После гибели жены и дочери комиссар Шарко сломлен. Бессонница, раскаяние, скорбь… Работать в таких обстоятельствах практически невозможно. Но новые события заставляют его резко вернуться к реальности: в церкви найдено тело женщины. Над ним летают бабочки. Труп выглядит странно: нигде ни единого волоска, все сбрито, а внутренние органы словно взорваны. Похоже, убийца – любитель головоломок, готовый причинять жертве муки, рассчитывая их с ювелирной точностью. И он явно не собирается останавливаться на достигнутом. Для Шарко это расследование носит особенный, личный характер: оно ведет в глубины человеческой души – души убийцы… и его собственной.
Глава из книги:
Завывания сирены и вспышки синей мигалки дали мне возможность пролететь через Париж без остановок и выехать из города на север, к Рикбуру. Однако первые же загородные ухабы резкой болью отозвались в голове, и пришлось встать у обочины, чтобы побрызгать черепушку теплой водой. Ни за что больше не буду глотать эти проклятые снадобья – чего бы это ни стоило, пообещал я себе. Мою жену они не спасли – и меня не спасут…
Деревня жила в медленном темпе жнеек, в сиянии золота только что срезанной пшеницы, и, пока столица – там, далеко, – томилась в плену скученного жилья и задыхалась в серых флюидах собственного дыхания, здесь, в темной земле, уже зарождалась новая жизнь.
Голубятня Амадора стояла у едва намеченной на карте проселочной дороги. Высокая каменная башня, увенчанная четырехскатной крышей, в стенах пробито множество окон, ставни на всех были закрыты. От этого призрака бескрылой мельницы к дороге тянулась полоса гравия, на которой я и припарковался. Слева от меня издыхал под торжествующими лучами светила старый, покрытый пылью автомобиль.
Сколько я ни колотил в тяжелую входную дверь, ответа так и не дождался: затаившийся в норе зверь решил не отпирать. На всякий случай подергал ручку. Как же, размечтался.
О том, чтобы повернуть обратно, и речи быть не могло: так у Амадора будет куча времени, и он сто раз успеет избавиться от своих милых зверюшек. Я еще немного побарабанил по двери, выкрикивая во все горло: «Полиция! Откройте, пожалуйста!» – потом приложил ухо к железной створке. Вдалеке скрипнула половица, значит там кто-то есть.
Эту дверь не выбить и самым могучим плечом. Крепкий замок подручными средствами не отопрешь, а металлические ставни, разумеется, закрыты изнутри… К Амадору не подобраться.
Я пошел в обход башни и обнаружил широкую бойницу, расположенную на высоте в два человеческих роста. На глазок прикинул, что смогу в нее пролезть, если сожмусь… если как следует сожмусь.
Вернувшись в машину, я сорвался с места так, что гравий из-под колес полетел, а скрывшись за поворотом шоссе, почти сразу съехал на грунтовую дорогу, заглушил мотор, выждал несколько минут, пригнулся и ринулся напрямик через поле. Добежал до башни, прижался к стене под готовой меня поглотить бойницей, потом, цепляясь за плющ, поднялся метра на два и повис, держась за нижний ее край. Подтянулся на руках, мучительно напрягая бицепсы, повернулся боком, изогнулся так, что чуть не переломился в пояснице, и, обдирая руки и ноги, протиснулся в щель.
Потемки. Передо мной горизонтальная дыра, тоннель до того тесный, что мое со всех сторон сдавленное тело может продвигаться лишь за счет едва заметного шевеления локтями и ступнями. Темнота облила и скрыла меня, свет из оставшейся позади бойницы исчез, загороженный моими массивными плечами.
Я полз, словно раненый солдат – уткнувшись носом в пыль и оставляя на стенах клочья рубашки.
И вдруг у меня едва не разорвалось сердце: пальцы коснулись покрытых перьями останков, хрупких косточек, тонких клювов.
Колесико прокрутилось, зажигалка вспыхнула ярким пламенем, я прищурился, но огонек уже погас на сквозняке. Однако за полсекунды, пока он горел, я успел их увидеть, и все внутри свело.
Мертвые голуби. Груды дохлых голубей… в голове прозвучало слово «паук», и по всему телу включились сигналы тревоги. Бежать! Немедленно! Дыхание участилось втрое. Каракурт… Паук-птицеед… Atrax robustus… Развернуться невозможно. Только ползти, втянув голову в плечи, отталкиваясь локтями и коленями.
Я, как старый корабль, дал задний ход и только-только начал отползать, когда ЭТО свалилось мне на поясницу и двинулось по спине к затылку. Невесомая плоть, неслышные шаги, медлительность кропотливого хищника. Сторожа гробницы.
Молниеносный выброс адреналина, мышцы переполнены кровью, носом почти касаюсь разложившейся птицы, к губам липнет какая-то мерзость.
Больше не двигаться. Смерть, повиснув на конце своей шелковой ниточки, идет вдоль моего позвоночника, осторожно, с неумолимой точностью хода боевой машины ступая лапками по рубашке, и волоски на теле встают дыбом. Убийца упивается моим по́том, наслаждается моим страхом. Он укусит – я сдохну. А он укусит… А он все идет, идет…
Я с долгим хриплым криком резко выгнулся и с силой вмазался в стенку спиной и головой.
Липкая субстанция, просочившаяся через ткань, ледяным поцелуем прильнула к моему хребту. Я проделал то же еще раз, другой, третий.
Страх подстегивал меня, толкал вперед. Я полз, отодвигая пальцами в сторону птичьи трупики, продираясь через плотную паутину, маской ужаса облеплявшую мое лицо. Наконец я нащупал задвижку. Стиснув зубы, сдвинул железный стерженек, крышка люка открылась, и плотную темноту пробила широкая дуга света. Пустота втянула меня, и я, почти задохнувшийся, ослепленный смертоносным шелком, без раздумий соскользнул в эту сердцевину жизни и упал на пол, отбив себе все что можно.
Незаметно проникнуть в жилище не удалось.
Высота потолка, с которого смотрят, перемигиваясь, неоновые лампочки, не больше полутора метров. Тесная каморка без окон, провонявшая пометом, мочой и гнилью.
По полу, растопырив усики, носятся мыши, они сбиваются в плотные кучки, вступают в сражения из-за еще свежих листьев салата… Любой постарался бы от них избавиться, а вот Амадор, напротив, подкармливает.
Я вытащил пистолет из кобуры и снял ее с себя вместе с рубашкой. От паука осталось только белесое пятнышко с прожилками тонких лапок и лопнувшим мешочком брюшка. Я встал и, согнувшись, вернее – сломавшись пополам, направился к деревянной двери. Локти и колени кровоточили, по губам стекала алая струйка, а правый бок был украшен багровым синяком. Подумать только, что я сам себя так отделал.
За дверью прочная спираль каменных ступеней: одни устремлялись к небесам, другие – в недра. Я предпочел спуск.
Первый этаж. Три комнаты. Гостиная, кухня, ванная. Потертая мебель, древние сковородки, старомодная ванна на четырех латунных ножках. Ощущение пустоты от мертвых вещей.
Круглый холл, из него дверь ведет в пещеру. Я глянул вниз. Стены вдоль винтовой лестницы уныло пульсировали фиолетовым. Со дна преисподней шло странное излучение светящих черным ламп. Наверное, он держит своих тварей там, под землей… Мне предстояло встретиться с множеством смертоносных пауков, а набраться уверенности в себе было неоткуда, разве что сжать еще крепче в мокрых ладонях холодное и непреклонное оружие.
Я спускался, и кирпичи вдоль моего пути лопались под теплым дыханием плесени, которая проступала наружу, шипя слабо, тоскливо и угрожающе, как рудничный газ.
На десятиметровой глубине еще более мрачное подземелье под немыми сводами. Пробираясь с «глоком» среди стеклянных крепостей, увидел замершую фигуру.
– Ни с места! – крикнул я, вытянув вперед руки, словно клоунские перчатки, белевшие под уцепившимися за потолок черными светильниками.
Призрак медленно свернулся, слился с темнотой.
– Я… я ничего не сделал! – послышался голос.
Я осторожно приблизился к Амадору, скорчившемуся в углу и дрожавшему, будто новорожденный ягненок.
Вокруг тянулись ряды гигантских сумрачных и сырых пластиковых контейнеров, в которых изредка подрагивали листья крохотных растений. Десятки этих тварей вызревали там, невидимые, скрытые шелестящими листьями или зарытые в древесные стружки. Пауки.
Я показал свое удостоверение и знаком велел Амадору подняться.
– Вы… вы не имеете права! – закудахтал он, вытянув шею.
Шея у него бычья, широкая, плечи обвисли, как у вышедшего в тираж боксера, глазки совсем маленькие, куньи, так и юлят от страха.
– Кто у вас здесь? – проскрежетал я, стукнув рукояткой пистолета по плексигласу.
– Там… пауки. Никто не запрещает держать пауков!
– Смотря каких. Они у вас опасные?
– Ничуть.
– Подойдите ко мне, господин Амадор. Медленно…
Он повиновался. Над правой бровью у него набухла вена. Красавцем этого типа не назовешь – урод, похожий на злобное насекомое. Я обхватил пальцами его запястье, снял крышку с инсектария и втолкнул его руку внутрь так, чтобы она оказалась чуть впереди моей, – долг вежливости. Он заорал:
– Хватит! Хватит! Я… все скажу!
Я отпустил его:
– Превосходно, господин Амадор. Давайте начнем сначала, и на этот раз говорите все как есть.
Он скрипнул зубами:
– Да. Черт! Вы чуть было не… – Он побарабанил по стеклу, и из-под листьев высунулась на разведку пара лапок.
– Atrax robustus? – предположил я.
Глаза у него вспыхнули.
– Я принял все меры предосторожности, запасся даже нейтрализующими сыворотками, противоядиями! Я живу среди полей, мои пауки заперты и никому не могут повредить!
– Вы забываете о своей подружке наверху, в тоннеле, ведущем наружу.
– Моя Steatoda nobilis! Только не говорите, что вы ее раздавили!
– Получилась чудесная белая кашица.
Я прижал хозяина инсектария к стеллажу с сиднейскими пауками:
– Где вы их берете?
У биолога вытянулось лицо:
– Я… я… Что вы со мной сделаете?
Какой милый малыш и податливый. В самый раз перейти на «ты».
– Знаешь что? – ответил я, положив ему на плечо увесистую руку. – Мне глубоко наплевать на то, каких зверюшек ты здесь прячешь. Если тебе нравится на себя страх нагонять – твое дело. Меня интересует другое: каким способом ты их добываешь?
Он посмотрел на меня, опустил голову, потом глянул снова:
– Я… я не могу сказать… У меня будут серьезные проблемы.
– Пока что единственная твоя проблема – это я!
Амадор полностью уловил тонкий смысл этой реплики, когда мои пальцы вновь обхватили его запястье.
– Нет! Не делайте так, не надо! Я… я впервые его встретил на бирже насекомых… Примерно год назад…
– Кого – его?
– Не знаю. Я этого типа раньше никогда не видел, но он, похоже, знал, кто я, сам ко мне подошел и сказал, что может раздобыть любой вид… Сами понимаете, господин…
– Шарко…
Он пошевелил пальцами, и я в конце концов выпустил его руку.
– …Господин Шарко, страсти иногда увлекают нас за пределы благоразумия. Люди боятся пауков больше смерти, а вот я ими восхищаюсь. Это… само совершенство. Никакая сталь, никакое синтетическое волокно не может сравниться по прочности с паучьим шелком. Его даже изучали для того, чтобы изготавливать пуленепробиваемые жилеты, представляете? И вдруг у меня появляется возможность иметь под рукой самые удивительные экземпляры планеты… за деньги, разумеется. Но ни один арахнофил от подобного предложения не откажется!
Амадор выпрямился, расправил плечи, глаза у него заблестели – передо мной вырос совсем другой человек.
Пора снова перейти на «вы».
– Что вам известно об этом поставщике?
– Ровным счетом ничего, – ответил он, разведя руками. – Он сам со мной связывается, когда ему заблагорассудится, во время ярмарок насекомых, спрашивает, интересует ли меня тот или иной вид. Если интересует, он назначает мне встречу, каждый раз в новом месте… Иногда приходится ждать две или три недели. Вам… вам может показаться странным, но я заметил, что это связано с фазами луны.
Я наморщил лоб:
– То есть как – с фазами луны?
– Я встречался с ним, наверное, раз десять, и все наши сделки совершались в ночь новолуния. Я проверял по календарю. Точно: в самое новолуние…
– Фазы луны… Какой в этом смысл?.. Пауки реагируют на луну?
– Никоим образом. Я и сам над этим думал, но не нашел объяснения. Неразрешимая загадка…
Рядом с моей головой дрогнула паутинка. Из трещины в стене высунулась пара темных с желтыми полосками лапок. Я попятился.
– Не бойтесь, – успокоил меня биолог. – Это мелкие пауки-крестовики, совершенно безобидные, таких можно найти в любом саду.
Я все-таки чуть посторонился, сложил руки на груди:
– А ваш поставщик откуда берет пауков?
– Не имею ни малейшего представления. Он показывает мне список паукообразных, я выбираю.
– Сколько вы ему платите?
Амадор отступил в темноту, медленно погрузил руку в опилки, выловил паука-птицееда с розоватыми жвалами, погладил.
– Слева от вас Latrodectus mactans, южноамериканская черная вдова, я отдал за нее больше тысячи евро. Atrax robustus обошелся вдвое дороже.
Коллекционер поманил меня под другой свод, освещенный красными лампочками и перегороженный огромным листом плексигласа. По ту сторону был ад: пирамиды из шелковых сетей, опутанные паутиной насекомые, непереваренные хитиновые останки.
– Этот великолепный экземпляр – самый дорогой в моей коллекции, почти четыре тысячи евро. Тропическая разновидность nephila, у которой самая прочная в мире нить. Его паутина способна остановить идущего человека. Посмотрите, как он работает, – вот он, в верхнем правом углу! Ему требуется час с четвертью, чтобы соткать сто сорок метров великолепного шелка. Настоящее чудо!
У меня по позвоночнику вверх пополз обжигающий холод, все волосы на теле встали дыбом.
– Тысячи евро, запертые в подвале, – нервно передернувшись, сказал я. – Честно говоря, мне трудно это понять.
Амадор вскинулся, его глаза потемнели от злости.
– А литография, которая с виду паршивее голубиного помета, – такая покупка, по-вашему, имеет смысл? Пауки всегда внушали уважение! Это великолепные архитекторы, индейцы навахо и сегодня еще учатся у них, когда строят свои хоганы[18]. У них есть чему поучиться! И они везде. На одном поле можно найти два миллиона особей, в самых чистых домах – больше тридцати. Пауки вокруг вас и внутри вас: любой француз за жизнь проглатывает во сне с десяток, это достоверные сведения! Обожаю рассказывать об этом женщинам – видели бы вы их лица! Десяток пауков, которых незаметно для себя глотаешь по ночам!
Меня чуть не стошнило, но я заставил себя не отвлекаться.
– Как выглядит ваш поставщик?
– Лет сорока, не очень высокий, может, метр семьдесят. Говорит с испанским акцентом, все пальцы в перстнях. Нервный, по типу – мексиканец… из тех, кого можно испугаться: с черными усами и взглядом, от которого делается не по себе.
Этот не мог быть убийцей, тот, по словам пчеловода, куда более рослый.
Мы выбрались из паучьих лабиринтов на поверхность, и обжигающее дыхание светила я встретил как избавление.
– Анонимный звонок незадолго до вашего прихода – это были вы? – спросил Амадор, открывая ставни.
Я кивнул и слегка прищурился:
– Сегодня суббота. И биржа будет работать, верно?
Он отчаянно замотал головой:
– Нет-нет-нет. Я вижу, куда вы клоните. Не пойду!
– Вы ведь не захотите меня огорчить, господин Амадор? Ведь маленький паучок может превратиться в большую…
– Вы…
– Что?
Он заткнулся. Я продолжил:
– Где будет ярмарка?
– На Монмартре, на площади Тертр. Это ночная биржа, с двадцати одного часа до полуночи, но…
Я вытащил мобильник.
– Что… что вы делаете? – всполошился Амадор.
– Сейчас приедут мои коллеги, мы введем вас в курс дела и разработаем план действий. Сегодня же вечером вы поднесете нам этого мексиканца на блюдечке.
– А… а если он не придет?
– Посмотрим. А пока давайте снова спустимся в ваш подвал. Мне только что пришла в голову одна мысль… убийственная…
 | Франк Тилье. Медовый траур |