Именно так — «был обличен» — записано в стенограмме выступления первого секретаря Херсонского сельского обкома КП Украины Антона Кочубея 16 октября 1964 года.
На заседании был заслушан вопрос «О постановлении Пленума ЦК КПСС от 14 октября 1964 года», снявшего Никиту Сергеевича Хрущева со всех руководящих должностей. Предметом обсуждения, как нетрудно догадаться, стали «недостатки, ошибки, промахи тов. Хрущева Н. С. как секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров, особенно в последние годы».
Не обошлось, как водится, без упоминания и определенного вклада, поскольку «тов. Хрущев Н. С. немало делал, чтобы организовать подъем и промышленности, и сельского хозяйства». Ни развенчание культа личности Сталина, ни прорыв в космос, ни создание ядерного щита, ни подъем целины, ни другие — реальные или мнимые — заслуги упомянуты не были.
Так пятьдесят лет тому назад завершилось десятилетие, вошедшее в историю под названием оттепели. Сам Хрущев эту метафору не любил. «Оттепель — это не наш лозунг, — сказал он на одном из партийных форумов, — потому что при оттепели могут произрасти и сорняки, а с сорняками надо всегда бороться».
Допущенная машинисткой описка, вынесенная в название этой статьи, стала говорящей: Хрущев действительно был обличен, и обличен властью самого крупного ранга, какую только мог себе представить советский номенклатурный работник, — властью ЦК.
Украинская партийная элита, в поддержке которой, судя по всему, не сомневался Никита Сергеевич, кинулась топтать его сразу после смещения с не меньшим остервенением, чем все остальные.
А ведь для Украины Хрущев не был случайным человеком. Любивший частенько надеть украинскую вышиванку, этническим украинцем, однако, он не являлся. Родился он в селе Калиновка Курской губернии, в одном из тех южнорусских уездов, где сотни лет проживало смешанное русско-украинское население (никогда не разделявшееся даже дефисом), для которого русский и украинский языки, как и суржик, с детства были едва ли не одинаково родными.
Начал Хрущев свою трудовую жизнь на Донбассе, который во времена Российской империи, на которые пришлась его юность, являлся неотъемлемой частью области Войска Донского. Передан Украине Донбасс был большевиками, как и территория бывшей Новороссийской губернии, лишь бы удержать Украину на советской орбите. Таким образом, Хрущев стал «украинцем», во всяком случае в глазах московского руководства. Волею Сталина Хрущев в 1938 году возглавит КП(б)У и войдет в состав Политбюро (сначала кандидатом, а затем и полноправным членом). Уже сдав этот пост и позднее возглавив страну, он передаст Крымскую область РСФСР в состав Украинской ССР.
Как же увидел и представил собравшимся деятельность Хрущева на высших постах тов. Кочубей?
Нет сомнений, главным раздражителем для номенклатуры стали «перестройки и реорганизации (оживление в зале)», при том что «дело последние годы не двигалось с места». Можно поверить тов. Кочубею, что «одно слово „реорганизация" вызывало мурашки по телу». (Аплодисменты). Непосредственной причиной снятия Хрущева, по мнению тов. Кочубея, стала записка Хрущева «об очередной перестройке», которую собравшиеся 12 октября в Москве члены Президиума ЦК решили «отозвать из партийных органов как ненужную и вредную».
Не меньшее раздражение у партийной элиты хрущевской эпохи вызывало стремление одновременно с перестройкой осуществить «ускорение технического прогресса в промышленности и строительстве, развитие комплексной механизации и автоматизации производственных процессов, дальнейшее расширение промышленного производства и строительства, повышение качества и снижение себестоимости продукции».
Читателей в возрастной категории 40+ спешу успокоить: автор статьи не перепутал эпохи. Все так — и перестройку, и ускорение придумал не Горбачев. Корпус советников престарелых членов Политбюро и аппаратчики ЦК с рук на руки передавали не только генсеков, но и нестаревший идейный багаж, и подходящие к политическому моменту цитаты.
По Кочубею, одной из самых одиозных реформ в сфере управления стало разделение партийных организаций на промышленные и сельские или, как он выразился, «на партию рабочих и партию селян». Тов. Кочубей рассказал в этой связи такую историю. «Вот недавно, когда тов. Хрущев был в Крыму, он спросил тов. Шелеста (1-й секретарь КП Украины. — А.С.), сколько в республике осталось областей, где обкомы не разделены. Тов. Шелест сообщил, что таких областей осталось шесть. Хрущев удивился, почему до сих пор в этих областях не разделены обкомы на промышленный и сельский. Ему ответили, что промышленности там большой нет, и, по сути, нечего делить. Все же тов. Хрущев настаивал на своем, он дал указание... доложить о выполнении. При этом тов. Хрущев посоветовал сделать даже так, чтобы, к примеру, Львовский промышленный обком руководил промышленностью Ивано-Франковской области, а Ивано-Франковский сельский обком партии — руководил сельским хозяйством Львовской области».
Упрек в увлечении перестройками и реорганизациями Хрущев получает в тесной связи с другим — с его отказом «усилить помощь сельскому хозяйству», как говорит тов. Кочубей. За последние годы «тракторов выделялось меньше, металла — тоже». Судя по всему, Хрущев подошел к пониманию системной подоплеки положения дел, сложившегося в стране. Ведь именно неэффективностью капиталовложений в сельское хозяйство в свое время мотивировал Хрущев решение о необходимости подъема целинных и залежных земель для решения продовольственной проблемы. Не просто переродившийся аппарат, как об этом говорил Маленков, но вся система управления, по мнению Хрущева, требовала перестройки.
Как и Горбачев, Хрущев фактически поставил под сомнение руководящую и направляющую роль КПСС. Причем накануне его отставки, как свидетельствуют осведомленные современники, ходили упорные слухи о намерении Хрущева учредить пост президента СССР. Не случайно пленум ЦК, на который был вынесен вопрос о его отставке, «поставил вопрос о необходимости повышения роли партийных организаций на предприятиях, стройках, в колхозах и совхозах, о необходимости поднятия роли городских, районных комитетов партии на местах».
Видимо, к тому же ряду раздражителей следует отнести и создание совнархозов — территориальных народнохозяйственных комплексов, которые, по замыслу реформаторов, судя по всему, должны были преодолеть ограничения хозяйственной активности, проистекавшие от межведомственных барьеров, с одной стороны, и административно-территориального деления (не совпадавшего с экономическим районированием) — с другой. При этом совнархозы так и не получили свободы экономической деятельности, предоставление которой только и могло оправдать их создание и дать возможность проверить на практике жизнеспособность этой идеи. «Ничего не сделано для расширения прав совнархоза или директора предприятия», — констатировал тов. Кочубей.
Создание совнархозов, конечно, усугубило коллективную травму, полученную классом управляющих. Значительная его часть в одночасье оказалась выброшена из уютных московских кабинетов и квартир и брошена в совнархозы, разбросанные по всей стране.
Аппарат, однако, очень скоро взял реванш. «Возьмите такой вопрос, как перестройка министерств, — сообщил собравшимся тов. Кочубей. — До перестройки существовало 70 министерств... Сейчас же вместо 70 министерств создали 170 государственных комитетов. Вот так сократили штаты!».
Получит Хрущев и упрек в нарушении «ленинского принципа коллективности, коллегиальности в руководстве, правильного отношения к работе всех членов Президиума ЦК». По словам тов. Кочубея, «многие вопросы, имеющие первостепенное значение, решал единолично тов. Хрущев».
В последние годы правления Сталина и в хрущевское десятилетие сформировался советский политический класс — партноменклатура, становившаяся, следуя терминологии Маркса, из «класса в себе» «классом для себя». Этому превращению, безусловно, препятствовал стиль управления, заимствованный Хрущевым из прежней эпохи, когда этот класс управляющих был предельно атомизирован в результате периодических массовых чисток. При этом персонально Хрущев не обладал харизмой, хотя бы отдаленно напоминающей сталинскую, его первенство не было безусловным. Хрущев на каком-то этапе перестал выражать волю класса, на который он оперся в момент своего прихода к власти, и был этим классом низвергнут.
И это при том, что всего за несколько лет до того Хрущев, противоборствуя с «антипартийной группой» Булганина, Маленкова, Молотова и оставшись в меньшинстве в Президиуме, решился апеллировать к Пленуму и получил там «сокрушительную» поддержку. Она была оказана именно потому, что в конце 1953-го Хрущев вступил в прямой спор с первым лицом государства — пред-совмина Маленковым, публично заговорившим о перерождении аппарата. Хрущев, только что избранный, по предложению того же Маленкова, первым секретарем ЦК, тогда одернул его, заявив, что «аппарат — наша опора», чем сорвал аплодисменты этого самого аппарата.
А на закате своего правления Хрущев фактически вступит в борьбу с партноменклатурой. Кочубей: «Когда члены Президиума высказывали свое мнение по тем или иным положениям, которые выдвигались тов. Хрущевым, они встречали грубый отпор, подвергались оскорблениям... Хрущев, как правило, говорил: „Ни черта вы не понимаете", „Что вы суете свой нос" и т. п.».
Известную роль в консолидации антихрущевской аппаратной оппозиции могло сыграть и пресловутое дело «философского ансамбля ласки и пляски» им. Александрова. В начале 1955 года по партийным организациям распространяется закрытое письмо ЦК «о недостойном поведении тт. Александрова, Еголина и других». «Александрова, министра культуры (ранее — директора Института философии РАН, а еще ранее — начальника управления пропаганды и агитации ЦК. — А.С.), уличили в разврате (точнее, в организации и покрывательстве борделя), а вместе с ним и Петрова (замдиректора ИМЛИ РАН. — А.С.), и Кружкова, и Еголина, — записал в дневнике Корней Чуковский. — Подумаешь, какая новость! Я этого Ал-ва наблюдал в „Узком". Каждый вечер он был пьян, пробирался в номер к NN и (как говорила прислуга) выходил оттуда на заре... Нужно было только поглядеть на него пять минут, чтобы увидеть, что это чинуша-карьерист, не имеющий никакого отношения к культуре».
Запущенное в широкий оборот с очевидной целью умерить аппетиты номенклатуры, это дело тут же обернулось издержками для его инициаторов. «Электромонтер московской фабрики «Парижская коммуна» т. Ломовский на собрании сказал: «Такие грязные очаги возникают среди высокопоставленных чинуш потому, что после вскрытия они легко отделываются. Спрашивается, что, у нас советские законы существуют для всех или только для тружеников? Если нахал проявил дикость, изнасиловал девушку, то суд дает ему 12-15 лет заключения, а министр культуры, который использовал служебное положение, организованно, несколько лет подряд растлевал девушек, к уголовной ответственности не привлекается... Считаю, что решение ЦК в отношении Александрова и его компании либеральное... нужно выгнать из партии и отдать под суд».
Как свидетельствует справка, подготовленная зав. отделом партийных органов ЦК КПСС по РСФСР Чураевым, требование целых парторганизаций «привлечь к уголовной ответственности» стало массовым.
Упомянет тов. Кочубей и об отношении Хрущева к академии наук: «Тов. Хрущев утверждал, что академия, дескать, не нужна, ее надо выселить из Москвы». В этом контексте было бы неудивительным, если бы тов. Кочубей «перешел на личности». Сказать ему, при желании, было что. Хрущев был малообразован. Это бросается в глаза при знакомстве с его автографами — мы видим перед собой почерк человека, чья рука не привыкла к перу, пишущего с ошибками и, по-видимому, не без труда. И в Промышленную академию в конце 1920-х он попадает не сразу, а со второго захода.
Он не преодолеет этого недостатка с течением времени. Практически нет рукописных документов, вышедших из-под его пера во второй половине жизни, даже коротких. Он предпочитает диктовать, использовать чужие заготовки и визировать документы. За последние два десятка лет собственноручно он написал, пожалуй, единственный документ — заявление об отставке 14 октября 1964 года. Впрочем, уровень окружения был таков, что это обстоятельство не так уж сильно бросалось в глаза.
Международная активность Хрущева также вызовет неоднозначную реакцию в обществе и вполне определенную — в среде номенклатуры. Мы не найдем в докладе тов. Кочубея даже упоминаний о Карибском кризисе или других — Венгерском, Берлинском, Суэцком, размышлений о целесообразности военной реформы, повлекшей за собой резкое сокращение численности вооруженных сил.
Зато всего остального будет предостаточно. Кочубей: «Одним из серьезных недостатков в работе тов. Хрущева было то, что он часто выезжал в заграничные путешествия. При этом все делалось для того, чтобы превознести и восхвалить себя... К тому же с Хрущевым за границу часто выезжала большая свита, состоящая, как правило, из его родственников и друзей. А это нередко возмущало наших людей, так как это дорого обходилось народу».
Едва не получил Хрущев и упрека «в низкопоклонстве перед Западом»: «Тов. Хрущев, возвращаясь из поездок, непомерно восхвалял различных частных предпринимателей, фермеров капиталистического мира, например американского фермера Гарета, который, по мнению Хрущева, очень грамотно ведет свое хозяйство».
Показательной представляется и такая претензия, сформулированная в адрес Хрущева: «Приезжает к нам какой-нибудь захудалый король, так он (Хрущев. — А.С.) не знает, куда его посадить, носится с ним как с писаной торбой. В то же время в Москву приезжает секретарь ЦК партии республики или председатель Совета Министров республики, и у тов. Хрущева не находилось времени, чтобы выслушать его, узнать нужды этой республики». И заканчивает тов. Кочубей эту тираду риторически: «Разве мыслимо такое отношение к руководителям республики?»
Осудив опрометчивость Хрущева, который, «не считаясь с объективными факторами развития, бросался такими серьезными лозунгами, как, например, за пять лет догоним Америку», новый политический класс единодушно решил пойти «дальше по пути выполнения программы партии, принятой XXII съездом КПСС». Вряд ли эта программа «коммунистического строительства» представлялась тов. Кочубею или тов. Брежневу Л. И. более реалистической, чем хрущевские установки. Никто не собирался компрометировать самих себя, голосовавших за эти фантазии, и систему в целом отказом от «мобилизации трудящихся на борьбу за выполнение задач коммунистического строительства», понимая, насколько это опасно.
При Брежневе аппарат фактически получил индульгенцию. Двадцать лет, в течение которых новоизбранный генсек поддерживал внутриэлитную консолидацию ценой отказа от поиска решений назревших проблем функционирования системы, дорого обошлись стране. Горбачевская перестройка, так сильно напоминающая хрущевские новации, началась слишком поздно, когда ресурсы страны — материальные, интеллектуальные и, главное, ресурс легитимности режима — были практически исчерпаны.
(с) Андрей Сорокин