Вооружитесь этой книгой, чтобы защитить собственные интересы в любой конфликтной ситуации, в любом споре. Перед вами полная практическая инструкция по использованию в качествс аргументов логики, в том числе и ее «запрещенных приемов». Вы найдете здесь массу примеров того, как люди отстаивали свои интересы в, казалось бы, безнадежных ситуациях. Даже когда были не правы. Вы узнаете, как придать силу своим аргументам и одновременно ослабить и даже полностью нивелировать доводы вашего оппонента. Вы научитесь идти против логики, но быть при этом настолько убедительным, что с вами согласятся. Ваши родственники, коллеги, друзья и знакомые будут вынуждены уступить перед силой вашего интеллекта, а также перед ссылками на научные достижения последних лет; конкретными примерами из жизни; мнениями авторитетных людей и экспертов, которые будут, разумеется, на вашей стороне; неопровержимыми выводами, пусть даже из ложных предпосылок; нсключениями, подтверждающими правила; доказательствами, которые невозможно опровергнуть; доводами, вызывающими сильный эмоциональный отклик.
Мэдсен Пири — президент института Адама Смита, профессор логики и философии, автор нескольких известных книг о развитии интеллекта.
Отрывок из книги:
Ослепление научными доводами
Наука пользуется у людей невероятным авторитетом, поскольку ее выводы неоднократно находили подтверждение. В представлении публики самоотверженный ученый в белом халате является источником истинного знания в противовес частному мнению обычного человека. Тот факт, что он использует это знание для создания франкенштейновских монстров, нисколько не умаляет почтения к его утверждениям. Поэтому многие из тех, кто стремится подкрепить свои взгляды авторитетом науки, напяливают на себя белый халат научного жаргона в попытке выдать собственные измышления за нечто, чем они не являются.
Софизм ослепления научными доводами специализируется на применении технической терминологии, чтобы заставить публику поверить, будто сказанное имеет какое-то отношение к науке и подкреплено некими объективными опытными данными.
Синдром потери мотивации поддерживается давлением со стороны группы равных по социальным характеристикам, за исключением тех случаев, когда ориентация на достижения формирует доминирующий аспект в образовательном и социальном окружении.
(Что означает, попросту говоря, что люди не хотят работать, если не работают их друзья, разве что они очень стремятся к успеху. Это утверждение может быть справедливым или неверным, но многие попросту не решатся его оспаривать из-за того, что оно выглядит как экспертное мнение.)
Белый халат технической терминологии настолько ослепительно чист (еще бы, он ведь ни разу не был запятнан настоящей научной работой), что аудитория не в состоянии увидеть истинную цену сказанного. Вместо того чтобы оценивать предмет спора на основании свидетельств, приведенных за и против него, слушатели отступают перед сиянием языка, которым он изложен. Это софизм, поскольку терминология является здесь несущественным материалом, которому нет места среди доказательств. Как слова с подтекстом пытаются повлиять на исход спора с эмоциональной стороны, так же и псевдонаучный жаргон старается пробудить в слушателях незаслуженное почтение к сказанному. Утверждение остается тем же самым, независимо от того, каким языком оно изложено, и использование языка, чтобы обеспечить ему одобрение, является логической ошибкой.
Хотя ослепление научными доводами может применяться в любой области, многие согласятся, что сфера наиболее широкого распространения этого софизма — предметы, которые предпочитают называться науками, но ими не являются. Наука оперирует всем на свете, от атомов до звезд, на таком уровне, где индивидуальные предпочтения не имеют значения. Ученый говорит о вращающихся телах в целом и формулирует для них общие законы, которые можно проверить экспериментальным путем. Однако проблема в том, что для человеческих существ, в отличие от вращающихся тел, индивидуальные предпочтения очень даже имеют значение. Зачастую, опять-таки в отличие от вращающихся тел, они желают разного и поступают по-разному. Хотя это может предотвратить применение научного подхода по отношению к человеческим существам, оно не мешает нам делать вид, будто мы применяем научный подход. Все, что нам нужно при этом сделать, прибавить к нашим занятиям слово «наука». Так появляются «экономические науки», «политические науки» и «социальные науки». Затем мы драпируем их в тот самый ослепительной белизны халат научной терминологии и надеемся, что никто не заметит разницы.
Диаграммы транспортных потоков на период, следующий за послеполуденным пиком, обнаруживают тенденцию к отфильтровыванию концентрированных пассажиропотоков в кластерные формации вокруг центральных районов города.
(Вы можете потратить несколько лет на формулирование законов, предсказывающих это, и, возможно, даже будете номинированы на Нобелевскую премию. Главное, старайтесь никогда не упоминать о том, что как раз примерно в это время люди отправляются в город, чтобы перекусить, после чего идут в кино или театр…)
Первое правило при применении данного софизма заключается в том, чтобы не забывать использовать длинные слова. («Когда пирог разрезали, птицы вознамерились запеть.) Никогда не употребляйте слово из трех букв, в особенности если к нему существует 23-буквенный синоним. Овладеть непосредственно терминологией несколько сложнее. Здесь хорошим капиталовложением будет подписка на New Society. Помните, что основная функция слов состоит в том, чтобы препятствовать передаче информации. Их настоящая задача — трансформировать банальное, незначительное и легко опровержимое в нечто глубокомысленное, впечатляющее и трудноотрицаемое.
Небольшое домашнее плотоядное четвероногое животное приняло сидячую позицию; оказавшись в вышележащем положении по отношению к груботекстурному, содержащему стебли тростника горизонтальнорасположенному квадратному куску материала.
(Блюдце с молоком, несомненно, находилось где-нибудь поблизости.)
Овладение данным софизмом полностью окупает затраченные на него время и усилия. Наградой за годы тяжелого труда будет не просто докторская степень в области общественных наук, но — что гораздо важнее — способность заставить свою аудиторию всем сердцем поверить, что вы сами знаете, о чем говорите.
Отравленный колодец
Наиболее привлекательной особенностью этого софизма является то, что ваш противник оказывается дискредитирован еще до того, как успеет произнести хотя бы слово. В своей наиболее грубой форме софизм состоит в отпускании авансом нелицеприятных замечаний в адрес любого, кто может не согласиться с избранной вами точкой зрения. Когда некто, приняв на себя роль жертвы, выступает, чтобы оспорить эту точку зрения, тем самым он лишь показывает, что ваши замечания относились к нему.
Любой, кроме разве что полных идиотов, знает, что на образование отпускается недостаточно денег.
(И когда кто-либо выступает с утверждением, что денег отпускается вполне достаточно, для аудитории он идентифицирует себя с одним из тех идиотов, о которых шла речь.)
В данном случае ошибочна вся дискуссия, поскольку в ней предлагается принять или отвергнуть предложение на основании свидетельства, не имеющего к ней никакого отношения. Высказанное заявление — всего лишь оскорбление, не сопровождаемое никакими доказательствами, принимать которое совершенно не обязательно. Даже если бы оно было верным, это вовсе не отменяет необходимости оценить вопрос согласно его достоинствам.
Более близкое рассмотрение показывает, что отравленный колодец — это узкоспециализированная версия аrgumеntum ad hоminеm в его оскорбительном варианте. Вместо того чтобы уничижать оппонента в надежде, что публика благодаря этому отвергнет его аргументы, отравитель колодцев закладывает оскорбление заранее, как ловушку, расставленную на любого, кто станет оппонировать. Такой ход умнее, чем простое оскорбление, потому что он предполагает, что жертва унизит сама себя, когда выпьет из отравленного колодца. Тем самым действия противника пресекаются в самом начале.
Разумеется, у кого-то может оказаться недостаточно здравого смысла, чтобы предпочесть автобус поезду.
(У него может оказаться желание учесть при выборе такие факторы, как цена, чистота, удобство и прибытие точно по расписанию. Однако теперь признаться в своих предпочтениях будет равнозначно признанию в недостатке здравого смысла.)
В своей грубой и простой форме этот софизм может оказаться замечательной забавой и породить немало впечатляющих выражений уничтожительного презрения. Другой вариант, лишь немногим более утонченный, проявляется в игре, называемой «социология познания». Чтобы сыграть в нее, один из участников для начала утверждает, что любые взгляды кого бы то ни было другого на общество и политику являются всего лишь бессознательным выражением их классовых интересов. Затем он доказывает, что по неким особым причинам такой аналитический подход неприменим к нему самому, поскольку он непредвзято и объективно смотрит на вещи. Когда другой участник не соглашается с любым из его утверждений, первый торжествующе заявляет, что мнение его оппонента не следует принимать во внимание, поскольку это всего лишь выражение классовых интересов.
Возможность выбора образования — это всего лишь приспособление для того, чтобы средние классы могли с его помощью покупать преимущества для своих детей.
(Теперь уже нет смысла указывать на то, какую роль соревнование может сыграть в повышении образовательных стандартов, или на положительные стороны предоставления родителям права слова в выборе типа образованиядля их детей. Про вас заранее все известно: вы просто покупаете преимущества, все остальное — лишь прикрытие.)
При умелом применении этого софизма необходимо использовать обе его основные особенности. Отрава не только пробуждает в публике насмешливое отношение, она также действует как отпугивающее средство на любого, кто чувствует искушение с вами не согласиться. Упоминание о «полных идиотах» кого-то смутит, однако найдутся другие, которые сочтут, что могут от него отмахнуться. Лучше выбрать такую отраву, которая будет вызывать достаточный ужас или замешательство, чтобы отпугнуть любого кандидата на питье из колодца.
Только тот, кто сам сексуально неадекватен, может сегодня настаивать на раздельном обучении в школах.
(Есть добровольцы?)
Применение отравленного колодца рекомендуется в тех случаях, когда ваше утверждение может не выдержать пристального рассмотрения. Этот софизм также весьма полезен для расправы с оппонентами, чья позиция противоречит общепринятой точке зрения, но, к несчастью, является справедливой. Продуманная порция отравы придаст такому оппоненту настолько глупый вид, что люди не обратят внимания на здравость его, аргументов. Кроме того, это позволяет вам самим выглядеть умным и уверенным в себе и, возможно, даже скроет тот факт, что вы неправы.
Поезд без тормозов
Поезд без тормозов увезет вас очень быстро и очень далеко — вот только, к сожалению, он не может остановиться. Это означает, что, достигнув места назначения, вы оказываетесь неспособны сойти и вынуждены ехать дальше, чем вам хотелось бы. Этот софизм возникает, когда аргумент, приведенный в поддержку какого-либо направления действий, приводит заодно к чему-то большему. Если вы хотите остановиться в какой-то определенной точке, вам нужно, чтобы там останавливался ваш аргумент.
Вполне может оказаться, что, если снизить ограничение скорости на шоссе с 70 до 60 км/ч, такая мера спасет немало жизней. Тем не менее этого аргумента недостаточно для принятия подобного решения, поскольку, если понизить ограничение до 50 км/ч, жизней будет спасено еще больше, и уже совсем много — если уменьшить его до 40 км/ч. Легко увидеть, куда в конечном счете приедет данный поезд без тормозов: если основной целью является спасение жизней, то ограничение скорости должно быть снижено до уровня, при котором будет спасено максимальное их количество, то есть до 0 км/ч.
На практике размер риска для жизни при каждом предложенном ограничении должен быть сопоставлен с тем, что будет достигнуто благодаря возможности быстро перемещаться и перевозить товары. Большинство наших повседневных занятий сопряжено с определенной степенью риска, который может быть уменьшен, если мы ограничим наши действия. В действительности мы меняем риск на удобство и комфорт. Если вопрос об установлении ограничения скорости на отметке 60 км/ч касается исключительно жизней, которые могут быть спасены, выдвигающему это предложение понадобятся дополнительные соображения, чтобы остановиться на 60 км/ч, прежде чем поезд без тормозов, каким является его собственное рассуждение, не увезет его к 50 км/ч, потом к 40 км/ч, пока, наконец, не достигнет 0 км/ч и не врежется в буферный брус.
Кое-кто считает, что, поскольку в Англии налогоплательщикам приходится оплачивать содержание Государственной службы здравоохранения, это предоставляет государству достаточное оправдание для запрета на курение, так как курильщики больше страдают от различных заболеваний. Возможно, существуют веские причины запретить курение, однако сам этот аргумент — что расходы, вызванные поведением курильщиков, ложатся на плечи других — является поездом без тормозов. Действительно, зачем останавливаться здесь? То же самое соображение прекрасно подходит к любому другому образу действий, неблаготворно влияющему на здоровье. Его можно применить к употреблению в пищу насыщенных жиров, таких как сливочное масло, или рафинированного белого сахара. Государство могло бы потребовать от людей заниматься физическими упражнениями, чтобы другим не приходилось нести расходы на поправку их здоровья по причине их лености. Если этот довод следует применять только к курению, должны быть указаны какие-то причины, по которым поезд останавливается именно здесь.
Обычно спорящий попадает в поезд без тормозов, когда он настолько увлечен направлением движения, что забывает оценить расстояние. Он будет радостно ехать вперед до тех пор, пока кто-нибудь не выведет его из забытья вопросом: — «Почему мы останавливаемся здесь?»
Государство должно субсидировать оперу, потому что без дополнительной поддержки со стороны государственных фондов организовывать постановки будет чересчур затратно.
(Глядя, как поезд уносится в туманную даль, знайте, что следующими остановками могут быть представления son et lumiere, реконструкции событий гражданской войны и гладиаторские бои. Если опера чем-то от них отличается, нам необходимо знать, чем именно.)
Эта ошибка обычно возникает, когда некто вьщвигает общее утверждение для того, что он считает особым случаем. Если утверждение имеет хоть какую-то ценность, слушатель сразу же начинает недоумевать, почему оно должно быть ограничено только этим случаем. Чтобы справиться с поездом без тормозов, обычно бывает достаточно указать на несколько наиболее нелепо выглядящих станций, расположенных дальше по той же ветке. Если следует запретить привилегированные школы, поскольку они предоставляют ученикам — «несправедливое преимущество», почему заодно не запретить богатым родителям покупать своим детям книги или увозить их на каникулы за границу ведь это по сути то же самое?
Чтобы заманить людей на поезд без тормозов, нужно всего лишь апеллировать к вещам, которые у них наиболее популярны, таким как спасение жизней, помощь вдовам и сиротам или правильное воспитание детей. Подобные вещи пользуются всеобщей поддержкой, которую можно использовать, чтобы затем обратить на то единственное предложение, которое для вас важно, — таким образом вы достигнете желаемого и в то же время аккуратно минуете все остальное.
Существует очень специфическая вариация данного софизма, когда вы вначале получаете одобрение для принципов, поддерживающих некую приемлемую цель, и только после того, как эта точка достигнута, раскрываете другую, неприемлемую цель, поддерживаемую этими же принципами.
Вы согласились открыть в нашем городе зал для игры в бинго, потому что люди должны иметь возможность играть в азартные игры, если им это нравится. Теперь я предлагаю, исходя из тех же самых соображений, установить на каждой улице игровые автоматы.
Принятие желаемого за действительное
Многие из нас не ограничиваются тем, что с радостью принимают желаемое за действительное, но и возвышают это до статуса софизма, используя вместо аргумента. Если мы принимаем какое-либо утверждение на том основании, что нам хотелось бы, чтобы оно было верным, а не благодаря представленным доводам или свидетельствам в его польэу, мы переходим в область софизма. Точно так же мы допускаем эту ошибку, отвергая что-либо исключительно потому, что не желаем верить, что это так.
Идти на работу в такую ужасную погоду? Кому от этого станет лучше? Нет уж, я лучше возьму выходной и полежу дома в постели.
(Должно быть, любой из нас в какой-то момент ощутил на себе силу этого аргумента. К несчастью, хотя могут существовать различные соображения за или против того, чтобы отправиться на работу, нежелание идти туда является достаточно убедительным только для нас самих.)
Наши желания редко имеют непосредственное отношение к вопросу об истинности или ложности чего-либо. Мы совершаем ошибку, когда пытаемся найти для них место в обсуждении доводов за и против. Предположение, что мир таков, каким мы хотели бы его видеть, может оправдываться с точки зрения солипсизма, но никуда не годится с точки зрения логики.
Конечно же, движение за охрану окружающей среды добьется успеха! Ведь иначе это будет означать конец для всего человечества.
(Тот факт, что нам хочется, чтобы действия движения увенчались успехом, еще не значит, что так и будет. Вполне возможно, что человечеству действительно скоро придет конец, и в таком случае все равно, продолжаете вы надеяться или пакуете чемоданы для переезда в другую вселенную.)
Бесплодные мечтания часто возникают, чтобы придать яркость нашему суждению о результатах событий, на которые мы не имеем возможности повлиять.
Он не может умереть! Мы без него не справимся!
(Может. Справятся.)
Смерть, раз уж о ней зашла речь, является предметом, к которому данный софизм особенно тяготеет. Он смягчает внезапный и окончательный характер смерти, превращая ее в нечто более приемлемое для нас, хотя наши желания едва ли смогут найти достаточное основание для подобных предположений. Босуэлл, посетив умирающего Юма, спросил философа о возможности жизни после смерти:
Рааве не будет более приятно иметь надежду на новую встречу с друзьями?
(Он назвал троих недавно усопших друзей Юма, однако последний твердо отрицал такое допущение. «Он признал, что это будет приятно, — сообщал Босуэлл, — но добавил, что ни один из них не разделял настолько абсурдного представления».)
Время, нодобно смерти, является областью, в которой наши желания подменяют собой способность влиять на события.
Нет, сегодня не может быть пятница! Я же еще почти ничею не выучил к экзамену!
(Насчет дня он ошибся, а вот насчет экзамена все верно.)
При принятии желаемого за действительное трудность состоит в том, что, когда вы хотите одного, а законы мироздания диктуют другое, возникает конфликт интересов, который вряд ли будет разрешен в вашу пользу. Поскольку это так, для вас было бы лучше потратить свое время на хоть какую-то подготовку к грядущему исходу, а не на мечтания о том, чтобы произошло что-то другое.
Банк обязательно продлит нам кредит, иначе мы просто не сможем выжить.
(Банковских управляющих не интересует ваше выживание. Они стремятся только к двум вещам: как заработать побольше денег для банка и хорошенько нажиться на бедняках.)
Большинство из нас уже давно являются мастерами применения данного софизма к самим себе. Если вы будете использовать его, чтобы склонить на свою сторону других, не забывайте о том, что в ваших доводах должны фигурировать их желания, а не ваши.
Этот бизнес будет процветать — ваши вложения принесут вам огромный доход!
(Такой вариант более эффективен, чем «Этот бизнес будет процветать — я стану богатым на всю жизнь».)
 | Мэдсен Пири. Железные аргументы. Победа, даже если ты не прав |