Песенными тропами

Австралийские аборигены верили, что мир сотворен первопредками — животными-тотемами. Во Времена Сновидений предки блуждали по земле, воспевали ее и тем самым создавали окружающую реальность. «Если поглядеть на карту их глазами, то вся треклятая Австралия сплошь священное место», — уверяет один из главных героев «Троп песен», книги, которую называют то этнографическими записками, то философским романом. Ее автор, британский писатель Брюс Чатвин, отправился в Центральную Австралию знакомиться с мировоззрением аборигенов-кочевников — «людей, чьи путешествия, в отличие от моих, не имели ни начала, ни конца». Рассказывая о своих поисках с присущим остроумием, он подводит читателя к мысли о тщетности попыток объединить мир скоростных дорог и оптоволоконных сетей с традиционной культурой, в которой вся земля покрыта сетью священных песенных троп. И копает еще глубже, пытаясь разобраться в извечном противостоянии цивилизации и кочевого мира, восходящем к библейскому мифу о кочевнике Авеле и земледельце Каине.

Тропы песен

Превращения Амстердама. Обратная сторона декорации

Кровавые бунты, голод, религиозная рознь и классовая борьба — история Голландии отразилась в судьбе ее главного города. Амстердам возник сравнительно поздно, в XIV веке, сначала как укрепленный форпост. Позже он превратился в торговый порт. Расцвет пришелся на вторую половину XVII — середину XVIII века. Глядя на старые картины, понимаешь, чем пленился Петр Великий, рискнувший строить Петербург по образу и подобию Амстердама, который тоже стоит на болоте, на сваях, так же подвержен наводнениям и стал таким же вызовом соседям. Держался город только торговлей, а когда врагам удавалось ее задавить, наступали десятилетия упадка, ветшали дома, заливались каналы, народ нищал.

Так прошел почти весь XIX век, когда Голландия сделалась задворками Европы. Герт Мак — социалист, а потому немало внимания уделяет борьбе трудящихся Амстердама за свои права, в которой были и жертвы, и схватки с полицией. Еще один важный сюжет — судьба еврейской общины города и ее трагедия в годы Второй мировой войны. Нынешний космополитичный потребительский Амстердам мало похож на трудолюбивый город середины XX века. Он успел переболеть всеми болезнями великих городов мира.

Амстердам. Один город - одна жизнь

Погрешность нашего роста. Человек у предела выживания

Уильям Стюарт Холстед словно вышел из фильма ужасов. Уединенная жизнь в мрачном особняке, страсть к чистокровным лошадям, кокаину, морфию и экспериментам — таков был зачинатель радикальной хирургии, сто лет назад казавшейся единственным средством от рака. Радикальной — значит, по воззрениям того времени, уничтожавшей самые корни болезни, пусть даже пациента приходилось наполовину выпотрошить. Выжить и оправиться после операции удавалось не всем. Но Холстед не останавливался, с печалью записывая: «Пациентка — юная девушка, и мне отчаянно не хотелось уродовать ее». Эта практика распространилась во всем мире, и врачи всячески предостерегали от «ложной доброты». Но часто рак возвращался и продолжал терзать пациента.

Это лишь одна из историй, рассказанных Сиддхартхой Мукерджи, практикующим хирургом-онкологом. Пожалуй, разговор о том, как общество и врачи воспринимали страшный недуг, — один из самых важных сюжетов книги. С обществом все более или менее ясно: страшно медленно оно все же приучается не оставлять больных раком умирать в боли и одиночестве. Огромная заслуга в этом принадлежит двум американцам: отцу современной химиотерапии Сиднею Фарберу, мечтавшему создать универсальное лекарство против рака, и общественной деятельнице Мэри Ласкер, отстаивавшей необходимость выделять огромные средства на борьбу с болезнью. Они не победили болезнь, но изменили отношение к ней. Иное дело — врачи. Вплоть до 1980-х годов многие из них воспринимали больного, скорее, как объект, захваченный недугом — врагом, над которым надо одержать верх любой ценой. Радикальная хирургия, попытки выжечь рак огнем испепеляющей химиотерапии превращали тело пациента в поле боя. Фактически требовалось медленно убивать человека в надежде на то, что под действием смертоносных препаратов раковые клетки погибнут раньше. По эту сторону смерти больные оставались лишь благодаря трансплантации костного мозга. Но к началу 1990-х успехи были весьма скромными, а победы касались некоторых форм рака.

Мольер

Смеющийся король — это вершина успеха для любого французского актера. Когда труппа Жана-Батиста Мольера играет свою очередную комедию, Людовик XIV хватается от смеха за живот. На праздниках, которые король устраивает в Париже и Версале, Мольер представляет на сцене дураков и шутов, шарлатанов и святош, самовлюбленных девиц и старомодных аристократов. Но добиваться благосклонности монарха нелегко: король хочет видеть все новые пьесы, и больному чахоткой Мольеру порой отводятся считанные дни на сочинение и постановку. Исчерпав свои силы, он однажды рухнет прямо на сцене.

Гости короля хохочут и хлопают в ладоши. Герои пьесы напоминают им обитателей зверинца: охотник — льва, тщеславный персонаж — павлина, беспечный — кабана, а спекулянт, щелкающий орехи, — белку. Комедию-балет «Несносные» играет труппа герцога Орлеанского. Автор — актер, скрывающийся под псевдонимом Мольер.

На сцене — честолюбец, задира, прожектер, самоуверенный танцор, болтливые дамы, отрешенный ученый и бедный современник, которого окружают все эти типажи: «О небо! Под какой звездою я рожден! Преследуют меня со всех сторон несносные людишки!»

«Горько!» по-китайски

Выйти замуж или жениться? Похоже, что в Китае нет ничего сложнее. На брачном рынке страны — 180 миллионов одиноких сердец. Плюс родители, возлагающие на свое чадо все свои надежды. Ведь в новобрачных все должно быть прекрасно: и зарплата, и внешность, и знак зодиака. Тут не обойтись без посторонней помощи: целая отрасль специализируется на посредничестве в поиске спутника жизни.

Люди. Тысячи одиноких людей. Суета, крик, толкотня. В пригороде Шанхая открывается брачная ярмарка. Организаторы арендовали «Темза-Таун» — это копия британского провинциального городка: домики из красного кирпича, готическая церквушка, гладко подстриженный газончик. На травке расставлены ларьки брачных агентств, сулящих «вечную любовь» и «бесконечное счастье». Толпу у входа в Зал поиска суженого сдерживают охранники, внутрь пускают только тех, кто заранее зарегистрировался на первой шанхайской Брачной ярмарке на десять тысяч женихов и невест.