Кьяра позвонила матери в два часа ночи. Она плакала и жаловалась:
— Он сказал, что нас ничего особо не связывало. Просто переживания одиночества и развода, которые обычно толкают взрослых людей на короткие романы. Он говорит...
— Да мне плевать, что говорит этот болван, — жестко оборвала ее нытье мать. Катрин Денев, легендарная актриса и одна из самых красивых женщин мира, ненавидела, когда Кьяра начинала унижаться «перед ничтожным мужичьем», плакаться в жилетку и заниматься никчемным самоанализом. — Ни тогда, ни сейчас я ни одного мгновения не верила, что вы будете вместе. Этот мужлан не для тебя. К тому же он старый.
Сколько раз она отчитывала дочь за то, что та не умеет выбирать себе любовников. Сколько повторяла: «Ты вполне самодостаточна. Если с кем-то отношения не складываются, не следует связываться с первым встречным. Почему ты заполняешь жизнь всей этой дурью? Бросил-обидел-изменил! Хватит! Слышать ничего не желаю!»
Катрин никогда не занимала позицию сочувствия. Возможно, потому что и у самой личное счастье не получилось. Но ведь жизнь продолжалась — она вы гуливала собачку по часам, поливала цветы на балконе, заказывала продукты по Интернету, снималась... И ничего, прекрасно со всем справлялась. Почему же Кьяра все время жалуется на тоску, депрессию, мучает психоаналитиков, изнывает от одиночества и находится в непрерывном поиске любви? А ведь Катрин всегда хотелось, чтобы ее дочь была рассудительной, способной делать надлежащие выводы после пережитых событий и прежде всего сохранять независимость от мужчин.
...Катрин помнит то чудное апрельское утро, когда Кьяре только исполнилось пять лет. Они завтракали на открытой веранде просторной квартиры у парка Монсо. Была весна, и в открытые окна с улицы доносились пленительные ароматы кофе и выпечки.
— А почему папа никогда не ночует дома? — спросила девочка. — Жозефина говорит, что ее папа все время спит в соседней комнате.
— Кто это — Жозефина? — переспросила Катрин.
— Моя подружка из детсада. Она так и сказала: папа все время спит дома. А я подумала: почему же моего папы никогда не бывает дома и спит он не здесь?
— Запомни, твой папа — заколдованный мотылек, — сюсюкала она с маленькой Кьярой. — За все его непростительные грехи демон превратил его в мотылька и пустил маяться по свету. Иногда он залетает к нам, иногда — нет. Но мы живем вдвоем, и твоя семья — это только я и ты.
Кьярс очень понравилась история, и в начальных классах она даже написала на эту тему сочинение, что вызвало немало пересудов среди учителей.
В те годы ее мир складывался из очень простых вещей — комната с наглухо задернутыми гардинами, монотонный стук настенных часов в коридоре, шепот метиски-служанки Найро (громкие звуки раздражали мать), обеды и ужины строго по часам, шофер месье Анри, привозивший и увозивший ее из школы (с ним она могла поговорить по душам и украдкой поиграть с его старой собакой Диной, путешествовавшей в салоне на заднем сиденье), уроки. Все. Никаких подруг («они все идиотки, помешанные на тряпках и сплетнях о мальчиках», — считала мать), никаких развлечений («по-моему, тебе стоит посерьезнее относиться к домашним заданиям и внеклассному чтению»), никакой косметики («твоя молодость — лучший грим, придуманный Всевышним»), никаких мальчиков («им нужен только секс, а не твое сердце»).
По сути Кьяре не разрешалось ничего, хотя она вроде как была свободна. Но мать сумела так тонко разбросать вокруг нее паучьи силки, что даже в отсутствие Катрин девушка будто слышала ее голос: «Не ходи», «не делай», «а стоит ли?», «фу, что за глупость».
Она росла беспроблемным и молчаливым ребенком. Сколько дней провела Кьяра в заточении? Месяцы. Годы... Она перечитала множество книг, проспала долгие часы, и о том времени по сей день вспоминает с содроганием. Редкими радостями были краткосрочные наезды отца Марчелло, который вваливался в чопорную обстановку их с матерью квартиры с шумными прибаутками, смешками и очаровательными улыбочками. Ну и с обязательной продуктовой сумкой. Марчелло был своеобразным гурманом — без обожаемой им пасты, щедро приправленной рикоттой, жизни не представлял. А зная о том, что Катрин на кухне ни к чему не притрагивается и еду готовит кухарка, заранее запасался всем необходимым. После него в холодильнике оставались, как минимум, три коробочки пасты, к которым никто в доме не притрагивался. В свой следующий визит он привозил еще, и опять они оседали на полках... Кьяра помнит — когда родители окончательно рассорились, мать остервенело выгребла с полок все запасы Мастро-янни и злобно швырнула их в мусорное ведро.
Марчелло выгружал коробки спагетти, прошутто, пучки орегано и рикотту так, будто он приехал с фронта в изголодавшийся город. Прокуривал все комнаты дешевым табаком, к которому испытывал слабость с юности, что-то нечаянно ломал или опрокидывал и постоянно шутил. Он настоятельно требовал, чтобы Катрин отпускала Кьяру на все лето к нему в Рим.
— Какой смысл девочке торчать в пыльном городе? Ведь ты постоянно на съемочной площадке, — язвила она.
Кьяра, сидевшая напротив и не смевшая подать голос, готова была расплакаться. Эти редкие итальянские вылазки были ее единственной отдушиной! И каждый раз отцу приходилось унижаться и привирать, чтобы выбить у Катрин разрешение. Он говорил, что у него уже куплены билеты на двоих в курортное местечко на Лигурийской Ривьере Портофино, в 20 км от Генуи или снят домик в Порто Черво на Сардинии и они с Кья-рой прекрасно проведут там каникулы. Сочинял с ходу и умело.
Кьяре было все равно, что никаких поездок не будет и в реальности она проторчит пару месяцев в душном Риме с отцом на съемках. Это было настоящим счастьем — быть среди людей, смеяться, знакомиться со всеми подряд симпатичными парнями из массовки или технической группы. Ей нравилось ощущать себя частью расслабленной тусовки. Необременительные связи и легкие сексуальные увлечения, которые длились ровно столько, сколько продолжались каникулы, не пугали и не расстраивали. Да и побаивалась Кьяра по-настоящему увлекаться кем бы то ни было, не хотелось ей потом нервно курить на балконе, стуча каблуком по полу, как мать, в ожидании звонка или свидания. Она не желала попадать в зависимость, не желала кому-то принадлежать, чтобы потом, когда этот кто-то уйдет от нее, не страдать. Любовники щедро угощали Кьяру просекко и мороженым под ироничным прищуром отца:
— Ну и какому счастливчику достанется моя драгоценная Кьяра на июнь, а какому на июль? Вы уже договорились между собой?
Он обращался к дочери как к подружке, все ей позволял и постоянно подшучивал над ее матерью: «Слушай, не советую тебе возвращаться в Париж. Может, останешься? Я куплю тебе квартиру, будешь свободна как ветер! Иначе Катрин точно отправит тебя в археологический институт, и ты остаток дней будешь ковыряться в земле в поисках черепков или старых монет. Тоска зеленая!»
Каждый раз Марчелло придумывал новую пытку, которую строгая Денев якобы уготовила их дочери: «Мать пошлет тебя на курсы стенографисток или устроит в Публичную библиотеку составлять картотеку». Он искренне потешался над дочкиными планами стать археологом. «А кто же будет ходить на вечеринки?» Впрочем, отец и не догадывался, что подле него Кьяре жилось так себе. Получая на краткое время безграничную свободу, она не знала, как ею распорядиться. К тому же ей не очень-то нравился образ жизни Марчелло. Вокруг него постоянно вертелись женщины. Казалось, он втайне спал со всеми подряд, столь интимным было его общение с ними. Он заговорщически шушукался со своей гримершей Лолой, ласково приобнимал ассистентку, целовал в шею костюмершу, при этом то и дело отлучался «позвонить по делу». Кьяра знала, что тем временем мать пребывала в Париже в гордом одиночестве, курила ночами на балконе, борясь с бессонницей, нервно переставляла коробки рикотты в холодильнике, которые мешали положить туда «низкокалорийные» продукты, выбрасывала засохшие пучки орегано и наверняка скучала по своему неуловимому любовнику... И все же Кьяре не хотелось возвращаться домой, в свою тюрьму!
Девушка мечтала о том, что когда-ни-будь устроит свою жизнь совсем иначе. Она никогда не будет такой неуживчивой, агрессивной и замкнутой, как мать. Неудивительно, что от нее сбегают любовники: популярный певец Жак Дютронк, например, провел у них в доме всего неделю. А актеры Виктор Лану и Франсис Юстер задержались каждый всего-то на месяц. Всех своих поклонников в быту Катрин будто окатывала ледяным душем — постоянно с ними спорила по ничтожным поводам, капризничала, устраивала сцены на пустом месте. Это потом, уже став старше и пытаясь разобраться в своих трудных взаимоотношениях с матерью, Кьяра поняла — за стервозностью Катрин скрывалось слишком многое — и чувство проигрыша, и женская неудовлетворенность, и одиночество, и неприемлемое чувство «никому не нужности». Катрин не умела быть домашней, ласковой, уютной. Свои чувства и эмоции она тратила на съемочной площадке и на бесконечных рандеву со специалистами эстетических клиник, подвергавших ее лицо экспериментам. Пожалуй, только маленькие гадкие болонки, которых мать нежно любила, сумели стать ей верными спутниками.
Катрин считала: Всевышний одарил ее неземной красотой, остальное не имеет значения — красота вполне самоценна. А то, что она не согрета совсем уж простыми проявлениями чужого внимания, такими как нежность, забота... Это ее не волновало.
Кьяра себя красивой не считала. Или не хотела считать? Она относилась к красоте как к семейному проклятию и надеялась, что в ней материнские гены не проявятся. И хотя отец то и дело театрально улюлюкал, повторяя: «О небо! Моя дочь — богиня! Эти ее бездонные темные глаза! О...» Куда бы они ни приходили, Марчелло начинал подталкивать Кьяру в бок и причитать, собирая взгляды окружающих: «Вы только посмотрите, какой у меня ангелок уродился!»
Марчелло был первый, кто сказал Кьярс о том, что она красавица. Он считал красивыми даже ее недостатки. Рассыпанные по лицу родинки называл «шоколадными крошками», которые она упорно не смахивает, вот они и прижились. Чуть хрипловатый тембр голоса — кокетством приболевшей нимфы, слишком долго купавшейся в холодном ночном озере.
Он упрашивал ее не стричься садовыми ножницами, покупал и дарил изящные женственные платья от Roberto Cavalli, но Кьяра принципиально не желала следовать его советам. Красота — это наказание, одиночество, тупик. И даже отец не сможет убедить ее в обратном.
В юности Кьяра делала все, чтобы ни в чем не походить на мать. Даже чисто внешне. Ходила растрепанная, носила короткие мальчиковые стрижки, не красилась и неделями не мыла голову. Передвигалась по городу в старых кроссовках, длинном черном пальто и с черт знает чем набитым рюкзаком. К зеркалу лишний раз не подходила, не придерживалась никаких диет. Так выражался ее протест.
— Посмотри, на кого ты похожа! — орала Катрин, пытаясь пристыдить дочь. — Бомжиха! Крестьянка!
В ее устах эти слова звучали как серьезное оскорбление.
А еще Кьяра точно знала: она никогда не даст себя окрутить такому ветреному парню, как Марчелло. Отец, например, совершенно не стеснялся признаваться дочери в самом интимном — помимо официальной жены Флоры в Риме, гражданской супруги Катрин в Париже и там же молодой подруги Элен у него есть еще и четвертая — Анна-Мария Тато:
— Она такая милая, хочу вас познакомить. Никто не умеет печь пирожки с рикотгой так, как Анна!
Не потому ли Кьяра на дух не переносит даже вида этого сыра? Рикотта вечно будет ассоциироваться у нее с отцом — его ложью, изворотливостью, слащавым злом, предательствами и изменами. Кьяра мечтала совсем о другом мужчине — прежде всего верном, влюбленном, постоянном. И уж точно она не станет искать его среди актеров, музыкантов или художников. Богемным миром с его интригами и неискренностью она была сыта по горло. Конечно, девушка планировала поскорее сбежать от матери, поселиться отдельно. И едва поступила после школы в Сорбонну, как собрала вещи и переехала в маленькую съемную квартиру.
Но судьба в лице известного режиссера Андре Тешине решила поломать ее жизненные планы, внести в них революционные поправки.
В 1993 году, подыскивая юную артистку на роль дочери Катрин Денев для своей драматической картины «Любимое время года», он вспомнил о «дивной красавице Кьяре» и разыскал ее. Кьяра заявилась к прославленному месье Тешине угрюмая и колючая. Кино ее не интересует, да и времени нет. Но тот сумел убедить девушку в обратном — у нее получится, да и съемочных дней будет не так много, к тому же они совпадут с летними каникулами. Она ничего не потеряет, а наоборот, даже заработает внушительную сумму на карманные расходы. Тешине также раскрыл ей главный секрет — ее мать ничего не знает об этой задумке.
...Дебют Кьяры стал настоящей бомбой. Она не могла даже предположить подобного. Критики отметили ее сдержанность, ум, красоту и убедительность переживаний. За свою первую большую роль она получила номинацию на «Сезара» в категории «Будущая надежда», множество предложений новых ролей от режиссеров и продюсеров, просьб стать лицом продукции от именитых мировых парфюмерных фирм. Чуть ли не на съемках фильма она познакомится, влюбится и стремительно выскочит замуж за молодого скульптора Пьера Торретона, быстро родит ему сына.
И так же быстро разведется.
Все то, что когда-то Кьяра запретила себе делать, случилось с ней вопреки ее воле. Она будто шла по стопам матери. Стала известной актрисой, назвалась красавицей, увлеклась ненадежной творческой личностью (муж регулярно изменял ей со своими натурщицами) и в результате оказалась одна. Кьяра горько усмехалась, размышляя над почти мистическими параллелями в их жизни — матери и дочери. Даже в мелочах. Как и Катрин, она частенько покуривает, качаясь на балконном стуле в своей парижской квартире. И терпеть не может возиться на кухне. Да и влюбилась она в такого же бабника, как Марчелло. После стремительного развода Кьяра решила держаться подальше от мужчин и все чаще вспоминала предостережения матери: «Верить им категорически нельзя. Нельзя строить с ними совместных планов, ждать их звонков и надеяться на то, что следующие каникулы вы проведете вместе. У них всегда имеется в запасе еще план, еще сюжет, еще женщина и еще билет».
Встречи с матерью, кстати, всегда заканчивались печально. Катрин жестко критиковала ее последние роли, навязывала советы: с кем стоит работать, с кем — нет, иронизировала по поводу Кьяриных ухажеров. Узнав, что дочь стала встречаться с молодым пуэрториканским актером Бенисио Дель Торо, она покрутила пальцем у виска. Это тот жирный хмырь, который играл на пару с Джонни Деппом наркоманов в картине «Страх и ненависть в Лас-Вегасе»? Она что, с ума сошла?
С Бенисио Кьяра познакомилась в Каннах, на позднем фестивальном коктейле, устроенном в честь показа «Страха и ненависти...» Они обменялись ничего не значащими фразами и уже через десять минут сбежали вместе. Сидя на берегу и любуясь ночными яхтами со сверкающими огоньками, Бенисио признавался:
— А знаешь, когда-то я мечтал стать серфером. Представлял, как буду курсировать в поисках девчонок от одного пляжа к другому. Собственно, я и сейчас этим занимаюсь, только не на пляже...
О том, что до нее у Бенисио была в Голливуде целая армия подруг-актрис — от Алисии Сильверстоун до Клэр Форлани — и он считался отчаянным бабником, Кьяра не знала. С этим простым парнем было так хорошо! К тому же после пары свиданий он совершенно серьезно заявил, что намеревается взять затяжную паузу в работе и переехать жить к ней, в ее парижскую квартиру. Девушка совсем не была готова к новому роману, но Бенисио мгновенно нашел общий язык с ее маленьким сыном Мило, отлично справлялся на кухне и, что удивительно, не гнушался быть при Кьяре услужливой домработницей. По утрам, пока она еще спала, Бенисио несся в соседнюю булочную, а вернувшись, активно гремел на кухне посудой, готовя нехитрый завтрак. Пока Кьяра снималась, он покорно ждал ее дома и помогал Мило с уроками.
Мать с первого дня невзлюбила новоиспеченного любовника дочери. Как только она не называла Бенисио: и своим любимым ругательством «пролетариат», и «подзаборным мужланом», и «боровом»...
Катрин не нравились его отечные глаза («Он точно на чем-то сидит»), она категорически отказывалась знакомиться с ухажером дочери («Даже не надейся, что приглашу вас двоих на чашечку кофе...»). Катрин искренне не верила в их союз, считая, что жалкий неудачник попросту сбежал из Америки, бездельничает и сел на шею ее доверчивой бедняжке. Она не знала, что продюсеры безуспешно домогаются Дель Торо после мирового успеха «Страха и ненависти...», но из-за любви и нежелания расставаться с Кьярой надолго романтик Бенисио отказывается от съемок, серьезно рискуя навсегда загубить свою карьеру.
А Кьяре очень нравилось раздражение матери. Ее раздражение — верный знак, что Кьяра все делает по-своему, то есть правильно.
Вернувшись как-то раз домой, Кьяра застала Бенисио крайне раздраженным. Он собирал вещи, нервно кидая в открытый чемодан свои изрядно потрепанные томики Пабло Неруды и скомканные рубашки. Она почувствовала в комнате еще не рассеявшийся аромат специфических духов Катрин от Jean Patou.
— Наверное, она права, называя меня проституткой, — буркнул он в ответ на ее расспросы. — Живу без работы, прилип к тебе. Ни к чему это. Я тебе только все порчу. Ты еще встретишь кого-то лучше меня. И я, кстати, не планирую жениться. Тут твоя мать попала в точку. Такой вот я человек.
Кьяра узнавала материнский стиль. Бенисио и раньше «театрально» обижался, уходил, мотался по городу на велосипеде, но потом всегда возвращался. Кьяра была уверена, что хотя после неприятного разговора с Денев Бенисио завелся, но через пару часов отойдет, и все будет как прежде. Она ничего не ответила и не побежала за ним...
Но он не вернулся ни ночью, ни на следующий день... Он вообще пропал. Через какое-то время она узнала, что он снимается сразу в четырех картинах и одновременно влюблен в двух актрис — Хизер Грэм и Сару Фостер. Это было как отсроченное предательство. А ведь она планировала выйти за него замуж...
Пытаясь наверстать упущенное, Бенисио снимался много и жадно, получал престижные премии и энергично менял женщин. Однажды Кьяра случайно наткнулась на его интервью в модном журнале, где на вопросы о личной жизни он ответил таю «Я — бродячий пес, мне женщины нужны на время, как теплый угол во время дождя. Переждал — и опять в путь, дальше и прочь...» Далее следовал внушительный перечень его любовных побед. Кьяра отметила, что была единственной женщиной в длинном списке, подле которой Дель Торо задержался на рекордные три года.
...Влюбившись в композитора и певца Бенжамена Бьоле, Кьяра ясно отдавала себе отчет в том, что француз как две капли воды похож на Бенисио. Возможно, это и стало первой и основной причиной, толкнувшей ее в поспешную новую любовь после долгой депрессии. Она будто переигрывала неудачную ситуацию заново — слепо, эмоционально, не присмотревшись к своему избраннику и не замечая его недостатков. Они быстро поженились, родили дочь Анну.
О том, что ее молодой муж — алкоголик, Кьяра впервые услышала от... матери.
— Он пьет водку как сок! — заметила Катрин. — Ты уезжаешь на съемки, а у тебя дома открывается круглосуточный бар. К нему ходят очень сомнительные типы!
Катрин жаловалась, что Бенжамен часто «забывает» забирать у нее детей, ее внуков, и она вынуждена брать машину и развозить их по садам и школам. Впрочем, о том, что мать регулярно контролировала мужа в ее отсутствие, Кьяра и так знала — в комнатах предательски витал аромат ее духов от Jean Patou.
Как же Кьяра ненавидела этот запах! Он напоминал ей о том, что мать никогда не оставит ее в покое...
— Безобразие! Неуважение! — отчитывала она дочь. — Ты никогда не умела разбираться в мужчинах. Подбираешь одних неудачников! Просто Дева Мария! Мать Тереза! Один жил за твой счет, другой спивается! Боже, моя дочь достойна лучшего, но она предпочитает верить мужчинам и жить во тьме!
Казалось, в обсуждении неудачных взаимоотношений дочери с мужчинами мать находила для себя особое удовольствие. Ведь неудачи Кьяры лишь подтверждали жесткую позицию Катрин: счастье с мужчинами невозможно.
— Надо развестись. Сохранишь себе нервы. Да и дочка пока еще маленькая, не сделаешь ей больно. Она ничего не поймет.
Катрин даже не пыталась смягчить ситуацию, найти компромисс. Ей казалось это недостойным. Кьяра ловила себя на ощущении что в яростной борьбе матери против любовников дочери проглядывала не только неприязнь ко всем мужчинам разом, но и горькие воспоминания, которые те оставили в сердце Катрин.
Мать сообщала Кьяре о сплетнях, ходивших за ее спиной, о том, что Бенжамен, по слухам, изменяет ей с манекенщицей Карлой Бруни, актрисой Вир-жини Ледуайенн... Причем сообщала исключительно из благих побуждений. Катрин хотела в очередной раз спасти и уберечь дочь.
После развода Кьяра переехала с детьми жить к матери. Катрин настоятельно просила дочь «восстанавливать силы под ее присмотром».
Будучи полной бездарностью на кухне, мадам Денев каждый вечер натягивала латексные перчатки, надевала смешной фартук и, обложившись кулинарными книжками, пыталась приготовить очередную несъедобную сладость внукам на десерт. Откуда-то проснулась в ней и невиданная щедрость. Катрин отдала дочери львиную долю своих драгоценностей, брендовых сумок и шейных платков. Услужливым и таким не свойственным ей поведением Катрин будто говорила Кьяре: «Я же предупреждала, надо всегда рассчитывать только на свои силы — и никогда на мужчин».
Получалось, мать была права?
Жизнь Кьяры вновь вернулась к исходной точке. Будто и не было Бенисио, Бенжамена, рождения детей, успеха в кино, бегства к другим горизонтам. Она опять жила под крылом матери, слышала, как та нервно стучит каблуком, куря на балконе, просиживает часами перед трюмо, накладывая тонны грима, слушала ее критичные замечания по поводу и без. А однажды они серьезно поссорились.
За тихим ужином в гостиной ничто не предвещало скандала. Дети составляли пазл, Катрин цедила коньяк, читая сценарий, Кьяра нажимала кнопки на пульте, меняя программы ТВ. Вдруг она попала на концерт Бьоле, записанный в каком-то клубе. Переключить не смогла, стала слушать...
«Прощай, моя печальная любовь, Научись думать обо мне чуть меньше С каждым новым днем...»
Слезы помимо ее воли навернулись на глаза. Стало грустно. Все могло быть иначе, не так, по-хорошему... Ведь она могла бы ему помочь, он мог бы и вылечиться. Бенжамен и сам страдал от своей зависимости. Много позже журналистам, разнесшим лживые сплетни о его левых романах и связи с Карлой Бруни, пришлось забирать свои слова обратно после судебных разбирательств. Впрочем, теперь любые сожаления бессмысленны. Ее тонкий, умный, нежный и добрый Бенжамен был потерян для нее навсегда. И семья разрушена.
— Фу, — прошипела Катрин, заметив состояние дочери. — Возьми себя в руки, нашла из-за кого рыдать! Пьянь и бабник.
— Замолчи! — крикнула Кьяра. — Если бы ты не лезла к нам, все могло быть иначе!
— Я? — Катрин побагровела от злости. — Да-да, конечно, мать, желающую тебе добра, обвинять проще всего!
После этого разговора Катрин обиделась и перестала с ней разговаривать. Дни потекли в напряженной тишине. Кьяра мечтала вернуться в свою квартиру. Сделать там ремонт. В очередной раз убедить себя в том, что жизнь может быть вполне сносной даже в спокойном одиночестве. Почему нет? У нее есть работа, деньги, прекрасные дети. Как она смеет жаловаться? Тайком от матери Кьяра пригласила рабочих, которые за короткий срок перекрасили стены во всех комнатах ее квартиры, занесли и расставили новые комплекты мебели, и дом предстал совершенно обновленным и почти свободным от воспоминаний прошлого. Однажды вернувшись к себе, Катрин обнаружила на кухонном столе записку дочери и пришла в ярость: «Ма, я с малышами вернулась к себе домой. Спасибо тебе за заботу. Как-нибудь увидимся. Надеюсь».
...Кьяра не находила гармонии в своем одиночестве. И отказывалась даже пытаться ее обрести. И пусть она по злой ухмылке Судьбы все же повторила путь матери, хотя всегда пыталась его избежать, надежда отыскать счастье все еще не оставляла сердце. С Катрин отношения оставались натянутыми, но они поддерживали связь из-за внуков, в которых та души не чаяла. Мать считала дочь проигравшей, раздавленной и не упускала случая напомнить об этом. Она активно критиковала любого новоявленного ухажера, находя в нем такие недостатки, которые были заметны почему-то лишь ей. Тем временем парфюмерный дом Jean Patou предложил Кьяре стать лицом рекламной кампании своих духов — и в этом Кьяра также разглядела особый знак. Любимый аромат матери отныне будет «официально закреплен» за Кьярой, он будет следовать за ней повсюду. Осталось только, чтобы ей предложили контракт на рекламу рикотты...
...Шло время. Как-то раз проводив дочь в школу, Кьяра на секунду задержалась у входа, чтобы еще раз помахать Анне.
— Вот и я никак не могу уйти. Все время придумываю еще одну улыбку, еще один жест рукой — вдруг дочка раздумает идти в школу, и мы удерем в парк, — неожиданно услышала она за спиной.
Обернулась. Когда-то давно они уже пересекались на съемочной площадке «Мачехи» с этим симпатичным мужчиной, актером Венсаном Линдоном.
— О, привет, почему я никогда раньше тебя здесь не видела? — удивилась Кьяра.
— Потому что после развода с дочкой остался я. И теперь вот вожу ее сюда, — ответил Венсан. — Представь, наши девочки ходят в одну и ту же школу. Ну и совпадение!..
Венсан предложил Кьяре позавтракать вместе. Город еще только просыпался. Гарсоны расставляли стулья у порога уличных кафе, пахло горячим хлебом.
Венсан был старше Кьяры на тринадцать лет. На его невеселом уставшем лице сияли голубые глаза. Он практически не улыбался. После долгих лет вроде как счастливого брака с актрисой Сандрин Киберлен он впервые остался один и на ходу обучался самым простым вещам: как не проспать ранний подъем в школу, как состряпать дочке завтрак... Сандрин активно снималась, так что девочка большую часть времени жила с отцом. Венсан, также востребованный в кино, подстраивал свой рабочий график под расписание дочери.
Они стали встречаться...
Венсан казался заботливым и нежным, но очень скоро их свидания стали походить на посиделки пенсионеров на парковой скамейке. Сплошные жалобы на жизнь! Венсан все еще любил свою бывшую жену Сандрин, они порой даже снимались вместе. И, как думала Кьяра, он не оставлял надежды на примирение. Тогда зачем Венсан приходил к ней? Зачем оставался на ночь? Может, Кьяра вовсе и не нужна ему, а нужен человек, способный выслушивать? Ей были неприятны подобные догадки, ведь она успела привязаться к Венсану.
А в один прекрасный день он прямо заявил Кьяре: «Нас по большому счету ничего особо и не связывает. Будем говорить начистоту. Мы оба одиноки, оба разведенные. Нам тоскливо, вот мы и попытались согреться. Но ты и сама понимаешь, что это не любовь, а сопереживание».
Именно после их расставания Кьяра позвонила матери со слезами и жалобами и услышала в ответ ее до боли знакомый властный тон:
— Ничего страшного, переживешь и это! А пока, как мне кажется, тебе лучше всего на время переехать ко мне, залечить раны.
В конце концов, у матери имелись все основания отчитывать ее за неповиновение. Разве прежде она не предупреждала ее о тщетности любовных надежд?
(с) Ронни Роккет