Василий Звягинцев, Геннадий Хазанов. Para Bellum

Действия Андреевского Братства нарушили «гармонию сфер», которую даже в своем непримиримом противостоянии пытались сохранить аггры и форзейли, превратили отдельные реальности в «обитаемые острова», разделенные океаном времени и законов Вселенной, изменив в них течение событий и поведение ключевых персонажей. Но любой шторм когда-то кончается, и волны стихают. Что остается на берегу? Какой импульс может предотвратить, например, великую войну, а какой окажется недостаточным, и история вернется в прежнее русло? 1941 год. Советский Союз. Попытка устранить Сталина. Ошибка или спасение? И какова цена этого опыта, проведенного над временем, страной, тысячами людей?

Отрывок из книги:

– Значит, Аш, – задумчиво проговорил Лаврентий Павлович. – Значит, Заковский пытается вести собственную игру. А я думал, он сидит тише воды, ниже травы и ждёт, пока за ним придут. Я правильно сказал, Богдан, или нужно: тише травы, ниже воды?

– Да хрен его знает. Я в этих русских поговорках не разбираюсь. Но Лёва Задов не тот человек, чтобы ждать, как баран, когда из него начнут шашлык делать.

– Про шашлык ты хорошо сказал. Точно.

– Тут такая музыкальная тема, товарищ Берия. Урки намерены убить Маркова. Наш командир к девушке своей не то что без охраны отправляется, даже автомобиль служебный не берёт. Если товарищ Сталин заинтересуется, как мог погибнуть самый перспективный фигурант операции «Двенадцать апостолов», а он заинтересуется, всё, как вы и говорили, может выйти доказательно – чистая уголовщина, финал лагерных разборок. Я пообещал достать для банды десяток пистолетов или наганов. Правильно?

– Десяток так десяток. Только проследи, чтобы стволы были с историей, чтобы можно было привязать их к нескольким налётам, ещё лучше, к убийствам. В общем, должны быть криминальные «машинки».

Богдан Захарович кивнул.

Не можешь победить - смейся. Памяти Терри Пратчетта

12 марта 2015 года в возрасте 66 лет ушёл из жизни сэр Teppu Пратчетт. Смерти он не боялся. Собственно, Смерть (мужского рода) — самый яркий и обаятельный сквозной герой всего цикла о плоском мире, персонаж иногда сентиментально-трогательный, иногда уморительно смешной, то нелепый, то погружённый в меланхолию... Но уж точно не тот, встречи с которым стоит страшиться до дрожи в коленях — несмотря на всю неотвратимость этого события.

«If you can’t beat’em, join’em», гласит известная английская пословица. В дословном переводе «Не можешь победить — присоединяйся». Русский аналог этой пословицы звучит более энергично: «Не можешь победить - возглавь». Всю свою жизнь Терри Пратчетт придерживался схожего принципа: «Если не можешь победить — смейся». Грустить по поводу неизбежного естественно, но испытывать экзистенциальный ужас — признак инфантилизма. В чём-чём, а в этом создателя Плоского мира упрекнуть сложно: мудрый и ироничный писатель неплохо знал жизнь и хорошо понимал людей. Может быть, даже слишком хорошо: не факт, что мы, люди, этого заслуживаем.

Рут Озеки. Моя рыба будет жить

Писательница Рут, живущая на острове у берегов Британской Колумбии, находит на побережье выброшенный штормом дневник японской школьницы Нао Ясутани, в котором та пытается рассказать историю своей прабабушки, буддийской монахини.

«Сказка для временного существа» (так эта книга называется в оригинале) — первый случай, когда финалистом Букера стал роман, написанный буддийским священником. Рут Озеки задумывала книгу о дзен-буддизме «для чайников». Но в процессе написания история разрослась до слегка сумбурной, но обаятельной книжки обо всём на свете — религии, географии, экологии, квантовой физике, войне и её последствиях, быте и нравах современной Японии, а главное — тесных отношениях писателя и читателя.

Ведь Рут не просто читает наивно-очаровательные записи Нао и прилагающиеся к ним письма и дневники её двоюродного деда, пилота-камикадзе времён Второй мировой. Чем глубже героиня-писательница погружается в мир несчастной японской школьницы, тем сильнее становится мистическая связь Рут с текстами — и оказывается, что читатель тоже может повлиять на рассказываемую историю. Чтобы усилить «эффект присутствия», Озеки делает главной героиней, по сути, саму себя: это она живёт на маленьком острове Британской Колумбии с мужем Оливером и своенравным котом.

Джуно Диас. Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

В жизни Оскара Вау полно фантастики, настольных игр и комиксов, однако нет ни девушки, ни уважения со стороны сверстников. Возможно, если бы он начал бегать по утрам, сел на диету и перестал вести себя как девочка-истеричка из аниме, всё пошло бы на лад. A возможно, причины его неудач лежат гораздо глубже...

Как говорил Шалтай-Болтай Алисе, есть слова-бумажники, которые могут раскладываться на несколько отделений. Так и книга Диаса — роман-бумажник: то ли магический реализм, прикидывающийся исторической хроникой, то ли «большая литература», которая притворяется фантастикой, то ли примечания автора, для приличия дополненные художественным текстом. Чего от данного конструкта уж точно не стоит ждать, так это лёгкости в прочтении и восприятии: поначалу текст идёт довольно туго, а от излишне натуралистичных описаний мутит. Через первые сто страниц продираешься с трудом, зато потом выныриваешь в действительность и понимаешь, что книга прочитана, на часах пять утра, а Джуно Диасу вовсе не зря дали за роман Пулитцеровскую премию.

Сложный сюжет, очень живые персонажи, богатейшая система аллюзий на исторические и фантастические источники — всё это делает роман лакомым кусочком для литературных гурманов. Придраться здесь практически не к чему: мир произведения, фабула и само повествование фактически безупречны.

Хуан Хосе Мильяс. В алфавитном порядке

Что делать, если воображаемый мир, куда ты попал в состоянии горячечного бреда, со временем начинает казаться всё более реальным? Здесь пропадают буквы и слова, улицы города меняют направление, превращаясь в лабиринт, а в школах отменяют уроки из-за того, что учебники ожили и улетели в небо, - однако всё это представляется герою вполне логичным и, главное, упорядоченным по сравнению с зыбкостью и непредсказуемостью нашей действительности.

Один из самых сложных и интересных вопросов в лингвистике — языковая картина мира и границы её влияния на сознание индивида. Например, если в английской грамматике больше времён, чем в русской, значит ли это, что англичане по-другому ощущают течение времени? Собственно, «В алфавитном порядке» можно смело рекомендовать для чтения всем студентам-лингвистам в качестве художественной иллюстрации того, как меняющийся язык изменяет сознание героев и мир вокруг них. Впрочем, нелингвистам тоже будет интересно: несмотря на то, что автор уделяет немало места рассуждениям о грамматике, логике, речи и печатном слове, он не забывает о героях и их конфликтах. Радует, что персонажи не превращены в подопытных кроликов, пригодных исключительно для демонстрации лингвистических идей, нет впечатления «картонности» и нарочитости происходящего. Автор говорит о вечных темах - отцы и дети, семья, любовь и самоопределение — тонко, умно и без ненужного пафоса.