Роберт Родригес. Кино без бюджета. Как в 23 года покорить Голливуд, имея в кармане 7 тысяч долларов

Это вдохновляющая история Роберта Родригеса о том, как он в 23 года снял свой первый фильм «Эль Марьячи» за 14 дней, имея всего 7 тысяч долларов. Он смог покорить Голливуд без профессиональной команды и бюджета и стать режиссером с мировым именем. Это не только пример успеха и воплощения мечты, когда отдаешь всего себя любимому делу, но и пособие для тех, кто хотел бы снимать кино и кому есть что сказать, но не хватает ресурсов или мотивации.

Два приложения к книге — «Десятиминутная кинематографическая школа» и сценарий «Эль Марьячи» — помогут изучить основы продюсерского, сценарного и режиссерского мастерства и сэкономят вам деньги на киношколу.

Глава из книги:

COLUMBIA PICTURES

Вторник, 14 апреля, 1992

Съездил в киношколу поболтать с начальником отдела студентов. Еще два семестра назад умолял его не отчислять меня из-за плохих оценок, чтобы доучиться и снять «Больного на голову». Помню, как показывал ему свои комиксы и короткометражки, пытаясь убедить, что я хороший ученик, хотя отметки говорят об обратном. Он замолвил словечко, и меня не турнули. А сейчас я приехал рассказать ему хорошие новости касательно «Эль Марьячи» и выразить благодарность за предоставленную тогда возможность. Он лишился дара речи, когда я наглядно показал: в его руках великая власть и возможность влиять на людские судьбы.

Лживопись

По некоторым данным, до девяноста пяти процентов предметов искусства на российском рынке - подделки. Как устроен круговорот фальшивок в природе?

Летом 2005 года молодой капитан юстиции Никита Семенов стоял у окна штаб-квартиры тогда еще существовавшего Следственного комитета при МВД в Газетном переулке и смотрел, как к зданию подъезжает дорогая иномарка с бизнесменом Владимиром Узжиным и стопкой поддельных картин. Их путь в Газетный был долгим. Сначала картины малоизвестных европейских художников XIX века Януса Андреаса Ла Кура и Андерса Андерсена-Лундби в апреле 2004 года купили на датском аукционе Bruun Rasmussen по $5000-6000 за штуку. Полотна контрабандой привезли в Россию и перелицевали: закрасили авторскую подпись и на сырую краску поставили новую, уголок загрязнили и покрыли лаком, который быстро дал трещины под старину. Пришлось переделывать и некоторые детали и элементы картин - пейзаж делали более русским, неместные замки, кирхи, виллы и мельницы перерисовали в церкви, избы и хатки. Затем картины прошли экспертизу на подлинность во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени Грабаря и получили заключения: да, это неизвестные прежде пейзажи художников Александра Киселева и Владимира Орловского, XIX век. Владелец сети автосалонов Владимир Узжин купил тридцать таких подделок по $100 000 - 150 000 за холст и не сразу понял, что его обманули: продавцы - известные антиквары, все документы есть, центр Грабаря - одно из самых престижных экспертных сообществ в стране. Через год после покупки картин к Узжину зашел в гости приятель и показал ему каталог дома Bruun Rasmussen с проданными картинами европейских художников, которые теперь под другими именами висели в коллекции Узжина. Бизнесмен долго не верил, пока не пересчитал все облака и чуть ли не листики на картинках. Сражение с бюрократическим аппаратом, несколько спущенных и забытых участковым заявлений, упорство - и вот наконец Узжин и стопка полотен приехали в Газетный переулок.

Ли Хен Су. Сказание о новых кисэн

Роман повествует о кисэн, о женщинах легкого поведения — неотъемлемой части корейской культуры, сыгравшей большую роль в становлении и понимании роли женщины в обществе. Кисэн — вовсе не проститутка в обиходном понимании этого слова. Кисэны появились во времена династии Корё (935–1392). Это были артистки, развлекавшие на пирах королей. Нередко они достигали высот в искусстве, поэзии и литературе.

Обращаясь к этой сложной теме, автор не восхваляет и не критикует кисэн, а рассматривает их мировоззрение, мысли, сомнения, переживания, предлагая читателю самому окунуться в их мир и дать оценку этому феномену корейского общества.

Каждому из нас для обретения спокойствия и гармонии души полезно временами оглянуться назад. Ведь часто будущее прячется за нашими действиями в прошлом. Осмысление прошлого может дать нам ключ к решению проблем будущего, поможет обрести силы жить дальше. История жизни кисэн, описанная в романе, должна заставить нас остановиться на мгновенье, оглянуться назад и задуматься о том, о чем мы порой забываем из-за суеты повседневной жизни.

Отрывок из книги:

«Все, конец! — пронеслось в голове Ким сачжана. — Приехал! До самого последнего времени у меня не было такой слабой мужской силы. Уже давно мой „нефритовый стержень“ не вставал по утрам, но когда я заставлял его встать, то возле его корня начинала появляться жесткая и упругая сила. На душе сразу становилось тепло от мысли, что мужчина во мне пока еще не умер. Успокоившись, тихо глядя на восходящее солнце через окошко на восточной стороне, я попытался снова уснуть. Конечно, если взять возраст, я уже разменял шестой десяток, моя мужская сила была уже не такая, как раньше. Ужас! Какой стыд! Даже мадам О, которая пережила столько трудностей, сколько можно перенести, повернулась ко мне спиной и лежала, плотно закрыв глаза, не шевелясь.

Дональд Томас. Казнь Шерлока Холмса

Давно опустевшая, предназначенная под снос Ньюгейтская тюрьма вдруг получила долгожданного узника, и это не кто иной, как Шерлок Холмс! Вступившие в сговор преступники похитили великого сыщика и заточили в мрачные стены, чтобы устроить над ним суд. Легко догадаться, каким будет результат этого судилища: по длинному коридору, куда выходят пятнадцать камер для смертников, через арку с изречением «Оставь надежду, всяк сюда входящий» приговоренного потащат во двор, где сооружен эшафот…

Дональд Томас считается лучшим автором шерлокианы после Артура Конан Дойла. Почтительное и бережное отношение к канону он сочетает с глубоким знанием Викторианской и Эдвардианской эпохи. Благодаря его увлекательным книгам в мире постоянно растет число поклонников гениального детектива.

Отрывок из книги:

Шерлок Холмс не имел ни малейшей склонности к праздному времяпрепровождению или увеселительным поездкам. Однажды я принялся уверять его, что Тадж-Махал или сокровища Наны Сахиба с лихвой окупят любое путешествие. Мой друг, вздохнув, ответил мне так, как Сэмюэл Джонсон ответил Джеймсу Босуэллу, когда тот спросил его, стоит ли Дорога Гигантов того, чтобы ее увидеть: «Увидеть – да, но ехать, чтобы увидеть, – нет». Как полагал Холмс, жизнь слишком коротка и тратить ее на совершение экскурсий – непозволительная роскошь. В силу этого убеждения он выезжал из Лондона лишь по долгу профессии и вообще редко покидал Бейкер-стрит без особой необходимости. Ничто не могло оторвать великого детектива от работы, за исключением, пожалуй, интереса к старине. Об археологических раскопках в далеких Микенах или Трое не приходилось даже мечтать, но прошлое родной страны привлекало Холмса не менее древнегреческих руин. Отправившись с ним в одну из экспедиций, я был вынужден исполнить свой врачебный долг. Так мы впервые соприкоснулись с мрачной тайной убийства в Пизенхолле.

Не вернуться

Мрачные предсказания по поводу грядущего столетия революции.

И почему ты все время слушаешь Вертинского, спрашивает меня Ленка, он же невероятно тосклив, этот твой Вертинский; пластинки щербатые цыкают и скачут, Вертинский заикается, вздыхает и манерничает, и снова заводит - про лилового негра, про бразильский крейсер, про кокаинеток-лицеисток; и про Харбин и Сан-Франциско там куда больше, чем про наши с тобой Москву и Петербург. Правда твоя, Ленка, но почему-то я должен слушать теперь именно его, лысеющего и жиреющего Пьеро, почему-то в его перебитых помехами историях больше правды про мою жизнь, чем в «Русском слове», чем во всей вместе взятой тухлой эмигрантской прессе. Понимаешь, Ленка, каждое дребезжащее ми и каждое соль его концертного рояля в моем полом нутре откликается таким же дребезжащим эхом. Он про нас с тобой.

Мы уехали в семнадцатом, в год большого исхода; тогда бежали все, кто мог, - в Париж, в Лондон, куда угодно, куда придется. Вести были тревожные, настроения панические: те, кто не смогут выбраться из России сейчас, не сделают этого уже никогда. Начались аресты, газеты стали печатать новости аршинными заголовками, и вдоль всех границ пошла расти колючая стена, еще прозрачная, проглядываемая, но уже непреодолимая для любого, кто боится оцарапаться, а таких всегда большинство. Туроператор - единый, государственный - пояснил, что с восемнадцатого года без разрешения от органов никто уже деться с Родины никуда не сможет.

Мы прокляли все, бросили квартиру на Садовом, потому что не могли заставить себя поверить, что навсегда бежим, не хотели продавать надежду вернуться, менять ее на фантики, и уехали. От курантов и курсантов к круассанам и корасонам, от промзон к пармезанам, прожигать то небольшое нажитое, что под самый железный занавес удалось выручить из страны, и строить отчаянные планы на будущее, какие бывают у тех, кому скоро сорок. Да. Уезжали мы, когда мне было тридцать восемь, а Ленке - тридцать семь. Ради детей, говорили мы друг другу, пусть хоть им доведется пожить свободными. А мы - что мы! Нас уже под списание - так мы кокетничали друг с другом и с друзьями, хотя кокетство это было переодетым нашим страхом перед завтра.