Она была любимой дочерью великого Петра. Но когда венценосный отец умер, жизнь девушки изменилась безвозвратно. Замуж ее не захотел брать ни один королевский дом, а воссесть на трон России помешали интриги царедворцев. Но все же она дочь монарха – и ей хватило мудрости и терпения дождаться мига, когда она назовет себя «Мы, Елизавета Первая»!
Глава из книги:
Графиня Анна оказалась права – ни Август, мудрый курфюрст Сансонский, ни царица Екатерина не возражали против частых встреч Елизаветы и Фридриха. Цесаревна была уверена, что графиня приложила немало стараний, чтобы объяснить пренебрежение протоколом.
Елизавета была на седьмом небе. Быть может, впервые в жизни ей никто не тыкал в лицо оскорбительными «привенчанная дочь» и «незаконнорожденная», никто не оценивал ее внешность или достоинства с точки зрения пристойного морганатического брака или протокольного династического. Просто за живой и веселой семнадцатилетней девушкой красиво ухаживал юноша – по виду сверстник, хотя и двумя годами моложе.
Цесаревна была увлечена не столько внешностью принца, сколько его обширными знаниями – не только в военном или фортификационном деле, но и в делах светских. Фридриху ничего не стоило пуститься в размышления о преимуществах и недостатках театра древнего перед театром современным, об удивительном разнообразии музыкальных инструментов века нынешнего, особенно заметном перед скудностью музыкальных инструментов веков прошедших… Говоря по чести, Елизавете были интересны и рассказы принца об армии и том самом фортификационном деле, одно название которого так пугало веселую графиню Анну.
Как-то вечером та спросила цесаревну:
– Милочка, но отчего вас столь увлекают все эти непонятные предметы? Отчего вы слушаете рассказы принца, не перебивая, не просите его беседовать с вами о предметах более простых? Для нас, девиц, более интересных…
– Душенька, но мне интересны его рассказы! В них чувствуются не только знания, но и вдумчивые размышления. Мне кажется иногда, что принц сам прошел все, о чем рассказывает, сам… как обычный солдат. И его рассказы внушают мне мысли о том, что он способен защитить всех, кому повезет прожить рядом с ним жизнь.
Графиня пожала плечами.
– Ну, не знаю… Думается, я бы заснула после первой же минуты такого рассказа…
Цесаревна покровительственно усмехнулась.
– Быть может, и так. Однако вам еще неведомо, что бы вы делали, если бы вам был интересен и сам рассказчик…
– И то верно, душенька. Так вам и сам рассказчик интересен? – лукавый бесенок выглянул из глаз графини.
– Не просто интересен, милочка. Я бы всю жизнь готова была провести с ним…
– Быть может, это и случится… Ведь принцу-то давно уже подыскивают невесту. Кто знает, может быть, уже и сыскали – раз король не противится вашим встречам…
Что-то в голосе, в выражении глаз графини настораживало Елизавету. Уж слишком сильно радовалась милая хозяйка успеху гостьи, слишком интересовалась всем происходящим. Видно было, что она не прочь была бы спросить и о более интимных сторонах многочисленных встреч. Однако пока здравого смысла придержать язычок у нее еще хватало.
Самой же Елизавете, как бы ни хотелось с кем-то поделиться всем прочувствованным, все же не хотелось раскрывать душу именно графине Анне. Быть может, из-за этого с трудом скрываемого интереса.
«Нет уж, душечка, вам не узнать более того, что я вам уже рассказала! Что-то опаску я имею вам доверяться. Да и цели ваши мне неясны пока. Вот ежели вы вдруг первая заговорите, зачем просили выдать себя за вас… Но ни минутой раньше, клянусь!»
Размышления цесаревны были прерваны деликатным стуком в дверь. Елизавета подняла голову, но не успела раскрыла рот, чтобы сказать «войдите», как узкая створки едва приоткрылась и на пол упало письмо в сиреневом конверте с вензелем курфюрста Августа.
– Это что такое? – пробормотала Елизавета.
Ответа, конечно, не было. Девушка встала из удобного кресла, подошла к двери и взяла в руки узкий конверт. Отчего-то она была уверена, что это не письмо от Анны и не записочка от матушки. Более того, никто не ошибся дверью или не намеревался сыграть с ней злую шутку. Сердце застучало.
– Это может быть только от него… – прошептала девушка и сломала печать.
«Душа моя, несравненная греза! Каждый день, проведенный с тобою рядом, смело могу я назвать праздником. Каждый же час, проведенный вдали от тебя, превращается в год невыносимых страданий. Стань же счастьем всей моей жизни, любимая! Согласись разделить каждый ее миг со мною – и ты никогда не пожалеешь о том мгновении, когда, собравшись с духом, решилась на сие изумительное деяние! Прошу тебя, молю – стань моею женою. К твоим ногам приношу я свое сердце, свою душу и все, чем владею! Прошу тебя, молю, скажи «да»!
Вижу слезы счастья на твоих глазах, единственная! Ежели сие не привиделось мне – буду ждать тебя в часовне Валентина Всемилостивого, покровителя всех влюбленных в десятый час пополудни. Ничего не бойся, ни в чем не сомневайся! И ты составишь счастье всей моей жизни!
Навеки твой принц Фридрих».
Дрожь охватила Елизавету. О, она знала, что принц питает к ней самые пылкие чувства, но такого она и представить не могла. Чтобы наследник престола решился на подобное! Это будет не просто бунт, это будет невероятный скандал, который затронет половину царственных домов Европы!
– Господи, спаси и сохрани меня… Но что же делать? Согласиться? Отказать?
Ноги цесаревны подкосились, и она не столько села, сколько упала в кресло у окна. Всего миг назад она была простой мечтательницей… Всего миг… А теперь она желанная невеста. Единственная и любимая… Кто бы мог подумать, что сие вообще возможно!
«Подумать… Подумать… Мне надо все хорошенько обдумать, взвесить… Я не могу вот так, без размышлений, как в омут, бежать в эту самую часовню, не могу назвать милого Фридриха своим единственным, не могу даже вслух такого произнести! И не могу ни с кем посоветоваться, вот что самое тяжкое!..»
Вдруг Елизавета почувствовала, что исчезает из своей уютной комнатки. Огромное, невиданное никогда прежде пространство охватило ее, закрыло со всех сторон. Казалось, что исчез весь мир и все чувства, ему присущие и им лелеемые. Все, кроме одного – отчаяния. Надо на что-то решаться и не с кем посоветоваться, потому что никто не сможет дать верного совета!
«Такое со мной еще будет! Будет и не один раз. Это – первый. Быть может, сие есть просто испытание для твердости моих устремлений, или, быть может, проверка истинности моих чувств? Быть может, Господь Бог соблазняет меня сейчас, как некогда змей-искуситель соблазнил первую из женщин, дабы проверить, та ли я, которую он избрал для еще неведомых мною самой свершений? Что же делать? Куда бежать? У кого правды искать?»
Часы на бане пробили полдень. Весеннее солнце заглянуло в комнату цесаревны и заиграло в золоте вышивки на шторах, овальном зеркальце и милых хрустальных безделушках, расставленных на туалетном столике.
«Словно солнышко мне подмигивает… Должно быть, хочет что-то сказать. Но вот что?»
До вечернего суаре время тянулось невероятно медленно. Цесаревна, сказавшись больной, не пошла играть в дворцовом саду, после отказалась от кофе, присланного заботливой графиней Анной. Она никак не могла понять, чего же хочет да и вообще, хочет ли чего-то.
Отказать принцу значило навлечь его гнев не на себя, что было бы неприятно, однако в сущности не так страшно, но на всю страну – ведь Пруссия, пусть и состоя в кровной родне с домом Романовых, однако все чаще выставляла себя врагом, чем другом или просто равнодушным соседом. Согласиться стать женой принца и тайно обвенчаться? О, сейчас это кажется таким прекрасным, таким желанным… Но вот что будет, когда пройдут годы и острота чувств утихнет?
«Да и есть ли они те самые чувства, о которых я сейчас думаю? Не минутное ли это увлечение? Или, быть может, вообще чья-то злая шутка. Дескать, стоит поманить эту незаконную пальцем, как она сразу готова бежать, не раздумывая, отдаться первому встречному?..»
О, принц, это правда, кажется по-настоящему влюбленным. Слова его пылки, руки горячи, объятия крепки. Но что, если сие суть прекрасное лицедейство? Что, если графиня Анна подговорила его изображать пылкую страсть точно так же, как уговорила меня назваться ею?
Елизавета мерила шагами комнатку, поглядывая на письмо Фридриха, которое бросила на туалетный столик, и удерживаясь от того, чтобы не перечитать его, должно быть, уже в сотый раз. За окном слышались девичьи голоса, смех, удары по мячу. Шелестели листья в дворцовом парке, временами легкий ветерок врывался и в комнату Елизаветы.
Девушка и замечала все это и не замечала – душа ее была столь неспокойна, что просто на минуту остановиться и оглядеться было почти невозможно. Она вспоминала каждый миг каждой встречи с принцем, пусть их было и не так много, пыталась увидеть в глубине его глаз коварный блеск или пошлую похоть, услышать в шепоте насмешку или намеренную колкость. Но ничего не вспоминалось и не находилось.
«Неужели принц столь искренен, сколь и безумен? Неужели долг перед страной для него значит меньше, чем чувства, испытываемые к незнакомой по сути девушке? Но если так, долго ли подобным чувствам жить? Достаточно ли их для семейной жизни? И не раскается ли он в своем порыве уже завтра?»
Елизавета думала о Фридрихе, хотя должна была бы сначала думать о себе. Хочется ли ей этого брака? Хочется ли ей жить с этим блестящим юношей? Не превратится ли он через два-три года в занудного болтуна? Станет ли он настоящим мужем, защитой и опорой или будет вынужден принять условия игры, которые навязывает наследникам престола высокая политика?
Наконец этот бесконечный день подошел к концу. Посиреневели тени, теплые сумерки накрыли дворцовый парк, пробрались в комнату к Елизавете, искажая очертания предметов и накрывая их все более непроницаемой пеленой. Колокола собора запели сложную вечернюю песню.
– Пора. – Елизавета встала. – Что бы ни произошло, я не могу просто отсидеться здесь. Я должна прийти на эту встречу, пусть даже для того, чтобы просто выяснить, что же готовится – свадьба или только фарс…
Конечно, ни о каком свадебном туалете не было смысла и думать. Девушка улыбнулась своим мыслям и взяла в руки шляпку – с широкими полями, отделанную вуалью, черными страусовыми перьями и вышитую бисером.
– Пожалуй, достаточно будет, если я надену платье цвета перванш. Оно точь-в-точь подходит по тону, не слишком яркое…
Цесаревна беседовала с зеркалом и пыталась успокоиться. Темно-сиреневая гладь ее молчаливого собеседника была спокойна и холодна. Но спокойствия не дарила. Более того, от звуков собственного голоса Елизавета стала нервничать еще сильнее.
– Нет уж, матушка, так не годится! – одернула она сама себя. – Что это ты? Нешто и впрямь поверила в высокие чувства? В любовь до гроба? Дурочка! Это будет просто нелепая комедия. А ты ведешь себя так, словно должна сделать в жизни самый главный шаг! Стыдись, ты же Петрова дочь, а не крестьянка.
Ветерок, вновь влетевший к Елизавете, похоже, попытался девушке помочь. Во всяком случае, он подсказал, что неплохо было бы на плечи накинуть шелковую шаль – и декольте недурно прикрыть, и вечер все-таки весенний, скорее холодный, чем прохладный.
Цесаревна выскользнула из комнаты, привидением прошмыгнула по бесценным дворцовым полам, невидимкой вылетела из калитки для челяди и затерялась в толпе на городской площади. К удивлению девушки, с приходом вечера горожане вовсе не прятались в своих домах за толстыми стенами и тяжелыми ставнями. На площади звучала музыка – бродячие музыканты веселили гуляющих. Дамы смеялись, мужчины беседовали, кто степенно и спокойно, кто громко и вызывающе. У фонтана играли дети, как любые дети любого времени и любой страны, не обращая никакого внимания на окрики взрослых и считая себя умными, взрослыми и бесстрашными.
Эта прекрасная, такая обыденная и такая непринужденная жизнь вокруг лучше всяких уговоров успокоила цесаревну.
– Будь что будет! Я должна появиться в этой часовне… Хотя бы для того, чтобы убедиться в искренности слов принца. Или чтобы доказать, что меня пересудами или подозрениями не запугать!
Часовня Валентина стояла совсем рядом с дворцом курфюрста, но все же не на главной улице. Высокие узкие двери были распахнуты настежь, теплый желтый свет заливал мостовую и крошечный садик у стен обители, вполголоса пел орган, то ли призывая горожан к мессе, то ли напоминая о присутствии Всевышнего везде и во всякий час.
Цесаревна вошла в храм. Она ожидала чего угодно, но только не того, что открылось ее взору. Сотни свечей, цветы в вазах и на алтарном приделе, парадное облачение священника и… принц Фридрих, стоящий по правую руку от него.
«Неужели все это не сон? Не злой розыгрыш, отвратительная шутка или спесивая насмешка? Неужели сказка оказалась самой что ни есть правдой? И этот юноша в самом деле ждет меня, чтобы назвать своей женой перед Богом и людьми до того часа, пока смерть не разлучит нас?»
Елизавета шла по проходу между двумя рядами скамей. Сердце ее стучало так громко, что она не слышала, как запел орган, призывая гостей ликовать при появлении новобрачной. Да и не было никаких гостей. Вот до Фридриха остался десяток шагов, вот пять, вот один. Вот цесаревна вложила свои прохладные пальцы в его теплую руку.
– Я не чаял тебя здесь увидеть… Не верю собственным глазам…
– Но ты же сам позвал меня, мой принц. Как же я могла не прийти, не ответить на твой призыв?
Священник откашлялся.
– Дети мои, вы ли припадаете к престолу творца нашего, дабы соединил он вас навеки, дав вам одну жизнь на двои? Вы ли ищете его мудрого совета и защиты?
– Да, отец, – кивнул Фридрих.
Голос принца дрожал, но Елизавета поразилась тому, каким глубоким и проникновенным он стал. В руке Фридриха было так спокойно ее руке, его волнение казалось отражением ее нервной дрожи. «Неужели это правда? Неужели он и в самом деле готов назвать меня своей женой и спутницей своих дней? Неужели это не сон?» Наученная горьким опытом, увы, Елизавета уже не могла поверить в искренность чьих-то чувств, в их чистоту, в первую очередь все так же выискивая в каждом поступке второй смысл, подлость, насмешку или упрек.
Священник раскрыл Библию, поднял глаза на стоящих перед ним юношу и девушку. Быть может, он догадывался о неожиданности этого союза, быть может, знал, что он тайна от всех вокруг. Однако виду не подал – сейчас он был тем, кто соединит две жизни в одну и передаст эту жизнь под защиту Творца всего сущего.
– Карл-Фридрих из рода Гогенцоллернов, сын Фридриха Вильгельма. Согласен ли ты взять в жены сию деву, стоящую передо мной и рядом с тобой? Согласен ли беречь ее, опекать и наставлять, как это положено мужу, защищать во всякий час дня и ночи, соблюдая обеты, которые вы дадите друг другу в этом святом месте?
– Да, отец, я согласен. Я мечтаю об этом!
Священник, чуть улыбнувшись горячности будущего супруга, кивнул и обернулся к Елизавете.
– А ты, девица Анна из рода Орзель, сог…
– Нет, отец мой.
– Что «нет»? – священник опешил.
– Я не Анна Орзель.
Елизавета почувствовала, что не следовало этого говорить. Но сочетаться тайным браком, да еще и назвав себя чужим именем, – это было просто абсурдом!
– Не Анна? – вскричал Фридрих.
– Нет, мой принц. – Цесаревна покачала головой. – Я Елизавета, дочь русского царя Петра, любящая вас всем сердцем Елизавета.
– Какая еще Елизавета? Та самая? Внебрачная дочь? Дурная кровь портомои?
Цесаревна похолодела. «Вот оно, начинается. Так это графиня Анна и с ним, и со мной сыграла не просто злую шутку! Она убила нас обоих, выставив дураками перед всем светом!»
Елизавета вновь кивнула, гордо выпрямившись, взгляд ее стал тверже и холоднее.
– Я та самая дочь царя Петра и его жены Екатерины, которая имеет все права на российский престол и которую лишь невежи и напыщенные снобы из бедных, как церковные крысы, правящих домов рискуют называть незаконной и внебрачной!
Принц Фридрих без сил опустился на пол и закрыл голову руками. Стоящий с раскрытой Библией в руках священник окаменел. Перед ним разворачивалась трагедия, действующими лицами которой были дети великих домов Европы, – и он благодарил небо за то, что не успел заключить этот брак.
Принц раскачивался из стороны в сторону и что-то невнятно бормотал. Цесаревна присела и положила руку ему на плечо, но Фридрих дернулся как от ожога.
– Пошла прочь, дрянь! Ненавижу! Не смей меня трогать!
– Фридрих, что с вами?
– Предательница! Все вы ничтожные лгуньи, отвратительные грязные лживые твари! Не зря же батюшка столь строго наставлял меня – только Анна, только Анна… Зачем ты назвалась ее именем, ничтожная?
О, такие слова были куда привычнее, и они подействовали на Елизавету лучше всяких уговоров.
– Я никем не называлась! Я всегда была самой собой, – отчеканила она. – Если вы, юный глупец, изволили принять меня за кого-то другого, то это ваша вина! Моя совесть чиста!
– Твоя совесть не чиста! Она так же грязна, как совесть всех женщин и всякой женщины. Ты так же презренна, как все вы! Все ваше племя ни на что не годится, кроме одного… Отныне я… Отныне никогда…
Фридрих вскочил и, спотыкаясь, побежал прочь из часовни. Елизавета слышала, как он раз за разом повторял «Никогда… Больше ни одна…»
Алексей перевернулся на бок и всхрапнул. Елизавета, все та же цесаревна Елизавета, вернувшаяся из прошлого, погладила милого друга по плечу, успокаивая. «О да, то было незабываемое, воистину необыкновенное путешествие!»
 | Мария Романова. Елизавета. В сети интриг |
Электронная книга: Мария Романова. Елизавета. В сети интриг