстуком, не снимать в помещении шляпу, в сумраке сплетничать с другими завсегдатаями. Зимой за окнами уже будет темно. Начищенные ботинки будут ловить блики, когда уличные фонари прибавят в яркости… она не станет ждать никого и ничего происходящего, потому что она всего лишь Кларк Кент. Лоис Лейн, может, и будет с ней уже ноль внимания фунт презрения, но это ничего, она уже назначает свиданки кому-нибудь из секретариата. Иногда ходят ужинать в эту уютную неаполитанскую забегаловку у какой-нибудь озёрной набережной, где Позиллипские Мидии не сравнятся ни с чем.
— Значит, ты не сможешь везде летать, — ответила тогда подруга, — а придётся влезать в какую-нибудь машину, за которую ещё рассрочка не выплачена, ехать, тебе, Кларку Кенту, на место какого-то бедствия, кровь, трупы, мухи, вокруг шляются обдолбанные техники-подростки, свидетели в шоке… Супермену никогда во всё это вникать не нужно. Кому охота быть всего лишь смертным? Лучше оставаться ангелом, ангел. — ДЛ, в те дни гораздо щедрее, подумала только, что подруга не уловила сути.
В Коламбусе она целые дни проводила в торговых центрах, Ниндзя-Стенографистка, собирала себе гардероб невидимки — смурые шерсти, тусклые пастели, плоскую обувь с сумочками в тон, бежевые чулки, белое нательное, удивительно, до чего это оказалось нетрудно — самые вялые на вид аксессуары взывали к ней с магазинных витрин, секции для девушек в уценёнках были прямо-таки акрами изобилия, так и ждали, когда в них наконец пороются. Отношения с «плимутом» у неё теперь укрепились, назвала машину Фелисией, купила ей новую магнитолу, мыла минимум дважды на неделе плюс ещё разок на выходных, когда ещё и полировала. Плавала, занималась тай-цзи и продолжала отрабатывать те упражнения, которые выучила в Японии. Она постепенно привыкла к собственному замаскированному облику в зеркале, короткая причёска, временно тонированная в грызунье-бурый, веснушки, подавленные кремом-пудрой, косметика на глазах, которой прежде никогда не носила, медленно превратились в её псевдоним, старая дева из захолустья ведёт совершенно урезанную жизнь, малозаметная красотка прежде времени заросла бурьяном и отдана сусликам.
Поэтому когда они приехали и выкрали её с парковки «Пицца-Хижины», и отвезли обратно в Японию, она поначалу была не вполне уверена, что продажа в белое рабство окажется такой уж благотворной в смысле карьерного шага. Взяли её с такой обыденностью, что она почувствовала себя любительницей. Машинка её осталась на месте, чтоб иногда, через мили и годы, звать её озадаченно, спрашивать, почему не вернулась. Она отбивалась, но — кто бы то ни были — прислали они знатоков, те специализировались на ненанесении урона молодым женщинам. Со временем она услышала вот какую историю: некий клиент готов был уплатить за американскую блондинку с развитыми навыками жоподрючества гонорар в диапазоне от солидного до колоссального.
— Нипочём не угадаешь, что мужчин заведёт, — прошептала её соседка по нарам Лобелия, пока в гостинице Уэно они дожидались, когда их введут в действие, — особ’но тех, с кем познакомимся.
Плотный транспорт и движение грохотали весь день, всю ночь. Шаткая гостиница, здание чуть ли не одноразовое, содрогаясь, втиснулась между линией Яманотэ и Скоростной Трассой 1. Девушки питались якитори с тележек на Сёве, им разрешали выходить, группами под надзором, лишь за покупками и лишь к лоткам под путями. Некоторые эти девушки, раз уж такой рынок, были мальчиками, и подруга ДЛ Лобелия средь них была самой эффектной.
— Ничего себе, — представилась она, — ну ты и в кашу, — после чего пустившись без приглашения в вербальный косметический ремонт ДЛ от волос до ногтей на ногах, а та в какой-то момент лишь пригнулась, пробормотав:
— Наверно, мне записывать что-то надо.
Лобелия примолкла и моргнула.
— Сладенькая моя, я же просто хочу помочь. Подумай только — выставят на торги, что ты там будешь, если всего за доллар девяносто восемь уйдёшь?
— Хорошенькая дешёвка.
— Вот именно, потому я и говорю, что тебе нужна пурпурная подводка и по меньшей мере три разных тени для глаз, поверь мне, я знаю, что этим клиентам нравится, а сейчас, милочка, я б не хотела казаться жестокой, но…
Поэтому когда настал главный вечер, ДЛ вышла к своим покупателям, надев картину ещё одного лица, которое едва могла бы признать своим. Весь зал бурлил ароматами пития, дыма, одеколона. Из скрытых динамиков играли кото и сямисэн. Прислужницы ходили на цыпочках, становились на колени, подносили и наливали. Снаружи в листовой металл бил ветер, сырыми фрикативами кружило городское движение, неоновые краски, некоторые за пределами Токио не известные, превращали улицы в крайне глянцевые витрины трансгрессии и желанья. Но тут, светонепроницаемый за прорезиненными драпировками, аукционный зал краски свои держал при себе, с командой левачащих студийных осветителей, что облучали милосердными сомонами и розовыми девушек в их броских нарядах, каждый предварительно выбран в гигантском гардеробном чулане, вообще-то даже гараже, заполненном всевозможными прикидами, что любой клиент, прошедший через это место, неизменно счёл бы эротичными, сегодня вечером общий фаворит — школьные формы, некоторые усиливают и без того юную внешность, иные надеваются ради менее прямолинейных нюансов, что делают взрослых женщин в детском обмундировании столь повсеместно неотразимыми, и, конечно, много внимания уделяется деталям вроде школьных гербов, фасона ремней, нижнего белья и плиссировки, ибо любая считай-даже-невидимая несообразность тут легко могла бы испортить продажу.
— Девушка, ты не видела придирчивых, — как это выразила Лобелия, — пока не побывала на таком вот японском мясном дефиле.
Хотя ставки делать пришло и несколько женщин, почти вся публика была мужской. Аукционистом выступал популярный телевизионный комик. Отмечались господа постарше, с нехваткой кончиков пальцев, — они циркулировали в толпе, как гейши, внимательные, хоть и к иным сигналам. Потенциальные покупатели тихонько болтали, листали каталоги, карябали в блокнотах. Снаружи в баре транслировали бейсбол, финал Центральной лиги, и несколько гостей задержались до традиционных 8.56, когда передачу со стадиона вдруг прервали, вообще-то прямо посреди двойного аута. В суматохе, выражая своё неудовольствие, последние отставшие вошли в зал в туче двусмысленного дыма, инкрустированные нефритом тяжёлые двери захлопнулись и заперлись, верхний свет пригасили, музыкальная дорожка плавно перетекла к романтическому диско, комик взялся за микрофон, и аукцион начался.
К наряду каждой девушки крепился номер. Когда его выкликали, ей следовало шагнуть в луч прожектора и произвести традиционный поворот сиськи-жопка, сиречь конкурс-красоты. Девушка перед самой ДЛ родом была из высокогорной долины северного Таиланда, её сменяли по бартеру в героиновой сделке, сегодня вечером вся разряженная в чёрный шифон и норковые ресницы, вот-вот вступит в мир, где больше никогда не встретит тех, кто слыхал о том месте, где она родилась и откуда её забрали. Продали её за миллион иен, и она скользнула из театрального освещения подобрее вниз, во тьму, к своему новому владельцу, чувствуя, как шею и одно запястье ей охватывает что-то тёплое, но неподатливое, вроде стали с подкладкой… никто с нею не заговорил. И не заговорит, много дней.
Вспомнив интервью конкурсов красоты по Ящику в детстве, ДЛ подумала: Просто расслабься и развлекайся, — поймала ритм, и шагнула в тёплое падение света, чтобы все на неё глянули. Едва появилась, в ту же минуту услышала изменившееся дыхание и восклицания на ряде языков, однако сама странно сознавала единственного электрика, безмолвно застывшего у небольшого узконаправленного софита… чуть за краем её поля зрения, его дымное и смазанное присутствие ей реальней, нежели какого ни взять покупателя на торгах, любого будущего хозяина… Как такое возможно? Расслабься, развлекайся. Она даже улыбнулась глазами, не очень своими, скорее глазами Лобелии, остро сознавая клитор и соски, цена меж тем лихорадочно рвалась вверх каждой новой ставкой. Внезапно она услышала новый голос. Другие, возможно, тоже его узнали. Ставок больше не делали. Молоток упал, она покинула свет, на миг ослепнув, брошенная плыть по предательскому подиуму на высоких каблуках, но затем почувствовала, как за плечо её взяла рука, твёрдо, кандально, и направила вместо этого вбок, за кулисы…
Когда снова смогла видеть, быстро перемещаясь в уличный озноб, в переулок, где ждал длинный американский автомобиль, она повернула голову глянуть на своего покупателя. Тёмные очки, чёрно-белый наряд, на дюймы короче, но — она уже чувствовала по касанию, — быстрее и лучше.
— Расслабьтесь, дамочка, — издал он приятную трель. — Я тут лишь агент. — Он открыл заднюю дверцу. В скользе тюля, ДЛ пригнулась и свернулась, одна, на заднем сиденье. Мужчина исчез впереди, дверцы накрепко защёлкнулись, и повезли её в неоновую сумятицу. На сиденье её поджидали свежие цветы — орхидеи. Она вздёрнула подбородок. Девочкой она пропустила все танцы до единого, включая школьные выпускные, и это по случаю фактически стало для неё первыми в жизни орхидеями на лифе.
Сегодня вечером свидание вслепую оказалось не с кем иным, как с Ралфом Уэйвони, который снимал апартаменты в «Империале». Они разглядывали друг друга через просторную гостиную. Она первым делом скинула туфли и теперь шевелила пальцами в толще ковра.
Злитесь, а, — заикнулась она.
Ралф разливал шампанское. Повернулся, держа два фужера, и ДЛ заметила перемены в упаковке. Костюм сидел на нём, как на Кэри Гранте, побрился явно где-то за последний час, а в петлице торчал розовый тропический цветок. Пахло от него, однако, по-прежнему как от дальнего угла отдела мужских туалетных принадлежностей аптекарского магазина, а причёску ему сооружал некто, наверняка пытавшийся бросить курить.
Вдалеке над морем возникла гроза с молниями и теперь, у них за спинами в окне, надвигалась на город, щёлкая ярко-безумные снимки по всему горизонту. Где-то внутри проигрыватель заиграл стопку альбомов из пятидесятых, все в той милой насыщенной традиции, где тенор тонет от любви, сиречь, как она известна в иных местах, мужского пубертата.
— Аббалдеть, что это вы, — протягивая ей офужеренную шампань, всю в бисере душной ночи, голос медленный, чуть не обалделый. Она ему крутнулась, как сразу перед тем, как он её купил, и отпила шампанского.
— Многовато вы заплатили.
— Каждый год так, идёт в пенсионный фонд.
— А — вы купили меня понарошку.
— Не вполне. Скажем, вы тут, покуда не сможете сбежать снова.
— Вам по-прежнему нужен Бирк Вонд.
— Теперь больше обычного. — Нижняя губа его выпятилась, стараясь смотреться так, будто против него согрешили.
— Я вас умоляю — мне просто нужен был отпуск от жизни. Никогда про такое не слыхали?
— Мне объявить выговор своей разведке? Они снабжают меня ложными данными о вас? Слушая вас, мне вовсе не кажется, что вам так уж неймётся достать этого ебучку. Вы будто… — она ожидала «стушевались», но он предусмотрительно выбрал «сменили тактику», вместо этого.
Она встретилась с ним взглядом.
— Раз уж вы в городе, поговорили бы с местными искателями талантов, я ж не единственная этот конкретный восточный трюк знаю.
— Но вы единственная, кто может его исполнить. — Тони Беннетт пел «Бульвар разбитых грёз». Ралф чуть коснулся её обнажённой руки. — Дэррил Луиз, подумайте о том, кто вы — вас упоминали в «Чёрном поясе», когда вам и десяти лет не исполнилось, интервью в «Солдате удачи», тот центральный разворот в «Агресс-Мире», чуть не заняли второе место в конкурсе красоты «Мисс Опасный Подросток» в 63-м…
— Я могла надеяться лишь на «Мисс Враждебность», вы зачем тут аркан этот опять поминаете?
— Такой великий дар — и вы хотели просто от него сбежать? Весь остаток жизни печатать накладные и уклоняться от службы по работе с клиентами? Сейчас расплачусь.
— Неужто. И мне с этим иметься?
— Ахх, бессердешная… Я смогу взять тя, но не сломать тя. — Он поставил фужер, раскрыл объятия. — Пойдёмте, Чёрный Пояс, потанцуйте со стариком.
Ралф сместился — она почувствовала — в петлю времени пятидесятых, и ДЛ, оказавшись с ним в обнимку, поняла, с удивлением, что теперь способна обдумывать своё положение ясно — впервые с «Пицца-Хижины». Даже отставив в сторону шампанское и орхидеи, за всю жизнь в бегах у неё вот первый человек, кто вообще озаботился пуститься за нею в погоню, не говоря уже — прилюдно купить её, сколь угодно в шутку, по прейскурантной цене «ламборгини» плюс дополнительные агрегаты. Как тут не произвести на девушку впечатления? А магарыч — ей выпадет возможность ушатать противного Бирка Вонда раз и навсегда.
Они дрейфовали по нейтральному ковровому покрытию, певуны певунили, а гроза неслась себе дальше. Он осторожно, губами близко ей к уху, говорил лишь во время инструментальных проигрышей.
— Вам может и понравиться на нас работать. Наш пакет льгот — лучший в этой области. Вам даётся право вето на любое задание, мы не требуем выполнения еженедельной квоты, но зато каждый квартал по каждому из вас проводим оценку денежного потока…
— Это что, значит, ваш отпускной наряд, где ж золотые цепи, шляпа из вымирающего вида?
— Ufa, mi tratt’ a pesci in faccia — дорогая моя мисс Честигм, кто б попробовал командовать такой дамой, как вы, с вашими независимыми воззрениями плюс всеми этими смертельными талантами, я что, так похож на остолопа?
Ну, загвоздочка, само собой, была в том, что на остолопа он тянул не вполне. У него некий лучистый оттенок кожи, не уравновешенный бакенбардами не той длины, скупо отмеренная пайка улыбки, соответственно не созданная для глаз не-смотреть-в-глаза, почему она вероятней всего и пасанула б перед рискованным начинанием, и пришлось бы достигать иных, менее обнадёживающих уговоров. Но вышло всё так, что после ночи и дня отбойного секса, амфетаминов, шампанского и стейков-шаляпин, заказываемых из «Les Saisons», её промчали в лимузине «линколн», на чулках её сперма не высохла и одна серёжка навсегда потеряна, по дождесверку и мокрым улицам в пресловутый «Хару но Депаато», сиречь «Универсальный Магазин Весны», разместили в собственной комнате и вручили крупный ридикюль, до упора набитый иенами, на расходы в переходный период, пока она официально не встанет на довольствие.
— Другие ваши клиенты, — Ралф, стараясь любезно помочь, — они просто будут вам для прикрытия, хорошо?
— Ралф, ну ничего себе, да я — мне уже гораздо легче. — Вообще-то ей и стало, но не из-за клиентов, которые оказались не хуже, чем ожидалось, но потому что она смогла вернуться наконец в додзё, растягиваться, отрабатывать удары, работать с ‘чаками и «ловцами орлов», медитировать, обретать в себе дорогу назад, к убежищу, которое, как она не раз уже задумывалась, не потеряла ли насовсем. Снаружи заведения, на улице, чтоб поддерживать в себе настроение, особое внимание она обращала на столкновения машин, спешащие «скорые», даже миски с креветочьими головами в лапшевнях, пока они с Ралфом Уэйвони расписывали сценарий покушения на Бирка.
— Он прилетит на двухнедельный международный симпозиум прокуроров, остановится в «Хилтоне». У нас есть расписание его свободного времени, если только он не из тех проказников, что любят сачковать. Вы будете выжидать, жить по его расписанию — рано или поздно он появится, он тут всегда бывает, когда наезжает.
— Но он меня определит, вспомнит.
— Не в том виде, в каком будете.
У-гу, вид, в котором она будет… как ею раньше ни помыкали, это перерождение её натурально перетряхнуло. Как только за работу взялся штат косметологов «Депаато», едва они внесли парик, который ей предстояло носить, точно выкрашенный и постриженный, она поняла. А когда увидела его на себе, по всей коже её поползла дрожь — она смотрела в собственное лицо на голове Френези.
— Мистеру Бирку Вонду, — заверили её девушки, — нравится американская девочка, вот так выглядит, всегда одинаково, — маленькие прикиды шестидесятых, зловещий грим того времени… Но мне придётся тёмные очки надеть, подумала она, он увидит мои бледные глаза и ничего не выйдет, наверняка же захочет её, тех флуоресцентно синих глаз Френези… Захотеть-то верняк захочет, но и об этом позаботились — когда придёт время, у ДЛ будут тонированные контактные линзы.
— Я так и знала! — взорвалась Прерия. — Мать и этот урод, и выкладывайте-ка лучше сразу, ДЛ, насколько всерьёз…
— Всерьёз.
— Так папа и бабуля мне врали всё время? Они мне говорили, что она за народ — как она вообще могла и близко к этому типу Вонду подойти?
— И я этого никогда не могла понять, детка. Он был всем, против чего нам полагалось быть. — Но ДЛ потрясение стало иным — от открытия, что Френези он любил, но не обладал ею и вынужден был довольствоваться фетишами в далёких странах как единственной своей отдушиной, не в силах изменить — одержимый, хоть её и тошнило от эдакого признания, как и сама ДЛ. Он на это дрочит? Да и вообще что это за юмор такой? Временами, дожидаясь у себя в комнате, она задавалась вопросом, уж не епитимья ли это задумана такая, сидеть, в капкане образа той, кого она любила, обтекая от предательства, просто сидеть… Коан ли это, который ей полагается глубоко обдумать, или же она потерялась наконец в огромной делюзии от-края-до-края, лишь как-то прочтя о Френези Вратс в приёмной у какого-то стоматолога или стоя в очереди к кассе, а после в ней что-то просто надломилось, и она пошла себе всё это сочинять? И теперь отнюдь ни в каком японском борделе не сидит, дожидаясь, когда ей убить Бирка Вонда, а надёжно размещена в лечебнице для душевнобольных в Штатах, ей потакают, любезно разрешают переодеваться в фигуру из её собственных несчастных фантазий? Для компании, ожидая, она оставляла включённым Ящик, но выключенным звук. В кадр вкатывались образы и выкатывались из него, а она сидела, бездвижно, иногда поддразнивала себя этими упражнениями «что-есть-реальность», но всегда держала равновесие, ровно на этой вот черте, внимательно продышивала себя сквозь коловращенье часов, подъём и падение пяти стихий и управляемых ими телесных органов, сочетания, танец законов мужа-жены и матери-сына. Сегодня, конечно, можно просто взять специальный наладонный калькулятор Ниндзевого Касания Смерти в любой аптеке, и он будет отслеживать, вычислять и проецировать тебе всё в одно мгновение ока, но тогда ДЛ могла полагаться лишь на свою память да то, чему научилась у Иносиро-сэнсэя, пришлось рано, и ей, и мозгу её, вступить в систему вечного возмещения, что гудела себе дальше — с её существованием или без оного. Сэнсэй это называл «искусством тёмных меридианов», то и дело предупреждая её о выборе момента.
— Совершенный удар в верную точку тревоги, но не в то время — лучше уж дома посидеть — посмотреть кино Жэньлэна Шао! — Она спросила, нельзя ли его навестить. Ей ответили, что нет.
 | Томас Пинчон. Винляндия |