Кошмар «белой ночи»

Тридцать пять лет назад, в ноябре 1978 года, американский проповедник Джим Джонс принудил к массовому самоубийству всю свою паству — более девятисот человек. Как получилось, что нормальные люди стали безвольными сектантами, готовыми выпить яд по приказу?

Дебора Лейтон просыпается от воя сирен. Охранники колотят в дверь ее деревянного домика и велят поскорее выходить. Женщина выскакивает в ночь и вместе с другими взрослыми и детьми бежит к ярко освещенному павильону в центре лагеря.

В джунглях слышны выстрелы. Вдруг в радиорубке включается репродуктор. «Белая ночь!» — возвещает Джим Джонс, которого последователи считают пророком. Каждое слово Джонса для них — непреложная истина.

«Белая ночь» — это условный сигнал, по которому сектанты, которых в лагере около тысячи, должны пасть ниц на земляную площадку вокруг павильона. Многие из них после изнурительной рабочей смены на плантации сахарного тростника изнемогают от усталости.

«Нас окружают!» — орет Джонс в микрофон. Основатель «Храма народов» восседает в высоком кресле, возвышаясь над своей паствой, припавшей к земле. Прожекторы освещают павильон — примитивный жестяной навес, подпираемый деревянными столбами. По периметру павильона стоят вооруженные телохранители.

Джонс не раз предупреждал своих приверженцев, что они могут повторить судьбу европейских евреев. Вот и сейчас он говорит о том же: «Власти Соединенных Штатов хотят нашей смерти. Они грозятся напасть на нас, бросить в тюрьмы и подвергнуть пыткам». Затем следует длинная гневная тирада: «Из-за их предательства и капиталистического эгоизма вы, дети мои, обречены на смерть! Мы умираем по вине тех, кто предал «Храм народов» и распускает о нас грязные слухи!» — негодует Джонс.

Река жизни

Бесстрашные рыбаки, богатый миссионер, заколдованный дворец диктатора Мобуту, уникальный гербарий... Чтобы понять, как живет Демократическая Республика Конго, надо отправиться с караваном барж по одноименной реке.

Сели на мель! Первая из шести барж нашего каравана застряла на песчаной отмели посреди реки. До ближнего берега — два километра. Команда каравана «Ма Унгано» (шесть барж и буксир-толкач) вконец измотана. Одни матросы бесцельно бродят по палубе, другие, словно оцепенев, застыли среди грузов. Альбер-Анри Бюизин, хозяин и капитан буксира, громко ругается. Когда-то давно он был советником президента страны Мобуту. Но в 1997 году диктатор бежал из страны, не в силах отразить наступление повстанцев, которых поддерживали правительства соседних Руанды и Уганды. И теперь бывший советник президента подрабатывает судоходством.

Битва за шелк

Разведение гусениц тутового шелкопряда — одна из немногих возможностей для жителей таджикских кишлаков хоть что-то заработать. Правда, зарплату выдают им не деньгами, а дровами.

Середина апреля, кишлак Ходжабайкуль, Таджикистан. На улице дождь льет как из ведра, а в бывшей чайхане колхоза имени Ленина тепло. Это свежепобеленная печка старается и двое немолодых мужчин. Уже неделю Сайдали и Карахан не покидают свой пост. Их задача — оживить «грену».

«Грена» — это яйца бабочки тутового шелкопряда, предназначаемые для размножения шелковичного червя. Ежегодно летом гренажный завод в городе Вахдате, что в тридцати километрах к востоку от Душанбе, получает от бабочек потомство, чтобы заморозить его до нового сезона. А следующей весной при температуре 22-25 градусов и влажности 22 процента происходит оживление. На специальных этажерках чайханы грена мирно греется в бумажных коробочках со странными надписями: БК-1, БК-2, СН-8... Так маркируется порода шелкопряда. Мужчины в соседней комнате пьют чай.

Играй, гормон!

Орхидеи, эти королевы царства растений, соблазняют насекомых сладкими ароматами. И вот уже орхидные пчелы не могут совладать с собой, осы льнут к роскошным цветкам и даже мясные мухи одержимы страстью. Любовь ослепляет — и гарантирует процветание семейству растений с невероятным разнообразием видов.

В 1974 году американский философ Томас Нагель опубликовал трактат «Каково быть летучей мышью?» В этом довольно сухом сочинении он хотел доказать: нам не дано знать, что чувствует другое существо. Однако тот, кто наблюдал за поведением крошечных пчел рода эуглоссин внутри цветка орхидеи Кориантес, может и поспорить с философом из Нью-Йорка.

Одурманенные насекомые ползают по изогнутому лепестку, с которого в чашечку цветка капает жидкость, скапливаясь в углублении, похожем на ковшик. Оттуда доносится густой запах абрикоса и эвкалипта. Пчелы — только самцы — соскребают передними лапками эти выделения и наполняют ими специальные «карманы» на задней паре лапок. Там они смешивают полученное вещество с эссенцией, собранной с других орхидей, гнилушек и грибов. Так пчелы-холостяки создают свой «одеколон». Как парфюмеры, они тщательно составляют собственный букет запахов. Этим ароматом они окутывают самку во время брачного танца — и, быть может, она, соблазненная благоуханием, согласится на совокупление.

По великому золотому пути

Его блеск не меркнет со временем. Испокон веков оно восхищало людей — задолго до тех времен, когда на Земле появились деньги и тем более мировые финансовые кризисы. Но как оно попадает в руки к людям? И сколько «грязи» прилипает к нему по пути в ювелирные магазины?

Оно холодное, чистое, тяжелое. Оно долговечное — пшеница может сгнить, нефть может сгореть, а железо заржаветь. И только оно, золото, остается неизменным.

Блестящий металл сулит безопасность и стабильность. Его скупают инвесторы, когда акции и облигации не гарантируют постоянного дохода. После терактов 11 сентября 2001 года в США золото подорожало в семь раз. Той осенью центробанки стран мира скупали золото тоннами. У ювелирных магазинов выстраивались очереди, слитки начали продавать даже через автоматы.

Но у драгоценного металла есть и другая, грязная сторона. Ведь он — не только символ богатства и благополучия. Зачастую это и тяжелый труд старателей, которые с риском для жизни добывают его чуть ли не на ощупь в темных шахтах.

Золото проходит через руки перекупщиков, пересекает границы, его переплавляют, очищают, отливают в слитки. Поэтому в отличие, например, от вина или оливкового масла происхождение его остается неизвестно для конечного покупателя. Золото — оно всегда золото, Aurum, элемент номер 79 в Периодической таблице Менделеева.

Но судьбы старателей и покупателей невидимо связаны: когда одни решают, что золото ценнее денег, другие тут же устремляются в шахты и на прииски. Тогда не остается времени на защитные каски и технику безопасности; тогда к тяжелым работам привлекают даже детей. В ход идут бульдозеры и вредные химикаты.

Тогда начинается золотая лихорадка.

Красота по-японски

Среди чудес Страны восходящего солнца, настоящих и мнимых, гейши занимают особое место. Как и двести лет назад, они одеваются, красятся, поют, танцуют и заигрывают со своими состоятельными клиентами.

Романтических легенд, полуграмотных сказаний и домыслов разной степени пристойности, сочиненных об этих таинственных японках, сегодня в мире больше, чем самих гейш. Впрочем, пенять на репутационные издержки некогда весьма престижной профессии в экзотической стране не стоит — любой иностранец, попадавший в Японию за последние 300 лет, увозил в багаже воспоминаний прежде всего ни на что не похожие картинки.

Сначала сама Япония была одной такой большой картинкой — неповторимая во всем. Она и теперь неповторима, правда — в немногом. С годами модернизация и глобализация вымыли из японской жизни некогда воспетых во всех мыслимых жанрах самураев — свирепых и причудливо выбритых мужчин в деревянных сандалиях, опоясанных железом в несколько этажей и живущих по канонам жесткого кодекса. Остался, правда, самурайский дух, да и поведенческий стиль, скорее, жив, чем мертв, но кто ж вникает в неявные тонкости, когда явные, броские — перед глазами? Вот они, по-прежнему загадочные, запеленатые в кимоно, — настоящие гейши. Они были тогда, остались и теперь. Это ли не чудо?

Их сегодня исчезающе мало — около тысячи на всю страну, но это живая диковинка, совершенно реальная, хотя и не такая пестуемая, как борцы сумо. Откормленных по особому рецепту немногословных великанов, обитающих в резервациях ояката (хозяев борцовских школ), всего-то и научили 82 способам выталкивать соперника из круга, очерченного канатом из рисовой соломы. Зато едва ли не каждый день их показывают по телевизору, о них пишут в газетах, в качестве почетных гостей приглашают на праздники и торжества. Гейш в новостях практически не бывает — это профессия малопубличная.

Ловцы тишины

Как звучит нетронутая природа? Специалисты национального парка Денали ищут первозданные акустические ландшафты. Но даже до самых отдаленных уголков Аляски долетает человеческий шум.

В предрассветных сумерках в парке Денали непривычно шумно: шуршат зимние комбинезоны, хрустит снег под сапогами. Чем светлее ноябрьское небо, тем четче вырисовываются на фоне снега темные силуэты трех человек, оставляющих за собой узкую дорожку следов, ведущую на запад.

Температура — минус двадцать. Изо рта идет пар. Природа безмолвствует. Не слышно даже дуновения ветра. Местные пернатые — американские тундровые лебеди, воробьиная пустельга и пеночки — улетели в теплые края. Гризли спят в своих пещерах. На пути попадаются замерзшие ручьи — из-подо льда доносится журчание.

На севере небо ярко сияет, отбрасывая розовый отсвет на заснеженную гору Маунт-Хили на краю Аляскинского хребта. Поросшие ольхой горные кряжи далеко на юге, где в зимние месяцы на этих широтах и восходит, и заходит солнце, еще затянуты тенью.

Борода Давида Бечкала постепенно обрастает блестящими сосульками. В своем светло-зеленом шерстяном колпаке, который связала ему мать, 25-летний технический сотрудник национального парка похож на гнома. Как и все остальные, он несет на плечах 14-килограммовый рюкзак с деталями разборной звукозаписывающей станции.

Цель похода — вершина над рекой Хайнс-Крик. Там Давид должен установить акустическую аппаратуру, которая в течение месяца будет сохранять «исчезающую натуру»: записывать естественные звуки этого нетронутого цивилизацией уголка природы.

Зверский голод

Встречи человека с медведем гризли обычно заканчиваются мирно. Но летом 2011 года от лап одной медведицы в Йеллоустоуне погибли двое туристов. Что же произошло?

Медведица поднимает голову и принюхивается. Запах вроде знакомый. Может, это туша бизона, задранного волками? Как раз то, что нужно для пополнения жировых запасов. У нее двое медвежат. И скоро им всем предстоит залечь на зимнюю спячку в пещеру.

Берег реки Йеллоустоун, конец сентября. Долгие месяцы медведица гризли питалась в основном растениями, корнеплодами и орехами. А тут вдруг мясо. Перед его запахом трудно устоять. Аромат исходит из трехметровой алюминиевой трубы на колесах. Один ее конец открыт. Медведица забирается внутрь и находит там тушу бизона. Но как только она к ней притрагивается, дверца за ней захлопывается. Она в ловушке. Всю ночь она безуспешно пытается выбраться наружу. Медвежата ни на шаг не отходят от трубы. Мать чувствует их запах через вентиляционные щели.

Когда на Аляске разучились понимать грузин

Слова похожи на уран: у них есть период полураспада. И дела обстоят так не только с молодежным сленгом, но и с литературным языком классиков. «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая» — кто что взорвал? кто куда полетел? Через двести лет после Пушкина — одна сплошная неясность.

Зато слова-долгожители иногда старше самого языка. Древнейшие надо искать среди самых расхожих: частые повторы не дают им исчезнуть. «Я», «ты», «брат», «мать», «огонь» и еще 195 понятий числятся у лингвистов в «списке Сводеша», который обычно используют для сравнения любых двух наугад взятых языков. Лингвистика когда-то началась с наблюдения скучающего монаха-иезуита на Гоа, что латинское frater («брат») подозрительно похоже на bhratr (что тоже значит «брат») из санскрита, древнего языка Индии. Следовательно, продолжили бы современные ученые, оба родом из общего индоевропейского праязыка. А как давно предки современных европейцев и азиатов свободно понимали друг друга? Давать численные ответы — дело естественных наук, и на помощь лингвистам пришли биологи-эволюционисты.

К словам они предложили подойти так, как поступают с ДНК человека и обезьян, чтобы выяснить, сколько миллионов лет назад наши эволюционные пути разошлись. Биологи строят филогенетическое древо: его ветви соединяют разделенных многими поколениями предков и потомков. Подсчет мутаций, отличающих виды, позволяют вычислить, сколько лет заняла смена поколений. Например: последний общий предок Эйнштейна и гиббона жил 15 миллионов лет назад, а до последнего общего предка с шимпанзе — шесть миллионов.