Следователю Егору Суржикову давно не попадались такие сложные и запутанные дела... Неуловимый маньяк убивает красавиц и художников, рисовавших их портреты, а тела "украшает" черными розами. А еще выясняется, что все убийства связаны со скандальным ограблением Третьяковской галереи, откуда недавно исчезла загадочная картина. Но вместо того, чтобы заниматься поисками шедевра, Суржиков вынужден искать девушку, которая на этой картине изображена. И не важно, что картина написана почти двести лет назад... Девушка вполне реальна, и ей угрожает смертельная опасность...
Отрывок из книги:
Пролог
Плакали, плавясь от яркого, трепетного пламени, белые свечи в бронзовых массивных подсвечниках. Загадочные тени танцевали на потолке и стенах просторного зала, заставленного картинами в подрамниках. Едва различимые в полумраке, тихо разговаривали мужчина и женщина. Молодая женщина, в строгом черном платье, сидела в кресле, а перед ней склонился на колени худощавый скуластый мужчина.
Матрена Саввишна Бестужева с печальной нежностью смотрела на художника Ивана Крамского. Лик ее казался неземным, прекрасным, словно ангельский. Легкая смуглость придавала нежному овалу лица какое-то особенное изящество. Темные, словно ночь, глаза под бархатными густыми ресницами были полны удивительного блеска и огня. Одновременно во взоре сквозила ледяная неприступность, некоторая отстраненность и... острая, беспощадная боль. Бестужева только что получила развод от мужа и, собираясь навсегда покинуть Петербург, в последний раз приехала в мастерскую к своему другу, прославленному художнику Ивану Крамскому.
— Ангел мой, — страстно и одновременно грустно говорил Крамской, сжимая ее нежные пальцы. — Вы не поверите, но, увидев в первый раз, я сразу полюбил вас безоглядно и... навсегда! Я никогда никого не любил так прежде, вы моя жизнь!..
— Милый Иван Николаевич, — печально вздохнула Матрена Саввишна. — Но ведь у вас жена, детки, я не хочу отнимать у них счастье любить вас. Наша любовь невозможна, я не могу строить свое счастье на несчастье других...
На лице Крамского отобразилось отчаяние.
— Матрена Саввишна, душа моя, только сейчас я понял, что такое любовь... Моя жена чудесный человек, я уважаю ее и буду помогать ей и детям, я заработаю много денег, очень много... И вы, и они ни в чем не будете нуждаться...
Гоафиня запротестовала:
— Вы не можете так говорить — она жена ваша перед богом...
— Да, она мне жена, но вы же расторгли свой брак с графом...
Пунцовые губы женщины растянулись в печальной улыбке, обнажив прекрасные, сравнимые разве только с жемчугом зубы.
— В этом я не образец для вас.
От ее дивной красоты, ее чудесного голоса у Крамского закружилась голова.
— Я не смогу жить без вас, — едва не плача произнес он.
— В свое время вы любили жену и так же признавались в любви ей, а сейчас вы к ней остыли, я не хочу думать о вас дурно.
— Погодите, не судите меня так строго, — взмолился Крамской. — Я не хотел этого говорить, но теперь уж все равно придется, я встретил свою будущую супругу в тот момент, когда счел, что пришла пора обзавестись семьей, теперь я понимаю — между нами не было истинной любви...
— Как ужасно то, что вы говорите! А ведь ваша супруга верит, что вы любите ее!..
— Позвольте, я все расскажу супруге! Признаюсь, что впервые так сильно полюбил, так, что не смогу жить без вас, она отпустит меня... Неужели вы ко мне совсем безразличны? — упавшим голосом произнес художник. — Неужели мне суждена жизнь несчастная, безрадостная, без вас, без любви?!
Матрена Саввишна взволнованно протянула ему руку:
— Спасибо за любовь, Иван Николаевич, но сейчас я все равно не готова вам дать ответ. Может быть, со временем что-то изменится в моей душе, но сейчас я словно каменная, неживая, во мне, кроме беспросветной, нестерпимой боли, ничего нет! Вы знаете, насколько я несчастна, я потеряла своего единственного дорогого сыночка, меня возненавидел муж... Нет, все решено, на днях я уезжаю к сестре, а дальше, как господь распорядится...
— Вы напишете мне? У меня есть надежда увидеть вас вновь? — встрепенулся Крамской.
— Ваше общество приятно мне, вы знаете об этом, я очень уважаю вас, — со слабой улыбкой ответила Бестужева. — Я вам обязательно напишу...
— Я буду очень ждать и сходить с ума в ожидании весточки от вас, — страстно прошептал художник.
Глава 1
Дебют черной розы
Художник Арсений Чарущев задумчиво рассматривал фотопортрет молодой женщины в бледно-зеленом платье с глубоким декольте.
Белый парик времен императрицы Екатерины Второй, черная мушка на щеке, на точеной шее черная бархотка с камеей. Полуопущенный, презрительный, холодный взгляд и в то же время поразительное очарование темных бархатных глаз. Изумительный в своей свежести, многообещающий изгиб нежных губ. Женщина, несомненно, была не просто привлекательна, она была прекрасна, словно рожденная из пены Афродита. Но Чарущеву показалось, что ее своеобразная красота отмечена какой-то роковой печатью.
— Такие женщины рождаются редко, — с сожалением вздохнул он.
Плотный, невысокого роста, жизнерадостный сангвиник, Чарущев Арсений Борисович имел счастье родиться в Москве в семье научного работника. Его мама была врачом-терапевтом и страстно желала, чтобы сынок стал художником. С детства водила его по всевозможным кружкам и конкурсам и все сделала, чтобы мальчик получил полноценное художественное образование. Сам же Арсений был человеком практичным и хватким, его тянуло скорее к бизнесу, чем к высокому искусству.
До последнего курса Художественной академии Чарущев кое-как дотянул, но в последний год обучения вылетел. Тем не менее он вполне освоил профессию живописца и получил необходимые знания. Научился неплохо рисовать, отлично разбираться в живописи, предметах античного искусства и в красоте... женщин. Вуз ему помешали окончить бесконечные романы и торговля антиквариатом. Но ловкий, предприимчивый парень не растерялся, открыл элитную художественную фотостудию и неплохо зарабатывал на авторских портретах.
Приемщица студии хорошенькая, хрупкая Верочка со слезами на глазах стояла перед ним, отчаянно накручивая золотистый локон на пальчик.
— Я буквально на минутку отлучилась в мастерскую, Дмитрий забыл мне вчера фотографии отдать, вернулась, а клиентка лежит на полу мертвая, в луже крови, рядом с ней черная роза...
— Странно, при чем здесь черная роза? Черных роз не бывает, — мрачно пробурчал Чарущев, его длинные рыжеватые волосы, стянутые на затылке черной резинкой, даже, кажется, взмокли от ужаса. — Значит, не на минутку ты вышла, а копалась час...
— Честное слово, я недолго отсутствовала, ну минут пять, от силы десять...
— Неужели никого не видела? — недоверчиво уставился он на девушку.
— Я же говорю, никого! Мы только что открылись.
— Беги на место, а я вызову полицию, — приказал Чарущев приемщице.
Пока он вызывал полицию, в вестибюль набились сотрудники фотостудии и клиенты.
Чарущев вышел из своего кабинета и оттеснил народ от тела убитой молодой женщины.
Вскоре под звук сирены примчалась полиция, а вслед за ней «Скорая».
Из полицейской машины выскочил старший следователь — сорокалетний Суржиков Егор Иванович, въедливый, юркий, за ним помощник — Алексей Бричкин, молодой светловолосый парень.
В вестибюле они сразу увидели тело погибшей. Молодая девушка лежала ничком, рядом с ней валялась черная роза.
Оставив убитую экспертам, машина с которыми тоже подъехала, Суржиков с Бричкиным, устроившись в кабинете Чарущева, стали опрашивать сотрудников и клиентов фотостудии.
Вскоре выяснилось, что свидетелей убийства как таковых не оказалось, так как, когда убили пришедшую за фотографиями девушку, в помещении, кроме хозяина студии и приемщицы, никого не было, все остальные набежали уже позже.
Хозяин студии, Арсений Борисович Чарущев, во время убийства разговаривал по телефону с директором элитного детского сада на предмет заказа портретов, и разговор не прерывался, что проверкой подтвердилось, а приемщица была в мастерской фотографа, разыскивала фотографии клиентки. В этот момент кто-то проник в вестибюль, заколол девушку, бросил рядом с ее телом черную розу и бесследно исчез. Все произошло мгновенно.
Хозяин студии имел алиби, а его помощница, слабая физически, не могла нанести смертельного удара жертве, к тому же она оказалась левшой, а удар был нанесен правой рукой.
Дом, в котором размещалась фотостудия, располагается на одной из центральных улиц. Само помещение находится в цокольном этаже фасада с парадным входом. Перед домом раскинулся небольшой парк. С торца дома пристроилось небольшое уютное кафе, в котором вкусно готовили, и сотрудники фотостудии частенько посещали его, а некоторые там регулярно обедали.
Суржиков с Бричкиным обошли весь дом, пообщались с сотрудниками кафе и с жильцами дома, но никто ничего подозрительного не заметил и посторонних людей в то время не видел.
— Какое-то идеальное убийство, — бурчал себе под нос обескураженный Суржиков.
— Действительно, — с готовностью вторил ему помощник. — Как-то уж очень все чисто, никаких следов... Черная роза. То ли маньяк, то ли ревнивец... Я где-то читал или по телевизору видел, там один чудик из ненависти баб убивал и розочку рядом с телом оставлял...
— И что, поймали его? — поинтересовался Суржиков.
— Поймали, это же детектив...
Егор Суржиков, воспитанник детдома, после армии сразу пошел служить в милицию. Без отрыва от работы окончил юридический институт и дослужился до старшего следователя. Надо сказать, выбор Егора был не случаен, его отец тоже работал в правоохранительных органах и погиб от руки преступника, вскоре умерла от болезни мать, так он оказался в детском доме. Конечно, ему досталось в жизни, но, имея характер жесткий и упорный, он всегда достигал своих целей, несмотря ни на что. В силу его прямолинейности отношения с женским полом у Суржикова не складывались, и семьи он до сих пор не создал. Да и времени на это не было, так как он полностью растворился в работе и считался одним из лучших сыщиков. Егору приходилось распутывать самые сложные дела, и помощник смотрел на него как на бога с Олимпа, ловил каждое его слово и во всем пытался подражать своему кумиру.
Стройный, поджарый, стремительный Егор, с правильными чертами лица и цепким, острым взглядом синих глаз, нравился женщинам, но женщины, которую он хотел бы видеть каждый день, Егор не встретил.
— Квитанцию с именем и адресом девушки и сами фотографии я изъял, — рассеянно произнес Суржиков. — А ты, Алексей, проверь, кому принадлежит квартира, указанная в квитанции... — Он написал на бумажке адрес и протянул Бричкину.
Пока Суржиков пытался дозвониться по указанному в квитанции телефону, Бричкин выяснил, что квартира принадлежит Башлыкову Ивану Пантелеевичу из города Стерляжинска.
— Мобильник вне зоны доступа, — недовольно бросил Суржиков. — Скажу тебе честно, эта история мне нравится все меньше и меньше, какое-то нехорошее предчувствие, что дело будет непростое...
— Я как черную розочку увидел, сразу это понял, — усмехнулся Бричкин.
Глава 2
Жертва ошибки
Мэр города Стерляжинска Иван Пантелеевич Башлыков — богатый человек, карьерист, жизнелюб, большой любитель дорогих напитков и красивых женщин, в белом махровом халате на голое тело стоял посреди холла своих столичных семикомнатных апартаментов на двадцать первом этаже и вопил:
— Где Маргарита?! Где эта потаскуха? Она что, не знала, что я приеду сегодня...
Пухленькая домработница лет тридцати пяти нервно теребила фартук.
— Не могу же я приказывать ей, — оправдывалась она.
— Ты, Екатерина, не ври, говори все как на духу, она что, любовника завела?
Катерина испуганно пожала плечами.
— Я правда не знаю, при мне никто сюда не приходил, сама она никому не звонила, может, таилась... Башлыков от злости резко подскочил, и халат обнажил его тело.
Екатерина стыдливо зажмурила глаза и прошептала:
— Маргарита ушла вчера вечером и ничего не сказала... Можно я пойду, мне обед нужно готовить...
— Иди, — взвизгнул Башлыков.
Домработница вернулась на кухню и принялась чистить овощи.
В дверь позвонили. Катя прислушалась. Из глубины квартиры не донеслось ни звука, и она, вздохнув, вытерла руки и поспешила в прихожую.
На пороге стоял стройный мужчина в сером костюме с пронзительными синими глазами. Он ловко выудил из кармана удостоверение и развернул перед Екатериной.
— Старший следователь Суржиков... С кем могу поговорить по поводу Маргариты Вишневской?
— Маргариты? — растерянно попятилась домработница.
Позади послышался шум, и за ее спиной возник хозяин квартиры.
— А в чем, собственно говоря, дело? — раздался его грозный басок.
— Я по поводу Маргариты Вишневской, — повторил Суржиков, вновь махнув удостоверением.
— Маргариты? — взволновался Иван Башлыков. — А что с ней случилось?
— Может, пропустите меня в квартиру, не на площадке же нам разговаривать...
Хозяин с домработницей подались назад.
— Конечно, проходите в гостиную... Катя, приготовь нам кофе...
Они прошли в современно обставленную гостиную, оформленную в светлых тонах.
Башлыков кивнул на диван.
— Присаживайтесь...
Суржиков аккуратно опустился на воздушно мягкий диван, напоминающий пушистое облако.
— Как давно вы видели Маргариту Вишневскую?
Возмущенно моргнув, Башлыков фальцетом взвизгнул.
— Давно, две недели назад... Я был в Лондоне и только сегодня утром прилетел, а ее нет...
— Кем она вам приходится?
— Любимая женщина, а что? — взвился он. — Скажите, что с ней, не тяните!
Суржиков не спеша открыл портфельчик и вытащил папку. Открыл ее и извлек фотографии. Протянул Башлыкову.
— Вам знакома эта женщина?
Башлыков торопливо выхватил снимки дамы в парике из рук следователя, посмотрел и ответил:
— Да, это Маргарита... Что с ней? Где она?
— Боюсь, у меня печальные новости...
— То есть? — смертельно побледнел Башлыков.
— Маргарита Вишневская мертва, вам придется проехать со мной на опознание...
— Как на опознание? — испугался Башлыков и вдруг отчаянно закричал: — Катя, срочно приготовь мой черный костюм!..
* * *
В морге, с брезгливым страхом взглянув на труп молодой женщины, Башлыков испуганно замотал головой.
— Нет, это не Маргарита, я не знаю эту женщину...
Откуда вы взяли, что это Маргарита?
— Но она приходила с квитанцией за фотографиями в студию...
— Ну и что? — нахмурился Башлыков. — Хотя не понимаю, зачем Ритке фотографии, тем более в старинном костюме, в парике... Я вам точно говорю, что это, — боязливо кивнул он на накрытый труп неизвестной, — не она...
— Если не она, то очень похожа, — не сдавался следователь.
— Да, похожа, — согласился Башлыков, — но это не она, что же, я свою любовницу не узнаю... У Ритки на груди родинка, а у этой нет... И лицо у этой... хуже...
— Значит, похожа, — обескураженно пробормотал Суржиков. — Допустим. Но где же тогда Маргарита Вишневская?
— Я сам бы хотел это знать, — сердито пробасил Башлыков.
