В 2008 году Филипу Шенону, корреспонденту The New York Times в Вашингтоне, позвонил один из тех, кто в 1963 году работал штатным юристом комиссии по расследованию убийства президента Кеннеди. «Вы должны рассказать нашу историю, – сказал этот человек. – Мы уже немолоды, но еще живы многие из тех, кто работал в комиссии Уоррена, и, возможно, для нас это последний шанс рассказать о том, что происходило на самом деле». Пять лет Шенон разговаривал с участниками расследования, с теми, кто так или иначе был к нему причастен, и понял, что множество свидетельств, имевших отношение к делу об убийстве президента, было скрыто или уничтожено ФБР, ЦРУ и другими государственными структурами.
Отрывок из книги:
Техасский склад школьных учебников
Даллас, Техас
7 июня 1964 года, воскресенье
Эрл Уоррен даже в последние недели расследования уклонялся от поездки в Техас. И это понятно: если какой-то крупный город Соединенных Штатов мог считаться опасной для председателя Верховного суда территорией, то, конечно же, Даллас, где так безжалостно расправились с его другом-президентом и где жили многие руководители ультраконсервативного движения сегрегационистов, призывавшие к импичменту и отставке Эрла Уоррена. Судья понимал, что в Далласе он непременно наткнется на плакаты «Импичмент Эрлу Уоррену!». Друзьям Уоррен говорил, что эти вывески его лично не обижали, но его жена Нина была возмущена. «Я мог и посмеяться над этим, – говорил Уоррен. – Труднее было успокоить мою супругу».
И все же, хоть и без особой радости, Уоррен согласился поехать в Даллас на допрос Джека Руби, намеченный на воскресенье 7 июня. В этой поездке он также имел возможность лично осмотреть Дили-Плаза и Техасский склад школьных учебников. С помощью Спектера Рэнкин принялся составлять для Уоррена расписание на целую неделю. Спектеру запомнилось, что первоначально расписание «битком набили встречами и осмотрами», но Уоррен воспротивился: он отнюдь не собирался проводить столько времени в Далласе. Тогда Рэнкин предложил длинные выходные, основным событием которых должен был стать допрос Руби. Уоррену предстояло вылететь из Вашингтона в пятницу днем и вернуться в понедельник, как раз к заседанию Верховного суда.
«Согласен на воскресенье» – так, по словам Спектера, ответил Уоррен. Вся поездка сводилась к одному дню. Председатель Верховного суда отказался даже переночевать в Далласе.
Спектер посочувствовал коллеге, Берту Гриффину, ставшему в комиссии экспертом по Руби: Гриффина оставляли в Вашингтоне из-за его разногласий с полицией Далласа. Спектер и сам бы охотно отказался от поездки, если бы Уоррен и Рэнкин предоставили ему выбор: он предпочитал поехать в Филадельфию и «целиком провести выходные с женой и маленькими сыновьями».
Но Рэнкин поручил Спектеру организовать утром в понедельник тур по Далласу для Уоррена. Предстояло осмотреть Дили-Плаза и маршрут Освальда по городу до того места, где был убит Типпит, а затем до кинотеатра «Техас», где Освальда наконец арестовали. Рэнкин попросил Спектера подробно изложить Уоррену версию одной пули, когда они окажутся возле склада учебников, «начиная с того, как убийца засел на шестом этаже».
В пятницу 5 июня Спектер в Вашингтоне готовился к поездке. Он надеялся выбраться из офиса пораньше, успеть на поезд до Филадельфии и провести с семьей хотя бы часть выходных. Рано утром в воскресенье он собирался обратно в Вашингтон, чтобы вместе с Уорреном лететь в Даллас. Но до отъезда ему требовалось поговорить с Рэнкином, а Рэнкин куда-то пропал, и Спектер напрасно ждал его: «Я пропустил поезд, отправлявшийся в четыре часа, затем тот, который отправлялся в пять».
В тот самый день, ни словом не предупредив Спектера, Уоррен и Рэнкин отправились в Джорджтаун заслушать показания Жаклин Кеннеди.
Рэнкин вернулся в офис в начале шестого и столкнулся со Спектером в туалете. «Рэнкин сказал, что знает: я его ищу, – рассказывал Спектер. – Я ответил, что подготовил детали воскресной поездки в Даллас». Рэнкин нехотя признался, где он был, и, как запомнилось Спектеру, «напрягся», опасаясь гневной реакции молодого коллеги.
И Спектер, как он сам признавался, действительно впал в ярость. Месяцами он добивался встречи с миссис Кеннеди, а теперь Уоррен и Рэнкин наведались к ней, не соизволив даже предупредить его.
«Я ничего не сказал, – рассказывал впоследствии Спектер. – Ничего и не требовалось говорить: Рэнкин и так понимал, что я вне себя». Спектер, по его словам, сделал глубокий вздох и решил, что теперь уже нет смысла устраивать скандал. «Что сделано, то сделано». Он попытался совладать с гневом и сосредоточиться на ближайшей задаче – успеть домой в Филадельфию хотя бы к ночи.
У Рэнкина тоже настроение было непраздничное. Уоррен потребовал, чтобы он летел вместе с ним в Даллас, а значит, не оставалось возможности съездить на выходные на Манхэттен к жене – придется торчать в Далласе, в комнате для допросов, с Джеком Руби и председателем Верховного суда. Как и Спектер, Рэнкин начал уставать от Вашингтона. «Скоро придется стелить себе “ложе на небесах”, черт побери!» – ворчал он.
В воскресенье утром Спектер вернулся в Вашингтон, и Уоррен предложил заехать за ним в отель и вместе отправиться на авиабазу Эндрюс в Мэриленде, где их ждал небольшой государственный самолет JetStar. Председатель Верховного суда, как запомнилось Спектеру, был на редкость в хорошем настроении. Во время полета они болтали о бейсболе. В тот день Giants из Сан-Франциско, за которых болел Уоррен, встречались в матче за первое место в Национальной лиге с Phillies из родной для Спектера Филадельфии. «Линия фронта определилась сразу», – вспоминал Спектер.
Они приземлились в Далласе поздним утром и тут же принялись за дело. Конгрессмен Форд и сотрудник комиссии Джо Болл добрались в Даллас самостоятельно и встретились там с Уорреном, Рэнкином и Спектером, чтобы вместе осмотреть склад учебников. Вокруг председателя Верховного суда и его спутников собирались небольшие, дружелюбно настроенные группы людей. Пустив в ход отточенный в Калифорнии политический талант, «Уоррен болтал и шутил с прохожими», рассказывал Спектер.
На складе Уоррена провели на шестой этаж и показали то место, которое предположительно занимал Освальд. Для осмотра восстановили декорации дня убийства, в том числе штабеля коробок с детскими деревянными кубиками – «кубиками для чтения», как они называются, потому что на каждом написана буква и дети могут складывать их в слова. Очевидно, Освальд нагромоздил эти коробки в штабеля, чтобы за ними спрятаться. Уоррен и тут не устоял перед своим «политическим инстинктом» и прихватил с собой несколько кубиков: надписав, он раздал их у выхода со склада в качестве сувениров. Достался кубик с автографом Уоррена и Спектеру.
Около 11 часов Спектер и Уоррен встали у окна шестого этажа. «Уоррен принял молчаливую задумчивую позу, и я понял, что пора приступать, – вспоминал Спектер. – Минут восемь председатель слушал, не перебивая, а я кратко излагал» версию одной пули. Пока Спектер говорил, «Уоррен стоял, скрестив руки на груди, изучая Дили-Плаза», рассказывал Спектер. «Добавить бы президентский кортеж и ликующие толпы, и этот вид на Дили-Плаза, Элм-стрит и Тройной туннель совпал бы с тем, что видел Освальд, прятавшийся под этим окном шесть с половиной месяцев назад».
Спектер начал доклад с напоминания о «неопровержимых материальных уликах», доказывающих виновность Освальда: здесь, на шестом этаже, всего в нескольких сантиметрах от того места, где теперь стоял Уоррен, нашли принадлежавшую Освальду винтовку Mannlicher-Carcano, и баллистическая экспертиза подтвердила, что пуля, найденная в больнице Паркленда, была выпущена из этой самой винтовки. Отпечатки пальцев Освальда остались на винтовке; гильзы, обнаруженные на полу шестого этажа, соответствовали винтовке и выпущенным из нее пулям.
Спектер также напомнил Уоррену о данных патологоанатомической экспертизы о той пуле, которую предъявили комиссии патологоанатомы из госпиталя ВМФ, – той, что вошла сзади в основание шеи Кеннеди и вышла спереди через горло, разорвав узел галстука. Указывая пальцем за окно, Спектер проследил траекторию пули после того, как она прошла через шею президента. Он пояснил, что проведенный двумя неделями ранее следственный эксперимент на месте преступления подтвердил, что пуля должна была затем войти в спину Коннелли, выйти из груди, далее пройти через запястье и засесть в бедре. Уоррен уже неоднократно смотрел фильм Запрудера, так что не было необходимости напоминать председателю Верховного суда, что произошло в следующий момент, когда вторая пуля поразила президента в затылок.
«Я закончил доклад, а председатель Верховного суда все молчал, – вспоминал Спектер. – Он развернулся на пятках и отошел в сторону, так ничего и не сказав». Молчание Уоррена начало раздражать его: мог бы хоть похвалить его доклад. Но потом Спектер решил, что это молчание означает: Уоррен целиком и полностью принял версию одной пули.
Со склада учебников всю группу повели через улицу в окружную тюрьму Далласа. Там, на кухне у шерифа, им предстояло выслушать показания Руби. Форду это помещение запомнилось как «спартанское» и довольно тесное, примерно три метра на пять с половиной. Посреди кухни поставили стол размером метр на два с половиной и расставили вокруг стулья для Руби и тех, кто собирался его допрашивать.
Спектеру запомнилось, что Уоррен намеренно попросил предоставить для допроса небольшое помещение: он хотел свести к минимуму число присутствующих. «Слетелись крупные шишки из Вашингтона и Далласа» в надежде поучаствовать в историческом моменте, пояснял Спектер, и не все попали внутрь. Места было так мало, что Уоррену пришлось оставить за дверью и члена своей команды. «Председатель просмотрел список участников и обнаружил лишь одного человека, кого можно было исключить: меня, – рассказывал Спектер. – Так что я сидел в офисе шерифа и смотрел по национальному телевидению бейсбольный матч команд Филадельфии и Сан-Франциско. В тот момент я не слишком огорчился. Задним числом понимаю, что зря».
Примерно в 11.45 помощники шерифа привели Руби, одетого в белую тюремную робу. На ногах у него были сандалии-вьетнамки – такие выдают заключенным, склонным к самоубийству, вместо обуви со шнурками. Форду запомнилось, как Руби сел и принялся играть с клочком салфетки и резинкой. «Чисто выбритый, лысеющий, с орлиным носом и слишком крупными для невысокого худощавого человека руками и ногами», – вспоминал его Форд. Явился один из адвокатов Руби, Джо Тонахилл. Поначалу Руби казался «неожиданно разумным и совершенно спокойным, ничего похожего на то, о чем я читал перед поездкой в отчетах психиатров», рассказывал Форд. Но и проникнуть в мысли Руби было непросто. Он «имел обыкновение какое-то время смотреть прямо на тебя», а затем отворачиваться – «не поймешь, о чем он думает».
Перед тем как Уоррен привел Руби к присяге, тот задал мучивший его вопрос:
– Если вы не используете на допросе детектор лжи, как вы убедитесь, что я говорю правду?
– Не беспокойтесь об этом, Джек, – перебил его Тонахилл.
Но Уоррен уже вступил в разговор:
– Вы хотели о чем-то попросить, мистер Руби?
Руби:
– Я бы хотел пройти детектор лжи или чтобы мне дали сыворотку правды, и тогда я расскажу, что побудило меня сделать то, что я сделал… Только я не знаю, мистер Уоррен, полагаетесь ли вы на детектор лжи, или сыворотку правды, или что-то в таком роде.
Позднее Уоррен признавал, что не успел вовремя сообразить и, не подумав, согласился на просьбу Руби:
– Если вы и ваш адвокат настаиваете на детекторе лжи, я это устрою. Готов вам в этом помочь.
Руби обрадовался:
– Да, я этого хочу.
Уоррен:
– Мы можем это организовать.
Уладив главный вопрос, Руби пожелал убедиться, что гости располагают достаточным запасом времени и могут выслушать его историю с начала до конца.
– У вас мало времени? – спросил он.
Уоррен:
– Нет, времени будет столько, сколько вам нужно.
Допрос только начался, но Руби уже забеспокоился:
– Я вам не надоел?
Уоррен:
– Все в порядке, мистер Руби. Расскажите нам свою историю.
Рассказ Руби о событиях двух дней начиная с 22 ноября, когда стало известно об убийстве Кеннеди, и до 24 ноября, когда сам Руби застрелил Освальда в отделении полиции, был долгим и путаным. Он сказал, что о выстрелах на Дили-Плаза узнал через несколько секунд после того, как они прозвучали: он находился всего в нескольких кварталах, в редакции The Dallas Morning News, размещал рекламу выходных в клубе «Карусель». Известие о смерти Кеннеди потрясло его, сказал Руби. «Я очень разволновался… Я плакал и не мог остановиться». Руби тут же решил закрыть клуб на выходные.
В тот вечер, воспользовавшись приятельскими отношениями со многими далласскими полицейскими, Руби проскользнул в полицейское управление и присутствовал на пресс-конференции, когда Освальда предъявили репортерам. Себя Руби в тот вечер выдавал за журналиста из Израиля: если бы кто-нибудь заинтересовался им, он мог бы сказать пару слов на идише, который знал с детства.
С этого момента повествование сделалось вдруг столь отрывистым, что Уоррен едва мог за ним проследить. Руби перечислял имена родных и друзей, стриптизерш и других работников своего клуба, числа и даты, которые ничего не говорили председателю Верховного суда и его спутникам. В редкие моменты, когда Руби говорил более внятно, он продолжал отрицать причастность к какому-либо заговору, целью которого было заткнуть Освальду рот. Он настаивал, что не был ранее знаком с Освальдом и не помышлял об убийстве, пока не прочел в воскресенье статью, из которой следовало, что миссис Кеннеди, скорее всего, придется снова приехать в Даллас для дачи показаний. «Я очень разволновался, переживал за миссис Кеннеди, ей столько пришлось страдать, – рассказывал Руби. – Ради нашего любимого президента кто-то должен был сделать так, чтобы ей не понадобилось возвращаться на этот кошмарный суд».
Убийство Освальда было импульсивным поступком, утверждал Руби. Он знал, что ходят слухи, будто на преступление его подвиг кто-то из знакомых в кругах организованной преступности, но заявил, что его никто ни о чем не просил… «Я никогда ни с кем не говорил о том, чтобы попытаться что-то сделать. Никакие подрывные организации не внушали мне эту идею. Никто из преступного мира даже не пытался связаться со мной».
Форд рассказывал, что все шло достаточно гладко примерно три четверти часа, а потом Руби и его адвокат о чем-то заспорили – причину спора Форд так и не понял, – и стенографист перестал записывать. Возникла «страшная напряженность», вспоминал Форд. «Все висело на волоске» – сможет ли Руби продолжить? Уоррен, по словам Форда, «постарался ободрить Руби и был очень с ним терпелив».
Элмер Мур, агент Секретной службы, охранявший председателя Верховного суда в этой поездке, отыскал Спектера в офисе шерифа – тот преспокойно смотрел бейсбольный матч. Мур попросил Спектера поскорее прийти в кухню: «Вы нужны там, – сообщил он. – Руби хочет, чтобы там был еврей». Спектеру было достаточно известно о Руби, в том числе и то, какое значение Руби придает своему еврейскому происхождению и как он одержим идеей, будто евреев преследуют по его вине.
Вместе с Муром Спектер прошел по коридору и вернулся в кухню. Войдя, он увидел, что Руби пристально изучает его. «Глядя прямо мне в глаза, он одними губами задавал вопрос: “Ты еврей?”»
Спектер не отвечал. Руби повторил, только губами: «Еврей?» И снова, в третий раз.
Спектер, по его словам, старался не выдать себя ни мимикой, ни движением головы. Он не хотел, чтобы стенографист зафиксировал его реакцию. «Я не дергался и никак не реагировал».
Как раз в этот момент, запомнилось Спектеру, у стенографиста закончилась бумага, а Руби вскочил и увлек Уоррена за собой в угол, подав знак Спектеру следовать за ними. Джо Болл, тоже сотрудник комиссии, поднялся и хотел принять участие в их разговоре.
– Ты еврей? – спросил его Руби.
– Нет, – ответил Болл.
– Тогда отойди, – велел Руби.
Обращаясь к Уоррену, Руби взмолился:
– Начальник, отвезите меня в Вашингтон. В Альбукерке и Эль-Пасо рубят руки и ноги еврейским детям.
– Этого я сделать не могу, – сказал председатель Верховного суда.
Руби умолял Уоррена поговорить с Эйбом Фортасом, известным вашингтонским юристом, который был близок к президенту Джонсону и ожидал назначения в Верховный суд. Эйб был еврей.
– Обратитесь к Фортасу, – настаивал Руби, – он все устроит.
Форд увидел, как Руби успокоился, получив подтверждение – правда, непонятно от кого, – что Спектер в самом деле еврей. «Ему это дало силы продолжать».
Стенографист снова приготовился записывать, Руби, Уоррен и Спектер вернулись на свои места. Руби заметил, как его адвокат передал записку Форду, и потребовал, чтобы ему дали ее прочесть. Разговор прервался: записку вручили Руби, а тот из-за своей дальнозоркости с трудом разбирал слова на бумаге. Уоррен предложил ему свои очки.
«Видите, я же предупреждал вас: он сумасшедший», – писал Тонахилл.
Руби отложил записку, вроде бы нисколько не обидевшись на оскорбительное замечание своего адвоката, и вновь обратился к председателю Верховного суда. Он просил Уоррена еще раз подтвердить, что ему позволят пройти тест на детекторе лжи или сделают укол сывороткой правды – «пентотал», сказал он, подразумевая пентотал натрия, депрессант, который часто называли «сывороткой правды». И он настаивал, чтобы его отвезли в Вашингтон.
– Вам кажется, я драматизирую? Несу чушь?
Уоррен постарался его успокоить:
– Нет, вы рассуждаете вполне, вполне разумно.
– Я хочу рассказать правду, а здесь я этого сделать не могу, – заявил Руби, дав тем самым теоретикам заговора лишнюю зацепку на будущие годы.
Именно в тот момент Спектер, отсутствовавший, когда Руби начал давать показания, впервые услышал, что тот требует проверки на детекторе лжи – и что Уоррен согласился. По словам Спектера, он сразу же понял, какую чудовищную ошибку допустил председатель Верховного суда. Он знал, что Уоррен, как и большинство серьезных юристов – ветеранов судебных процессов, не доверяет детектору лжи – он сам наложил вето на предложение провести через эту процедуру Марину Освальд. А теперь председатель Верховного суда под протокол обещал проверку на детекторе лжи убийце Освальда, который был явно не в здравом рассудке.
Руби еще и надавил на Уоррена: дескать, в Далласе его жизнь в опасности. Он был убежден, что «другие люди» – по его предположению, члены правой организации «Общество Джона Берча» – пытаются приписать ему участие в заговоре с целью убийства Кеннеди. А поскольку Руби еврей, евреев теперь повсюду убивают, мстя за убийство президента.
– Прямо сейчас истребляют еврейский народ, – твердил он. – Я сделался козлом отпущения. Меня считают столь же виновным, как уличенного убийцу президента Кеннеди. Что вы можете сделать, чтобы исправить это, мистер Уоррен?
Если его привезут в Вашингтон и там выслушают его показания, «может быть, мой народ прекратят терзать и мучить».
Спектер видел, как расстроен Уоррен этим разговором. Председатель Верховного суда сказал Руби:
– Будьте уверены, комиссия и ее председатель сделают все, чтобы никто не тронул ваш народ.
Это длилось три с лишним часа, и наконец Уоррен прервал допрос со словами, что делает это в интересах самого же Руби.
– Мне кажется, мы утомили мистера Руби, – сказал Уоррен. – Благодарим вас за терпение и готовность дать нам столь подробные показания.
Руби:
– Я хочу одного – рассказать правду, а убедиться в этом вы можете только с помощью детектора лжи.
Уоррен:
– Мы это для вас организуем.
Председатель Верховного суда все еще надеялся выбраться из Далласа до конца дня. Он отправился на поздний ланч в дом Роберта Стори, бывшего президента Ассоциации американских юристов. После ланча произошла очередная сцена, подтвердившая в глазах Спектера поразительную способность Уоррена теряться, когда нужно принять поспешное решение. Выйдя из квартиры Стори, Уоррен заметил в конце коридора группу репортеров и фотографов, которые хотели выяснить его впечатления от поездки в Даллас. «Он мог повернуть влево и обратиться к ним, – рассуждал Спектер, – а вместо этого председатель Верховного суда ринулся вправо по коридору и вниз по лестнице, лишь бы избежать разговора». Что стоило Уоррену улыбнуться и вежливо произнести стандартное «без комментариев»? Хорошенькое зрелище представлял собой председатель Верховного суда Соединенных Штатов, в панике улепетывавший от журналистов, которые хотели задать ему несколько простых вопросов.
Вечером в самолете Уоррен признался Спектеру, что его смущает данное Руби обещание.
– Я не верю в детектор лжи, – сказал Уоррен. – Не верю в Большого брата.
По словам Спектера, он сказал Уоррену, что теперь выхода нет: придется провести тест на детекторе лжи, если только сам Руби не откажется от этой затеи.
– Вы дали ему слово, господин председатель Верховного суда, – сказал Спектер.
«Было бы ужасно, если бы комиссия отреклась от внесенного в протокол обещания». Если теперь отказать Руби в тесте на детекторе лжи, «это будет выглядеть так, словно комиссия не пожелала использовать все средства для расследования», хуже того: словно опасаются, как бы Руби не разоблачил заговор. Пусть Уоррен и не доверял детектору лжи, но, судя по опросам, американская общественность в него верила.
– Господин Уоррен, – повторил Спектер, – вы не можете подвести Руби.
 | Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны следствия |