суббота, 6 июля 2013 г.

Кровавый мальчик

История знает немало ситуаций, когда дети становились пешками на шахматной доске большой политики. Но даже среди самых жутких историй судьба Воренка выглядит особенно трагичной.


Ему выпало родиться в страшное время в раздираемой на части стране у родителей, которых связывали более чем противоречивые узы. Мать, Марина Мнишек, движимая собственным честолюбием, алчностью отца и интригами придворных иезуитов, вышла замуж за московского царя Дмитрия Ивановича. Его мы сегодня обычно именуем Лжедмитрием I. Марина была провозглашена царицей. Однако царствование ее продолжалось ровно неделю: супруг был убит в результате заговора, а ее, чудом избежавшую смерти, «на всякий случай» отправили вместе с отцом в ссылку в Ярославль.

Однако призрак мужа остается рядом: он (точнее, некто, принявший его имя), «чудом спасшийся», объявляется с огромным разношерстным войском в подмосковном Тушине. Его людям удается отбить у охраны следующих на родину Мнишеков. Марина долгое время не соглашается признать его и приехать в Тушинский лагерь, но упомянутые выше безмерное честолюбие и стремление Юрия Мнишека разбогатеть (на этот раз «цена вопроса» была определена в 30 тысяч рублей и Северское княжество) заставляют ее преодолеть отвращение к «мужу». При этом Марина вроде бы ставит условие, что самозванец не будет «жить с ней яко с женою», пока не утвердится на московском престоле. Последнее ни в коем случае не следует воспринимать как проявление женской верности, так как и к первому воплощению «царя Дмитрия» гордая полячка относилась без особой симпатии. Схема уже была опробована: Лжедмитрию I в свое время также было указано, что сначала — трон и только после — свадьба.

Об отце мальчика известно немного. С полной уверенностью можно утверждать, пожалуй, только одно — сыном Грозного он не был (небольшие сомнения все-таки остаются в отношении его предшественника). Сын то ли священника из Северской стороны, то ли стародубского стрельца, то ли шкловского еврея, он, судя по всему, не сразу согласился играть роль московского царя — в начале своего короткого, но по-своему яркого пути в большую политику он был откровенной польской марионеткой. В Тушинском лагере этому человеку приходилось считаться со своеволием командиров отдельных отрядов, как русских, так и поляков: для многочисленных антиправительственных сил он был символом, но никак не реальным руководителем. То же самое можно сказать и о присягнувших «царю Дмитрию» городах — они присягали политическому призраку. Как-то послы Тушинского вора прямо признали во время переговоров: «Мы не запираемся, что человек, который называет себя Димитрием, вовсе не Димитрий, и мы сами не знаем, кто он таков... Он Божие орудие».

Однако распад Тушинского лагеря неожиданно вдохнул в «царя» силы и вызвал у него решимость бороться за свои «права». Он забирает с собой беременную жену и отступает к Калуге, где основывает новый лагерь. Именно здесь в казачьем шатре и предстояло появиться на свет «царскому сыну» Ивану Дмитриевичу. Буквально через несколько дней после того, как его отец погиб, зарубленный касимовскими татарами, мстившими за казнь их предводителя.

Вряд ли мальчик успеет что-либо узнать о своем настоящем отце (впрочем, молва будет потом утверждать, что и тот — не настоящий, уж больно однозначную репутацию заработает себе в конце концов новоявленная царица Мария Юрьевна). Скорее всего, он будет считать отцом человека, находящегося рядом с Мариной Мнишек в те годы, которые вместят всю его короткую жизнь.

Иван Заруцкий — уроженец Червонной Руси (ныне Западная Украина и Юго-Восточная Польша), беглец из татарского плена, атаман донских казаков — был буквально создан для Смутного времени. Находчивый и решительный, смелый и жестокий («сердцем лют и нравом лукав», как охарактеризовал его современник), до последнего не признающий поражения, он с головой окунается в эту политическую мешанину в самом ее начале. Заруцкий примкнул со своим отрядом к Лжедмитрию I на его пути к Москве. Затем будут войско Болотникова, оборона Тулы, поиски «чудом спасшегося царя» в Северской земле, поход с Лжедмитрием II к Тушину, попытка пристроиться к коронному польскому войску, участие в походе на Москву гетмана Жолкевского, ссора, возвращение к «Дмитрию Ивановичу» в Калугу. После гибели самозванца Заруцкий со своими казаками вливается в Первое ополчение, созданное усилиями рязанского дворянина Ляпунова и авторитетом патриарха Гермогена.

Конфликт между вождями патриотического войска приводит к гибели Ляпунова. Трудно сказать, в какой степени Заруцкий в ней повинен (судя по всему, в немалой), но именно после этого события у него и Марины появляется «проект», к которому присоединяется третий лидер ополчения — князь Дмитрий Трубецкой. «Царевич» Иван, восьми месяцев от роду, объявлен наследником престола. Ему присягают казаки, клятву приносят и некоторые города к югу от Москвы.

Тем временем объявляется еще несколько Дмитриев Ивановичей. Наибольшее признание завоевывает псковский житель Сидорка (по другой версии, беглый московский дьякон Матюшка). Он дважды разоблачен как самозванец (жителями Новгорода и шведским послом), но это уже мало кого останавливает. Его признают Псков и другие города Северо-Запада, а также стоящие под Москвой казаки. Заруцкий, уже открыто живущий с Мариной и, по слухам, даже обвенчавшийся с нею, не желает идти против казачьей массы и встает на сторону «истинного царя Дмитрия Ивановича».

Разумеется, младенец не знает, что любовник его матери признает очередное чудесное спасение его отца и, следовательно, при удачном развитии событий маме предстоит воссоединение с очередным воплощением ее единственного мужа (события предшествующих лет заставляют предположить, что она не затруднилась бы упасть в его объятия при встрече). А в Астрахани, в случае чего, уже объявился еще один «чудом спасшийся»... Маленькому Ивану нет до этого дела. Он живет в Коломне, ест, спит, играет с тряпичными куклами...

Казалось, третий Дмитрий уже близок к тому, чтобы повторить успех если не первого, то как минимум второго. Но ему не хватило выдержки — он ударился в кутежи и насилие над псковичами, быстро растерял поддержку жителей и пришлых казаков и в конце концов был убит. А астраханский — вообще куда-то делся...

Тем временем против кандидатуры Воренка, сына Тушинского вора, выступают патриарх Гермоген и лидеры формирующегося на Волге Второго ополчения Пожарский и Минин. Они призывают «отнюдь на царство проклятого паньина Маринкина сына не хотети». При приближении отрядов ополчения к Москве Заруцкий и Мнишек, прихватив коломенскую казну, бегут в рязанский городок Михайлов, откуда заявляют о правах Ивана на престол собравшемуся в Москве Земскому собору. Однако первым же своим постановлением Собор решает «...Маринки с сыном не хотеть».

Заруцкий находит поддержку у отрядов бродящих по югу России черкас (так называли украинских казаков). Проиграв сражение войску нового царя Михаила, он уходит в Астрахань, планируя, с присущим ему размахом, создание там казачьего войска при участии ногайских татар, а также персидских и турецких отрядов. Но удача от него уже отвернулась: его отряды разгромлены, он вынужден бежать на Яик, где атаман Треня Ус, ватага которого еще остается с Заруцким, полностью берет ситуацию под свой контроль. Маленького Ивана атаман отбирает у матери и держит в своем шатре в качестве заложника.

При подходе царских войск казаки Уса выдают всех троих. В Москву их конвоируют пятьсот человек самарских стрельцов, и не только Заруцкого, но и Марину заковывают в кандалы — так велик страх побега пленников или их отбития лихими людьми.

В Москве Заруцкий был посажен на кол, а не доживший несколько недель до своего четырехлетия Иван — повешен в Замоскворечье у Серпуховских ворот. Существует легенда, что веревка на детской шее не затянулась, и он умирал от холода несколько часов. Вряд ли это так, скорее всего, тело просто долго не снимали, дабы все присутствующие убедились в пресечении «воровского семени». Марина Мнишек, по официальной версии, «на Москве от болезни и с тоски по своей воле умерла», что тоже маловероятно, не такая это была женщина.

Казнь ребенка не входила в традиции русского государства (убивать убивали, но торжественная публичная казнь — чуть ли не единственный пример такого рода). Очевидно, что в данном случае было важно пресечь возможные версии «чудесного спасения» (тем не менее историкам известен по меньшей мере один Лжеиван). Правда, выставление на обозрение тела убитого Лжедмитрия I летом 1606 года не спасло правительства Шуйского и Семибоярщины от десятка лже-Лжедмитриев, но, с другой стороны, теперь Смута шла уже на убыль. Кроме того, убивая Воренка, Романовы рассчитывали таким образом задним числом дезавуировать лжедмитриев: ведь не может же закончить свою жизнь столь «воровским» образом природный внук Ивана Грозного!

Клио, несомненно, самая мрачная и злопамятная из муз: завязанные ею кровавые узлы иной раз развязываются через века не менее кроваво. Смертью детей в прологе и в эпилоге Смуты дело не закончилось: бессудной казнью одного невинного мальчика начнется царствование Романовых, бессудной казнью другого оно через три столетия и завершится.

(с) Алексей Кузнецов