Этот текст, судя по всему, будет начинен пафосом. Возможно, он будет самым пафосным заявлением, которое я когда бы то ни было делал в жизни. Есть для этого свои причины. Дело в том, что с некоторых пор мои отношения с едой кардинально переменились. Начиналось все с гедонистического проекта, нехитрая цель которого была в удовлетворении собственных разбухающих гастрономических аппетитов, а закончилось желанием сделать мир лучше. «Что же случилось?» — недоумевает читатель. Поворотной точкой стало знакомство с фермерами, с их трудной, но очень настоящей жизнью. Стало понятно, что где-то там — в деревне, в земле, в полях, лесах, корнеплодах и гусях — кроется нечто, чего гак не хватает нам, городским и цивилизованным. Какой-то высший смысл существования. Но какой именно смысл укрылся в гусях и корнеплодах, долгое время оставалось непонятным. Что-то такое ускользающее. Ощущая это, мы призывали: поддержи местного фермера! Ратовали за возрождение даниловского лука и восстановление поголовья владимирских гусей. Громко, с надрывом жалели об исчезнувших породах и сортах. С теплотой вспоминали русские гастрономические редкости. Но зачем мы это делали? Какова высшая цель всего этого фермерского движения? Для чего все это надо, в конце концов?
четверг, 19 сентября 2013 г.
Легальные мигранты
Был в советские времена такой популярный анекдот: стоят два еврея и о чем-то разговаривают. Подходит к ним третий и тут же заявляет: «Я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо». Для читателей слишком молодых, чтобы помнить советские времена, тут, наверное, необходимо сделать пояснение, почему речь идет о евреях. Дело в том, что в те далекие времена уехать хотел и многие, но процесс был налажен только у евреев — в силу каких-то особых договоренностей между советским руководством и американской администрацией, согласно которому где-то с середины 1970-х годов евреи получили возможность выезда на историческую родину. До которой, впрочем, добирались далеко не все: большинство, оказавшись на промежуточных иммигрантских «пересылках» в Италии и Австрии, резко меняли маршрут и отправлялись на другой берег Атлантики. Остальным же если и удавалось уехать, то уж каким-то совсем экзотическим образом: например, в Швеции я встречал парня, который добрался до ее берегов, сиганув с борта корабля и проплыв пару километров в не самом теплом на Земле море. Весь его багаж, с которым он начинал новую жизнь, состоял из паспорта, который он предусмотрительно спрятал в плавки. Ну и из самих плавок, конечно.
Потом железный занавес рухнул, государство утратило и заинтересованность, и возможность держать граждан внутри своих границ, и оказалось, что уехать хотят практически все. Нет, конечно, не все, а в масштабах целой страны так и вообще незначительное меньшинство, но московскую молодежь конца 1980-х идея смены места жительства увлекла всерьез. Причем все знали, откуда надо ехать, но никто толком не представлял куда. «Как куда? Туда, куда берут. А кстати, куда берут?» Ответа на этот вопрос не было ни у кого, но слухов хватало для поддержания бесперебойной активности среди отъезжающих. Толпы соискателей заморского счастья перемещались по Москве от посольства к посольству, и те, с кем ты еще вчера болтал о перспективах трудоустройства в Веллингтоне на входе в посольство Новой Зеландии, сегодня уже организовывали перекличку в очереди в посольство Дании...
Спорт в посудной лавке
Возможно, это поколенческое, но мне всегда казалось, что Олимпиада — это что-то хорошее. Детское, солнечное, праздничное. Я помню, как лежал с температурой —достаточно высокой, чтобы не идти в школу, и достаточно низкой, чтобы от этого не страдать, — и смотрел соревнования конькобежцев в Сараево с перерывами на сообщения о смерти Андропова и чтение первого тома «Властелина колец», только что вышедшего на русском. Помню Сеул в 1988-м, счастливо совпавший с перестройкой, когда советская сборная по футболу в первый и последний раз на моей памяти победила всех, включая бразильцев (отдельно помню феерический комментарий Маслаченко в финале: «Алоизио шел кудрявым лесом, бамбук Алоизио подрубал»). Помню странную объединенную сборную СНГ в Барселоне 1992-го, которая все равно уделала всех по медалям. Помню Лиллехаммер в 1994-м, когда зимние игры начали проводить через два года после летних, значит, праздник стал случаться вдвое чаще. Помню странные Афины, и пугающий тоталитарный Пекин, и все поражения наших хоккеистов, начиная с Лейк-Плэсида в 1980-м, — и все равно это было чудо, и радость, и счастье. И чего уж гам мудрствовать — понятно, что эта матрица была заложена в еще неокрепшее сознание, когда Олимпиада проходила здесь, совсем рядом, и злые люди учинили ей бойкот, а добрые все равно приехали, и Виктор Санеев бежал по опустевшим московским улицам с горящим факелом в руках, и Владимир Сальников был, безусловно, быстрее, Ульяна Семенова выше, а Василий Алексеев сильнее всех, а в финале улыбающийся Мишка улетел в темно-лиловое небо над Лужниками, и все плакали, и я плакал, и было как-то отчетливо понятно, что непоправимо заканчивается что-то очень хрупкое, недолгое и прекрасное, и вряд ли это только Олимпиада.
Быть или не быть?
В жизни, в свои почти шестьдесят, он подтянут и элегантен: камуфляж, в последнее время приросший к нему на съемочной площадке, остается пылиться в горе реквизита, вместо него — розовые рубашки и пиджаки цвета мадженты. Дизайнер-неофит, создатель коллекции Technobohemian, он полюбил одежду еше в те времена, когда слушал лекции по истории костюма на театральном факультете (Мал-кович — недоучка; недавно Illinois State University авансом выдал ему диплом бакалавра). Лучше пиджаков Джона Малковича только голос Джона Малковича: струящийся и шуршащий, что шелковая подкладка. Голос, которым он даже в Венской опере арии пел. «Критики мечтают найти эпитет, охарактеризовать ваш голос. Может быть, вы сами подберете правильное слово?» — спрашиваем. «Уже подобрал. Это слово «фейк», — Малкович безжалостно разрушает собственный миф. Актеру положено разговаривать разными голосами: то выть, как зверь, от лица приднестровской мафии, то плакать, как дитя, над судьбой списанного американского разведчика. Дизайнеру же мод в розовой рубашке пристало чревовещать тембром низким и чувственным.
Персонажи Малковича тем временем мужают и матереют в пропорции, обратной изяществу тембра и костюмного кроя. В американском романтическом хорроре «Тепло наших тел» его герой Гриджио носит камуфляж, командует уцелевшими людьми, сражающимися с зомби, и чуть не убивает стремительно теплеющий труп, поскольку в него влюбилась его дочь Джули. Труп немногим ранее съел жениха дочери, так что создателям фильма не откажешь в способности придумывать неожиданные ходы.
Юля Лемеш. Дозвониться до небес
Отрывок из книги:
Глава 1. Фонари
Раз, два, три, четыре… Вы никогда не задумывались, сколько шагов разделяет уличные фонари? Не знаете? А я знаю. Всегда по-разному. Даже там, где фонари установлены на одинаковом расстоянии, шагов одинаково не бывает. Количество шагов разное, в зависимости от погоды, обуви и настроения. Или от того, какая музыка в наушниках. Но разговор сейчас не о том.
Я шла по вечерней мокрой улице. С предовольным видом. Когда оказывалась у очередного фонаря – тот послушно мигал и гас. Я не шучу. Так и было. Меня забавляло, что, как только я удалялась на шаг – свет снова загорался. Причину этого явления мне не постичь – хоть убейте. Зачем мне ее знать. Правильно – незачем. Для меня электричество – тайна.
Единственное, что меня раздражало в этот поздний сырой вечер, – не было ни одного зрителя. Даже котов и собак не видно, а занятая добычей еды крыса не в счет.
Если честно, с очевидцами фонарной магии мне не везло. Хотя иногда хотелось поиграть на публику. Должен же хоть кто-то в этом городе заметить такое странное явление, как я и гаснущие фонари? Случайно. Чтоб увидел и стоял с отвисшей челюстью. Так вот, ни фига у нас народ не наблюдательный. Даже бомжи.
Джордж Мартин. Путешествия Тафа
Культовая "космическая сага". В состав цикла входит легендарная "Чумная звезда", - повесть, которая в свое время стала любимой для сотен тысяч отечественных поклонников фантастики!
Перед читателем - мир далекого будущего и межпланетных странствий, мир веселых и опасных приключений, выпавших на долю "космического бродяги", неудачливого бизнесмена и страстного любителя кошек Хэвиланда Тафа! Хэвиланд Таф странствует по мирам, преследуя самую невинную цель - заработать на жизнь, - а в результате снова и снова становится настоящим героем!
Он не ищет приключений. Приключения сами находят его!
Отрывок из книги:
1
– Нет, – обращаясь к остальным, твердым голосом сказал Кай Невис. – Об этом даже и не думайте. С большим транспортом связываться просто глупо.
– Ерунда, – проворчала в ответ Целиза Ваан. – В конце концов, нам ведь надо как-то добираться. А это значит, нам нужен корабль. Я раньше уже нанимала корабли СТАРСЛИПа и ничего против них не имею. Экипажи предупредительные, и кухня более чем приличная.
Невис одарил говорившую уничтожающим взглядом. Его лицо было будто специально создано для таких взглядов – грубо высеченное, угловатое, волосы зачесаны назад, огромный орлиный нос, маленькие темные глазки сверкают из-под кустистых черных бровей.
– И с какой целью вы нанимали эти корабли?
– То есть как это? Для научных экспедиций, конечно, – ответила Целиза Ваан. Она выхватила из стоящей перед ней вазы очередной кремовый шарик и, чопорно держа его большим и указательным пальцами, затолкала в рот. – Я была наблюдателем в целом ряде важных разведывательных полетов. Средства выделял Центр.
История доллара
«Не трогайте долларовую купюру! Она — отражение духа нации!» — таким был ответ большинства американцев на законопроект о замене однодолларовой банкноты на монету того же достоинства. В прошлом году это предложение пытались внести на рассмотрение конгресса США несколько сенаторов. Цель скандального проекта COINS (слово в переводе с английского значит «монеты», одновременно являясь аббревиатурой от Currency Optimization, Innovation and National Savings) — сократить издержки. На отказе от бумажной банкноты за 30 лет можно сэкономить 5,5 миллиарда. Несмотря на очевидную пользу для экономики страны, американские граждане ревностно отстаивают право однодолларовой купюры на жизнь и не скрывают нелюбви к монетам нового образца, которые выходят лимитированным тиражом с 2007 года. Из-за упрямства людей около 40% отчеканенных денег ежегодно возвращается в хранилище Федерального резерва за ненадобностью. И пока однодолларовые купюры не заменили железным аналогом, патриотическая нация громко заявляет о том, что граждане, а не федеральное правительство должны выбирать, какими деньгами пользоваться.
Катя Стенвалль. Швеция и шведы. О чем молчат путеводители
Из этой книги вы узнаете:
- что представляют собой современные шведы, какие у них дома, какая работа, какие дети, кошки и собаки;
- что шведы едят по будням и праздникам, что они пьют и в каких количествах;
- как на самом деле выглядит шведская семья и кто все эти люди;
- существует ли жизнь за пределами Швеции и что думают о шведах африканские дикари;
- можно ли большому начальнику приходить на работу в оранжевых носках и пляжном полотенце;
- как сделать так, чтобы швед пригласил вас на вечеринку, и как устроить, чтобы туда не пойти;
- чем отличается рождественский квас от пасхального, чем отличаются нарциссы от амариллисов;
- почему у шведов дома так пусто и когда привезут новую мебель.
Отрывок из книги:
Шведский патриотизм. «Я год не ел лакричных конфет!»
Шведы – убежденные патриоты, однако сложно представить шведа, который с сине-желтым флагом в руках лез бы на баррикады. Шведские хоккеисты не знают слов собственного гимна, и им приходится беззвучно разевать рот под музыку, когда команда выигрывает очередной чемпионат. Швед первым с удовольствием признается, что живет в «самой скучной стране мира с очень плохим климатом и ужасно высокими налогами». Рождество шведы справляют в Таиланде, чтобы не принимать участия в семейных традиционных застольях. Говоря о своей родине, шведы обычно застенчиво опускают глаза и начинают извиняться за то, что страна у них такая маленькая и такая северная, что серьезному туристу и показать-то нечего, а цены такие высокие и жить так тяжело по нынешним временам…
Но первое впечатление бывает обманчивым. И если шведы позволяют себе снисходительно отзываться о своей стране, то туристам это строжайше воспрещается. По мнению местного населения, диалог о Швеции должен звучать примерно так.