В американских судах адвокаты пытаются смягчить участь своих подзащитных с помощью MPT-снимков головного мозга и анализа ДНК. Способен ли научный прогресс перевернуть наше представление о том, что перед законом все равны?
Адвокат взволнован больше обычного. На стене зала суда — голограмма. «Ваша честь, вы видите головной мозг обвиняемого, — произносит он. Лазерной указкой обводит отдельные участки на картинке. — Вот это — кора больших полушарий мозга, а это — миндалевидное тело. На первый взгляд все нормально, но давайте понаблюдаем за ходом теста, который прямо сейчас проводится в Институте судебной экспертизы».
Начинается прямая трансляция: в трубе томографа лежит подсудимый, обвиняемый в убийстве жены. На глазах у изумленной публики голограмма оживает, изображение мерцает и расплывается. Потом картинка темнеет, то там, то здесь вспыхивают пятна.
«Видите? Прямо сейчас моего подзащитного провоцируют, — поясняет адвокат. — Но участки мозга, которые у нормальных людей отвечают за подавление импульсов, у него неактивны!» Тем самым правовед пытается доказать: мозг его клиента — точь-в-точь как и в ночь убийства — не в состоянии контролировать сильные эмоции. На экране появляется трехмерное изображение спирали ДНК. Адвокат указывает на мутировавший ген. «Обвиняемый не может за него отвечать. Таким образом, его следует признать невменяемым».
Подобного рода судебный процесс — нечто из области научной фантастики. Пока. Современные суды оценивают способность обвиняемого отвечать за свои поступки на основании данных психиатрической экспертизы, а не результатов высокотехнологичного исследования головного мозга.
Но из нейробиологических лабораторий мира в судебные залы проникают все новые и новые технологии: «Скан головного мозга не может лгать», — говорит Рубен Гур, руководитель Центра исследования головного мозга при Университете Пенсильвании (США).
На горизонте маячит новая научная дисциплина: нейроюстиция. И многие нейробиологи уверены: только проникновение в мозг подсудимого сможет пролить свет на его истинную сущность. И определить, действует ли обвиняемый по собственной воле или не может нести ответственность за свои преступления. А если это так, то для принципа неотвратимости наказания — одного из основополагающих в законодательствах прошлого и настоящего — наступают интересные времена.
Тысячи нейроэкспериментов по всему миру дают все более точное представление о головном мозге. И подливают масла в огонь дискуссии. В начале 2013 года Европейский союз выделил более миллиарда евро на создание полной модели головного мозга. Аналогичные исследования идут в США. Их результаты крайне важны с точки зрения медицины.
А с точки зрения юриспруденции? Кто знает, вполне возможно, что взгляд в мозг человека, совершившего кражу или убийство, станет ключевым инструментом в оценке его вины. А сам головной мозг превратится в решающий фактор — в пользу либо подсудимого, либо обвинения.
Неадекватное поведение может быть вызвано физическими причинами. На эту мысль полтора века назад ученых навел... металлический прут, застрявший в голове американского железнодорожника Финеаса Гейджа. Прут вошел в его череп во время взрывных работ в 1848 году. Строитель выжил, но его характер изменился до неузнаваемости — стал ужасно импульсивным. Для врачей того времени случай так и остался загадкой.
Современные нейробиологи знают гораздо больше о том, насколько поведение человека определяется молекулами и нервными импульсами. Обмен веществ в головном мозге управляется наследственностью, которая у каждого своя. Все люди разные — некоторые предрасположены к депрессиям и шизофрении генетически. Больше того: если во время беременности мать употребляет алкоголь или наркотики, это может настолько повлиять на внутриутробное развитие мозга ребенка, что он сразу после рождения будет разительно отличаться от других детей и совершенно по-другому реагировать на внешние раздражители. А если к этому добавятся еще и психические травмы — будь то недостаток любви, насилие или несчастный случай, — то хрупкий баланс в головном мозге может окончательно нарушиться. И человеку будет крайне трудно сдерживать свои эмоции.
Кроме этого, опухоли некоторых участков мозга, подобно железному пруту, могут заметно влиять на способность к переработке информации.
«В океане эмоциональных реакций мы не такие уж самостоятельные капитаны, как кажется на первый взгляд», — говорит Дэвид Иглмен, руководитель проекта «Нейробиология и закон» в Хьюстоне. По его словам, современные суды основываются на «иллюзии» равенства перед законом. А на деле каждый мозг индивидуален, как отпечатки пальцев. И судьям стоило бы почаще принимать это во внимание, говорит он.
В доказательство Иглмен любит приводить яркие примеры. Например, некий «Алекс» — неприметный мужчина, который ни с того ни с сего превратился в педофила, потерял самоконтроль и начал приставать к своей падчерице. Жена обратилась в полицию, психотерапия не помогла, мужчину приговорили к тюремному заключению. Классический случай извращенца, которого надо изолировать от общества.
Но в ночь перед отправкой в тюрьму «Алекс» обратился в службу скорой помощи с жалобами на чудовищные головные боли. Врачи обнаружили у него опухоль мозга. Как только ее удалили, исчезла и наклонность к педофилии. Причем полностью. «Оказалось, что обвиняемый был вовсе не злостным растлителем малолетних, а жертвой своей болезни», — говорит Иглмен. Он уверен: многие преступления вызваны еще не открытыми наукой дефектами генов и головного мозга.
«Вы только представьте себе: 98,4 процента преступников, приговоренных в США к смертной казни, имеют сходную генетическую конструкцию», — говорит Иглмен. По его мнению, налицо доказательство влияния биологии. Эта явно опасная комбинация генов — всего лишь Y-хромосома. Потому что большинство преступников — мужчины.
Асоциальные личности в восторге — ведь их безобразные поступки можно объяснить биологией. Когда в начале 2013 года, например, выяснилось, что бывший мэр Сан-Диего, некая Морин О’Коннор, присвоила и проиграла в казино несколько миллионов долларов, она оправдывалась тем, что якобы опухоль в мозге усилила ее тягу к азартным играм.
С точки зрения нейробиологии оценивались и политические преступления. В сохраненном для науки мозге немецкой террористки Ульрики Майнхоф зафиксированы отклонения от нормы, которые, по мнению экспертов, способствовали ее «сползанию в терроризм». Майнхоф повесилась в тюрьме в ожидании приговора суда за теракты в ФРГ, совершенные в 1970-х годах.
Норвежский террорист Андерс Брейвик, устроивший теракт в центре Осло и кровавую бойню на острове Утейя летом 2011-го, отказался от обследования на предмет параноидальной шизофрении. Суд признал Брейвика вменяемым. Но как развивались бы события, прийди ученые к выводу о том, что Брейвик совершил преступление из-за патологических изменений в головном мозге? Не рассыпалось ли бы тогда наше представление о вине на молекулы и нервные импульсы?
В общем, не самая приятная перспектива для законопослушных граждан. Ведь принцип неотвратимости наказания нужен обществу, чтобы не бояться преступников. А получается, что в мире нейроюстиции может быть оправдано чуть ли не любое преступление.
Уже в 2009 году в Италии на исход судебного процесса повлияла «биологическая» информация о преступнике. Тогда уроженец Алжира Абдельмалек Бюйю был приговорен к 12 годам тюрьмы за убийство. Но новый эксперт проанализировал его ДНК — и выяснил, что энзим МАОА, ответственный за переработку нейромедиаторов, встречается в мозге подсудимого реже, чем в среднем. Эксперт процитировал в суде исследования, в которых утверждалось, что недостаток этого фермента способствует формированию агрессии. Судья сократил срок заключения на три года, а в одном уважаемом научном журнале вышла статья под заголовком «Меньший срок для убийцы с плохими генами».
В том же году в США появился исследователь, который пытается с помощью снимков мозга облегчить участь преступников с психопатологиями. Некто Кент Киль ездит с портативным магнитно-резонансным томографом по американским тюрьмам, изучает заключенных и определяет, отличается ли чем-то мозг особо жестоких преступников. В 2009-м он впервые выступил экспертом в суде — по делу Брайана Дугана, зверски убившего троих в 1980-х. Судья запретил Килю показывать присяжным снимки сканов мозга, и ученый целых шесть часов описывал результаты своих исследований — выявленные аномальные структуры в мозге обвиняемого. Его вывод: Дуган не мог не совершить эти преступления. И хотя присяжные подтвердили смертный приговор, эксперты назвали то выступление прорывом в нейроюстиции, потому что впервые в истории подобные свидетельства были заслушаны судом.
В этих дебатах на карту поставлено многое. Например, общепринятое видение того, что есть человек. Потому что сторонники нейроюстиции используют результаты своих исследований для пропаганды совершенно иного представления о человеке — как о запрограммированном механизме, состоящем из деталей. В эту концепцию не вписывается представление о свободе мысли, свободе действия и ответственности за свои поступки.
В качестве доказательства нередко приводится эксперимент американца Бенджамина Либета. Ученый утверждает: во время опытов в конце 1970-х он продемонстрировал, что любому сознательному шагу предшествует неосознанный сигнал в мозге. То есть наше сознание всего лишь исполняет бессознательные «решения». Значит, свобода действий — это не что иное, как самообман.
Так что же получается? Люди — всего лишь заложники своей биологии? Идею о том, что все человеческие поступки предопределены биологией и законами природы, философы называют детерминизмом. Следовательно, в будущем адвокаты смогут выстраивать линию защиты, исходя из того, что поступки их клиентов — просто звено в цепи событий, механизм которых был запущен, допустим, Большим взрывом? И что преступники всего лишь подчинялись биохимическим процессам в своей голове?
Сторонники этой точки зрения выставляют себя гуманистами. Ведь они видят в подсудимых не только преступников, но и пострадавших — жертв собственной биологии. Никто, конечно, не требует отмены наказания, как такового, и признания всех людей невиновными. Но вот Джошуа Грин из Принстонского университета (США), например, считает, что в будущем правосудие должно будет «снисходительнее относиться к личности, так как ее поведение — результат влияния сил, находящихся за пределами ее ответственности».
Исследование, проведенное в Университете Юты, показывает: использование в судебном процессе снимков мозга может привести к смягчению приговоров. В эксперименте участвовал 181 судья. Когда в дополнение к материалам уголовного дела юристы получали информацию об аномалиях в мозге вымышленного обвиняемого «грабителя-психопата», они в среднем сокращали срок тюремного заключения в приговоре на 1,1 года. Получается, сканы мозга могут вызвать снисходительность судей?
Вернемся на вымышленный «процесс будущего». Выступает прокурор. Судья поражен: до сих пор объемную модель мозга демонстрировал в суде только адвокат.
«Ваша честь, посмотрите на мозг обвиняемого». Прокурор обводит указкой два участка, «наезжает» на синапсы, увеличивая изображение до тех пор, пока не становятся различимы спирали ДНК. «Слишком долго мы слушали аргументы нейроадвокатов, оправдывающих проступки подзащитных состоянием их мозга. Но адвокаты умалчивали нечто очень важное: речь идет о человеке, который никогда не исправится. Просто потому, что он скверный по своей природе. Десятки тысяч рецидивистов вышли за последние годы на свободу, после того как суды сняли вину с них самих и переложили ее на их мозги. В результате сотни людей стали жертвами этих нейробомб замедленного действия».
Прокурор выделяет кусочек цифровой модели ДНК и демонстрирует ее суду. «Ни одна из современных биотехнологий не способна изменить этот геном, превращающий человека в преступника. Поэтому я требую для обвиняемого пожизненного тюремного заключения».
Вот она, оборотная сторона детерминизма. Если человек не отвечает за свои поступки, то и на исправление можно не надеяться. Жестокая, даже бесчеловечная позиция, ведущая к сортировке людей по биологическому принципу, — как во времена фашизма.
Один из ведущих немецких судмедэкспертов, Ханс-Людвиг Кребер, предостерегает: «Так и представляю я себе этих нейроюристов, стоящих перед мониторами и говорящих: «Вот тут, слева, в верхнем уголке мозга, еще немножко искрит, этому добавить еще годика два тюряги».
Когда 62-летний врач готовит психиатрическую экспертизу, он не раз подолгу говорит не только с самим обвиняемым, но и с его родственниками, коллегами и врачами. Кербер считает абсурдной саму мысль, что когда-нибудь эту работу сможет выполнить аппарат по сканированию мозга. Он уверен: «Так называемая связь между структурами головного мозга и человеческим поведением недоказуема». И вообще: «Убийство совершает не мозг, а конкретный человек с конкретной судьбой. Чтобы дать ему оценку, не нужны никакие сканы».
В июне 2012 года ничем не приметный житель Берлина Орхан С., отец шестерых детей, зарезал и разрубил на части свою жену на глазах у многочисленных свидетелей. Спустя полгода суд дал заключение о его невменяемости. Выяснилось, что убийца страдал шизофренией, перестал принимать лекарства и был не в состоянии себя контролировать. Суд направил его на принудительное лечение в психиатрической клинике. Приговор был вынесен исключительно на основании классических методов судебно-медицинской экспертизы.
«Этот случай доказывает, что современная судебная система может позволить себе гуманное обращение с преступниками, на которое так уповают исследователи мозга, — говорит судмедэксперт Кребер. — Сами по себе снимки мозга, как это было в деле Орхана С., ничего не дают. Потому что «ни один снимок и ни один анализ ДНК не покажут, есть ли у объекта исследования шизофрения и именно ли вследствие этого он совершил преступление».
Специалистов по судебной медицине тревожит то, что влияние исследований мозга на судопроизводство растет. Хотим ли мы, чтобы новейшие нейротехнологии определяли, кого считать виновным, а кого — нет? В том случае, если болезнь хорошо исследована, на всех, у кого она будет обнаружена, посыпется град оправдательных приговоров. А вот если болезнь, меняющая поведение человека, пока только дремлет в молекулярной тьме его мозга, тогда можно считать, что ему просто не повезло. И дело будет вновь и вновь возвращаться на доследование с появлением очередного нового аппарата или прибора. Или с открытием новой аномалии.
И это называется объективное правосудие?
Меняется-то не только уровень научных исследований, но и мозги отдельных людей тоже, а это еще больше усложняет дело. Например, все сканы мозга американского убийцы Дугана, с помощью которых пионер нейробиологии Кент Киль пытался облегчить его участь, прокурор объявил недействительными — потому что они были сделаны спустя длительное время после тройного убийства. Придется ли криминалистам в будущем просвечивать подозреваемого прямо на месте преступления? Должны ли будут следователи брать на анализ спинной мозг, чтобы зафиксировать биохимические показатели непосредственно во время совершения преступления? Трудно себе такое представить.
Многие эксперты ставят под сомнение и мнимую объективность нейроюстиции. Ведь сходные изменения в мозге не всегда вызывают сходное поведение. На свете есть масса людей с психопатическими наклонностями и сканами мозга, похожими на сканы Дугана. Но они все-таки не становятся убийцами.
«Те, кому повезло, у кого есть стабильный доход и крепкая семья, могут компенсировать свои неврологические особенности. Из них, например, могут получиться отличные инвестиционные банкиры, понимающие толк в рискованных операциях, — говорит Нильс Бирбаумер, руководитель Института медицинской психологии и нейробиологии поведения в Тюбингене (Германия). — А кому не повезло, тот может стать преступником».
Критики нейроюстиции подшучивают над слишком бойкими исследователями. Те якобы преувеличивают роль сканов мозга, говорит правовед Стефен Морс из Университета Пенсильвании. Нейробиологи настолько влюблены в свои пестрые картинки, что думают, будто с их помощью можно объяснить, как устроен наш мир. На самом же деле пока очень мало известно о том, каким образом определенные фиксируемые изображением участки активности в мозге влияют на всю совокупность форм поведения. Или же не влияют. Еще дальше в своей критике идут те, кто подвергает сомнению саму возможность измерения мозговой активности. Ведь на картинке, возможно, отображено вовсе даже не действие самих нервных клеток, а только лишь изменение в рисунке кровотока, которое еще предстоит объяснить.
А что делать с экспериментами Либета, на которые ссылается большинство детерминистов? В них тоже много слабых мест. Да, можно измерить те сознательные нервные импульсы, которые якобы управляют нашим поведением. Они существуют. Но им предшествуют импульсы бессознательные. Современная техника пока не в состоянии определить, что есть причина, а что следствие.
Получается, что сталкиваются две противоположные системы взглядов. Одни утверждают что исследования головного мозга изменят все. Другие, наоборот, говорят, что ничего. Может быть, прав был Джошуа Грин, когда еще в 2004 году пророчески предрекал: «Для правосудия исследования мозга будут значить и все, и ничего».
Этим он хотел сказать, что хотя новые знания и выявляют относительный характер ответственности за совершение преступления, но менять из-за этого практику уголовного судопроизводства не имеет никакого смысла.
Или же в будущем возможно объединение этих двух подходов?
Человек с холодным взглядом смиренно позволяет исследовательнице надеть себе на голову прибор для снятия электроэнцефалограммы мозга. Теперь его голова соединена проводами с компьютером. Начинается измерение токов мозга. Подопытный — убийца в одной из немецких тюрем — видит перед собой игровое поле. Он должен попытаться одним лишь усилием мысли привести в движение мяч. Активизируя определенный участок мозга, он может направить мяч вверх. Если он с этим справится, то получит несколько евро. Напряжение мысли — нелегкая игра, но она вносит хоть какое-то разнообразие в жизнь заключенного. А для аспирантки этот эксперимент — важный этап работы: она хочет доказать, что мозг людей с психопатологиями можно натренировать на контроль своих эмоций. Тестируемые, правда, не подозревают, что с помощью движений мяча они активизируют именно тот участок в голове, который поможет им в дальнейшем держать себя в узде и не совершать новых преступлений. Исследовательница называет этот процесс «обратной связью». Она уже провела тренировки с одиннадцатью опасными преступниками. Каждого участника программы проверяли до и после тренинга, продолжавшегося двадцать пять дней. «Все с задачей справились и научились использовать прежде неактивные участки мозга», — рассказывает она.
Именно по этому сценарию, на первый взгляд кажущемуся футуристическим, и развиваются сейчас события. Исследовательницу зовут Лилиан Коникар, ее научного руководителя — Нильс Бирбаумер. И хотя приговор вынесен и обжалованию не подлежит — преступник получил клеймо психопата и патологического насильника, — Бирбаумер утверждает, что может помочь нейробиологам. И не просто объясняя причины появления проблем у уголовников, а помогая справиться с ними посредством тренинга.
Бирбаумер, подвижный человек лет семидесяти, один из корифеев в области исследования мозга. В своей уникальной работе ученый из Тюбингена хочет показать ошибочность представления о том, что работа мозга предопределена. «Неслыханной чушью» называет он выводы детерминистов, которые те делают из экспериментов Либета.
Бирбаумер уверен: люди — это не механизмы, работающие по заданной схеме. Если исследователи из Тюбингена докажут, что их тренинговая программа действительно может повлиять на процесс принятия мозгом решений, то их теория, придя на смену общепризнанным работам Либета, станет для нейроюстиции новым этапом.
А разве это не ближе к нашему интуитивному представлению о реальности? Седовласый ученый, удостоенный множества наград, открыто признается в своей статье, что был в юности главарем банды автомобильных взломщиков и оказался в тюрьме за нанесение телесных повреждений. Только после того как отец пригрозил, что отправит его учиться на мебельщика, Нильс прекратил воровать.
И изменился.
Попытку Кента Киля доказать наличие у психопатов патологических изменений в мозге ученый из Тюбингена считает неудачной. Он говорит: «У мозга масса возможностей для компенсации своих дефектов».
Осенью 2011 года Бирбаумер и его аспирантка начали свои эксперименты в двух тюрьмах Баварии. Большинство их испытуемых считаются особо опасными преступниками.
«Я, конечно же, не могу вылечить одними беседами насильников и убийц. Но я могу попробовать научить их подавлять за миллисекунду этот импульс мозга, подаваемый телу. У психопатов отсутствует не страх перед последствиями их деяний, а нечто другое: боязнь этого страха».
Во время эксперимента на компьютере психопаты получают вознаграждение, как только им удается случайно активизировать именно эту дремлющую зону страхов. Статистика показывает, что за двадцать пять дней тренинга навык закрепляется и появляется стабильный результат.
Эти данные вовсе не являются основанием для досрочного освобождения тех участников эксперимента, которые завершили его успешно, предупреждает Бирбаумер. Но его система упражнений сначала может использоваться в дополнение к традиционным методам лечения, существующим в тюрьмах.
Таким образом, появится возможность собрать как можно больше сведений о действенности тренинга. Ученый даже подумывает о том, чтобы по добровольному согласию заключенных ввести некое наказание (например, удар током) в случае, если обратная связь не сработает и зона страхов не активизируется. «Это значительно повысит эффективность упражнений», — говорит он.
Как бы жестко это ни звучало, предложение Бирбаумера может быть самым полезным и продуктивным в дискуссии о нейроюстиции. Его работа указывает направление пути между двумя крайностями: идеей свободы от биологии с одной стороны и представлением о человеке как о биороботе — с другой. Обе эти позиции и споры ученых еще долго будут блокировать рациональное использование сканов мозга в уголовном судопроизводстве.
(c) Кристиан Швагерль