В Ватикане новый босс: в марте прошлого года понтификом стал Хорхе Марио Бергольо, он же папа Франциск, - человек, который хочет отправить католиков в поход за иделами света.
Каждую среду на площадь Святого Петра в Риме стекаются верующие и зеваки, мечтающие лицезреть Папу Римского. После того как в марте прошлого года понтификом стал Хорхе Марио Бергольо, число участников этих массовых аудиенций утроилось. В реальной жизни папа Франциск, 266-й наместник Иисуса на земле, успевший прославиться скромностью, преданностью христианским идеалам смирения и критикой мирового экономического порядка, выглядит куда более внушительно, чем на экране телевизора. Взойдя на престол, Франциск тут же отказался от пышных папских одеяний, но и без них новый понтифик, облаченный в двубортное белое пальто, белый шарф и сутану кремового оттенка, смотрится очень элегантно. Сегодняшняя проповедь посвящена судному дню. Когда на эту же тему выступал его предшественник Бенедикт XVI, речь в основном шла о неотвратимости наказания для грешников! «Мы привыкли думать: ну что такое грех? Господь мудр, он все поймет, так что волноваться не о чем, потому что в конце концов он всех простит. Приятно тешить себя такими надеждами. Но существует закон справедливости и вина, от которой не уйти».
В отличие от него, 77-летний Франциск предлагает пастве относиться к Судному дню, как к желанному событию, чему-то вроде свадьбы, когда Иисус и его ангелы примут тебя в свои объятия. Он дважды сверяется с листком, на котором записан текст проповеди, и повторяет: «avanti senza paura» («ступайте без страха») и «che quel giudizio finale e gia in atto» («Судный день происходит здесь и сейчас»).
Последняя фраза звучит скорее как дружеское предупреждение. Неожиданно папа встает, чтобы поприветствовать людей и, в отличие от Бенедикта, который сводил контакты с паствой к минимуму, проводит в общении с простыми верующими около часа. Стоящая недалеко от помоста группа шумных итальянцев хватается за телефоны. «Папа Франческо! Папа Франческо!» — кричат они, стараясь привлечь внимание понтифика и сделать кадр поудачней. Самые беззастенчивые тянут вверх на руках своих детей: «Папа Франциск! Вот мой малыш!»
В родном Буэнос-Айресе архиепископ Бергольо никогда не считался мастером красноречия, но теперь его манера общения воспринимается как признак революционных перемен. Как говорит его давняя знакомая аргентинская журналистка Элизабетта Пике, новый папа «слишком нормальный». Особенно по меркам Ватикана, уклад которого мало изменился со средневековых времен. После избрания на папский престол в марте прошлого года Франциск начал разрушать стереотипы: лично оплатил счет в отеле, где останавливался во время конклава; пугал охрану, дегустируя мате, предложенное ему незнакомцем во время визита в Бразилию; развлекал кардиналов своими шутками — на первом же обеде он приветствовал их словами: «Да простит вас Бог за то, что вы сделали».
На фоне Бенедикта, напоминавшего героя «Кошмара на улице вязов», простая человеческая способность улыбаться — уже чудо. Но этим дело не ограничивается. После того как Франциск переехал из роскошного ватиканского дворца в двухкомнатную квартиру, пожурил лидеров церкви за чрезмерное внимание к проблемам гомосексуализма, контроля рождаемости и абортов («Кто я такой, чтобы судить об этом?» — отвечал он на вопрос о его отношении к священникам-геям) и успел не раз выступить с критикой неконтролируемого капитализма, сложилось ощущение, что он, как никто другой, близок к заветам Христа.
Нетрудно догадаться, почему папскому конклаву пришлась по душе кандидатура Бергольо. Кроме того, он родом из Латинской Америки, важного для католической церкви региона. В своей трехминутной речи будущий понтифик говорил о том, что, если церковь хочет найти место в современном мире, она должна перестать «жить в себе, собой и для себя». Но ничто не предвещало серьезных перемен. Первые недели после его избрания газеты продолжали утверждать, что кардиналы сделали ожидаемый и безопасный выбор, а сам Франциск тем временем отправился в Аргентину. «Когда он узнал, что избран папой, то не мог понять, что это — сбывшаяся мечта или ночной кошмар, — говорит Пике. — Уверена, он почувствовал себя так, словно угодил в ловушку».
Франциск — уже 266-й папа, и среди его предшественников встречались как люди достойные, так и настоящие чудовища. В конце IX века папа Стефан VI приказал вырыть из могилы тело своего предшественника, обрядить его в папские одежды и устроить над ним суд. Труп был осужден и сброшен в Тибр. В постели Климента VI, взошедшего на папский престол в 1342 году, по утверждению Петрарки, «роились проститутки». «Отдельно говорить о супружеских изменах, обольщении, изнасилованиях и инцесте смысла нет, это всего лишь прелюдия к оргиям», — утверждал поэт. В середине XV века Павел IV лично присутствовал на заседаниях инквизиционного трибунала и за полгода уничтожил половину еврейское население Рима. Не стоит забывать и нашего современника Бенедикта XVI, сделавшего все возможное, чтобы замять скандалы, связанные с обвинениями католических священников в педофилии. До избрания папой кардинал Ратцингер возглавлял Конгрегацию доктрины веры (институция была создана в 1908 году путем переименования инквизиции) при Иоанне Павле II, также отличавшемся достаточно реакционными взглядами.
В 1986 году Ратцингер издал инструкцию «О пастырском попечении гомосексуальных людей», в которой характеризовал нетрадиционную ориентацию как «истинное нравственное зло». В 1970—1980-е годы в Латинской Америке возникло движение прогрессивно мыслящих католических священников, на чьи взгляды в немалой степени повлияли идеи марксизма, однако Ратцингер объявил их еретиками. В 2005 году он был избран папой, и тут оказалось, что его знаменитый академизм — плохое подспорье в борьбе с вызовами реального мира. В 2009 году Банк Ватикана обвинили в отмывании денег, а вслед за этим разразился скандал, известный как VatiLeaks: личный дворецкий папы выкрал и обнародовал бумаги, бросающие тень на деятельность Святого престола — махинации с наличными, попытки уклонения от налогов, непомерные траты и подозрительные подношения (например, трюфели на сумму 100 тысяч долларов, подаренные папе одним итальянским бизнесменом). Ходят слухи, что поворотным моментом, предопределившим уход Бенедикта, стало расследование VatiLeaks группой из трех кардиналов, которые установили, что в церкви действует гей-лобби, и ситуация в любой момент может выйти из-под контроля. Вскоре после того как в феврале 2013 года Бенедикт поверг мировое сообщество в шок, став первым за семьсот лет папой, добровольно покинувшим пост, журналисты газеты La Repubblica раскопали, что самая большая в Италии сауна, клиентами которой были представители гей-сообщества, находилась в здании, принадлежавшем Ватикану.
На фоне этих новостей популярность католицизма повсеместно падала, однако папа мог по-прежнему рассчитывать на лояльность ультраконсерваторов. В Америке олицетворением этих сил стали политики вроде Рика Санторума и губернатора штата Канзас Сэма Браунбэка, связанного с «ОпусДеи» — закрытой католической организации, члены которой активно практикуют умерщвление плоти посредством самобичевания.
Иерархическая структура католической церкви не предполагает открытых дискуссий, однако несложно догадаться, что у сторонников «ОпусДеи» мало причин радоваться избранию папы-реформатора. Чтобы прояснить их отношение к проблеме, я договариваюсь о встрече с отцом Джоном Полом Уоком, американским представителем этого ордена, который вот уже 20 лет живет в Риме, где преподает литературу в Папском университете Святого Креста. До принятия монашеского обета он был спичрайтером Уильяма Барра, генпрокурора в администрации Джорджа Буша-страшего, а также пенсильванского губернатора Роберта Кейси, которого Уок характеризует как «последнего настоящего борца против абортов из числа демократов». Аккуратный и жизнерадостный 50-летний священник, выросший в том же пригороде Чикаго, где провела детство Хиллари Клинтон, устраивает мне экскурсию по университету, всячески демонстрируя свое расположение. Когда мы оказываемся на крыше, откуда открывается панорамный вид на город, он указывает мне на здание, в котором сидел в заточении Галилей, пока церковь расследовала его крамольные идеи относительно вращения Земли вокруг Солнца. Потом ведет меня в здание церкви XVIII века, где, по его словам, еще ребенком выступал Моцарт, и указывает на изображение Алоизия Гонзаги. У ног святого, при жизни принадлежавшего к ордену иезуитов, сидит пухлый ангел с прутом в руках. «Умерщвление плоти было общепринятой практикой, — говорит Уок. — Вплоть до недавнего времени это проделывало большинство священнослужителей, а монашки - последовательницы Матери Терезы занимаются этим до сихпор. В этом смысле «Опус Деи» не представляет собой какого-то исключения. Мы всего лишь следуем традиции».
Уок, который при личном общении не производит впечатления упертого сектанта (в какой-то момент он даже интересуется, прочел ли я уже «Eminent Hipsters» — мемуары Доналда из группы Steely Dan), заявляет мне, что не считает проблемой призыв нового папы сделать передышку в культурной войне. «Здесь не о чем беспокоиться», — говорит он. — Думаю, все дело в том, что к словам папы прислушиваются выборочно. Люди обращают внимание на одни его заявления, но при этом упускают другие». В качестве примера Уок указывает, что папа рассуждает о дьяволе «гораздо чаще, чем это делал Бенедикт». Он также вспоминает, что, раскритиковав повышенный интерес церкви к проблеме гомосексуальных браков, Франциск не спешит вносить какие-либо изменения в действующую доктрину церкви на этот счет. «Папа никогда не утверждал, что этот вопрос является несущественным, — настаивает мой собеседник. — Он лишь говорил о том, что нельзя вырывать проблему из контекста. А с этим не поспоришь! И если вы беретесь рассуждать о том, что за человек новый папа, следует иметь это в виду, а не кричать на всех перекрестках, что сейчас он разом все изменит».
Уок демонстрирует типичный для консерватора подход к проблеме: мол, вы, представители либерального лагеря, просто не умеете слушать. Точно так же Рик Санторум утверждал, что высказывания папы о гомосексуальных браках и абортах просто были вырваны из контекста. Возможно, консерваторы пытаются выдать желаемое за действительное, но определенная логика в их утверждениях все же есть: новая тональность папских речей вовсе не равнозначна реальным изменениям в существующей доктрине. К примеру, Франциск является противником рукоположения женщин и считает аборты злом. Любителям порассуждать, что на самом деле имел в виду новый папа, стоит прислушаться к его словам на импровизированной пресс-конференции, которую он устроил прошлым летом для аккредитованной в Ватикане прессы, прямо в самолете на пути из Рио в Рим. Отец Федерико Ломбарди, директор ватиканского пресс-офиса, говорил мне, что рассчитывал уложиться в 20 минут, однако общение папы с журналистами продолжалось полтора часа и закончилось его словами, которые теперь чаще всего цитируются: «Кто я такой, чтобы судить?» Однако для того чтобы понять суть его высказывания, действительно стоит обратиться к контексту, благо на YouTube есть соответствующие ролики. Все начиналось с вопроса одного журналиста о существовании в Ватикане гей-лобби. Франциск сначала отшучивается — говорит, что пока не встречал людей с удостоверением гея, — но потом меняет тон и уже вполне серьезно отвечает, что следует определиться с понятиями. Одно дело, когда речь идет о лобби. Лобби — это всегда плохо: «Лобби стяжателей, политическое лобби, масонское лобби — сколько же их развелось!» И совсем другое дело, когда мы говорим о конкретных людях — они могу быть геями, но у них добрые намерения и их сердца обращены к Богу. Именно по отношению к ним была произнесена фраза «Кто я такой, чтобы судить?». Кстати, эта фраза переведена не совсем точно, в действительности папа предваряет ее неформальным итальянским междометием «mah» — мой отец произносил его всякий раз, прежде чем подлить себе в кофе еще немного граппы. И лучший вариант перевода, который мне приходит на ум, звучит так: «Слушайте, да кто его знает!»
Отец Томас Риз, старший аналитик левоориентированной газеты National Catholic Reporter, считает, что в разговорах о разнице между формой и содержанием папских заявлений, упускается важный момент. «В католицизме форма — это и есть содержание, — утверждает он. — Мы живем в мире символов. Это и называется таинством. Интонация имеет огромное значение, поэтому Франциск на самом деле меняет церковь силой своих слов и символических жестов. Да, он мог бы засесть у себя в кабинете и начать менять каноны, но это совсем не то, чего от него ждут верующие». В прошлом Риз, которому сейчас 68 лет, был главным редактором иезуитского журнала America, но в 2005 году был вынужден покинуть этот пост из-за бесконечной критики со стороны Ватикана в лице кардинала Йозефа Ратцингера в экуменизме и неортодоксальной трактовке проблем, связанных с гомосексуализмом и исследованием стволовых клеток. «Я стал последней жертвой Ратцингера», — смеется Риз, для которого избрание Франциска было полнейшим сюрпризом. « Проблема двух предыдущих пап в том, что они были теоретиками до мозга костей, — продолжает он. — Оба в свое время преподавали в университетах, где студенты записывали, заучивали, а потом воспроизводили на экзаменах каждое их слово». Европейская система образования еще более косная, чем в Штатах. Само слово «магистратура» происходит от слова «магистр» — учитель, иными словами. Именно так они себя и воспринимали».
Когда новый папа начал отказываться от излишеств, например от лимузина «мерседес» в пользу «Форд-Фокуса», это вызвало восторг у публики, хотя по большому счету тут нет ничего сверхъестественного — главе церкви, который живет по заветам бездомного проповедника, едва ли подобает купаться в роскоши. Куда более показательным моментом стало обнародованное им в ноябре апостольское обращение — официальный документ, показывающий, в каком направлении движется церковь. Во времена Иоанна Павла II и Бенедикта апостольские обращения носили догматический характер. Например, в обращении Иоанна Павла II «О задачах христианской семьи» говорилось о недопустимости контроля над рождаемостью и традиционных ценностях, а Бенедикт посвятил свое Sacramentum Caritatis таинству евхаристии. На этом фоне обращение Франциска, озаглавленное «Радость Евангелия», имело эффект разорвавшейся бомбы. В нем он говорил о том, что «культура процветания» сделала нас безразличными к проблемам бедняков. Не остались без внимания и проблемы долгов, коррупции, ухода от налогов, массовых увольнений («попытка увеличить прибыли, сокращая рабочие места и умножая число отверженных») и окружающей среды. Многие, по словам Франциска, «продолжают защищать теорию просачивания благ сверху вниз», хотя ее положения «не имеют никаких реальных подтверждений» и лишь служат «выражением незрелой и наивной веры в благие намерения тех, в чьих руках находятся рычаги управления экономикой». Одно дело, когда сомнению подвергаются нормы морали, но когда под вопросом оказывается экономическая доктрина Рональда Рейгана, то это, с точки зрения американских консерваторов, настоящий смертный грех. Сара Пейлин заявила CNN, что слова папы «застали ее врасплох» и «звучали слишком либерально» (позже она сожалела, что высказалась недостаточно жестко). В отличие от Пейлин, радиоведущий Раш Лимбо в выражениях не стеснялся и назвал обращение папы «чистым марксизмом». Миллиардер и влиятельный человек в Республиканской партии Кен Лангон заявил архиепископу Нью-Йорка кардиналу Долану, что после обращения папы сбор денег на дорогостоящую реконструкцию Собора Святого Патрика едва ли пойдет гладко.
Реакция по другую сторону баррикад тоже была предсказуемой. «Папа Франциск — это дар Божий, пророческий глас, направленный против капитализма и империализма, — говорит Корнелл Уэст, один из лидеров левого христианского крыла. —Я не хочу его фетишизировать, он возглавляет патриархальную и гомофобную организацию, которую я всегда критиковал. Но как человек он мне симпатичен, и мне нравится, как его слова были восприняты прогрессивными силами по всему миру».
Хорхе Марио Бергольо появился на свет в Буэнос-Айресе, хотя у него итальянские корни — отец будущего папы бежал из Италии от режима Муссолини. Семья обитала во Флорес — зеленом районе, населенном преимущественно представителями среднего класса. В округе проживало еще несколько итальянских семей, включая двоюродного деда Бергольо. В книге интервью, вышедшей в 2010 году, он называет родственника старым плутом, который «учил нас сомнительным песенкам на генуэзском. Так что все известные мне генуэзские слова не стоит произносить вслух».
Бергольо изучал химию в техническом колледже, работал в лаборатории, по ночам засиживался в барах, играл в футбол и танцевал танго. В 17 лет он в компании друзей шел мимо церкви — в этот момент у него случилось озарение. В интервью одной из буэнос-айресских радиостанций он рассказывал, что почувствовал, «будто какая-то неведомая сила подхватила и привела его в исповедальню. Там я понял, что должен стать священником». Впрочем, следующие четыре года он держал это в тайне — продолжал работать и учиться, и лишь в 1958-м в возрасте 21 года он поступил в иезуитскую семинарию. Мать была настолько недовольна решением, что в течение нескольких лет отказывалась его навещать. «Она восприняла это так, словно у нее украли сына, — вспоминал Бергольо. — Мол, я тебя не вижу в этом качестве... почему бы тебе не повременить... ты старший в семье... вернись на работу, окончи университет. Она была очень расстроена». Позже Бергольо рассказывал, что к иезуитам его потянуло из-за их отношения к послушанию и дисциплине, а кроме того, он надеялся поехать миссионером в Японию (в свое время именно иезуиты этого ордена принесли христианство в эту страну), однако из-за имевшихся у него проблем со здоровьем сбыться этим планам было не суждено. Вместо этого он стал преподавателем литературы в иезуитской школе, приглашал на свои лекции аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса и к 36 годам дослужился до звания инспектора иезуитских школ Аргентины. «Это была та еще работенка, — рассказывал папа в одном из интервью. — Моя задача заключалась в том, чтобы решать проблемы — я делал это быстро и полагался только на собственное мнение». Свой тогдашний стиль работы он называет авторитарным и признает, что частенько принимал решения, пренебрегая возможностью проконсультироваться с кем-то еще. «Моя манера управления была далеко не безупречной», — признает он.
Аргентина в то время переживала один из самых драматичных моментов в своей истории, известный как «грязная война» — после военного переворота 1976 года в стране на шесть лет воцарилась правая диктатура, страну терроризовали эскадроны смерти, десятки тысяч мирных граждан пропали без вести. При этом главари хунты заявляли о приверженности католицизму, и церковь не стеснялась с ними сотрудничать. Один из немногих епископов, отважившихся подать голос против властей, погиб в аварии, подстроенной спецслужбами.
Если кто-то захочет поискать пятна на репутации Бергольо, ему следует обратиться именно к этому периоду. Сторонники папы считают, что он вел закулисную игру и, рискуя жизнью, под видом семинаристов вывозил из страны попавших под прицел хунты гражданских лиц, но критики утверждают обратное: он якобы повинен в пытках двух активистов из числа иезуитов, которых сам передал в руки властей. Папа категорически отверг эти обвинения и сказал, что сделал все для освобождения арестованных товарищей, однако один из них по имени Орландо Иорио писал в своих воспоминаниях, что Бергольо был среди тех, кто сливал информацию хунте. Иорио умер в 2000 году. Второй священник, Франциско Жаликс, в своем аресте папу не винит. В октябре они вместе отслужили мессу в Риме.
В те же годы в Латинской Америке стали активно распространяться левые идеи. Они были настолько популярны, что часть священников откликнулись на призывы марксистов к вооруженной борьбе и начали вступать в группы, подобные никарагуанским сандинистам. Ватикан тут же объявил их взгляды ересью. Как утверждает Пол Вэллели, автор биографии папы «Развязывая узел», Бергольо тоже не был сторонником нового движения, хотя, судя по его нынешним речам, левая идеология повлияла на него самым непосредственным образом. Не исключено, что в те годы он отреагировал на давление Ватикана с типичным для иезуита послушанием, а также был обеспокоен тем, что радикализация отдельных членов церкви, целиком поставит ее под удар хунты. Однако каковы бы ни были тогдашние соображения будущего папы, сейчас он не скрывает своих симпатий, приглашая к себе в Ватикан отца Густаво Гутьерреса, главного идеолога левых католиков из Перу.
Итогом авторитарной деятельности Бергольо стали многочисленные жалобы, и провинившегося инспектора сослали от греха подальше в провинцию Корбода, в 400 километрах от прежнего места службы. Когда в 1992 году он вернулся в столицу, коллеги с трудом его узнавали — в изгнании он стал более зрелым, спокойным и восприимчивым к чужому мнению. Шесть лет спустя, в 1998 году, он был назначен архиепископом Буэнос-Айреса. Как и теперь, на папском престоле, он первым делом отказался от всего, что считал излишествами: ездил на автобусе, жил в скромной квартире и сам готовил себе еду по выходным. Когда в одном из интервью его спросили, хорошо ли он готовит, Бергольо ответил: «Ну, пока никто не умер». Друзья вспоминают, что им приходилось переписывать для него музыку с CD на кассеты — кардинал продолжал пользоваться стареньким магнитофоном.
Он всегда уделял много внимания отверженным: часто бывал в бедных районах, целовал ноги больных СПИДом в хосписах, выслушивал исповеди проституток на скамейках в парках, укутавшись в пончо, чтобы сохранить инкогнито, участвовал в процессиях бедноты из трущоб и конфликтовал с наркодилерами, угрожавшими одному из его священников. Муж Пике Джерри О’Коннелл, который тоже освещает жизнь Ватикана для газеты LaStampa, вспоминает, как посетил архиепископский дворец вскоре после назначения Бергольо — большой зал, где его предшественники с помпой принимали посетителей, был заставлен коробками с едой и одеждой для бедняков. «Просто поразительно — он устроил там склад!» — говорит О’Коннелл.
Восхождение Бергольо на вершину аргентинской церковной иерархии совпало с национальным кризисом, который отразился на его взглядах: экономика вошла в период глубокой рецессии, усугублявшейся тем, что Международный валютный фонд требовал от властей принятия жестких антикризисных мер. Больше половины населения страны оказалось за чертой бедности, то здесь, то там вспыхивали беспорядки, а обитатели трущоб массово сидели на пако — наркотике из отходов производства кокаина, серной кислоты, крысиного яда и керосина. В 2003 году страна объявила дефолт и отказалась платить по долгам МВФ, который, по мнению антиглобалистов, под предлогом финансовой помощи пытается заполучить полный контроль над развивающимися странами. Это событие явно не прошло мимо Бергольо, который в своем апостольском послании говорит об «идеологии, защищающей абсолютную свободу рынка, отрицающей право государства на какую-либо форму контроля», и называет свободный рынок «новой тиранией, которая в одностороннем порядке безжалостно насаждает свои законы и правила». Он также успел рассориться с аргентинским президентом Кристиной Ферна-дес де Киршнер и Нестором Киршнером, ее мужем и предшественником на посту, упрекнув их в том, что они недостаточно активно борются с бедностью и коррупцией. Правда при этом, как говорит Пике, Бергольо невольно сослужил хорошую службу Киршнерам, которые, «не имея реальной оппозиции, получили возможность создать образ врага». По мнению журналистки, Кристина Киршнер искусственно культивировала это противостояние, используя как инструмент проблему однополых браков. Бергольо пытался избежать конфликта, продвигая в церковных кулуарах компромиссную идею гражданских союзов, но не смог заручиться поддержкой консервативно настроенных кардиналов. В прессу попало его частное письмо, в котором он говорит, что однополые браки «полностью противоречат закону Божию», однако Вэллели полагает, что эта бумага была написана из стратегических соображений, чтобы потрафить консерваторам. Марсело Маркес, лидер движения за права геев в Буэнос-Айресе, выступил с гневным ответным письмом — не прошло и часа, как ему перезвонил сам архиепископ. «Он выслушал меня с уважением», — позже рассказывал Маркес газете The New York Times. Затем они встретились, и Маркес поведал будущему папе о своих матримониальных планах и получил в подарок экземпляр биографии Бергольо.
27 февраля 2013 года Бергольо прилетел в Рим (экономклассом, хотя Ватикан был готов оплатить ему билет в первый) и заселился в гостиницу «Спартанец», где номер стоит 60 евро за ночь, включая завтрак. Есть большие сомнения в том, что он когда-либо примерял на себя должность папы. Позже, как рассказывают, он говорил в частной беседе, что прибыл в Рим «с минимумом одежды... У меня же не было ни единого шанса! В букмейкерских конторах Лондона я значился на 44-м месте. Вы только подумайте: те, кто поставили на меня, заработали кучу денег!»
Отец Риз, который освещал выборы папы в National Catholic Reporter, говорит, что к началу конклава три основные кандидатуры были уже известны, и Бергольо среди них не значился. На конклаве в 2005 году он был вторым по популярности после Ратцингера, но на этот раз, по мнению большинства наблюдателей, из-за почтенного возраста не имел серьезных шансов претендовать на папский престол. «Если бы кардиналы сплотились вокруг одного из фаворитов, вопрос был бы решен, — говорит Риз. — Но проблема заключалась в том, что они раскололись на несколько групп, пылавших взаимной ненавистью». По мнению Риза, из-за этого конкурирующим между собой группам пришлось сплотиться вокруг «темной лошадки». Избрание Бергольо вызвало у прессы шок: белый пожилой мужчина с европейскими корнями — что может быть удивительней! The Washington Post вышла с материалом, в котором говорилось, что «присущая Франциску скромность нисколько не противоречит крайнему консерватизму в духе Бенедикта». Журнал Slate опубликовал колонку под заголовком «Почему папа Франциск может стать католическим кошмаром», в которой утверждалось, что он «пополнит коллекцию католических консерваторов».
Даже в самом Ватикане никто не знал, чего ожидать от нового понтифика. «Как это ни смешно, я ждал, что в плане пиара это будет настоящий кошмар, поскольку он не любит давать интервью», — говорит Грег Бурк, бывший репортер Fox News и влиятельный член «Опус Деи», в свое время нанятый Бенедиктом, чтобы расхлебывать скандал с VatiLeaks. Не прошло и полугода, как пресса была полностью очарована Франциском, чьи мягкие манеры легко вводят в заблуждение — он не потерял способности действовать быстро и жестко, когда ситуация того требует. Как утверждает Пике, у него «острое политическое чутье». Кардинал Рэймонд Бурк, бывший архиепископ Сент-Луиса, штат Мичиган, имел шанс прочувствовать это на собственной шкуре. Бурк — известный приверженец крайне правых религиозных взглядов. В 2009 году он дал интервью колумнистке Кэтрин Джин Лопез для The National Review. На вопрос, не считает ли он, что голосовавшие за Обаму католики пошли на сделку с дьяволом, он ответил: «Поскольку Обама во время избирательной кампании дал понять, что является сторонником абортов и не намерен защищать традиционные семейные ценности, то католики, бывшие в курсе его программы, не могли голосовать за него, не поступившись своей совестью».
Позже Бурк оказался единственным высокопоставленным священнослужителем, кто отважился критиковать папу Франциска, заявив телеканалу Catholic Television Network, что «у кого-то может сложиться впечатление — возможно, из-за подачи прессы, — что мы чрезмерно много говорим о проблеме абортов и сохранении традиционного института брака. Но это проблема такой важности, что перестараться здесь невозможно». Неделю спустя Франциск нанес ответный удар, исключив своего оппонента из ватиканской конгрегации епископов и таким образом лишив его возможности влиять на процесс назначения епископов в США.
В июле Франциск отстранил конгрегацию францисканских братьев Пресвятой Богородицы от служения литургии по традиционному латинскому обряду и начал расследование их финансовых дел. Многие усматривают в этом прямой выпад в адрес Бенедикта, который потворствовал этому и другим столь же консервативным орденам. Несколько итальянских журналистов, связанных с братьями, назвали этот шаг «пощечиной» и высказали предположение, что папой «движет желание привлечь к себе внимание телекамер». Сам же Франциск тем временем закрыл принадлежащую братьям семинарию и временно лишил их права рукополагать новых священников. Изменения коснулись и коллегии кардиналов, где прежде преобладали итальянцы. Среди назначенных папой новых членов были выходцы с Гаити, Никарагуа и Кот-д’Ивуара. В общей сложности из шестнадцати новых назначенцев десять прибыли в Ватикан из Азии, Латинской Америки или Африки.
Даже бытовые поступки Франциска, вроде отказа от жизни в папском дворце, едва ли стоит рассматривать как чистый символизм. «Главная причина, почему он не хочет там жить, в его стремлении сохранить независимость, — считает один из служащих Ватикана, работавший там при двух прежних папах. — Во дворце тебя легко контролировать». Хотя жизнь папы подчиняется определенному распорядку (ранний подъем, утренняя служба, работа в офисе, поездки по больницам и церквям), Франциск, в отличие от своих предшественников, чье расписание было всем известно заранее, составляет свой график сам, от руки фиксируя дела в дневнике. «Это просто немыслимо, — говорит один из служащих Ватикана, пожелавший скрыть свое имя. — Прежде помощники были в курсе всех его дел, а теперь им приходится узнавать о его планах окольными путями».
Формально власть папы безгранична, однако в Ватикане с его византийскими нравами и подковерными интригами даже она имеет свои пределы. По мнению ватиканского служителя, если Франциск замышляет реформы, то ему следует делать различие между Ватиканом как таковым и обосновавшимися здесь итальянцами, которые преобладают среди кардиналов и рядовых представителей курии. «Если вы хотите покончить с атмосферой секретности и непробиваемой бюрократией, то итальянцы в этом плохое подспорье», — считает мой собеседник. Даже если отложить стереотипы о национальных особенностях жителей Апеннинского полуострова, надо признать, что бюрократам под силу затормозить любое дело. «Можно разворошить верхушку, но тех, кто находится на нижних уровнях этой системы, так-то просто не достать, — говорит он. — Здесь никого не увольняют. Никогда. Даже дворецкого, который украл бумаги у Бенедикта, и того не уволили». (Дворецкий действительно был прощен и теперь работает в детской больнице при Ватикане.)
С этим согласен и автор книги «Ватиканские дневники» Джон Тэвис: «Я работаю здесь уже тридцать лет и могу сказать, что старая ватиканская гвардия не испытывает по поводу нового папы ни малейшего энтузиазма. Они оказались вне игры». Некоторые из сотрудников Ватикана высказываются еще жестче: «Кое-кто из влиятельных кардиналов считает, что он просто не понимает, что творит».
В ближайшие месяцы Франциску и восьми назначенным им кардиналам предстоит разработать план реформирования римской курии. Он организовал комиссию, которая должна решить, что церковь будет делать с проблемой педофилии среди священников — от разработки превентивных мер до помощи жертвам насилия. А когда следующей осенью епископы соберутся на синод, который будет посвящен проблемам семьи, им предстоит ознакомиться с результатами инициированного папой опроса прихожан, в ходе которого им было предложено высказать свое отношение к однополым бракам, добрачному сексу, разводам и контрацепции. По меркам такой иерархической системы, как католическая церковь, это просто небывалый разгул демократии.
Сегодня мое последнее воскресенье в Риме и я отправляюсь в Ватикан, где папе предстоит отслужить «Ангелюс» — короткую молитву, обращенную к Богородице. Снаружи, на площади Святого Петра, снуют лоточники, продающие все на свете — от экскурсий в Сикстинскую капеллу до нарисованных аэрографом портретов Тупака, Боба Марли и папы. Я спрашиваю у одного из торговцев, высокого и лысого, как коленка, выходца из Белиза, хорошо ли идет торговля при новом папе. Он хмурится, мотает головой и говорит с чистейшим нью-йоркским выговором: «Да какое там, этот парень только и делает, что болтает о бедняках, вот сюда и потянулись бедняки из Аргентины и тому подобных мест. У них же ни гроша нет за душой! Вот когда Ратцингер был папой, сюда ехали немцы целыми автобусами. Организованный народ, все при деньгах! А теперь всем скидки подавай».
Сегодня на площади много семей, малыши держат в руках статуэтки младенца Иисуса — скоро Рождество, и папа должен благословить фигурки для вертепа. Три монашки пытаются протиснуться вперед, словно девчонки-фанатки на рок-концерте.
Наконец появляется папа и приветственно машет рукой, издалека его фигурка кажется не больше миндального ореха. «Братья и сестры, приветствую вас», — говорит он, благословляя нас и статуэтки Иисуса. Когда молитва подходит к концу, начинается дождь — сначала слегка моросит, но быстро переходит в настоящий ливень. Закончив молитву, папа говорит, что хотел бы и сам оказаться на площади, чтобы разделить с нами удар непогоды. Кажется, что он искренен.
Чувствует ли он себя одиноким? В своей книге Вэллели рисует нам портрет человека, который, когда он не на людях, ведет уединенную монашескую жизнь, где нет места другим людям. Его ближайшие сотрудники из Буэнос-Айреса говорят об этом так: «Если под дружбой понимать приятное времяпровождение с другими людьми, то у него нет друзей. Дружба предполагает отношения равных. С ним это невозможно. Кое-кто считает его своим другом, но он никогда не придет к ним домой на воскресный обед».
Собравшаяся на залитой дождем площади толпа приветствует своего папу, пока он не исчезает за стенами загадочного города, который теперь находится в его власти. Мне в этот момент приходит на память еще один эпизод из пресс-конференции на самолете, когда один из журналистов, желая подловить папу, спрашивает о его личном отношении к однополым бракам и абортам. На это он ответил в лучших традициях дипломатии: «То же, что и у церкви. Я ее сын». Он не добавил, что он также ее отец — это и так очевидно.
(с) Марк Бинелли