Восемь лет Смуты измотали всех. Можно сказать, что нигде не было никакой власти. Но, скорее, как во всякой гражданской войне, власти было слишком много: разной скорой, порывистой, преходящей. Калейдоскопическая смена царей, правящих бояр, пламенных вождей, поляков, шведов и казаков...
Множество охотников обирать, гнать на войну (неизвестно за что), но практически никого, кто мог бы разумно управлять, защищать и платить жалованье. Осенью 1612 года, после того как засевшие в осажденном Кремле поляки и их русские сподвижники стали есть друг друга (в прямом смысле слова) и в конце концов сдались, образовалось временное правление. Герои ополчения — князья Пожарский и Трубецкой — обеспечивали хоть какой-то порядок, но, конечно, были не в силах восстановить государство. Понятно, что государство — это царь.
Но какой царь? Откуда он возьмется? Опять же, вспомним, что старой династии нет, если не считать, что венчанная царица Мария — в девичестве Марина Мнишек — жива, что есть у нее сын. Однако чтобы взять да всем миром принять ее на царство, нужно свято верить в нечто маловероятное: Лжедмитрий Первый — это Димитрий Иванович, а Лжедмитрий Второй — явный отец Марининого сына — то же лицо, что и первый... Можно считать наших предков суеверными, непросвещенными людьми, но уж тут — извините! Итак, нет старой династии, нет прямых и косвенных наследников, а опыт избрания царя из двух потенциально новых династий: Годуновых и Шуйских — оказался неудачным. Гражданская война выжгла обе семьи почти дотла.
Созвать Земский собор было и просто, и сложно. Просто, потому что существовала устойчивая привычка к разного рода собраниям для решения насущных вопросов. Выборные представители разных сословий вполне толково управляли местными делами, а Смута не только не уничтожила этот обычай, но и участила его применение: на центральную власть надеяться не приходилось. А сложно потому, что главные силы, обязанные подтвердить законность царя, поредели. Боярская дума практически растворилась, многие бояре, связанные с поляками, бежали. Высшее духовенство тоже не могло быть полностью представлено на Соборе. Патриарх Филарет, он же Федор Романов, томился в польском плену.
Идея созвать Земский собор не только появляется, но и проявляется практически сразу после взятия Москвы ополчением. Пожарский и Трубецкой рассылают грамоты по городам с предложением прислать в Москву своих представителей. Срок — до 6 декабря (по юлианскому календарю). Представители потянулись в столицу. Кого смогли собрать города, того и прислали. Разоренные и обезлюдевшие — не более десятипятнадцати человек, а бывало, что и по одному...
Но каким бы неполным ни был Собор, сколько бы он ни собрал участников, он должен был избрать царя. И пожалуй, главным фактором неотвратимости такого решения становилась воля вооруженных и раздраженных людей, которыми была наполнена Москва. Ведь столица представляла собой еще не остывший котел гражданской войны. И — желавшие мира, спокойствия и не в последнюю очередь довольствия — мужчины, организованные и отмобилизованные, с оружием в руках, были готовы биться. Это понял, например, польский король Сигизмунд, который уже лично, а не через сына Владислава намеревался вмешаться в восстановление государства в Москве. Собрав войско, он направился к столице, дошел до Волоколамска, пытался взять его, но не сумел. Осознав, что в Москве столкнется с очень серьезным сопротивлением и что солдаты его без дополнительного жалованья на смерть не пойдут, — отступил.
Так вот, в столице собралась грозная сила, способная защитить город, но при этом и надавить на формирующийся Земский собор. Сила эта была неоднородна. И тут у нас появляется ключевое слово: казаки.
Забегая вперед, скажем, что казацкий фактор в избрании на царство Михаила Романова до последнего времени почти не принимался в расчет. Основной документ — «Утвержденная грамота» — показывает невероятное единодушие не только Земского собора, но и всего народа. Но есть и другие источники, хотя их относительно немного. Вообще можно только восхищаться мужественными и упорными исследователями допетровской Руси — Московии — России, страны деревянных домов и частых бедствий. Документы неизменно становились жертвами пожаров, нашествий, смут. Каждая находка — на вес золота. Потому обнаружение и опубликование «Повести о Земском соборе» стало таким важным событием. И мы за него благодарны А. Л. Станиславскому и Б. М. Морозову, в 1985 году введшим «Повесть» в научный оборот.
И теперь, через «Повесть», возвращаемся к Собору и обстановке вокруг него. К 6 декабря все, конечно, не собрались, а некоторые и отсеялись: бояре, замешанные в связях с поляками, бежали в Ярославль — после того как Сигизмунд отправился восвояси. Отложили на начало января. Отстояв очистительный молебен, приступили к заседаниям. Но если численность «делегатов», заседавших в Успенском соборе Кремля, по самым смелым предположениям, не превышала полутора тысяч человек, то одних только вооруженных казаков было в столице не менее десяти тысяч. Вдвое меньше стояло боярских детей.
Влияние казаков видно по нескольким фактам, упомянутым в «Повести». Вот, например, один из виднейших претендентов на избрание — князь Дмитрий Трубецкой — в течение полутора месяцев закатывает казакам пиры. Те пьют, едят, но поддерживать князя не спешат. Или слишком хорошо его знают, или не хотят, чтобы их так явно подкупали. Сами же они с самого начала склонны были поддержать юного Мишу Романова. К первому заседанию, 7 января 1613 года, казаки выдвигают трех кандидатов на царство: князей Трубецкого и Черкасского да Михаила Романова. Бояре против. И много раз будут против, ведя замысловатые расчеты, кого лучше избрать. Мудрого, родовитого, полезного, может, даже, например, и принца шведского Карла-Филиппа — почему бы и нет? А казаки давят. Почему? Михаил молод, чист. Всю Смуту провел с матерью вдали от братоубийственной войны. В то же время отец его, Федор Никитич, не кто иной, как «тушинский» патриарх Филарет. А казаки в большинстве своем как раз выходцы из Тушинского лагеря второго Самозванца. Не убедив бояр, казаки, как свидетельствует «Повесть о Земском соборе», отправляются к Крутицкому митрополиту, старшему из наличных церковных иерархов, местоблюстителю патриаршего престола.
Вооруженные диковатые люди, пролившие много крови, они могут с легкостью никого не спрашивать, а просто посадить на престол, кого хотят. Но казаки понимают, что это не выход. Им нужен настоящий, законный царь, который будет им платить законное жалованье, подтвердит их привилегии и обеспечит службой. Потому казаки, не разыгрывая особого смирения и не пряча оружия, вежливо, но настойчиво обращаются и к боярам, и к духовенству.
В конце концов, все понимают, что казаки добьются своего. Конечно, не они одни склонялись к кандидатуре молодого Романова. Князья Шереметев и Куракин, некоторые другие участники Собора, понимая, что сами не «сгодятся в цари», умело проводят избрание Миши. Например, удается предотвратить катастрофу — появление самого претендента на заседании. Противники будущего царя очень надеялись на то, что застенчивый, малограмотный отрок произведет на всех удручающее впечатление. Тут очень кстати появилось мнение, что вызывать Михаила в Москву опасно для его жизни, — и «повестку» отозвали.
Так худо-бедно дожили до 21 февраля — до единодушного избрания кроткого юноши царем. Подписали грамоту и вспомнили: что Романовы близки старой династии (Федор Никитич — двоюродный брат Федора Ивановича); что при жене своей, Анастасии Романовне — двоюродной Михайловой бабке — Иван Васильевич не был таким уж грозным царем, а при ненавистном Годунове семья сильно пострадала... Как тут еще не подумать, что эти самые страдания, а прежде всего насильственный постриг Федора в монахи — Филареты — может быть господним знаменьем!
Ну хорошо, только не забудем, что в роли десницы Божьей решительно и талантливо выступили казаки. Пышно и не по-московски выражаясь, эти «преторианцы» поднесли своему царю шапку Мономаха, обеспечив по пути все необходимые соборные процедуры. И уж совсем далеко залетим в своих предположениях: не по кровной ли памяти этого казачьего избрания Романовы будут так уповать на все новых и новых «преторианцев»? Внучка Михаила Софья — на стрельцов, внук Петр — на потешные полки, а последний Романов, Николай, сметаемый революцией, вновь обопрется на «пращуровых» казаков?