В повести рассказывается о деятельности советских резидентур за рубежом (в Китае, Японии и США) в самый тяжелый, начальный период Великой Отечественной войны. В связи с подготовкой контрнаступления советских войск в ходе Московской битвы перед ними была поставлена задача стратегической важности: обеспечить предотвращение угрозы нападения Японии на советский Дальний Восток.
В развернувшейся сложнейшей политико-дипломатической игре советским разведчикам удалось сделать все возможное, чтобы сорвать план нападения войск Квантунской армии на СССР и развернуть вектор вооруженной борьбы на Тихоокеанском театре военных действий в сторону Океании и Юго-Восточной Азии. Угроза ведения войны Советским Союзом на два фронта была снята фактически лишь после нападения японского флота на военно-морскую базу ВМС США Пёрл-Харбор.
В книге использован богатый фактический материал, часть которого публикуется впервые.
Глава из книги:
Облава жандармов в «Погребке Рагозинского» стала для публики полной неожиданностью. На эстраде печально всхлипнула и замолкла скрипка. Скрипач и гитарист съежились и попятились с эстрады. Вертинский скрылся за кулисой. В зале воцарилась звенящая тишина. Полицейские двинулись по рядам. Гордеев оглянулся — свободным оставался лишь выход на кухню — и вопросительно посмотрел на Дервиша. Тот покачал головой, на его лице не дрогнул ни один мускул, и только побелевшая на скулах кожа выдавала волнение.
«Случайность? Не похоже. Но откуда они узнали о встрече с Гордеевым? Откуда? Дима привел за собой хвост? А если предатель? Спокойно, не дергаться, авось пронесет. Документы в порядке. Это у тебя. А у Гордеева? Сыпанется на мелочи — и провал. Надо прорываться; если что, ребята прикроют», — вихрем пронеслось в голове Дервиша, и он шепнул:
— Дима, уходим через кухню! На двор не рвись, там засада, на чердак — и по крышам.
Гордеев кивнул головой. Дервиш дал знак двум крепким парням, занимавшим соседний столик.
Коренастый, с квадратными плечами здоровяк с трудом оторвался от стула и на нетвердых ногах двинулся к выходу, по пути сшиб стол и вместе с ним обрушил на пол дородную даму. Она погребла под собой кавалера и худосочную подругу. Обильно политые соусом, они отчаянно барахтались, пытаясь выбраться из-под живого пресса. Здоровяк поднялся и, растопырив руки, подался к полицейскому.
— Стоять, рюская свинья! — заорал тот и потянулся к кобуре с револьвером.
На блаженной физиономии здоровяка появилась идиотская улыбка. Он тянулся облобызать полицейского, тот увернулся и ткнул ему в зубы крохотным кулачком. Из рассеченной губы потекла кровь, от благодушия парня не осталось и следа, его глаза выкатились из орбит и, прорычав: «Мне, русскому офицеру, в морду?», двинул полицейскому. Удар подбросил того в воздух.
Пролетев несколько метров, полицейский шмякнулся на чьи-то колени. А в следующее мгновение зал взорвался гневными выкриками. Боевые офицеры, изрядно подогретые водкой, вскочили с мест и схватились за спинки стульев. Дамы, старики и официанты бросились под защиту стен. Назревала грандиозная потасовка. Полицейские достали из кобур револьверы, но это не остановило рассвирепевших офицеров. Они, чтившие с кадетских лет святое правило «один за всех, и все за одного», с особым сладострастием вымещали на спинах и физиономиях полицейских накопившуюся за годы скитаний и унижений ненависть и злобу. Выстрелы в потолок не остановили побоища. В ход шло все: кулаки, головы, стулья.
Воспользовавшись суматохой, второй телохранитель — Владимир, Дервиш и Гордеев ринулись на кухню. Грузчик, тащивший на спине мешок с рисом, сбросил его на пол и шарахнулся от них в сторону. Дервиш успел ухватить перетрусившего беднягу за шиворот и рявкнул:
— Полиция! Где выход на чердак?
— Там, там, — испуганно тыкал грузчик на обитую железом дверь.
Под ударом ноги Владимира она отлетела в сторону. Из темного провала пахнуло затхлым воздухом. Дервиш первым бросился по лестнице на чердак, за ним — Гордеев. Владимир прикрывал их отход. Ступеньки предательски поскрипывали под ногами, и когда над головами мутным пятном забрезжил проем люка, Дервиш выбросил руку с пистолетом вверх и, выждав секунду-другую, пружинисто оттолкнулся от лестницы и беззвучно приземлился на чердаке. Под крышей тревожно заворковали голуби, где-то пискнула мышь, и больше ничто не нарушило тишины. Не мешкая, они пробрались к чердачному окну. Дмитрий выглянул и осмотрелся.
У центрального подъезда «Погребка» полицейские, орудуя бамбуковыми палками и прикладами винтовок, распихивали арестованных по машинам. Во внутреннем дворе и в проулке, примыкавшем к ресторану, мелькали чьи-то тени.
— Заразы, все перекрыли! — выругался он.
— Саныч, может, на Китайской их меньше? — предположил Владимир.
— Давай туда, — согласился он.
Выбравшись на крышу и прячась за фронтоном, они проползли до края и прислушались. Под ними было тихо; похоже, жандармы не выставили здесь оцепления. И только глазастый Владимир заметил тлеющий светлячок сигареты на противоположной стороне улицы — в арке проходного двора. Топот ног на чердаке не оставлял им выбора. В лунном свете холодно блеснула сталь ножа. Владимир, зажав его зубами, соскользнул по водосточной трубе и, слившись со стеной, исчез в темноте. Вслед за ним последовали Дмитрий и Дервиш. Спустившись, они спрятались в нише и ждали возвращения Владимира. С той стороны, где он скрылся, послышался сдавленный вскрик, а потом раздался его тихий голос:
— Саныч, сюда!
Дервиш и Дмитрий присоединились к нему.
— Уходите проходными дворами на Купеческую. Я прикрою, — шепотом торопил их Владимир.
— Зря не рискуй, — предупредил его Дервиш и рывком пересек Китайскую. Дмитрий от него не отставал.
Не успели они скрыться под аркой проходного двора, как за спинами запоздало прозвучал один выстрел, следом — другой. Владимир открыл ответный огонь. Ему ответил залп, и перестрелка, то затихая, то возобновляясь, покатилась в сторону Диагональной. Владимир уводил погоню в сторону. Вскоре ее шум стих.
Дервиш остановился и, переведя дыхание, сказал:
— Надо что-то делать, в таком гардеробчике далеко не уйти.
— Да, до первого полицейского, — согласился Дмитрий.
— Двигаем к «Новому свету», тут рядом, а там перехватим такси! — поторопил Дервиш и быстрым шагом направился к ресторану.
На пути к ресторану им попалась пролетка. Они доехали до магазина «Каплан», а оставшиеся до дома Свидерских метры прошли пешком. Там все дышало миром и покоем. Но это кажущееся спокойствие в любую секунду могло взорваться трелью полицейских свистков и грохотом выстрелов. Дервиш предусмотрительно осмотрелся и решил зайти к дому со двора — среди хозяйских построек легче было затеряться. Дмитрий пошел за ним.
— Погоди, я тут каждый закоулок знаю, — придержал его Дервиш и, достав из кармана пистолет, короткими перебежками пробрался к черному входу.
Дмитрий страховал его и прислушивался к тому, что происходило у дома Свидерских. Его слух ничего подозрительного не уловил. Дервиш был уже у двери. В свете луны на стене появился и исчез его силуэт, потом раздался скрип дверных петель, и опять наступила тишина. Дмитрий не стал таиться и смело вошел в подъезд. В нем царила кромешная темнота. Сверху доносились неясные голоса. Он поднялся на площадку второго этажа. Там его встретил Свидерский.
— Заходи, Дима. Все нормально, — пробасил он.
Они прошли в кабинет. Там уже находился Дервиш; его сотрясал сильнейший озноб. Гордеев чувствовал себя ничуть не лучше. От холода зуб на зуб не попадал. Свидерский, озабоченно покачав головой, спустился в столовую и возвратился с бутылкой водки и ломтем копченого сала. Сноровисто орудуя скальпелем, он кромсал его на куски и приговаривал:
— Сейчас я вас подлечу. С таким компрессом все как рукой снимет.
Дервиш достал из шкафа три колбы, открыл бутылку и разлил водку. Свидерский пододвинул к ним тарелку и, хитровато прищурившись, сказал:
— Думаю, коммунисты на меня не обидятся, но сегодня с вами был сам Господь Бог.
— Не знаю, как там с божьим промыслом, но то, что мы с Димой родились в рубашках, — факт! — согласился Дервиш и одним махом выпил.
Дмитрий присоединился к ним. За первой мензуркой последовали вторая, третья. И скоро градус расслабляющей волной ударил Дмитрию в голову. Кабинет поплыл перед глазами, приятная истома разлилась по телу, и то, что произошло с ними в «Погребке», уже казалось не более чем эпизодом из рискованной жизни разведчика. Вскоре веки отяжелели, и он уснул в кабинете.
Разбудил его требовательный стук. Рука скользнула к пистолету и легла на рукоять. Тревога оказалась ложной — красногрудый снегирь, усевшись на раму, нахально долбил по стеклу. День был в разгаре. Солнце поднялось над крышей соседнего дома и, отражаясь от стекол шкафа и зеркала, веселыми зайчиками скакало по стенам. Бодрящий воздух, в котором смешались душистый запах рисовых лепешек и медовый аромат печеной тыквы, потягивал из форточки и будил аппетит.
Причесав на ходу растрепавшиеся волосы, Дмитрий спустился вниз. Жизнь в доме Свидерских шла своим заведенным чередом.
Доктор принимал больного в процедурной, а из кухни доносился звон посуды — там хлопотала Анна. Смутившись, помятый вид не располагал к разговору, Дмитрий торопливо поздоровался и проскользнул в ванную, там долго простоял под душем. Упругие струи воды хлестали по мускулистому телу, и вместе с водой к нему возвращалась свежесть.
Бодрый, гладковыбритый он возвратился в гостиную. В ней, помимо хозяев, находились Дервиш и незнакомый ему молодой человек. Дмитрий бросил быстрый взгляд на резидента. На его усталом, но не подавленном лице, прочитал ответ — вчерашний день обошелся без потерь — и перевел взгляд на незнакомца. Несмотря на сильный загар, высокий рост и черты лица выдавали в нем русского. Мужественное лицо, прямой с небольшой горбинкой нос, темные, слегка вьющиеся волосы и выразительные глаза василькового цвета говорили о том, что в его жилах смешалась кровь горца Кавказа и жителя средней полосы России.
— Павел Ольшевский, — представил спутника Дервиш и с теплотой добавил: — Моя правая рука.
— Я вроде тоже правая, — добродушно пробасил Свидерский.
— Правая, правая… Когда надо что-нибудь отрезать.
— Так сколько же их у вас, милейший?
— По правде говоря, не считал, — и Дервиш рассмеялся.
— Александр Александрович, да ты у нас настоящий Шива! — воскликнул Свидерский.
— Шива, Шива. Ты кормить нас собираешься? Подавай свои разносолы, о них пол-Харбина наслышано, — перешел в атаку Дервиш.
— Так уж и пол-Харбина?
— Не прибедняйся. Посмотри, каких я тебе орлов привел!
Дмитрий и Павел замялись под придирчивым взглядом хозяина.
— Ничего не скажешь — хороши. Как таким откажешь, — согласился Свидерский и широким жестом пригласил к столу.
Гости и хозяева, перебрасываясь шутками, заняли места. Дмитрий воспользовался моментом и спросил:
— Александр Александрович, как Володя?
— С ним все в порядке, — ответил он.
— А второй парень?
— Жив-здоров! Руки у них коротки взять Захара.
— Честно говоря, если бы не они…
— Они, Дима, профессионалы и люди долга. Ради товарища и дела, если надо, то и своих жизней не пожалеют.
— Степаныч так и поступил, — напомнил Ольшевский о трагедии радиста Федорова.
Дервиш помрачнел и глухо произнес:
— На войне, как на войне.
— На фронте, там все понятно, — кто твой друг, а кто твой враг, а здесь… — Гордеев развел руками.
— А здесь она везде. Такая наша служба, — печально произнес Дервиш и, что с ним случалось очень редко, высказал то, что было на душе: — У нас чужие имена и не только имена, мы взяли чужие жизни. Мы вступили в мир теней и призраков, где не прекращается извечная борьба добра со злом. Мы приводим в действие и останавливаем тайные пружины, которые движут судьбами сотен и тысяч. Так кто же мы? Злодеи, подобно доктору Фаусту, продавшие душу дьяволу, или праведники, ищущие путь к справедливости и добру?..
В комнате воцарилась тишина. То, что сейчас говорил Дервиш, жило в каждом из них. Свидерский прокашлялся и первым нарушил молчание:
— Для одних — мы герои и великомученики, а для других — заклятые враги. Хотелось бы верить, что нам выпадает удача остаться в тени и тихо исчезнуть в великом течении времени. Потом, спустя десятки лет, его волны вынесут на берега истории наши подлинные имена. В руках разведчика незримая власть…
— Власть, говоришь? — перебил его Дервиш. — Да, это, пожалуй, самое сильное искушение, но она иссушает душу и тело. Разве ради нее мы служим?
— Конечно, нет! — воскликнул Дмитрий. — Почему наши отцы подняли революцию? Ради чего они воевали в Гражданскую войну, а сейчас мы — с фашистами? Для того чтобы везде победил коммунизм. Чтобы на земле не было нечисти. Справедливость, свобода и равенство — вот ради чего стоит жить и бороться.
— Коммунизм — это, конечно, здорово. Но он — это мечта, — возразил Павел. — А люди живут простыми земными заботами и радостями.
— Мелкобуржуазные заблуждения. Партия этих давно осудила, — категорично отмел Дмитрий.
— А партия у вас что — Господь?
— Что?.. Что ты сказал? Да за такие слова…
— Какие? — вспыхнул Павел.
Спор грозил перерасти в ссору, но вмешался Свидерский и дипломатично заявил:
— Друзья, я думаю, для нас важнее всего товарищество. Сказано не мною, но точнее не выразишь: нет, ничего святее, чем узы товарищества. И нет высшей чести, чем отдать жизнь за друга своего.
— В самую точку попал, Глеб Артемович, — поддержал Дервиш и, пройдясь суровым взглядом по соратникам, продолжил: — Мы потеряли Федорова. Бандура и Козлов в руках жандармов. Не исключено, такое может случиться с каждым из нас. Дулепов и японцы идут по следу, вчерашняя облава у «Рагозинского» — лишнее тому подтверждение.
— Да, в случайность с трудом верится. Сначала провал Федорова, затем — Бандуры с Козловым, а теперь это, — поддержал Павел.
— Выходит, где-то сидит предатель, — заключил Дервиш.
Логика последних трагических событий подтверждала его вывод и свидетельствовала о том, что контрразведка сумела внедрить в резидентуру своего агента. Если предыдущие провалы еще как-то можно было связать с личной неосторожностью Федорова и Бандуры, то произошедшее в «Погребке» расставило все точки над «и». О предстоящей встрече с курьером НКВД Гордеевым знал ограниченный круг лиц. Вывод напрашивался сам собою — кто-то из них являлся предателем. Разведчики оказались перед суровым выбором — продолжить работу, рискуя собой, или залечь на дно. Окончательное решение оставалось за резидентом. Тяжкая ноша ответственности за жизни других давила ему на плечи.
Дервиш поднял голову, и в его голосе зазвучал метал:
— Друзья, то, что мы делаем, — опасно и рискованно. Но сегодня, сейчас, под Москвой гибнут тысячи наших товарищей. Жестокий враг подобрался к самому сердцу родины, и наша информация нужна Центру как воздух. Ей придается исключительное значение. Поэтому надо продержаться хотя бы месяц, какую бы цену за это ни пришлось заплатить. Мы с вами солдаты, а значит, должны исполнить свой долг до конца.
— Авось пронесет, — сказал Свидерский и нервно затеребил бороду. В его глазах, обращенных к дочери, разлились боль и тоска. Дмитрий с Павлом сурово нахмурились. В руках Анны жалобно тренькнула посуда.
Дервиш, чтобы смягчить суровость произнесенных им слов, предложил:
— Аннушка, подавай на стол.
— С чего начнем? — оживился Свидерский.
— Конечно, со знаменитых расстегаев, а то после китайской утки я скоро начну крякать.
— Сейчас, — Анна подхватилась из-за стола.
Павел с Дмитрием вызвались ей помогать.
После короткой, шумной суеты все снова заняли места за столом. Свидерский разлил по рюмкам водку. Дервиш поднял тост за хозяина дома, а потом все набросились на расстегаи. Они были отменно приготовлены, и молодая хозяйка, принимая комплименты, краснела от похвал.
Свидерский разомлел, благодушно поглядывал на Павла с Дмитрием и лукаво улыбался. Те с сосредоточенными лицами склонились над тарелками и избегали смотреть на Анну. После завтрака Свидерские остались в столовой, а Дервиш с Гордеевым и Ольшевским, извинившись, уединились в кабинете.
Там они повели профессиональный разговор — как выполнить задачи Центра: добыть достоверную информацию о планах командования Квантунской армии и ликвидировать Люшкова. Эти и без того сверхзадачи осложняли наличие в резидентуре предателя и провал Федорова. Им не давала покоя поразительная осведомленность полицейских и жандармов о явке в «Погребке». Павел склонялся к тому, что Федоров не смог уничтожить все шифры и контрразведка нашла к ним ключ. Дервиш с ним не согласился. Его поддержал Дмитрий. И они были правы. В шифровке Центра сообщалось только о направлении курьера, но ничего не говорилось о месте и времени встречи с ним.
— В таком случае остаются две версии. Первая — предатель. А вторая, — Павел задержал взгляд на Гордееве и неохотно сказал: — или Дима засветился.
— Я?.. Но где? Слежки за мной не было.
— Но если и была, то зачем устраивать облаву в «Погребке»? Предположим, Дмитрия вели, тогда логичнее накрыть нас у Свидерского? Нет, на эту версию не стоит отвлекаться, надо искать предателя, — не поддержал версию Ольшевского резидент.
— Где? Ни одной зацепки, — посетовал Павел.
— Ну, почему — а время?
— Время?
— Да, время, — подтвердил Дервиш и прошел к столу.
Дмитрий и Павел с возрастающим интересом следили за тем, как карандаш в его руке прочертил на листе жирную линию. В ее начале появилась цифра одиннадцать, а в конце девятнадцать. После этого справа появились фамилии: Свидерский и Ольшевский, в левом столбце имена Володя, Захар и неизвестный — «X», а также время.
— Саныч, и что это нам дает? — задался вопросом Дмитрий.
Тот отложил карандаш и пояснил:
— В одиннадцать часов Свидерский узнал от меня о месте и времени нашей с тобой встречи. Где-то около тринадцати к операции подключился Павел.
— Да, — подтвердил он и дополнил: — Через часа два я нашел Володю с Захаром.
— Плюс два, и того получается пятнадцать.
— Володя?.. Он же при нас филера завалил! — не мог поверить Гордеев в то, что тот мог оказаться предателем.
— Я его ни в чем не подозреваю, а констатирую факты. Хотим мы того или нет, но предатель находится среди тех, кто знал о явке. Пока набралось пятеро, — заключил Дервиш и снова обратился к Павлу: — Я никого не упустил?
Тот нервно покусывал губы. Логика и трезвый расчет резидента безжалостно очертили круг подозреваемых, в него попали те, кому он безоговорочно верил: Захар и Володя. За их спинами была не одна рискованная операция. Вчера в «Погребке» они в очередной раз подтвердили свою надежность. Оставались еще Сергей с Андреем, но и по отношению к ним у него не возникало тени сомнения.
— Паша, кто, кроме Захара и Володи, знал о явке? — торопил с ответом Дервиш.
— Сергей и Андрей, — назвал Ольшевский.
— А они тут причем?
— Первыми оказались под рукой.
— И что?
— У Сергея на это время было назначено совещание в управлении полиции, а у Андрея — ночной рейс.
— Что ты им сказал?
— Практически ничего, только что в девятнадцать надо прикрыть явку.
— А про «Погребок» или курьера?
— Ничего. Клянусь, Саныч! — вспыхнул Павел.
— Стоп, не кипятись! — остудил его он. — Я пока никого не подозреваю, но то, что японцы с Дулеповым не спят и свой хлеб даром не едят, так это факт. Откуда-то они узнали?
— Может, есть еще человечек, только он в схему не попал? — предположил Дмитрий.
— Я больше никому не говорил. Клянусь! — заверил Павел.
— Паша, речь не о тебе, а если кто-то из ребят лишнее сболтнул?
— Такое нельзя исключать, — Дервиш согласился с Гордеевым и распорядился: — Предателем займусь я, а тебе, Дима, надо срочно менять квартиру.
— Может, не стоит спешить? — замялся тот.
— Стоит. Береженого бог бережет. Павел тебя проводит до места.
— Хорошо, — подчинился Гордеев.
— Вот и договорились. Что касается тебя, Паша, контакты с четверкой временно прерви. Хотим мы того или нет, но угроза исходит от них.
— Согласен. Но как это сделать так, чтобы не насторожить?
— Сошлись на облаву в «Погребке».
— А потом посмотри, кто из них станет искать контакт с тобой, и на том зацепим предателя, — предложил Гордеев.
— Правильно мыслишь, Дима, в этом направлении и будем работать, — одобрил Дервиш и поторопил: — На новую квартиру перебраться до вечера, это район депо. Народ там наш — надежный, пролетарский, жандармы и полицейские лишний раз не сунутся. Связь со мной будешь поддерживать через Павла. Резервный канал — через Свидерского. Вопросы?
— Нет, — в один голос ответили Ольшевский с Гордеевым.
— Тогда удачи, ребята, — пожелал резидент и отправился в город.
Павел спустился вниз, чтобы подождать, когда соберется Дмитрий. Тот прошел к себе в комнату и принялся паковать чемодан. Под руку попался фотоальбом, от неловкого движения он свалился с полки этажерки, и фотографии рассыпались по полу: пожелтевшие от времени, со старомодной «ять», и новые, сверкающие свежим глянцем, — в них была запечатлена вся жизнь семьи Свидерских.
На первых еще молодой и без бороды доктор улыбался открытой, жизнерадостной улыбкой. Его крепкая рука бережно поддерживала прелестную, всю в завитушках и бантах девчушку. На другой он, уже изрядно поседевший, вместе с девушкой, в которой без труда угадывалась Анна, печально склонился над могилой жены. Как в калейдоскопе перед Дмитрием промелькнула запечатленная в мгновениях жизнь семьи Свидерских. Жизнь, которая могла в одночасье рухнуть, разбиться на мелкие осколки и рассыпаться, как эти фотографии.
Извечное проклятие профессии разведчика, причинять боль и страдание самым близким и дорогим людям, болезненной гримасой отразилось на лице Гордеева. Он собрал фотографии, положил альбом на место, с ожесточением подтянул ремни на чемодане и спустился вниз.
Свидерские собрались в гостиной. Они все понимали и не стали задавать лишних вопросов. Неловко пожав руку доктора, грустно улыбнувшись Анне, Дмитрий вслед за Павлом вышел во внутренний двор через черный вход. Пешком они добрались до Диагональной, там взяли извозчика и проехали в район железнодорожного депо.
В нем мало что изменилось со времен строительства КВЖД. Двух- и трехэтажные кирпичные и деревянные коробки домов смотрели на окружающий мир безликими, облезлыми фасадами. У одного из них Павел остановился, предложил Дмитрию подождать, а сам скрылся в доме напротив. Прошло несколько минут, он появился в подъезде и энергично махнул рукой. Гордеев быстрым шагом пересек двор, вместе они поднялись на лестничную площадку второго этажа. На нее выходило три двери, а над головой темным провалом зиял выход на чердак.
— Запасной путь отхода, — пояснил Павел и открыл дверь явочной квартиры.
— Тьфу-тьфу, надеюсь, обойтись без него, — скороговоркой проговорил Дмитрий и шагнул в прихожую.
В ней его встретила старушка лет шестидесяти.
Он поздоровался и представился.
— Проходи, сынок, располагайся, — засуетилась хозяйка, просеменила к дальней комнате и, приоткрыв дверь, пригласила: — Проходите, Дмитрий, как вас по батюшке величать?
— Васильевич.
— Вот и хорошо, чувствуйте себя как дома.
— Спасибо, — поблагодарил он и зашел в комнату.
— В общем, Дима, обживайся, а я по делам, — не стал задерживаться Павел и отправился в город.
Весь оставшийся день Ольшевский мотался по мастерским и кафе в поисках Виктора, Захара, Сергея и Андрея. Потом в разговорах с ними пытался исподволь получить подтверждение своим подозрениям, но так и не нашел. Домой возвратился поздним вечером совершенно измотанный и, вяло пожевав лепешку, лег спать, но сон не шел.
«Кто же предатель? Кто? Захар? Виктор? Или Андрей? Чушь собачья! За спиной каждого годы работы в подполье и участие в боевых операциях. Надежные рабочие парни. Нет, таких Дулепову не сломить и не купить. Неужели Сергей? — терзался этой мыслью Павел. — Родился в семье потомственного амурского казака, и не просто казака, а станичного атамана. В Гражданскую войну служил у Гамова и дорос до чина есаула. Кровушки крестьян и рабочих на нем немало — это факт! Потом, когда их вышвырнули в Маньчжурию, устроился в охрану КВЖД, а туда, кого попало, не брали. В двадцать четвертом, с приходом советской администрации к управлению дорогой, снова оказался на улице, но без работы не остался — через пару месяцев поступил на службу в полицию Нового города, за год выбился в начальники отделения. В двадцать восьмом в его судьбе произошел крутой перелом — казачий офицер стал советским агентом Денди».
Павел напрягал память, пытаясь в далеком прошлом Сергея — Денди отыскать ключ к разгадке сегодняшних событий.
Впервые в поле зрения советской разведки он попал в августе 27-го года, когда семеновцы устроили провокацию в Главных железнодорожных мастерских Харбина.
В тот день пьяные молодчики втянули в драку советских студентов-практикантов Восточного факультета Государственного дальневосточного университета Баянова, Поседко и Якушина. Один из них, здоровяк Якушин, не сдержался и как следует отделал двух провокаторов. Оказавшиеся поблизости полицейские упустили зачинщиков драки, но зато жестоко отыгрались на нем и Поседко. Сломав об их спины не одну бамбуковую палку, арестовали и отправили в полицейский участок. Попали они к есаулу, а тот вдруг проявил к ним сочувствие и отпустил на все четыре стороны.
Прошло время. Якушин стал забывать об инциденте и есауле. Но однажды во время ужина в «Погребке Рагозинского» судьба снова свела их. Сергей одиноко скучал над бутылкой и пригласил Михаила за свой столик. Тот не отказался. После нескольких рюмок между ними завязался разговор. Есаул с жадным интересом расспрашивал его о жизни в России.
Из «Погребка» они вышли почти друзьями, потом были еще встречи. Якушин испытывал жалость к этому, казалось бы, сильному, но больному душой человеку. Сергей страдал от одиночества и своей никчемности. Служба в полиции, дававшая ему кусок хлеба, все больше тяготила. В том, что произошло с ним, он винил только самого себя. Перед отъездом Якушина во Владивосток Сергей пришел проводить его на вокзал и попросил передать письмо для родных из казачьей станицы Кумары.
Оно нашло своего адресата. Между есаулом и сестрой завязалась переписка. Он и не предполагал, что обязан этому харбинской резидентуре. Его отношения со студентами-дальневосточниками не остались без внимания советской разведки. Ее резидент Хан положил глаз на сочувствующего большевистской власти полицейского и привлек его к сотрудничеству.
Со временем Денди стал одним из ее лучших агентов, а добытые им материалы не раз докладывались руководству НКВД СССР. Все это, казалось, должно было перевесить те сомнения, что зародились у Павла и, тем не менее, они оставались. Так и не найдя ответа, он забылся в беспокойном сне.
На следующий день у него все валилось из рук от одной только мысли, что где-то рядом затаился предатель. В круговерти повседневных дел она, словно зубная боль, болезненно напоминала о себе. День шел за днем, но никто из четверки подозреваемых себя ничем не проявил.
Очередное утро в конторе для Павла началось с разбора почты. Рука уже отмела в общую кучу дежурную жалобу мелкого клиента, но в последний момент остановилась. Цепкая память разведчика выхватила из текста фразы: «…Партия сишеня и фанфына кондиционна. Ваши претензии необоснованны. Предлагаю их урегулировать девятого числа, если Вам удобно — в одиннадцать часов».
Павел бросил взгляд на календарь и похолодел. «Так это же сегодня! Как я проморгал?» — клял он себя в душе за невнимательность.
Этим письмом агент Ли — один из самых важных источников резидентуры в штабе Квантунской армии — назначал внеочередную явку. Павел чертыхнулся — до встречи оставалось полтора часа. Запихнув бумаги в ящик стола, он выскочил из конторы, перехватил первый попавшийся экипаж и отправился в Мадягоу, чтобы известить Дервиша о явке с агентом и прихватить с собой пару человек из числа подпольщиков для подстраховки.
Извозчик бодренько покрикивал на лошадь, и та резвой рысью скакала вперед. Под мерный перестук копыт возбуждение, охватившее Павла в первые минуты после сообщения Ли, улеглось, и он более спокойно попытался оценить ситуацию. За все время сотрудничества это был третий случай, когда пунктуальный и обстоятельный в своих поступках агент назначал явку вне графика. Только чрезвычайные обстоятельства могли побудить его к этому.
«Чрезвычайные? Но какие? — терялся в догадках Павел и с тревогой посматривал на часы. Стрелки, словно сумасшедшие, неслись к одиннадцати, а до Мадягоу оставалось больше половины пути. — А если Саныча нет на месте? И потом, где найти ребят? Пойду один, без прикрытия», — решил он и остановил извозчика:
— Стой! Разворачивай и гони к вокзалу!
Через двадцать минут они были на месте. Расплатившись, Павел поднялся в зал ожидания, потолкался среди пассажиров и, не заметив слежки, возвратился на стоянку, взял такси и поехал к набережной. Там, на одной из аллей, должна была состояться встреча с Ли. За квартал до набережной он остановил машину и дальше отправился пешком.
Дождь, зарядивший с самого утра, перешел в снег, и кисельная пелена окутала бульвар. Свинцовая волна Сунгари вспенивалась седыми барашками и со злобным шипением накатывала на берег. Разгулявшийся над речным простором ветер сердито завывал среди крон деревьев парка и безжалостно срывал последние листья. Редкие прохожие спешили укрыться от непогоды в магазинах и лавках, ближе к набережной их становилось все меньше. Павел порадовался: если его и вели филеры, то здесь им было не укрыться.
До встречи с Ли оставалось чуть больше восьми минут. Он сбавил шаг. Перед выходом на бульвар заглянул в галантерейную лавку, для вида покопался в товаре на прилавке и за три минуты до одиннадцати вышел на улицу. Ему приходилось сдерживать шаг, чтобы вовремя выйти в точку встречи с агентом. После круглой клумбы он свернул на правую аллею и поискал в стене кустарника проход. За ним начиналась та самая тропка, на которой они с Ли должны сойтись.
Павел напряг зрение, ему показалась, что за стволами мелькнула знакомая фигура, и прибавил шаг. Они сближались. Павел прочитал на обычно бесстрастном лице агента следы волнения. Оно передалась ему, и когда их руки сошлись, то шершавый сверток будто ожег огонь.
— Очень ценная информация! — прошептал агент, и через мгновение стена кустарника сомкнулась за его спиной.
Павел торопливо сунул сверток в карман пальто и нащупал револьвер. Прошла секунда-другая, он не услышал звуков борьбы и погони, но, страхуясь, сделал круг, возвратился к клумбе и осмотрелся.
У летнего павильона продолжали возиться рабочие, слева из-за кустов доносился скрип колес тележки дворника. Ничто не выбивалось из привычного ритма жизни и не резало глаз Павла. По отработанному маршруту он вышел на Речную, там был удобный проходной двор, а за ним хорошая «вилка», позволявшая развести филеров контрразведки. Нырнув под арку, Павел стремительно пересек проходной двор и задворками выбрался на Шпалерную. Подвернувшийся под руку извозчик оказался как нельзя кстати.
— К управлению дороги! — распорядился Павел и забрался в пролетку.
Доехав до стоянки такси, он нанял машину и отправился в пригород Харбина — Мадягоу на конспиративную квартиру, где проживал резидент. Опытный водитель сумел быстро пробиться сквозь заторы; и вскоре по сторонам замелькали ветхие русские хибары и глиняные китайские фанзы. У заготовительной конторы Павел остановил машину и дальше пошел пешком. На подходе к явочной квартире еще раз проверился, снял сигнал — на плетне не висела зеленая циновка, явка не была провалена, и постучал в дверь.
Открыл ее сам Дервиш. Выражение его лица говорило само за себя. Павел поспешил объясниться:
— Саныч, не ругай, так сложились обстоятельства! Ли добыл важную информацию.
— Заходи, поговорим в доме, — смягчился он.
Они прошли в комнату, резидент кивнул на стул, но не удержался от упрека:
— Контрразведка на хвосте висит, а тебе наплевать на конспирацию!
— Я проверялся. Но тут такое дело. Ли вызвал на срочную явку, а у меня не было времени предупредить ребят.
— Что, нельзя было отложить?
— Так я же говорю: информация очень важная.
— Ладно, показывай, что там, — прекратил пикировку Дервиш.
Павел достал из кармана сверток с донесением Ли. Резидент забрал его и прошел в соседнюю комнату. Двадцать минут, которые ушли на расшифровку, Павел не знал, куда себя девать, нервными шагами мерил комнату и с нетерпением ждал результата. А когда Дервиш возвратился, то на его довольном лице все было написано.
В ту же ночь в адрес Центра из резидентуры была отправлена радиограмма. В ней сообщалось:
Дервиш Центру.
№ 4177 от 10.11.41 г.
«9 ноября от источника Ли поступила заслуживающая серьезного оперативного внимания информация, касающаяся возможных изменений в плане командования Квантунской армии.
8 ноября начальник штаба генерал Есимото провел совещание, на нем присутствовал строго ограниченный круг лиц. В последующем в разговоре с заместителем начальника 3-го отдела Ли удалось выяснить, что на совещании обсуждался вопрос о корректировке плана „Кантокуэн“. В частности, об изменении направления главных ударов по частям Красной армии.
По данным того же источника, подтвержденным Саем и Леоном, на военно-морской базе на острове Итуруп начато развертывание крупной авианосной группировки. По неподтвержденной информации, к двадцать пятому ноября там планируется сосредоточить эскадру в составе трех крейсеров, двух линейных кораблей, девяти эскадренных миноносцев, шести авианосцев.
Из анализа материалов, представленных Ли и Саем, усматривается, что объектами нападения авианосной группировки могут стать американские и британские части, дислоцирующиеся в Сингапуре, Гонконге и на Гавайских островах. В частности, в одной из бесед с Ли его близкая связь, высокопоставленный офицер Генерального штаба, при обсуждении ситуации на Тихом океане заявил:
„В ближайшее время курортная жизнь американцев на островах закончится настоящим адом“.
По информации Леона, полученной в жандармском управлении, целью военной экспедиции японской эскадры может явиться выход в Сиамский пролив на перехват морских коммуникаций, используемых американцами и англичанами, и оккупация нефтепромыслов на острове Борнео и в Малайе. Для перепроверки и получения дополнительной информации мною задействованы источники Чон и Тур.
В связи с провалом основного радиста и шифровальщика Федорова перехожу на резервный канал и запасной код».
На эту информацию Центр отреагировал немедленно:
Центр Дервишу.
«Данные об изменениях в плане „Кантокуэн“ и маневрах военно-морской группировки Нагумо представляют особый интерес. Главная задача: не просмотреть нападение Японии на СССР.
Наряду с этим прошу вас всесторонне проанализировать причины провала Федорова и разведгруппы в Хулиане. Вероятно, в резидентуре действует агент японской или, возможно, белогвардейской контрразведки. В связи с этим примите исчерпывающие меры по его выявлению и нейтрализации. Особое внимание уделите обеспечению безопасной работы Гордеева. Поставленные перед ним и вами задачи должны быть безусловно выполнены. Работу на резервном канале санкционирую».
 | Николай Лузан. Призрак Перл-Харбора. Тайная война |