В воскресенье 6 декабря 1876 года в день святого Николая Угодника в Петербурге у Казанского собора случилась небольшая заварушка. Она стала одним из тех событий, с которых началось разрушение Российской империи.
Заварушка была, говоря нынешним языком, чем-то вроде флеш-моба и панк-молебна Pussy Riot, но вошла в историю как первая в России политическая демонстрация. Участвовала в основном учащаяся молодежь общим числом от 200 до 400 человек.
Войдя в церковь во время молебна, молодые люди обратили на себя внимание прихожан тем, что вели себя неестественно суетливо, собирались в кучки и перешептывались, лбов не крестили. По окончании службы вывалили на паперть, и тут началось то, ради чего они и явились. Молодой человек (20 лет) Георгий Плеханов произнес страстную речь, которая была признана антиправительственной. Другой и вовсе подросток (16 лет) Яков Потапов развернул красное знамя с вышитыми на нем словами «Земля и воля». Размахивал этой тряпкой и выкрикивал: «Да здравствует свобода! Ура!» (В это же время у Исаакиевского собора группа молодых людей из числа благонадежных, что-то вроде теперешних нашистов, попыталась провести свою контрдемонстрацию, но действовали они еще неумело, малым количеством.)
Казалось бы — подумаешь, ерунда. Ничтожная кучка людей. Собрались, покричали что-то друг перед другом и несколькими зеваками, и что? Неужто угрожали устоям империи? Но власти пришли в ужас: крамола! Кучку полиция разогнала, а кого удалось, схватила. Тридцать один демонстрант был арестован. Суд приговорил пятерых к каторге от 10 до 15 лет, десятерых — к ссылке в Сибирь и троих, включая неграмотного Потапова, к заточению в монастырь.
Мелкое событие повлекло за собой цепь других. Один из приговоренных к каторге, Алексей Боголюбов, находясь на прогулке во дворе Дома предварительного заключения, встретил прибывшего с инспекцией петербургского градоначальника Федора Трепова и не снял перед ним шапку. Трепов не стерпел такого непочтительного отношения и велел высечь Боголюбова розгами несмотря на то, что телесные наказания в России были за полтора десятка лет до того запрещены. Эта порка возмутила заключенных и вызвала среди них волнения.
Общество было возмущено поступком Трепова, еще больше — его безнаказанностью и тем, что совершенное надругательство не только не было осуждено властью, но одобрено ею в лице министра юстиции Константина Палена. Общество жаждало наказания самодура, и эту жажду удовлетворила никому до того не известная девушка Вера Засулич. Явившись на прием к градоначальнику, она достала из сумочки револьвер и дважды выстрелила. Не убила генерала, как часто утверждают некоторые наши любители исторических параллелей, а только ранила. Градоначальник поправился, но одна пуля в его теле осталась неизвлеченной. Живший в том же доме, что и Трепов, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, имея в виду эту пулю, шутил, что, встречая соседа на лестнице, он боится, что тот в него выстрелит.
После ранения Трепова царь Александр II лично посетил его, выразил сочувствие, чем раненого умилил, а общество возмутил еще больше. Посещение государем Трепова было демонстративным поощрением совершенного раненым беззакония и намеком на то, как надо поступить с Верой Засулич. Оговорюсь, что отношусь к фигуре царя-реформатора с почтением, но и он не понимал, что принцип: друзьям все, а врагам закон — приводит иногда к очень плохим последствиям.
Процесс над Засулич под председательством Кони состоялся в феврале 1878 года, и присяжные, как известно, ее оправдали. Что позволяет некоторым сегодняшним суровым толкователям истории сетовать на излишнюю гуманность тогдашней власти. Но сетования эти не по адресу. Власть не согласилась с приговором, и едва только оправданная вышла из здания суда, как последовало высочайшее повеление вновь изловить ее и взять под стражу. Она, однако, успела спрятаться и вскоре удрать за границу.
Дело Засулич было первым и последним политическим делом, доверенным присяжным. В дальнейшем лиц, объявленных политическими преступниками, судили Особое присутствие правительствующего Сената и другие специальные трибуналы. Судили вполне сурово за дело и не за дело. Например, на совпавшем по времени с судом над Засулич громком процессе 193-х, по свидетельству корреспондента «Таймс», он за два дня слышал о подсудимых «только, что один прочитал Лассаля, другой вез с собой в вагоне „Капитал" Маркса, третий просто передал какую-то книгу своему товарищу».
Прямо как из советской жизни, где Маркса с Лассалем можно заменить Троцким и Бухариным.
Я не собираюсь излагать всю историю революционного движения в России, но скажу только, что вначале оно носило характер мирной пропаганды марксизма или родственных ему идей и всяких предложений по переустройству России. Предложения были серьезные и вздорные, умеренные и радикальные вплоть до призывов к топору. Если бы государство как-то снизошло до обсуждения умеренных и разумных, до топора могло бы и не дойти. Но государство вело себя высокомерно и непримиримо, всякое инакомыслие считало крамолой, а с крамольниками расправлялось чем дальше, тем круче. И тем привело их к решению жестоким репрессиям противопоставить террор. Эмблемой партии «Народная воля» стали перекрещенные топор, кинжал и револьвер. Борьба стала кровавой. С одной стороны — выстрелы, подкопы, взрывы самодельных бомб, убийство Александра II, с другой — виселицы на площадях и расстрелы у стен казематов.
Я не собираюсь сколько-нибудь идеализировать революционеров (тем более зная, к чему они пришли, когда победили), но они в глазах общества сильно выигрывали. Они вызывали большее сочувствие общества, чем люди власти, потому что боролись в общем-то бескорыстно и за идеи. Убивая других, сами готовы были погибнуть.
Против них выступали люди сытые, часто тупые, жестокие, получавшие за свое усердие деньги, ордена, продвижение по службе и монаршее благоволение. Читая газетные репортажи о жестоких приговорах, люди ужасались, возмущались, уважение к власти падало, в конце концов пала и она сама.
Большевики поняли силу слова и, придя к власти, всякие источники правдивых сведений полностью закупорили. Любые злодеяния стали возможны в условиях абсолютной безгласности. Эти условия были нарушены, когда появились западные радиостанции. Потом получили распространение пишущие машинки, магнитофоны. Уже зверствовать беспредельно было нельзя — приходилось считаться с этими еще примитивными разносчиками вируса правды.
Власть глушила радиостанции, пыталась взять под контроль машинки, а копировальные аппараты охраняла, как особо важные военные объекты. Но радиостанции продолжали вещать, машинки стрекотали, размножая тексты самиздата, магнитофоны разносили вольнолюбивые песни наших бардов. Монополия власти на информацию кончилась, преступная суть режима и лживость его пропаганды стали очевидны. Крушение советской системы объясняют разными причинами, включая злокозненную деятельность Горбачева и Ельцина, но на одно из первых мест или даже совсем на первое я бы поставил ее полную несовместимость с условиями даже ограниченной гласности.
Нынешняя власть взяла под контроль федеральные каналы телевидения, но оставила некоторые газеты и радиостанции, доносящие до нас правду, часто очень неприятную для людей власти. Отчего в их головах рождаются мысли, как бы эти источники информации запретить. Но это маниловщина. Все эти газеты и радиостанции можно задушить строгой цензурой. Можно себе представить даже отключение Интернета. Но и после этого на руках у людей останутся миллионы компьютеров, принтеров, видеокамер, мобильных телефонов и прочих электронных устройств, при которых возвращение в эпоху безгласности уже невозможно.
Я вспомнил о демонстрации почти полуторавековой давности под впечатлением от событий 6 мая прошлого года на Болотной площади. Сотни полицейских в тяжелых сапогах, бронежилетах и касках нападали на беззащитных демонстрантов, били их дубинками и ногами. Теперь тех же демонстрантов подвергают судебным расправам с обвинениями часто смехотворными, но нешуточными. И это на фоне всех скандалов с утаенной недвижимостью, списанными диссертациями, антисиротским законом. Господа, так беспардонно вести себя не только подло, но и глупо. Злодейства могут совершаться безнаказанно во тьме и без свидетелей. Но в наших сумерках все-таки кое-что видно, есть свидетели и свидетельства, которые утаить невозможно.
Поэтому заключу свои рассуждения обращением к людям власти со следующим увещеванием. Я не призываю вас к гуманности, правдивости, честности, бескорыстности по зову души, которой у вас может не быть. Призываю исключительно к здравому смыслу. Управляя государством, вы должны знать, что оно состоит не только из бездумных и пассивных единиц, которые верят всему и готовы исполнять любой приказ. В нем есть люди совестливые, чувствительные к жестокости, несправедливости, подлости, вранью и даже готовые, как говорят, постоять за правду. В условиях хоть какой-нибудь гласности с их существованием следует считаться и, хотя бы ради инстинкта самосохранения, делать вид, что вы тоже люди и кое-что человеческое вам не чуждо.
(с) Владимир Войнович