«Лихие» девяностые. Следователь Ренко получает неожиданное известие с Кубы — его старый приятель полковник Приблуда в опасности. На берегу Гаванского залива Ренко отказывается верить, что опоздал… Вокруг — равнодушие, ненависть «младших братьев» по соцлагерю, культ колдовства, доносительство агентов Революции, расцвет проституции. И над всем — тень бородатого «папаши».
Триллер «Залив Гавана» в 1999 году удостоен Премии Дэшилла Хэмметта. Эта награда вручается ежегодно Северо-Американским отделением Международной Ассоциации авторов детективов.
Глава из книги:
Офелия ушла, не дожидаясь рассвета, и, как только она закрыла за собой дверь, Аркадий стал ждать, что Луна заберется по фасаду или проползет по вентиляционной шахте. Он не то, чтобы не доверял Осорио, он не мог понять ее. Зачем ей проводить ночь на алюминиевом стуле с одним из самых нежеланных русских гостей на этом острове, оставалось для него загадкой. Если только она не работала в тандеме с Луной и не использовала возможность попасть в квартиру. Если это так и было, то в мире не существовало замков, которые могли бы ему помочь.
К восьми часам утра Малекон превратился в залитую солнцем театральную сцену. Мальчишки бродили, согнувшись в тени дамбы в поисках оторвавшихся рыболовных лесок. Мужчины открывали коробки с самодельными крючками и грузилами для продажи. Велосипеды катились мимо — отцы крутили педали, мальчишки сидели на руле, мамы с младенцами на багажнике — целое семейство чудным образом размещалось на этом транспортном средстве. По-прежнему не было только сержанта Луны.
Аркадий спустился вниз, но не вышел на улицу, а постучал в дверь Эрасмо, специально избегая попадать в ритм с музыкой, грохочущей из гаража. Наконец Тико открыл дверь и провел его в жилую часть квартиры Эрасмо с подпиленным столом и кроватью.
— Эрасмо здесь нет, — Тико был в своем рабочем комбинезоне, автомобильная камера висела на плече, в руке банка тропиколы.
— Ты говоришь по-русски?.. — прокричал Аркадий, пытаясь перекрыть радио.
— Говорю, — Тико сказал это, будто только что с удивлением обнаружил в себе эту способность. Он был одного возраста с Эрасмо, но время пощадило его волосы — они остались темными и густыми, как мех, на лице не было морщин или складок, которые остаются от жизненных переживаний и треволнений, лицо мальчика у мужчины среднего возраста.
— Ты не против, если я выйду на улицу через гараж?
— Не против. Ты сможешь выйти, но не сможешь вернуться, гараж закрыт.
Аркадий раздвинул бамбуковую занавеску. Тико не соврал. Двери гаража были закрыты, джипы припаркованы бампер к бамперу.
— Гараж закрыт, — сказал Тико, — потому что Эрасмо не хочет, чтобы я продавал машины без него.
— Я не хочу тебя беспокоить. Все, что мне надо, это выйти через заднюю дверь… — «И не попасться кое-кому на глаза», — подумал Аркадий.
— Эрасмо с китайцами. Он с китайцами.
— В самом деле? С какими китайцами?
— С мертвыми китайцами. Он там будет целый день, и я держать рот на замке.
— А где мертвые китайцы?
— Рот на замке…
— Понимаю.
— Мне не нужно было открывать дверь.
— Ты всего лишь проявил вежливость, — Аркадий выудил из кармана пальто карандаш и расправил клочок бумаги на капоте.
— Ты можешь написать?
— Я умею писать, как и все остальные.
— Ты мне ничего не говори, только напиши, где я могу найти Эрасмо и китайцев.
— Они мертвые, вот в чем дело.
— Ну, что ж, — пока Тико писал печатными буквами, Аркадий спросил наудачу: — Ты знаешь, где Монго?
— Нет.
— Может быть, тебе известно, что случилось с Сергеем?
— Нет, — Тико вернул бумажку с озабоченным выражением лица. — Ты собираешься пойти к Эрасмо прямо сейчас? Если ты пойдешь к нему прямо сейчас, он поймет, что это я.
— Нет, не сейчас, позже.
— А куда ты идешь сейчас? — лицо Тико просветлело.
— В яхт-клуб «Гавана».
— А где он.
— В прошлом. — Аркадий посмотрел на карту.
Он вышел из дверей гаража и прошел с полдюжины домов по боковой улочке прежде чем повернуть на Малекон. Набережная Малекона стала узнаваемой, рычащие грузовики, мальчишки, выпутывающие застрявшие в прибрежных камнях сети, тощие собаки, обгладывающие плоские тушки чаек. Внимание патрульного на углу было полностью поглощено девчонками-тинейджерами, погрузившимися на тележку, прицепленную к велосипеду. Луны не было видно.
В руке Аркадия была стертая на изгибах карта Гаваны, выпущенная издательством «Тексако» 40 лет назад, ее он прихватил в квартире Приблуды. На ней обозначался Президентский дворец и американское посольство, кубино-американский жокей-клуб и беговой трек, магазин «Вулворт» и загородный клуб «Билтмор» — все эти признаки исчезнувшей Гаваны. Не то чтобы город потерял свою сюрреалистичность. Дома на Малеконе сохранили признаки самых разнообразных архитектурных фантазий: греческие фронтоны с мавританскими колоннами и осыпающиеся стены с геральдическими символами в поблекших розовых и голубых тонах. Венеции затопление только угрожало. Гавана выглядела затонувшей и поднятой со дна морского.
Аркадий был поражен тем, насколько Гавана оставалась такой же, как и на карте сорокалетней давности. Он прошел мимо огромного здания отеля «Националь» и стеклянной башни отеля «Ривьера», — и тот и другой «популярное место отдыха американцев», согласно сноскам на карте. Neumaticos накачивали автомобильные шины на заправочной станции «Тексако», в прошлом бывшей «службой пожарной безопасности».
У Аркадия ушло полтора часа, чтобы пройти по Малекону, пересечь реку Альмендарес с маленькими лодочными станциями и зловонными сточными трубами и направиться на запад, следуя по Мирамару мимо фамильного дома Эрасмо и ступенек, на которых исчез Монго. Он в любой момент мог взять такси, зная, что добрая половина проезжающих мимо машин счастлива подхватить голосующего и получить пару американских долларов. Но он не хотел переместиться в прошлое на автомобильной скорости, он намеревался погружаться туда шаг за шагом.
В самом конце района Мирамар он подошел к перекрестку с круговым движением с некогда стоявшей здесь заправкой, стадиону, где раньше был беговой трек, и яхт-клубу «Гавана», если верить карте Приблуды.
Это место не из тех, куда забредали случайные прохожие. Кроме него здесь вообще не оказалось других пешеходов. Машины объезжали круг и мчались дальше по своим неведомым делам. Только человек, специально разыскивающий что-то, мог заметить узкую дорожку, огибающую королевские пальмы и бегущую вдоль лужайки к классическому белому особняку с колоннами и величественными двойными лестничными маршами. Особняк был словно окутан молчанием покинутого правителем во время переворота колониального дворца. Завоеватели оставили место действия, первые признаки упадка отражались в разбитом окне и выпавшей местами черепице на коньке крыши. Над фронтоном центральных ворот вырезан вымпел с изображением корабельного штурвала. Кроме шороха пальмовых листьев на ветру ничто не нарушало тишину. Легко было представить себе позирующую на ступенях особняка элиту Гаваны. Да он уже видел все на фотографии в доме Эрасмо.
Он поднялся по ступеням и через открытые двойные двери из красного дерева прошел в холл с белыми стенами и покрытыми известняковыми плитами полами. Под массивной кованой люстрой на алюминиевом стуле сидела пожилая негритянка. Она посмотрела на него сквозь толстые стекла очков так, словно он выпал из космического корабля. Красный телефонный аппарат стоял сбоку от ее стула, и вид нежданного посетителя подтолкнул ее к тому, чтобы сделать телефонный звонок. Пока она разговаривала с кем-то на другом конце провода, Аркадий прошел сквозь высокие французские двери в пустой холл. Анфилада комнат соединялась между собой, как череда ярко освещенных и просторных гробниц. Звуки шагов опережали его. Он подошел к бару с резной стойкой из темного дерева — ни бутылок, ни барных стульев не было видно. Портрет Че висел рядом с застекленным буфетом, должно быть, раньше это было место для наград в скачках, моделей кораблей и веревочных лестниц. Все, что осталось от морской тематики, это настенные медальоны с изображением штурвалов. Из бара он вышел в просторный внутренний двор со сценой, готовой принять ансамбль кубинских музыкантов.
Он вернулся назад и поднялся на второй этаж. На площадке стояло высокое адмиральское кресло из черного дерева. Все остальное исчезло, добавились лишь металлические стулья времен Революции. Аркадий вышел на открытую террасу, с которой открывался вид на океан и небольшую бухту.
Выложенный кирпичом променад, по ширине не уступающий городской площади, растянулся вдоль пляжных зонтиков, покрытых пальмовыми листьями и рядами пальм в форме веера, которые вели к белому песчаному пляжу. Широкие пирсы омывались прозрачной ярко-синей водой, там было достаточно места для того, чтобы могла причалить целая регата. Neumaticos — единственные плавучие объекты — маленькие точки на горизонте. Дюжина мальчишек, катающих по песку футбольный мяч, — единственные обитатели пляжа.
Аркадий не смог преодолеть искушение. Сойдя с лестницы, он снял ботинки и носки и босиком ступил на разогретый солнцем мягкий податливый песок. Мальчишки не обращали на него никакого внимания. Он поднялся по широким ступеням белого цементного пирса и прошел метров пятьдесят до его конца. Гавана скрылась из вида. Клуб возвышался над дамбой на высоте сотни метров. Заросшая прогулочная тропинка на западе и белый минарет, видневшийся из-за пальмовых верхушек с востока, завершали пейзаж. На пляже перед мавританской башней не было ни души и, хотя полоса белого песка протянулась до пустоши, заросшей диким кустарником, это место было узнаваемо. Аркадий достал из нагрудного кармана рубашки фотографию Приблуды, Эрасмо и Монго. На ней под тем же углом были те же самые деревья… Он стоял в том месте, где была сделана фотография. В яхт-клубе «Гавана».
Мальчишки на берегу замахали руками. Сначала Аркадий решил, что они машут ему, но, обернувшись, увидел яхту, обходящую волнорез. Она мягко скользила по волнам, солнечные лучи брызгами разлетались от переднего стекла. Замедляя скорость, яхта совершила несколько изящных маневров и наконец Аркадий различил фигуру Джорджа Вашингтона Уоллса в рубашке с короткими рукавами — солнцезащитные очки закрывали половину лица. Он развернул яхту и приблизился параллельно пирсу, снизив обороты до вкрадчивого мурлыканья и держась на безопасном расстоянии от нанесенных морем водорослей и прочего мусора. Судно было низким, длинным и несколько угловатым, корпус и палуба выполнены из черного дерева, носовая часть обшита латунью, окна пассажирской каюты закрывали жалюзи. Над яхтой развивался пиратский флаг со скрещенными саблями.
— Яхта Хемингуэя? — крикнул Аркадий.
— Возможно, принадлежала Аль Капоне, — Уоллс отрицательно покачал головой. — Гидросамолет, превращенный контрабандистами в транспорт для перевозки незаконного рома.
— Капоне тоже был здесь?
— Бывал.
— Как вы узнали, что я здесь? — Аркадий не смог скрыть своего удивления.
— Основной способ коммуникации на этом острове — бабушки с телефонами. А почему вы здесь?
— Любопытство. Я хотел посмотреть на яхт-клуб.
— Его больше нет.
— Меня всегда интересовали места, которых больше нет.
— Куба — самый подходящий остров для подобных наблюдений, — признал Уоллс. Он посмотрел на клуб, затем на ботинки в руках Аркадия. — Похоже, вы здесь неплохо осваиваетесь. У вас есть пара минут? Как насчет того, чтобы выпить по чашечке кофе с теми, кто числится в первых строках розыскного списка ФБР?
— Звучит заманчиво, — Аркадий заколебался. — Луна тоже в числе приглашенных?
— Не на эту вечеринку. Ни барабанов, ни ритуальных танцев, ни Луны. Присоединяйтесь.
Уоллс развернулся, и на транце кормы Аркадий смог прочитать название яхты «Гавилан». Аркадий ловко запрыгнул на борт и, после того как он удобно устроился в кожаном кресле, яхта понесла его прочь от пристани.
Они шли недолго, плавно рассекая воду, становившуюся все более глубокой и темной по мере удаления от бухты, затем Уоллс замедлил движение, и яхта остановилась, мягко покачиваясь на волнах. Уоллс знаком показал Аркадию подождать и нырнул в салон, откуда он вернулся со столиком и вставил его в специальные крепления на носовой палубе, затем он вынес латунный поднос с блюдом, на котором были булочки с корицей, кофейник, и три фарфоровых кофейных чашечки с надписью «Гавилан». Дверь салона открылась, оттуда вышел невысокий седовласый человек в черной пижаме и шлепанцах, он поднялся по ступенькам и сел напротив Аркадия. На его лице блуждала улыбка, которая могла принадлежать фокуснику, доставшему кролика из цилиндра.
— Джон, познакомься с Аркадием Ренко, — Уоллс представил их друг другу. — Аркадий, это Джон О'Брайен.
— Рад знакомству, — О'Брайен пожал руку Аркадию. Он перехватил взгляд, который Аркадий бросил на пижаму. — Это моя яхта и я одеваюсь так, как мне заблагорассудится. Уинстон Черчилль, как вы, наверное, знаете, имел обыкновение расхаживать в обнаженном виде. Я избавлю вас от этого зрелища. Вы же носите это в некотором роде нелепое пальто, Джордж сказал мне об этом. Я приношу свои извинения за то, что не вышел раньше, но когда Джордж заводит «Гавилан», я предпочитаю оставаться в салоне. Падение за борт стало бы фатальным для моего достоинства. Надеюсь, вы любите кофе по-кубински.
Уоллс налил всем кофе. О'Брайену было что-то около семидесяти, но голос молодой, живой взгляд, овальной формы лицо, покрытое бледными веснушками, словно тонкая скорлупа яйца прибрежной птицы. Обручальное кольцо и наручные часы Breitling привлекали внимание к рукам.
— Как вам Гавана? — спросил он у Аркадия.
— Красиво, интересно, тепло.
— Женщины здесь фантастические. Мой друг Джордж совсем потерял голову. Я не могу позволить себе влюбиться, так как моя семья по-прежнему в Нью-Йорке на Лонг Айленде, острове, совсем не похожем на этот. Я оказался верным мужем и надеюсь вернуться домой с божьей помощью.
— А сейчас есть какие-то проблемы с возвращением? — Аркадий постарался коснуться этой темы как можно деликатнее.
О'Брайен смахнул невидимую крошку со стола.
— Одно-два небольших затруднения. Нам с Джорджем повезло найти дом вдалеке от дома здесь, на Кубе. Кстати, мне жаль, что такое случилось с вашим другом Сергеем Приблудой. Полиция уверена, что он мертв?
— Да. А вы его знали?
— Разумеется, он должен был заняться вопросом нашей безопасности. Я бы сказал, что он простоват. И, боюсь, не очень хороший шпион.
— Не мне судить о профессионализме шпионов.
— Ну конечно, вы ведь всего лишь скромный следователь, — О'Брайен сказал это с нарочитым ирландским акцентом. Хлопнув в ладоши, он воскликнул: — Какой чудный день! Скажите, если бы вы скрывались от закона, где бы вы предпочли оказаться?
— А вы единственные, кто скрывается здесь от закона?
— Едва ли. Сколько нас здесь? — О'Брайен с нежностью посмотрел на Уоллса.
— Восемьдесят четыре американца.
— Восемьдесят четыре американца в бегах. Ну, на самом деле это лучше, чем прозябать в федеральных тюрьмах, где ты сидишь с адвокатами, конгрессменами, торговцами наркотиками — обычная для Америки тусовка. Здесь можно встретить настоящего смутьяна, такого как Джордж. Для меня, как для бизнесмена, это возможность познакомиться с совершенно новыми людьми. В Штатах у меня не было бы ни малейшего шанса сблизиться с Джорджем.
— Поэтому вы пытаетесь все время чем-то заниматься?
— Мы пытаемся остаться в живых, — ответил О'Брайен. — Это полезно. Скажите мне, Аркадий, что вы здесь делаете?
— То же самое.
— Посещая яхт-клуб «Гавана»? Объясните мне, пожалуйста, какое отношение это имеет к погибшему русскому?
— Человек, пропавший в месте, которого больше не существует? Для меня это звучит интригующе.
— Он довольно осторожен.
— Нет, он прав. — О'Брайен коснулся колена Аркадия. — Аркадий — это человек, который только что сел за карточный стол и не знает ни правил игры, ни стоимости фишек. — В черной пижаме О'Брайена имелись карманы. Из одного из них он достал большую толстую сигару и начал покручивать ее между кончиками пальцев. — Вы знаете великого кубинского чемпиона по шахматам Касабланку? Он был настоящим гением, рассчитывающим ходы на десять или даже одиннадцать вперед. Разумеется, он курил кубинские сигары во время партий. На одном турнире на звание чемпиона его противник выдвинул требование, чтобы Касабланка не курил. Тем не менее, Касабланка достал свою сигару, мял ее, облизывал, нюхал, и это сводило его оппонента с ума. Он проиграл и сказал после игры, что незнание того, зажжет он свою сигару или нет, было еще хуже, чем если бы он просто курил. Я тоже обожаю кубинские сигары, но по иронии судьбы не могу больше курить — запрет врача. Я всего лишь поддразниваю себя. Что бы ни привело вас в яхт-клуб, эта сигара — ваша. Нам остается только подождать, когда вы ее раскурите. А пока мы остановимся на том, что вас привело простое любопытство.
— Или что я был удивлен…
— Чем? — спросил Уоллс.
— Что клуб выстоял после Революции.
— Теперь вы говорите о яхт-клубе «Гавана» — сказал О'Брайен. — Французы, как вы знаете, казнили короля Луи, но они не сожгли Версаль. Фидель отдал клуб — самую величественную, наиболее ценную собственность во всей стране, строительному союзу, и теперь с кубинцев, белых и черных берут по одному песо за пользование пляжем. Очень демократичный и коммунистический подход.
Уоллс протянул руку в сторону мавританской башни:
— «Ла Конча» — казино с другой стороны бухты, они отдали его профсоюзу работников общепита, а беговой трек они превратили в стадион и беговую дорожку.
— Видит бог, я уважаю идеалистов, — сказал О'Брайен, — но, проще говоря, в результате эта собственность не приносит никакого дохода. А ведь здесь есть все, чтобы создать нечто грандиозное для кубинского народа.
— И тут как раз вступаете вы?
— Надеюсь. Аркадий, я много лет проработал застройщиком. И по-прежнему им остаюсь. Джордж может подтвердить, что я не подлый человек, не такой подлый, как Дисней. Когда они начинают скупать землю, то объединяются в маленькую корпорацию, типа той, что скупает у соседей понемногу земли — акр тут, акр там, и однажды утром ты просыпаешься и видишь из своего окна двухсотфутового Микки Мауса. Я буду честен. Каждый застройщик мечтает об огромных участках земли для своей деятельности, о своей Эйфелевой башне или Диснейленде. Я хочу сделать яхт-клуб «Гавана» центром Карибского моря — больше и лучше, чем он когда-либо был.
— Послушайте, — подхватил Уоллс, — правительство вложило большие средства в пляжи Варадеро и Кайо Ларго, чтобы туристы были как можно дальше от кубинцев. Но туристы хотят отдыхать в Гаване. Они хотят видеть девочек в ресторане «Тропикана». Хотят прогуливаться по Старой Гаване. Хотят танцевать ночь напролет в Паласио де ля Сальса. Правительство, наконец, начинает прозревать, восстанавливая Малекон, перестраивая старые отели. Все потому, что туристы хотят видеть стиль. По счастливой случайности, яхт-клуб «Гавана» сохранился в превосходном состоянии.
— Чтобы поддерживать его в таком виде, правительство лишается полумиллиона песо в год. Джордж, подтвердите мои слова, что он может приносить в казну прибыль в размере тридцати миллионов долларов в год.
— Вполне.
О'Брайен показал в сторону клуба и пляжа.
— Здесь будет конференц-зал, ресторан, ночной клуб, двадцать номеров люкс, двадцать номеров эконом-класса, таймшеры и другие виды владения. Плюс СПА, места для стоянки судов и роскошных круизных яхт. То, что я сейчас вам описываю, Аркадий, это тропический Клондайк, ждущий только, чтобы кто-нибудь взялся за лопату.
Аркадий недоумевал, с какой стати эти два совсем недурно устроившихся здесь американских беглеца делятся с ним своими планами. Хотя он подозревал, что О'Брайен был тем типом бизнесмена, который любит покрасоваться, словно театральный актер, читающий полный трагизма монолог и подмигивающий при этом зрительному залу. Так как опыт строительства Аркадий приобрел в Сибири, то он был далек от дорогостоящих проектов.
— Превратить клуб в отель может стоить больших денег.
— Двадцать миллионов, — отозвался Уоллс. — Мы найдем деньги, правительству Кубы не потребуется вкладывать ни единого доллара, ни песо.
— Множество людей могут назвать это подарком, — скромно сказал О'Брайен.
— И что же вы хотите взамен? — спросил Аркадий.
— Догадайтесь, — был ответ О'Брайена.
— Нет ни одной догадки.
О'Брайен наклонился к Аркадию, будто делясь большим секретом.
— В прошлом году Индейское казино в Коннектикуте, извините за выражение, в этих гребаных северных лесах, где нет секса, стиля и солнца, получило сто миллионов чистой прибыли. Сколько, по-вашему, казино, расположенное среди пальм, круизных судов и яхт, стоимостью в миллионы долларов, находящееся в обновленном яхт-клубе «Гавана», сможет принести? Я пока не знаю сам, но очень хочу это выяснить.
— Мы добиваемся аренды старого казино «Ла Конча» на двадцать пять лет и разумного распределения доходов между нами и правительством Кубы, — сказал Уоллс, — для них это предприятие без финансовых рисков, но здесь существует политическая проблема, ведь они подняли такой шум вокруг ликвидации игорных заведений после победы Революции.
— Шум вокруг закрытия казино и изгнания мафии… — добавил О'Брайен. — Поэтому мафия с помощью ЦРУ пыталась убить Президента.
— Он имеет в виду Кастро, — пояснил Уоллс. — И это не так просто — заставить кубинцев изменить курс. Мы не сделали бы ни шага, если бы здесь был даже намек на участие мафии, не важно какой — американской или русской. Наше казино должно быть абсолютно чистым.
— Любой проект на начальной стадии, — сказал О'Брайен, — это как мыльный пузырь, все, что угодно может привести к тому, что он лопнет. Ваш друг Приблуда должен был обеспечивать нам защиту от проникновения тех русских варваров, которые, уверяю вас, пчелиным роем пытаются залететь на Карибы. Неподходящие люди в неподходящее время могут заставить пузырь лопнуть. Вот почему я сказал Джорджу взять яхту и увезти некоего русского следователя с пирса яхт-клуба, пока кто-нибудь еще не узнал о том, что вы там были.
— Что возвращает нас к прежнему вопросу, — напомнил Уоллс Аркадию. — Зачем вы были в клубе?
Аркадий почувствовал, что он находится между молотом и наковальней. Фотография яхт-клуба была у него в кармане. Но он не собирался выложить перед этими чужаками то, что стоило ему крови в схватке с Луной.
— Через четыре дня я вернусь назад в Москву, и никому не будет интересно, зачем я приходил в клуб.
— Какой смысл возвращаться, — спросил О'Брайен. — Оставайтесь здесь.
Уоллс добавил:
— Приблуды больше нет. Мне неприятно это говорить, но вакансия свободна…
Аркадий не сразу уловил новый поворот беседы:
— Вакансия для меня?
— Вполне возможно, — О'Брайен стал настойчивее: — Вы же не будете возражать, если мы захотим узнать о вас чуть больше, прежде чем предложить вам эту должность?
— Должность? — переспросил Аркадий. — Это звучит даже заманчивее, чем предложение работы. Вы же совсем меня не знаете.
— Вы так думаете? — откликнулся О'Брайен. — Позвольте мне пофантазировать. Порядка сорока лет, верно? Разочарованы своей работой. Совершенно очевидно, что вы умны, но, однако, по-прежнему занимаете должность простого следователя. Немного безрассудны, зачастую ходите по лезвию бритвы и вызываете огонь на себя. За исключением дорогого пальто дешевая одежда, дешевая обувь — все признаки порядочного русского человека. Но, принимая во внимание нынешний дикий капитализм в Москве, вы чувствуете себя там полным идиотом. Личная жизнь? Я иду на ощупь, но сказал бы, что у вас ее нет. Ни жены, возможно, даже нет детей. Ноль, тупик. И это то, к чему вы хотите вернуться через четыре дня? Я вовсе не хочу втянуть вас в криминальную заваруху, я открываю вам парадную дверь на первом этаже величайшего проекта Карибского бассейна. Возможно, вам интереснее захлебнуться блевотиной в пьяном бреду и замерзнуть к чертовой матери в вашей холодной Москве, не знаю. Все, что я могу сделать, это предложить вам уникальную возможность испытать свою жизненную удачу еще раз.
— Неплохая догадка.
— Задайте себе вопрос, Аркадий, — О'Брайен по-доброму улыбнулся. — Вас кто-то будет разыскивать в Москве? Есть ли кто-нибудь, кому вы не могли бы сказать «прощай» по телефону. Есть ли кто-нибудь, кого вам будет не хватать?
— Да, — сказал Аркадий с небольшой задержкой.
— Ну конечно. Позвольте мне рассказать вам о самой грустной в мире картине. Самая грустная в мире картина хранится в музее Прадо в Мадриде. Ее написал Франсиско Гойя, на ней изображена собака в воде. Вы видите только ее голову, мутную воду, бурлящую вокруг и собачьи глаза, глядящие вверх. Собака, конечно, могла бы просто плыть, но Гойя назвал картину «Тонущая собака». Я смотрю на вас и вижу ее глаза. Вы тонете, а я протягиваю вам руку. У вас достаточно сил, чтобы ухватиться за нее?
— А деньги? — спросил Аркадий, только чтобы отделаться от образа.
— Забудьте про деньги. Да, вы будете богаты. У вас будет кубинская вилла, дорогая машина, катер или яхта, девочки, все, что пожелаете, не в этом суть. Суть в том, что у вас будет настоящая жизнь, и вы будете наслаждаться ею.
— И как же я, по-вашему, это сделаю?
— Вашу визу можно продлить, — вступил Уоллс, — у нас есть друзья, которые легко это сделают, и вы сможете жить здесь, сколько пожелаете.
— И тогда вас не будет волновать то, что я прихожу в яхт-клуб «Гавана»?
— Нет, если вы станете частью команды.
— Естественно, мы не предлагаем вам бесплатное путешествие, — сказал О'Брайен, — но вы станете частью большого проекта, участие в котором — предмет зависти многих, и которым вы сможете гордиться. Все, чего мы хотим взамен, это всего лишь знак доверия к нам. Почему вы появились в яхт-клубе? Как вам пришла в голову эта мысль?
Прежде чем Аркадий успел ответить, вода вокруг яхты посветлела и забурлила. Он посмотрел за борт и увидел плотную стаю продолговатых серебристых рыб, отражающих солнечные лучи как зеркало.
— Бонито… — сказал О'Брайен.
— Они всегда плывут с востока на запад?
— Против течения, — ответил Уоллс. — Тунец плывет против течения, так же плывут марлины и, конечно, лодки.
— Здесь сильное течение?
— Да, это же Гольфстрим.
— Течение идет в сторону залива?
— Да.
Сначала по одной, а затем дюжинами рыбы выскакивали из воды и плюхались назад, вздымая искрящиеся на солнце фонтаны. Переливчатые, похожие на радугу, изгибающиеся в воздухе рыбины окружили «Гавилан», осыпая его соленым дождем. Вдруг за несколько секунд весь рыбий косяк уплыл, на его месте в воде появилось темное очертание чего-то длинного с большими синими плавниками.
— Марлин, — сказал Уоллс.
Без каких-либо видимых усилий огромная рыбина шла в тени яхты, как слегка розоватый фантом океанских глубин.
— Он явно выжидает, — сказал Аркадий.
— Прячется, — ответил Уоллс. — Он убийца, так он подкарауливает жертву. Он порежет целый косяк тунца, а затем вернется на пиршество.
— Вы любите рыбалку?
— С подводным ружьем. Выравнивает шансы рыбака и рыбы.
— А вы? — спросил Аркадий О'Брайена.
— Это не мое.
Сверху плавник марлина казался тонким, почти невидимым и острым, как бритва. Мужчины были практически парализованы этим красивым зрелищем, и только когда марлин ушел на глубину, синее в синее, они продолжили пить кофе.
Они не стали возвращаться в яхт-клуб, вместо этого яхта прошла мимо рыбацких лодок вдоль западного побережья. У крайней пристани бухты Хемингуэя трое пограничников в форме лениво помахали, давая разрешение причалить. «Гавилан» подошел к внутренней пристани, где висел крюк для взвешивания рыбы, закусочная с пляжными зонтиками и небольшой сценой, в неподвижном воздухе повис запах жареных цыплят и оглушающие звуки песни «Битлз». В зоне для купания, обозначенной буйками, никого не было, но ныряльщики с масками и трубками собрались вдоль канала, по которому Уоллс направил яхту к месту стоянки. Не Хемингуэй, но пожилой кубинец в соломенной шляпе с упаковкой пивных банок замахал руками в сторону Уоллса и сердито закричал ныряльщикам Peligroso! Peligroso!
Направляя катер подальше от ныряльщиков, Уоллс прошел дальше вдоль канала к развороту. Рыбацкие лодки с подставками для удочек и откидными мостками, скоростные катера — низкие и красочные, мощные яхты с бассейнами на палубах, гидроциклы, океанские лайнеры — белые плавучие дворцы изобилия и праздности, все это проплывало мимо. Крики, доносившиеся с волейбольной площадки, были типично американскими.
— Эти ребята из Тексакоа, — сказал Уоллс. — Организовывают круизы по заливам, их суда здесь круглый год.
Люди вдоль берега канала были заняты своими делами — отмывали рундуки, тащили корзины с едой и пластиковые пакеты с бельем для стирки, толкали перед собой тележки с газовыми баллонами. Уоллс замедлил ход и наконец остановил яхту во внутренней части канала, где на рынке продавали солнцезащитные кремы и виски «Джонни Уокер». Перед лавчонкой сидела молодая кубинка в майке «Nike». Ее друг был блондином, на рубашке красовался вездесущий Че.
О'Брайен сгреб обеими руками кисть Аркадия для крепкого дружественного пожатия.
— Насколько я знаю, вы живете рядом с домом сантеро. Давайте продолжим наш разговор завтра у сантеро.
— О моей должности? Не думаю, что я что-нибудь в этом смыслю. Я ровным счетом ничего не знаю о казино.
— Судя по тому, как вы расправились с сержантом Луной, вы достаточно опытный специалист и бесстрашный человек. А что касается казино, так мы устроим для вас грандиозный тур по всем злачным местам Гаваны, так ведь, Джордж?
— Вы могли бы, — Уоллс продолжил, — обзавестись здесь своим собственным катером или яхтой, Аркадий. Девочки будут выстраиваться к вам в очередь, они даже будут готовить и убирать только для того, чтобы переночевать на борту.
— А кто эти американцы, живущие здесь? — Аркадий посмотрел на своих мнимых друзей.
— Некоторые, — криво усмехнулся Уоллс, — просто в свободном плаванье, другие жлобы и деревенщина, те самые, от которых я сбежал тридцать лет назад. Один сукин сын из Алабамы попросил меня поставить автограф на фотографии, которая была сделана ЦРУ, когда я был объявлен в розыск. Он сказал, что это для коллекции. Я был готов оторвать ему яйца, чтобы начать собирать свою коллекцию!
— Стать частью коллекции — это то же самое, что умереть, — сказал О'Брайен. — Аркадий, ну, так вы готовы обдумать наше предложение?
— Это невероятное предложение.
— И все-таки серьезно подумайте над этим, — сказал О'Брайен. — Россия идет ко дну, и трудно спастись с тонущего корабля.
 | Мартин Круз Смит. Залив Гавана |