Нравится нам это или нет, но люди живут в окружении целого облака разнообразных страхов. Они рождаются вместе с нами — младенец ещё не умеет смеяться, но уже способен испытывать страх. Некоторые кошмары, не ослабевая, сопровождают нас с незапамятных пор, иные внезапно актуализируются, вырастая из ниоткуда и внезапно становясь ужасом нашего времени. Сравнительно новым персонажем в галерее пугающих существ стал доппельгангер.
За эту странную тварь нам стоит поблагодарить немецких романтиков; оттуда же, из Германии, происходит и её имя (нем. Doppelganger — двойник). Но само понятие «доппельгангер» значит несколько большее, чем просто двойник. Доппельгангер — не потерявшийся когда-то давно брат-близнец и не простое удвоение сущностей. Кэрроловские Труляля и Траляля, как и гоголевские Бобчинский и Добчинский, — не доппельгангеры; также нельзя счесть доппельгангерами братьев-близнецов, владетелей Баллантре, описанных Стивенсоном. А вот Оля и Яло из «Королевства кривых зеркал» Губарева — пример крепкой и педагогически полезной дружбы советской пионерки и её подшефного доппельгангера.
Доппельгангер всегда копия, подделка, неотличимая на вид от оригинала, — и все же его противоположность. Впрочем, кое-что выдаёт доппельгангера. Он не отбрасывает тени, не отражается в зеркале и не может существовать самостоятельно. Рано или поздно доппельгангер обязательно вернётся к своему двойнику - и вряд ли это будет добрая встреча.
Так вышло, что на заре XIX века самым страшным кошмаром стал не ведьминский шабаш, не драконья пасть и не восставшие из могилы упыри, а внезапно встретившийся на дороге ты сам, идущий себе же навстречу со зловещей улыбкой. Романтизм с самого начала тянулся к пограничным состояниям, к крайностям, а в конечном счёте — к безумию. Сразу скажем, что в начале XX века всё повторилось — страсть к романтической позе, к высоким идеалам, к эстетике Средневековья, бунту против филистерского общества. Тогда же в литературу и искусство вернулись и доппельгангеры.
Век Просвещения вплотную подтолкнул человечество к простой истине: «Познай самого себя». Эта надпись красовалась на храме Аполлона в Дельфах, потом она превратилась в расхожий афоризм, её трактовали самыми разными способами, и вот сейчас мы читаем те же слова не без внутреннего холодка. Не ищи чудовищ снаружи. Чудовища — в тебе самом, философ Фридрих Вильгельм Йозеф фон Шеллинг, друг и кумир немецких романтиков, вывел точное, пусть и поэтическое определение жути: «Жутким называется всё то, что должно было оставаться тайным, скрытым, но вышло наружу». Вот и доппельгангер — не просто копия человека, но внезапно вырвавшаяся на свободу тварь из внутренней бездны; то стыдное или страшное, что должно было оставаться под спудом, но вместо этого ходит, разговаривает и живёт какой-то своей, враждебной и противоестественной жизнью.
Психология, разумеется, не станет оперировать несерьёзным понятием «доппельгангер». Подобные явления в науке носят название «аутоскопия». В «Большой психологической энциклопедии» аутоскопия определяется так: «Клиническое нарушение, которое характеризуется возникновением у индивида иллюзии, что он видит самого себя как бы со стороны. Феноменальное “Я" индивида как бы приобретает способность отделиться от физического тела и наблюдать его как внешний объект, при этом все соматические ощущения видимого телесного облика становятся недоступными. Воспринимаемый телесный облик необязательно должен быть идентичен тому, который наблюдается в обычном состоянии сознания (например, в зеркале), в частности, может иметь другой возраст (возраст старца), но несмотря на это, он всё равно воспринимается как образ самого себя». Что это, как не доппельгангер? Но «аутоскопия» звучит солиднее, надёжнее, даёт основание полагать, что явление это изучено, описано и, наверное, излечимо. Ничего страшного, в общем.
ТАЙНОЕ, СТАВШЕЕ ЯВНЫМ
Век XIX, железный век паровозов, фабрик и первого электричества, гордился тем, что практически все явления нашей жизни можно изучить, классифицировать и разложить по полочкам, а если какие-то факты не поддаются объяснению сейчас, то учёные будущего непременно дадут исчерпывающий ответ.
Тогда же перед нами предстала первая попытка научно обосновать возможность раздвоения личности вплоть до физического разделения человека. Открытия в области психологии, особенно психологии бессознательного, выглядели просто ошеломительными. Тема «тёмного двойника», «теневой стороны» стала не просто интересной, но одной из популярнейших. Оказалось, что в любом, самом воспитанном и респектабельном человеке есть некоторая потайная дверца, за которой, возможно, скрывается чудовище. От безумия и безобразия не застрахован никто — и это нам говорит не религия, не мораль, но бескомпромиссная и неподкупная наука. Жить стало очень неуютно. Встал вопрос, можно ли избавиться от досадной «внутренней обезьяны», а если да, то каким путём. Логика проста: если разные организмы, сросшиеся в единое тело, могут быть разделены и функционировать порознь, так отчего же невозможно такое же разделение «сиамских близнецов» в собственной душе?
Роберт Луис Стивенсон, английский писатель-чудак, сочиняет «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда». Доктор Джекил, уважаемый человек, филантроп и джентльмен, с самого раннего возраста осознаёт, что его «тёмная половина» слишком сильна и вполне способна погубить его репутацию. Он обнаруживает, что «некоторые вещества могут изменять человеческое тело», составляет соответствующий препарат, в недобрую минуту принимает его — и вскоре ему становится легко и свободно, как никогда раньше. Так на свет вырывается мистер Эдвард Хайд, тёмная сторона доброго доктора Джекила. Стивенсон вовсе не ставит перед собой задачу дать таким превращениям хоть какое-то научное обоснование - он довольно наивно комментирует, что Хайд был моложе, ниже и слабее доктора Джекила, поскольку злое начало всё же не совсем возобладало над светлой стороной. Но потом, когда Хайд окончательно распоясался, доктор Джекил уже не мог удержать его в узде и вынужден был принимать препарат не для того, чтобы превратиться в Хайда, а чтобы принять свой прежний облик. Двойники поменялись местами! В конце концов препарат кончается, отвратительного мистера Хайда больше ничто не может остановить, и в последний момент своего существования доктор Джекил принимает яд, отравив тем самым и своего злобного двойника. Современники встретили книгу с восторгом, Стивенсон из писателя, которого уважали немногие ценители, превратился в звезду первой величины.
Примерно тридцатью годами раньше вниманию света была представлена другая пара психологических антиподов. Речь о рассказчике и его доппельгангере из новеллы Эдгара Аллана По «Вильям Вильсон». Здесь, правда, читатель на пару с автором остаются в полном неведении относительно того, откуда взялся загадочный «второй Вильсон», отличимый от первого разве что по голосу - двойник способен только шептать. Доппельгангер и здесь выступает полной противоположностью своего «оригинала», расстраивает его дела и парализует его жизнь. В конце концов герой убивает своего мучителя. Есть, впрочем, одна пикантная подробность: «второй Вильсон» оказывается «светлым двойником», а повествование ведётся от лица оригинала — «тёмной стороны». Всякий раз, когда доппельгангер вмешивается в дела своего «подопечного», он делает это, чтобы предотвратить какую-нибудь подлость, гадость или прямое преступление, задуманное негодяем. В финале, заколов своего противника, рассказчик внезапно оказывается перед огромным зеркалом, в котором умирает не то его окровавленное отражение, не то он сам. Кончается новелла, как практически всегда у По, на волне абсолютного и безнадёжного отчаяния.
ЗАМЕЩЕНИЕ И ВЫТЕСНЕНИЕ
Чем же так страшен доппельгангер? Он не выпивает кровь, как вампир, не сжирает плоть, как вервольф, он даже проклясть не способен. Но зато у доппель-гангера есть одно пренеприятнейшее свойство — он может занять твоё место, вытолкнуть тебя из жизни, ошельмовать в глазах всех, кто до сей поры считался твоими друзьями. И проделывать всё это он может абсолютно безнаказанно: с внешней точки зрения между вами нет никакой разницы.
Мы уже видели, как тяга к безнравственным удовольствиям погубила доктора Джекила, полностью предав его во власть мистера Хайда. Впрочем, Стивенсон всё же остаётся верным рыцарем романтизма: Генри Джекил сам уготовил себе такую судьбу. Хайд изначально был омерзительным слабым карликом — только потворство Джекила своей тёмной стороне привело к нарушению баланса. В конечном счёте именно доктор оказался на положении доппельгангера при своём отвратительном «альтер эго»: засыпая в собственном обличии, он просыпался уже мистером Хайдом. Эту историю можно смело рассматривать как в психологическом, так и в строго моральном ключе. Зло притягательно и неудержимо, протяни дьяволу палец — он схватит всю руку; коготок увяз — всей птичке пропасть.
С такой точки зрения рукотворным доппельгангером-антиподом можно признать портрет Дориана Грея (из одноимённого произведения Оскара Уайльда), принимающий на себя все последствия двадцати лет разврата, пороков и преступлений своего оригинала - красивого, как греческий бог, неувядающего юноши. Когда же, не сдержав омерзения. Дориан набрасывается на портрет с ножом, всё возвращается на круги своя: слуги находят в кабинете мёртвого отвратительного старика, а с холста снова улыбается лицо прекрасного молодого человека.
По-другому ведёт себя доппельгангер в сказке Андерсена «Тень». Тень не стремится занять место Учёного в этом мире — оно слишком незавидно, тогда как Тень богат, влиятелен и даже женится на принцессе. Все усилия доппельгангера сводятся лишь к тому, чтобы заставить своего бывшего хозяина занять место тени, но тот отказывается, и его тайно убивают - как «сбрендившую тень, возомнившую себя человеком». Доппельгангер победил — притом совершенно безнаказанно. Никто и не заподозрит его сомнительной природы.
Магические слово «Тень, знай своё место!» у самого Андерсена не появляются. Их придумал русский сказочник и драматург Евгений Шварц, и в его пьесе «Тень» по мотивом андерсеновской сказки всё кончается хорошо. Нельзя же расстроивать детей, пришедших в театр но представление! А настоящего Учёного казнили - он не знал своего место в королевстве, где правит Тень.
Наиболее кошмарный и выматывающий случай вытеснения описан у Достоевского, в петербургской поэме «Двойник». Это раннее и в целом довольно слабое произведение отдельными своими фрагментами может внушить самый настоящий ужас. На всём протяжении этой растянутой истории автор не даёт читателю однозначного ответа, существует ли на самом деле загадочный Голядкин-младший или это всего лишь бред человека, который в конце поэмы попадает в сумасшедший дом. Ситуация осложняется тем, что разницы между двумя Голядкиными почти нет — оба они личности пренеприятные, так что сочувствовать как бы и некому. Казалось бы. невозможно не пожалеть человека, против которого внезапно ополчилось всё — от погоды до собственного лакея. Но как только господин Голядкин хоть как-то проявляет себя, попытается объясниться, оправдаться, припугнуть, все сочувствие тут же кончается: слишком уж невыносимым даже по петербургским меркам выходит этот сумасшедший чиновник. Особенно ужасает то, что окружающие реагируют на выходки и само появление зловещего двойника совершенно спокойно, будто так и надо. Ни одна живая душа не видит ничего странного в том, что в одном и том же отделе департамента оказываются два чиновника с одинаковыми именами, происхождением и разительно похожие друг на друга (кстати, и в новелле Эдгара Аллана По никого в школе не удивляло одновременное появление двух мальчиков, рождённых в один и тот же день, схожих как близнецы, носящих одно и то же имя и притом не родственников). Свою партию доппельгангер разыгрывает как по нотам: из жалкого просителя, втёршегося в доверие, он крайне быстро становится своим в доску, а потом — безжалостным врагом, губителем и клеветником. Где обманом, где ловкостью проклятый двойник окончательно разрушает жизнь и рассудок злополучной жертвы. А высшее начальство радостно оказывает ему в этом всевозможную поддержку.
Описание встречи с двойником, равно как и внезапное вытеснение Якова Петровича из всех областей жизни и замещение его новым и всеми любимым Голядкиным-младшим, выписано с пугающей достоверностью. Между прочим, аутоскопия достаточно часто встречается у эпилептиков — вполне возможно, что часть зарисовок Фёдор Михайлович, страдавший «падучей болезнью», делал «с натуры».
ПРЕДСМЕРТНЫЙ ГОСТЬ
Далеко не всегда доппельгангер страшен лишь тем, что намеревается занять место своего «господина». Строго говоря, такую функцию ему присвоили исключительно в XIX веке, когда человечество стало слишком много внимания уделять вопросам типа «кто же я, если я не я». А люди попроще, не отягощённые лишними философскими заморочками, и до этого отлично знали, что встретивший доппельгангера, как правило, долго не живёт. К примеру, доппельгангер королевы-девственницы Елизаветы появился, предвещая её скорую кончину. В России со своими доппельгангерами довольно жутким образом повстречались императрицы Анна Иоанновна и Екатерина Великая. Обе они за несколько дней до своей смерти узнали о собственных двойниках, сидящих на троне. Обе, услышав о возмутительных призраках, предпочли встать с ложа болезни и отправиться лично удостовериться, что происходит.
По легенде, Анна Иоанновна спросила у своего двойника, кто он такой и зачем сюда пришёл. Призрак не ответил. Герцог Бирон, возмущённый дерзостью неведомой самозванки, приказал караулу стрелять, но пули не причинили доппельгангеру ни малейшего вреда. Анна Иоанновна была убеждена, что это приходила её смерть, - и действительно, через несколько часов императрица скончалась.
Что же до Екатерины Великой, то в её случае встреча с доппельгангером была не столь драматичной: ни бесед, ни стрельбы. Зато общий театральный эффект оказался на высоте. Фрейлины увидели, как государыня в ночной рубашке, со свечой в руке выходит из спальни и идёт в тронный зал. Никто бы и не удивился, но в этот момент, к ужасу фрейлин. императрица в спальне позвонила в колокольчик. Узнав о произошедшем. Екатерина, как в своё время и Анна, немедленно встала с постели и пошла навстречу собственному призраку. Как вспоминали потом очевидцы (или как сочли нужным декорировать эту душераздирающую сцену потомки), по залу разливалось мертвенно-зелёное свечение. Диалога с доппельгангером не последовало; Екатерина II, увидав себя на троне, упала без сознания, а через пару дней умерла от кровоизлияния в мозг.
Не только в высших эшелонах власти верили примете «двойник - к смерти». У того же Достоевского непосредственный начальник Голядкина Антон Антонович, утешая подчинённого, говорит следующее: «Это, знаете ли, - вот я вам расскажу, — то же самое случилось с моей тётушкой с матерней стороны; она тоже перед смертию себя вдвойне видела...» Надо думать, слова начальства немало обнадёжили Голядкина-старшего, а нам они позволяют узнать, что в России во времена Достоевского предсмертная встреча человека с собственным двойником была не в новинку.
Я, ЗАТЕРЯВШИЙСЯ ВО ВРЕМЕНИ
Впрочем, немедленная смерть после встречи с доппельгангерами наступает далеко не всегда. Помимо литературных произведений, где доппель-гангеры поневоле обязаны заниматься чем-нибудь интересным (портить человеку жизнь, обрекать его на кончину и так далее), есть немало рассказов о встрече со своим двойником, и большая часть этих встреч проходила спокойно. Ги де Мопассан, например, сидел за столом и работал, а в это время в комнату вошёл его доппельгангер и даже произнёс несколько фраз. В точности те, которые Мопассан вот-вот собирался написать. И ничего, никто не умер. Известно, что Байрон неоднократно «встречался» на прогулке своим знакомым как раз в те дни. когда сам поэт лежал больной, зачастую в другом городе. Наиболее же известный случай — столкновение Иоганна Вольфганга Гёте с собственным двойником. Оно интересно ещё и тем, что позволяет пролить некоторый свет на возможную природу доппельгангеров.
Гёте вёл подробные дневники, так что об этом приключении мы знаем из первых рук.
В 1771 году со мной произошло невероятно странное происшествие. Не глазами своей плоти, но своим внутренними духовным зрением я увидел себя самого верхом на лошади, подъезжающим к себе, по дорожке, но одетым в костюм, какого у меня не было, - светло-серого цвета с золотистой отделкой. Я встряхнул головой, и видение исчезло. Но странность в том, что восемью годами позже, я оказался едущим по той же самой дорожке... И вдруг поймал себя на мысли, что одет я именно так, как мне тогда почудилось. И произошло это не преднамеренно, и совершенно случайно.
Такая точность в передаче деталей — драгоценный дар для исследователя странных явлений. Это свидетельство позволило предполагать, что, возможно, природа доппельгангеров имеет некоторое отношение к странствиям во времени, а значит, наше время не так линейно и невозвратимо, как принято считать. Взять хотя бы встречу Есенина с Чёрным человеком: так соблазнительно видеть в этой поэме разговор поэта с доппельгангером, досконально изучившим его душу, побуждения, его прошлое и настоящее, потому что эти двое на самом деле одно и то же. Но Чёрный человек уже знает, чем кончится их встреча и — шире - земная судьба поэта. Завершается поэма самым привычным для доппельгангера образом — его пытаются убить:
Я взбешён, разъярён,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
Но вместо мёртвого двойника поэт видит лишь разбитое зеркало. Напечатают поэму уже после смерти Есенина.
Идея о том, что можно встретиться с собой-будущим в собственном прошлом (и получить подстраховку в тяжёлых ситуациях), давно будоражит сердце человека. Собственно, когда Гарри Поттер в третьей книге прогоняет дементоров, посылая Патронуса через реку, он выступает в роли доппельгангера — странника во времени и спасает Сириуса Блэка и самого себя. И здесь мы не можем не сказать о редкой, но всё же известной разновидности доппельгангеров.
ДОППЕЛЬГАНГЕР-ХРАНИТЕЛЬ
В огромной массе историй про смертельно опасных двойников, стремящихся занять твоё место, вытеснить тебя в небытие, предвещающих гибель или как минимум болезни, всё же время от времени встречаются истории о доппельгангерах, которые приходят на помощь, предупреждают об опасности, уводят из опасного места. Джоан Ролинг, превратив Гарри Поттера в доппельгангера-спасителя, отнюдь не стала сокрушительницей канонов. Не стоит забывать, что в народе говорят, будто у наших ангелов-хранителей лица такие же, как и у нас, только чистые и прекрасные. В связи с этим вспомним доппельгангера Вильямса, оказавшегося светлой стороной тёмного оригинала. Не случайно персонаж Эдгара Аллана По отмечает:
Можно было предположить, что соперничество его вызывалось единственно прихотью, желанием перечить мне, поразить меня или уязвить; хотя, случалось, я замечал со смешанным чувством удивления, унижения и досады, что, когда он и прекословил мне, язвил и оскорблял меня, во всём этом сквозила некая совсем уж неуместная и непрошеная нежность. Странность ума проистекала, на мой взгляд, из редкостной самонадеянности, примявшей вид снисходительного покровительства и попечения.
Эта непонятная нежность «другого Вильямса», отвергнутого ангела-хранителя рассказчика, — пожалуй, одна из наиболее глубоких психологических находок в новелле, которую сам По считал едва ли не лучшим из всего, что он написал.
Карлос Кастанеда приводит рассказ своего учителя, дона Хуана, о некоем странном раздвоении, которое спасло ему жизнь («Сила безмолвия. Два одосторонних моста»). Как-то раз Дон Хуан очутился в реке и понял, что он не в силах справиться с бешеным течением. Внезапно он ощутил себя на суше. Со страшной скоростью он нёсся вдоль этой же реки.
На бегу он смотрел на бурлящую воду и видел там себя, барахтающегося изо всех сил, чтобы удержаться на поверхности. Он хотел закричать, приказать самому себе плыть под углом, забирая к берегу, но у него не было голоса. Его сострадание к той части себя было всепоглощающим. И это послужило как бы мостом между двумя Хуанами. Он тут же вернулся, в воду и поплыл под углом по направлению к берегу. Невероятного ощущения раздвоенности между двумя местами оказалось достаточно, чтобы полностью избавиться от страха. Он больше не заботился о своей судьбе. Он свободно выбирал между плаванием в реке и бегом по берегу. Но в любом случае он последовательно двигался влево - либо стремился прочь от реки, либо греб к берегу.
То теряя связь с «собой на берегу», то вновь обретая её, дон Хуан сумел найти в себе силы и выбраться на берег, а потом осмыслить полученный опыт. Как ни парадоксально, но иногда люди, встречающиеся со своими двойниками, испытывают не ужас, а радость и облегчение, приток сил и уверенности. Впрочем, в таком случае все же чаще вспоминаются именно ангелы. И стоит заметить, что на одну встречу подобного рода приходится десять рассказов о злом доппельгангере.
ДОППЕЛЬГАНГЕРЫ НАШИХ ДНЕЙ
Разумеется, кинематограф, а за ним и компьютерные игры просто не могли пройти мимо такого лакомого кошмара. Экранизации с участием доппельгангеров появились на самой заре кинематографа. Первый полноценный фильм ужасов, «Пражский студент», рассказывал о доппельгангере, и снят он был по мотивам того самого «Вильяма Вильсона». С этого момента адские двойники окончательно вошли в моду. Страшные фотографии, застывшие одинаковые дети, мертвенные лица, неотличимые друг от друга приятно щекочут нервную систему. Вереница доппельгангеров на любой вкус и цвет тянется по кинематографу — тысячи их!
Фильмы о доппельгангерах строятся по двум основным схемам. Одни рассказывают о страшном двойнике, который взялся ниоткуда, мечтает занять твоё место в этом мире и потому превращает твою жизнь в кошмар, а тебя — в кровавое чудовище (как в фильме Ави Нешера «Доппельгангер» или англофранцузском триллере «Отражение»). В других интрига выстраивается вокруг внутренней «тёмной стороны», рвущейся из подсознания (как в оскароносном «Чёрном лебеде» Даррена Аронофски). Возможности кинематографа позволяют сделать ошеломительные кадры: девушка обрастает перьями, из зеркал, витрин и вообще откуда угодно вылезают кошмарные фантомы, лица перетекают друг в дружку. — в общем, искусство пощекотать нервы публике за её же деньги освоено с блеском. Есть, конечно, и мирные двойники, практически сестрички, и за ними зритель следит не столько с ужасом, сколько с симпатией (как в фильмах «Двойная жизнь Вероники» или «Не оглядывайся»). Здесь доппельгангер становится предлогом, чтобы поднять вечные вопросы и поговорить о том, что интересует сценариста и режиссёра.
Зато в компьютерных играх никакой особой духовности на доппельгангеров не вешают. Они расплодились везде — от «Манчкина» до DmC, встречаются и в играх по «Дозорам», и в старом добром AD&D, и в Warhammer. Здесь их не оскорбляют высокими мотивами. Доппельгангер — значит ужас, летящий откуда придётся, скрытый убийца, кровавый мясник, смерть на длинных серых ногах. В крайнем случае - некрупный и не слишком сильный мошенник, обладающий какими-то специфическими функциями типа чтения мыслей на расстоянии и искусства втираться в доверие. Если доппельгангер не убийца, то, скорее всего, вор — и хочет поживиться вашим золотишком или артефактами. Ничего страшного — сопрёт и уйдёт. Компьютерный игровой доппельгангер — то гуманоид, покрытый серой шкурой, то трёхметровый монстр, как будто бы грубо вылепленный из пластилина, то летучий мужик в туче тёмных эманаций, с мрачной мордой и длинным мечом. Всё зависит от выбранной игры. Как это часто бывает, при разработке некоторые черты мифологической твари отбрасываются за ненадобностью, а какие-то другие, наоборот, усиливаются. Доппельгангер игровой, как правило, кардинально отличается от книжного уже тем, что это «массовый продукт», целая раса, а не индивидуальный двойник одного конкретного персонажа, бессмысленный вне своей пары. Некоторые игровые доппельгангеры отчего-то нервно реагируют на серебро — но тут, скорее всего, дело в том, что у разработчиков внезапно случился острый приступ лестата.
Впрочем, кое-где и в играх придерживаются классической версии. Так, в старом подлом «Манчкине» доппельгангер - всего лишь полное удвоение игрока. И в Mafia: The City of Lost Heaven доппельгангер тоже вполне каноничен. Его функции крайне просты: он выходит из тела главного героя Томми и бежит с существенным опережением своего «прототипа», отвлекая на себя снайперов. Кроме того, двойник может сыграть в камикадзе и подорвать бомбой себя и врага. Но доппельгангера век недолог - через пятнадцать минут красавец в костюме-тройке исчезнет сам собой. В любом случае появление доппельгангера в «Мафии» означает его скорую и неминуемую смерть. Что ж, туда ему и дорога.
Так что если вам навстречу выйдете вы... не бойтесь. Спокойно определите, в какой вы сейчас реальности. Иногда доппельгангер — это просто доппельгангер...