Умение проходить из мира в мир — это дар или проклятие? Забыть о Земле. Колесить по паутине Дороги, перевозя различные грузы. Отбиваться от придорожных грабителей. Спасаться от разнообразнейших чудовищ и разгулявшихся стихий. Приобретать и терять друзей. Влюбляться и расставаться навсегда… Для Проходимца Алексея Мызина это — призвание. И рутинная работа.
Барон Братства Контрабандистов предлагает Мызину совершить «легкий вояж за хорошие деньги» — провести непростой транспорт через несколько миров. Алексей соглашается. И попадает в круговорот событий. Кишащие хищными тварями джунгли и древние механизмы неизвестной цивилизации, бомбардировки напалмом и узкие пещеры, заговоры спецслужб и идущий по пятам неизвестный преследователь — все это сопровождает вояж, но не может его прекратить. Ведь рядом — синезубая гивера Маня, под колесами бежит оранжевая лента Дороги, а груз…
Он обязательно будет доставлен.
Глава из книги:
Туман плыл навстречу. Мутные, призрачные пряди, извиваясь и пульсируя, струились вокруг, смыкаясь позади меня. Больше ничего не было видно: только серое пространство и длинные тусклые космы тумана, переплетающиеся в запутанную, вытянутую вдоль моего пути паутину. Никаких источников света, но глаза как-то различали округу, хоть и всего на несколько десятков метров. Я посмотрел вниз, но не увидел земли: там также извивались туманные струи, что были лишь немногим светлее серой пустоты. Я шел по пустоте.
«Странно, что пустота имеет цвет, хоть и такой унылый, — подумал я. — Стоп! Да это же Переход!»
Как только я понял это, огромная масса надвинулась снизу, увеличилась в размерах, заполняя собой поле зрения, занимая половину мира. Она уже не приближалась ко мне — это я падал на нее. Падал без ощущения падения и без шума и давления ветра…
Я зажмурился, дернулся вверх, чтобы избежать столкновения. Безрезультатно, конечно. Это было глупо, хоть и являлось простой реакцией организма на неожиданно придвинувшуюся поверхность.
Что-то мягко толкнуло меня в подошвы. Тело почувствовало изменение пространства, давления, словно я находился в пустыне и вдруг резко скатился в глубокую, наполненную влажным воздухом ложбину. Уши заложило на секунду, а когда я сглотнул, то они наполнились тихим шумом: монотонный шелест, потрескивание, отдельные мокрые щелчки, всплески.
Нос заработал, передавая в мозг ароматы сырости, прелых листьев, мокрой коры, земли…
Я открыл глаза и ничего не увидел: вокруг была практически непроницаемая тьма. Практически, потому что можно было различить низкое небо, сеющее мелкий дождь. Хмурое ночное дождевое небо. Почти такое же темное, как черные силуэты древесных ветвей над головой.
История. Что я делаю в этом месте?
В голове было пусто. Никаких воспоминаний, никаких намеков на то, каким образом меня забросило в ночной дождевой лес. Нет, о поездке на Тераи я помнил, как и о некоторых событиях, там происшедших, но все это было туманным и размытым, словно произошло много лет назад…
Я немного постоял на месте, ловя лицом мелкие капли, оглянулся вокруг, пытаясь понять, в какую сторону мне идти. Промокнуть насквозь и замерзнуть в этом сыром лесу я не собирался, а значит, нужно было двигаться. Температура воздуха была не выше десяти-двенадцати градусов по Цельсию, а одет я был легко: джинсы да рубашка с оторванным левым рукавом. Так что скорейшее обретение какого-нибудь укрытия мне бы совсем не повредило. Возможно, где-то неподалеку было жилье или трасса, ведущая в город, как обычно бывает возле Переходов.
— Я оказался здесь, пройдя через Переход, — пробормотал я себе под нос. — Значит, это какой-то мир и здесь неподалеку должна быть Дорога. Только каким образом я очутился в Переходе?
Никто не ответил на мои слова. К тому же я совсем не ощущал Дорогу: не было привычного томления в районе солнечного сплетения. К этому чувству, немного беспокоящему вначале, легко привыкаешь, когда едешь по Дороге, и вскоре совсем перестаешь замечать. Но вот полное отсутствие этого томления ощущаешь сразу. Словно полную тишину после городского неумолчного шума.
Я пошарил по карманам, но не нашел ни спичек, ни зажигалки. Правильно: ведь зажигалка в куртке, а я снял куртку на Тераи из-за жаркого влажного климата джунглей… Оп-па!
Глаза заметили слабое свечение. Робкое, прозрачное, оно то появлялось, то пропадало, очерчивая контуры древесных стволов.
Я осторожно шагнул, стараясь не терять из виду этот дрожащий свет, тут же споткнулся и упал на вытянутые вперед руки. Ладони погрузились во влажную, прелую листву. Правая нащупала какой-то сук. Им я и стал проверять путь перед собой, когда поднялся и продолжил свой путь по направлению к светлому пятну.
Свет не исчезал. То вспыхивая, то угасая до робкого мерцания, он становился все ярче по мере моего продвижения. Все четче прорезались силуэты кустов и ветвей на его фоне. Наконец деревья расступились, и я вышел на небольшую полянку, освещенную небольшим костерком.
Возле костра, под натянутым от дождя тентом сидел человек и глядел в трепещущие лепестки пламени. При моем появлении он поднял голову, и я понял, что он меня увидел, хотя и смотрел только что на огонь. Его лицо показалось мне смутно-знакомым, я хотел было поздороваться, спросить, как пройти к ближайшему жилью…
Но слова замерзли в моем горле. Я узнал человека.
Это был Чермаш. Охранник транспорта. И он не мог сидеть рядом с костром: его около трех лет назад разорвали летающие твари Псевдо-Геи.
Я отшатнулся, чуть было не попятился назад, но Чермаш махнул мне рукой, приглашая присоединиться к нему. Этот жест, такой естественный и непринужденный, остановил меня, вдохновил отойти от мокрой стены леса и подойти к костру.
— Присаживайся, Проходимец, грейся, — сказал охранник. — Давай сюда, под тент. Совсем промок, как я погляжу…
Я присел под тент, рядом с ним. Протянул руки к огню, искоса поглядывая на освещенный костром профиль охранника.
Тот продолжал спокойно сидеть, иногда пошевеливая суком дрова в костре. Что за напасть такая? Сплю я, что ли?
— Иван, — осторожно сказал я, — что ты здесь делаешь? Ты вроде бы… — Я замялся.
— Умер? — белозубо усмехнулся Чермаш. — Ну да, есть такое дело. Знаешь, я даже стал забывать этот момент. Хватило впечатлений после.
В голове у меня снова стало пусто. Возможно, из-за того, что я боялся получить ответы на возникнувшие вопросы.
Какой-то шум послышался в лесу. Он становился все громче и громче, приближаясь. Отчетливо хрустели ветки, словно что-то большое медленно шло по направлению к поляне. Я закрутил головой, потом вопрошающе посмотрел на Чермаша, но тот оставался спокойным и даже не смотрел в сторону треска.
— Что я здесь делаю? — проговорил Иван. — Тебя вот жду. Причем давненько уже.
— Я должен был сюда прийти? — робко спросил я, уже понимая, что мне сейчас скажут: «Да все сюда приходят. Рано или поздно…»
— А это уже по твоему желанию, — пожал плечами Чермаш. — В принципе, тебе лучше Матвей про это расскажет.
— Матвей?
Шум все приближался. Мне показалось даже, что я различаю звук волочения чего-то тяжелого по мокрой листве.
— Это ему нужно было с тобой встретиться. Я-то просто напросился, чтобы тебя еще раз увидеть, — Иван улыбнулся. — Вот, увидел.
— Кто такой Матвей?
Я продолжал спрашивать, неотрывно глядя на черную стену леса, боясь даже предположить, что за зверь оттуда может появиться.
— Ну ты даешь, Алексей, — удивился Чермаш. — Ты что, своего Хранителя не знаешь?
— Да он вообще ничего не знает! — раздался низкий голос из леса.
Я вскочил, закрывая глаза от света костра, пытаясь что-либо различить среди мечущихся по стволам деревьев бликам. Что-то светлое, как мне показалось, мелькнуло, переместилось… и из леса спиной вперед вышел человек, что, пятясь, тащил за собой ветвистый сухой ствол.
— Ветки цепляются, не протащишь, — сказал он через плечо. — Пришлось окружным путем волочь. Ну, привет, Проходимец!
Я ошеломленно смотрел на улыбающееся светлобородое лицо. Вот, значит, как. Некоторые сны, оказывается, совсем и не сны. А может, и сны, но имеют продолжение. Только сны эти отчего-то намного реальнее, чем настоящий мир.
— Ну что, — произнес мой Ангел-Хранитель, — пришло время пообщаться?
Он был одет в легкую светлую куртку-ветровку, джинсы и ботинки на высокой подошве. Непокрытые русые волосы, стриженные «под пажа», были абсолютно сухи с виду, несмотря на непрерывный мелкий дождь.
Я уже встречался со своим Хранителем около года назад. Хотя, если учитывать, что Ангелы-Хранители все время незримо с нами, то встречу лучше назвать беседой. И тот разговор во многом изменил мою жизнь, поменяв, в первую очередь, меня самого.
Попав на Дорогу, я вдруг осознал необходимость веры. Молитва стала спасением в ситуациях, когда ни на что другое, как на Создателя, надежды не было. Самое интересное, что Бог отвечал, хотя многие, услышь они мои рассказы, убежденно твердили бы об удачливости и случайностях. Воистину, вера — личное дело каждого.
О том, что дар Проходимца дается человеку Богом, говорило немало людей, хотя не меньшее количество людей утверждало, что дело в мутации генов или пробуждении способностей, унаследованных от предков… Как мне кажется, нежелание воспринимать способности Проходимца как дар Божий исходило из страха, что придется быть признательными за этот дар. Ведь все мы любим быть независимыми и решать сами за себя.
Даже если это приведет к исполнению пророчеств Апокалипсиса.
Я же оставался при своем мнении, тем более — после нескольких разговоров в странных местах и при странных обстоятельствах.
В одной из своих молитв я попросил Бога направлять мою жизнь. После этого я не увидел особых изменений ни в мире, ни в себе, однако непроглядная тьма Переходов стала для меня намного светлее.
И еще после этого у меня пару раз получилось общаться с Дорогой.
— Я сплю? — спросил я у Матвея, чувствуя как что-то дрожит, вибрирует в моей груди. Как растекается по телу теплая боль…
— Спишь, — легко согласился Ангел.
Несмотря на утверждающий ответ, мне не стало легче. Я давно уже не считал сны игрой воображения, мимолетной прихотью мозга. Нет, я не листаю сонники и не пытаюсь разгадывать значение той или иной белиберды, что может сниться под утро, особенно если ужин был излишне плотным. Просто есть сны и СНЫ. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы их различать.
Ангел кивнул Чермашу на принесенное дерево, и Иван, выдернув из стоящего рядом чурбачка топор, занялся дровами.
— А знаешь, почему сон? — спросил Матвей, присаживаясь на освободившееся место рядом со мной.
Я покачал головой, глядя в голубые, несмотря на желто-оранжевое освещение, глаза Ангела.
— Не получалось до тебя достучаться. Я старался, но все без толку: ты был закрыт. И только во сне, когда воля человека частично отключена, я получил возможность с тобой переговорить.
Хранитель слегка толкнул меня локтем, шутливо подчеркивая свои слова, и продолжил:
— Видишь ли, человеку дана огромная власть. Намного больше, чем он может представить. У него есть свобода воли. У него есть право выбора. Право, которое делает его подобным Создателю. И если человек не хочет, он может не слышать призыв не только своего Ангела-Хранителя, но и Бога. В его власти оградиться от здравого смысла и свернуть на путь разрушения и угасания.
Ветер, прошумев по верхушкам деревьев, стряхнул вниз тяжелые капли. Град влажных ударов по тенту заставил меня поежиться и втянуть голову в плечи.
— Ты пошел не по тому пути, Проходимец.
Лицо Хранителя стало серьезным, даже суровым. Я напрягся, ожидая сам не зная чего. Чермаш, позабыв о дровах, застыл с топором в руках, прислушиваясь к разговору.
— Ты совсем недавно стал считать, что происходящее вокруг неправильно, нехорошо. И ты прав. Все действительно неправильно. И началось все с неверного выбора. Тебе не нужно было соглашаться на эту поездку, Алексей.
Я набрал в легкие воздух, желая ответить что-то, возразить… Но тут же понял, что возражать-то нечего. Сам влез. Никто под дулом пистолета не заставлял подписывать договор с контрабандистом. А ведь было какое-то смутное опасение, чувство тревоги…
Матвей спокойно наблюдал за мной, будто понимая внутреннюю борьбу, завязавшуюся внутри меня. А возможно, он просто прислушивался к голосу, который я не мог сейчас слышать? Пауза затянулась, даже Чермаш вздохнул специально громко — как мне показалось, — пытаясь разрядить повисшее в воздухе напряжение…
Наконец Ангел кивнул, словно соглашаясь с невидимым собеседником.
Или приняв какое-то решение.
Воздух дернулся, хлопнул, словно встряхнули огромный влажный целлофан. По поляне прокатилась концентрическая ударная волна. Что-то дернуло меня кверху, да так, что дух перехватило. Лес упал вниз, скрылся в мелькнувших на мгновение облаках. Вокруг беззвучно взревела гигантская, бешено вращающаяся карусель из звезд, радужных шаров, туманных сплетений, и я плыл, плыл среди завивающихся спиралей звездной пыли…
Хлоп! Новый удар!
На этот раз он был холодным: ледяной вал хлестнул по мне, захватил, завертел, вышвыривая из цветной карусели в голубой свет…
— Вроде приходит в себя, — прогромыхал гулкий, словно из железнодорожной цистерны, голос. — Добавьте еще!
Новый ледяной удар. Я обнаружил, что хриплю, хватаю ртом воздух, рискуя захлебнуться холодными струями. Голубой мир продолжал вращаться вокруг меня, словно бешеная карусель Вселенной до сих пор вертела мое мокрое, замерзшее тело. На голубом фоне возникло несколько темных, скачущих пятен.
— Поднимите его!
Отдающий распоряжения голос уже не громыхал, как прежде, хоть и остался низким и рокочущим. Чьи-то крепкие руки ухватили меня под мышки, за плечи и придали сидячее положение. От этого мир завращался еще быстрее, уходя куда-то вбок, так что мой желудок не выдержал, и меня вырвало кисло-горьким…
Тут же новая порция холодной воды обдала меня с ног до головы.
— Его рвет, это хорошо! — бодро прогромыхал голос. — А сейчас еще укольчик вкатим…
В правой, замерзшей руке появилось жжение. Чувство проступило, налилось силой, и скоро горячая волна прокатилась по моему телу… достигла головы, оживотворяя, останавливая кружение…
Темные пятна, прекратив вращение, слились в несколько человеческих голов. Прорисовались, обрели четкость лица, глаза.
— Ну вот, я же говорил! — удовлетворенно сказало угловатое лицо с покатым лбом, плавно переходящим в крупный нос. — Вот и порядок! Колодезная водичка хорошо стимулирует нервные центры.
— В тюрьму его! — решительно сказало другое лицо — смуглое и черноглазое, вдобавок перемотанное по лбу какой-то пестрой тряпкой. — Вы, доктор, тоже пройдите. Заодно за самочувствием его присмотрите. Но помните: я вас жду на вечернюю партию!
— Непременно, — улыбнулось грустной улыбкой угловатое лицо того, которого назвали доктором. Внешне этот доктор был здорово похож на голливудского актера Лайама Нисона: маленькие голубые глазки, породистый нос с практически отсутствующей переносицей, длинная фигура…
Крупные, костистые ладони легко подняли меня на ноги и, не давая упасть, повлекли в сторону низкой деревянной хижины, крытой пальмовыми листьями.
Пока меня вели, или, скорее, волокли, к хижине, я успел окинуть взглядом окружающий пейзаж. Несколько хижин на каменистой возвышенности. Пара хижин — двухэтажные. Возвышенность, скорее даже плато, окружена зеленой пеной джунглей. Метрах в пятидесяти от меня, в более низкой части плато, голубой сарделькой приткнулся вездеход, осевший на одну сторону. Кое-где между хижинами натянуты веревки, сушится белье.
Вокруг стояло несколько смуглых человек, обряженных в разноцветное тряпье. Наблюдают за мной и моим попутчиком. Вооружены. Блестят улыбками.
— Пригнитесь, — мягко пророкотал ведущий меня тип и заботливо наклонил мою голову, чтобы я не стукнулся лбом о притолоку низенькой двери. В хижине было темно, по сравнению с залитой солнцем улицей, так что поначалу глаза видели только плавающие светлые пятна. За спиной стукнула дверь, брякнул деревянный засов…
— Ложитесь сюда, на койку.
Человек, которого назвали доктором, помог мне опуститься на койку, покрытую сеном, вместо матраца, и застеленную грубым брезентом. Стянул с меня мокрую рубашку и джинсы, одел, словно ребенка, в чистую и сухую рубаху. Я не возражал, ощутив неподдельную заботу и участие. Вот только с чего они? Я вроде пленник…
— Думаю, вам лучше поспать. Вот только воды еще выпейте.
— А вы и вправду доктор?
— Доктор, врач, лекарь, медик… какая разница? — Доктор отошел куда-то. Зажурчала наливаемая вода. — Меня Лукой зовут.
Я приподнялся на койке. Лука! Лебо и Пласт говорили о том, что он должен был дожидаться нас в деревне недалеко от проезда. А еще…
— Алексей. Алексей Мызин, — я протянул руку. — Проходимец.
— Лука Кириакис, врач по профессии, бродяга по жизни, — Лука осторожно пожал мою ладонь, а затем вложил в нее металлическую кружку: — Ну-ка, пейте залпом! Здесь вода с адсорбентом: нужно вытянуть всякую дрянь, что бродит по вашему организму. Невкусно, но зато полезно.
Я выхлебал наполненную какими-то слизкими хлопьями воду. Вкус опилок, мела и мокрой бумаги обстоятельно поселился во рту. Глаза понемногу привыкли к полутьме хижины, и я мог рассмотреть ее скудный антураж: деревянные стены, такой же потолок, земляной пол. Единственное окно закрыто бамбуковой циновкой, скупо цедящей дневной свет. На колченогом столе — россыпь каких-то банок и коробок. Рядом — стул с брошенной на него рубахой. У дверей хижины стояло ведро с водой, которой, собственно, меня и поил Лука. Возле противоположной от меня стены разместилась еще одна койка, на которой лежал человек, с головой покрытый простыней. Компенсируя закрытое лицо, с другой стороны простыни торчали крупные голые ступни, навевая самые неприятные ассоциации. Доктор труп у себя держит, что ли?
Лука взял у меня кружку и приложил палец к губам, предупреждая вопросы, готовые сорваться с моих губ:
— Жюльен куда-то исчез. Нет, его не убили, просто пропал, скрылся где-то… Толстяк и дамочка живы, хотя и не могу сказать, что они абсолютно невредимы — царапин и гематом на них хватает. Их держат в другой хижине. Пласт мертв. Да вы и сами это знаете…
Доктор рассказывал, а его крупные, но ловкие пальцы быстро пробежались по моим ребрам, очевидно проверяя их целостность, повернули вправо-влево голову, оттянули нижние веки…
— Вон тот господин, — Лука кивнул в сторону накрытого простыней тела, — которого также навязали на мою шею, только раньше, — тоже жив и здоров, хоть и мертвецки пьян в данный момент.
Простыня немного пошевелилась, и могучий храп огласил хижину. Не труп. Явно не труп.
— А со мной что случилось?
— Отравленный дротик. Местные ловко плюются ими из духовых трубок. Яд берется у какой-то мелкой ядовитой рептилии и обеспечивает паралич дыхательных путей за пару секунд. Я удивлен: обычно от этого люди умирают… но в вашем случае обошлось. Меня позвали перевязать раненых партизан, и я заметил, что вы не только дышите, но и стонете, так что я решил провести вам терапию холодной водой.
Не знаю насколько здесь помогла холодная вода, но за то, что я не загнулся от местного яда, нужно было благодарить скорее вколотую мне в Новом Свете медицинскую смесь. Хотя, возможно, я и умер на какое-то время: ведь общался же и с Матвеем, и с Чермашем…
Лука присел ко мне на койку, протянул вторую порцию «воды с адсорбентом»:
— Пейте и слушайте, счастливчик. Здесь, на Тераи, по крайней мере — в этом полушарии, сплошная неразбериха. Режимы, царьки, вожди и диктаторы меняются с амплитудой кашля при простуде. Люди ложатся спать при одной власти, спят при другой, а наутро просыпаются при третьей, чтобы к ужину стать свидетелями нового переворота. Вот и сейчас в здешних местах очередная заварушка: кто-то прибрал к рукам власть, кто-то пытается ее отобрать… Вас, Алексей, захватил отряд местных революционеров, что из-за малочисленности и недостатка ресурсов ушли в партизаны. Командиром этих отважных герильерос[12] является Алехо де Вилья — умный и весьма оптимистично настроенный человек. Я вместе с вот этим господином, — Лука ткнул пальцем в сторону храпящей простыни, — были схвачены ребятами де Вильи около недели назад. Как оказалось, у них было достаточно раненых и просто больных, но не было врача, и мои услуги были оценены по достоинству. К тому же де Вилья — страстный любитель игры в шахматы. Он прознал про то, что я тоже владею искусством этой игры, и теперь каждый вечер мы обязательно устраиваем пару-тройку партий. Эти партизаны — если вы не являетесь их непосредственным врагом — довольно симпатичные и веселые ребята. Относятся к нам хорошо, кормят тоже неплохо, — Лука пригнулся к самому моему уху и продолжил тихим шепотом: — Так что, пока я лечу их болячки и проигрываю де Вилья две из трех партий, опасаться за свои жизни нам нечего. Выбраться же отсюда будет непросто: боевого народу у де Вилья хватает. Даже если умудримся ускользнуть из лагеря — догонят по джунглям в два счета. А там уже церемониться не будут. Могут повесить над муравейниками или окунуть в водоем с какими-нибудь тварями, погружая медленно, чтобы отъели сначала ступни, затем — по колено… Меня-то могут и помиловать, врач им нужен. Просто перережут сухожилия на ногах и будут возить с собой, как полную медицинских знаний голову с парой рук, умеющих штопать раны.
Я поежился, хоть в хижине и стояла духота. Перспективы, мягко говоря, были малоприятными.
— Да вы не волнуйтесь, Алексей, — успокаивающе пробормотал Лука, забирая из моих похолодевших пальцев кружку с недопитой жижей. — Поспите лучше. А я вам по пробуждении еще укольчик сделаю, и будете как новенький.
— Спасибо, доктор, — проникновенно сказал я, — теперь мне будут сниться только приятные и светлые сны!
— Кто там говорит про сны? — недовольно пробурчала простыня. — А сами спать не дают?
Голые ступни зашевелились и вяло потерли друг друга. Тело под простыней некоторое время совершало непонятные, и, на первый взгляд хаотичные, движения.
— Замуровали, демоны… — озадаченно проговорил человек под простыней, видимо совсем запутавшись.
Наконец простыня сползла, открыв моему взору тощую грудь и не менее тощий живот. Лицо и руки скрывались под футболкой с рукавами, которую, видимо, человек пытался снять через голову, да так и уснул, не доведя дело до конца.
— Лука, помоги! — умоляюще простонал человек. — Че-то я запутался совсем…
— Пить меньше нужно, — назидательным тоном произнес доктор и освободил человека от уз футболки.
Моему взору предстала опухшая физиономия под копной курчавых, темных, непослушных волос…
Санёк! Лапшич! Он-то здесь откуда?!
— Да напоили, сволочи, — страдальческим тоном пожаловался мой бывший штурман. — Я им говорю: «Русские умеют пить не хуже вас!» — а они — бряк! — бутыль с сивухой на стол… кружки наполнили… а кружки у них…
Голубые глаза Санька, бессознательно шарящие по хижине, зацепились за мое лицо, расширились, пытаясь сфокусироваться…
— Лука, а он… — Дрожащий палец Лапшича поднялся в моем направлении.
— Не снюсь я тебе, не снюсь, — успокоил я штурмана и сам удивился, сколько радости было в моем голосе. — Ты мне скажи: каким образом ты здесь оказался?
— Я? — искренне удивился Санёк. — Я же тебя ждал!
В голосе штурмана промелькнула истерическая нотка. Он попытался подняться, но лишь сел на койке, охнув и схватившись за голову.
— Доктор, помоги, а? У тебя же есть…
Лука вздохнул, порылся в куче хлама на столе и выудил из него пузатую флягу. Часть содержимого он вылил в кружку, долил воды, поболтал кружкой в воздухе, чтобы жидкости перемешались…
— Пей, но чтобы это — в последний раз!
Санёк принял кружку, выдохнул… и осушил емкость за три могучих глотка, отчего крупный кадык забегал по его тощей, покрытой щетиной шее, словно сказочный колобок по лесной тропинке… вернее — под ней.
«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» — промелькнуло в голове. Мозг шалит. Наверное, последствия отравления сказывались.
— Я здесь… — фу-ух! — я здесь потому, что меня наняли, — «объяснил» Санёк, вытирая влажный лоб.
— Нужен был хороший штурман, — сказал Лука. — Под рукой в Новом Свете был только он. Рекомендации ему дали хорошие: мол, специалист классный, только дисциплина хромает… теперь я вижу, как она хромает. Чаушев сказал, что вы с Лапшичем работали раньше, так что меньше будет проблем с ассимиляцией.
Я вздохнул. Меньше проблем — это еще бабка надвое сказала. Я действительно работал с Саней Лапшичем, когда только попал на Дорогу, но хочу ли работать с ним сейчас… Что-то мне подсказывало (скорее всего — опыт общения с этим непоседливым и зацикленным на себе человеке), что без него мне было бы спокойнее. Санёк постоянно жил в каком-то нереальном мире, откидывая совершенно детские выходки и мечась из стороны в сторону вслед за своими нелепыми целями и желаниями.
Хотя…
Хотя как штурман он был действительно хорош. Да и товарищем он был верным… гм, точнее — настырным.
— Мы добрались сюда с каким-то военным обозом, укомплектованным штатными Проходимцами, — продолжал Лука, не подозревавший о моих душевных колебаниях. — Попали в него благодаря, так сказать, некоторым связям: Зоровиц постарался. Поселились в этой деревушке, стали про обстановку в стране вызнавать, проводника для нашей цели подыскивать, то-сё… Но спокойно сидели недолго: нагрянувшие партизаны облюбовали деревушку как временный лагерь. Хорошо хоть не расстреляли с ходу — с них станется: в первые два дня они вырезали здесь половину жителей, изнасиловали практически всех женщин, кроме, разве что, старух и младенцев. Потом — заставили живых закапывать трупы за околицей. Сейчас успокоились, поутихли. Надоело им грабить, убивать… Мирно отдыхают, сил набираются…
— Веселые ребята? — Я не мог сдержать сарказма.
Лука молча развел руками.
— Что им жители сделали?
— Просто Алехо проведал, что в этой деревне когда-то останавливался отряд нынешнего правительства, а жители не разбежались, не сожгли хижины, не отравили источники… Словом, оказались недостойными великого революционного движения.
— Что ж, могу лишь порадоваться, что меня в эти дни здесь не было.
— Я два дня есть не мог после этой резни, — угрюмо буркнул Санёк. — Что не съем — выворачивает наизнанку. Так что действительно радуйся и Бога благодари.
— А вот зачем ты нанялся? Какого лешего полез в эту кашу? — спросил я штурмана. — Никак не пойму: у тебя ведь деньги были неплохие, ты хотел, помнится, квартиру хорошую прикупить, пожить в ней, побездельничать, а остальные деньги — в банк… Что, опять проигрался, как на Шебеке?
Санёк грустно покачал лохматой головой:
— Я их потратил. Квартиру-то я купил, а затем заказал коллекционную гитару — «Лес Пол»[13] производства шестидесятых. К ней — стек ламповый — «Мезу», как давно мечтал. Да еще «Хаммонд» настоящий с натуральными «Лесли-колонками». Ну и звука десять киловатт… Качественного, сам понимаешь. На барабасы и свет вот не хватило: цены здесь сумасшедшие, все приходится с Земли везти. Я слышал, есть еще в некоторых мирах производство достойных инструментов, но четких каналов поставки не нашел…
Я в изумлении смотрел на Санька:
— Лапшич, ты совсем рехнулся? Зачем тебе десять кило звука? Ты что, выступать собрался?! А жить где будешь?
Санёк возмущенно набрал в тощую грудь воздуха, но сразу сдулся, обмяк сморщенным резиновым шариком:
— Ни хрена ты не понимаешь, Лёха. У меня серьезная цель была: рок-клуб открыть. На Земле это только мечтой было, а здесь такие бабки привалили… Только местные инструменты никуда не годятся: здесь же нормальной электрухи не найти! — Санёк явно набирал обороты, глаза его загорелись нездоровым блеском, руки заелозили по коленям: — В Новом Свете все камерную музыку слушают, а об инди[14] и слыхом не слыхивали! Прикинь: чуваки вообще не знают, что такое британский рок!!! Я уж не говорю об электронщине! Из всех клавишных в Новом Свете — только пианино по домам, органы по церквам да пара роялей в оперном театре!
— И Радиохэд они не слушают, и Мэссив Аттак, и на концерте Мьюза ни разу не были, — с готовностью стал перечислять я.
Санёк снова сдулся — видать, похмелье еще хорошо давало о себе знать и гасило его легковоспламеняющуюся натуру. Иначе лекция о пользе качественной музыки была бы неизбежной.
— Злой ты, Алексей Павлович, — укоризненно проскрипел ссутулившийся штурман. — Да что с тебя, Проходимца, взять? Одна Дорога в голове…
Санёк укоризненно покачал головой, затем, очевидно вспомнив что-то, пожаловался:
— А еще эти партизаны у меня планшет отобрали. Сво-ло-чи. Я его тоже с Земли заказывал: не фигню какую-то — «Айпад» последней модели! Закачал на него всевозможные карты и маршруты известных миров плюс — заказанную с Земли же последнюю подборку фантастической литературы. Новый роман Бердникова, прикинь как жалко! Угробят ведь «Эпплу», партизаны долбаные! И какой я теперь штурман без компа?
— Что-то он вялый сегодня, — заметил Лука. — Мне так за неделю все уши прожужжал своими британскими группами. Наушники тыкал — послушать какие-то моменты как раз из этого, как его… Мьюза! Я послушал — визг один да параноидальное завывание…
— Это он еще вам лекцию о разрушающе-деградирующем воздействии шансона на мировоззрение, мораль и интеллект человека не преподал, — весомо добавил я. — Типа: «Блатняк — уничтожение всего светлого, доброго и разумного, что есть в человеке».
Санёк встрепенулся, выдавил из себя сиплое: «Ненавижу шансонщиков!» — и снова ушел головой в плечи, напоминая старого уставшего грифа: глаза полузакрыты, кадык щуплой, щетинистой шеи выпятился почти наравне с носом…
— Слушайте, Алексей, — Лука снова подсел ко мне на кровать, — вы сохранили лекарство? Ну для друга Чаушева?
— Оно осталось в моей куртке. А куртка — в вездеходе.
— Вот как? Выходит, дело немного осложняется… Что ж, — врач подмигнул мне и потер крупные ладони, — придется постараться проникнуть в вездеход. Насколько я знаю, команданте запретил растаскивать из него имущество. Это и хорошо, и плохо, так как там теперь стоит караул. Что ж, караул, что ли, не обманем? Иначе какой смысл мне добираться на Сьельвиван, если антивируса, с которым я должен работать, у нас не будет?
Я пристально посмотрел на врача. Ага, значит, я вез не просто лекарство, а антивирус… Выходит, Чаушев не все мне сказал. Хотя какая разница, какой именно препарат я доставляю? А вот участие врача в экипаже стало понятным. Ну что же, врач-специалист в небезопасном путешествии бывает очень даже полезен, что, в принципе, я уже и прочувствовал на своей шкуре.
— Пожалуй, я вас оставлю, — Лука взглянул на наручные часы: — Пора идти играть партию с сеньором де Вилья. Заодно своих клиентов среди партизан проверю. А вы постарайтесь без нужды не выходить из хижины, ладно? Иллюзия свободы — всего лишь иллюзия. И искушать наших герильерос лишний раз не нужно.
Я пожал плечами, поправил крестик за пазухой и замер: на моей шее должна была быть еще одна цепочка!
— Лука, подождите… вы не видели у меня на шее кулона? Ммм… что-то вроде металлического цветка?
Врач поднял бровь, кивнул:
— Было что-то такое. Один из партизан снял. Крест они не тронули, религиозные они тут все… Бога боятся.
— Бога боятся, а такое творят?
Лука пожал плечами:
— Так им же разъяснили, что революция — угодное церкви и Деве Марии дело! Что все грехи простятся, и они пойдут прямиком в рай… под покровом Царицы Небесной. Религия, знаете ли, — отличная мотивация для неумеющих думать. Прошли те времена, когда революционеры отвергали Бога. Нынешние умнее: они взяли Его на вооружение.
— Бедная Мария, — покачал я головой. — Она и думать не могла, что такое Ее именем твориться будет.
Врач хмыкнул, вернулся к столу и стал копаться в наваленных на него вещах.
Что ж, еще одну памятку о прошлой жизни я не сохранил. Хотя это, может, и к лучшему: с глаз долой — как говорится — из сердца вон. А то уж слишком грустные мысли мне этот цветок навевал. Хотя в этих воспоминаниях, кроме печали и горечи, было что-то еще… очень теплое, что ли?
Лука ушел, прихватив с собой небольшой саквояж, как я понял, с медицинским оборудованием. Санёк молча растянулся на койке, всем своим видом выражая оскорбленное величие. Я выпил еще воды, осторожно пощупал левое плечо, что и не думало болеть: повязка и загадочный шлот действовали великолепно. Я ощущал только легкое жжение и даже некоторую щекотку, словно в заживающих тканях бегали какие-то крохотные, практически невесомые существа. И эта щекотка была даже приятной: она словно служила доказательством того, что процесс выздоровления идет, продолжается…
Я тоже откинулся на койке, с удовольствием вытянув ноги. Отдыхать так отдыхать. А что дальше будет — все равно лучше думать на выспавшуюся, а не на кружащуюся голову.
— Лёха…
— Чё?
— А ведь не зря я все это купил?
Я какое-то время боролся с рвущимися с губ эпитетами… поборол, обуздал свои эмоции и спокойно, весомо так сказал:
— Не зря, конечно. Просто я завидую.
— Я так и понял, — умиротворенно проговорил Санёк, и через минуту его назойливый храп наполнил хижину.
 | Илья Бердников. Вояж Проходимца |