суббота, 6 июля 2013 г.

Историческое дело

Через 80 лет после расстрела останки Николая II и членов его семьи были захоронены в Петропавловской крепости. О том, что этому предшествовало, вспоминает глава комиссии по захоронению Борис Немцов.


Захоронение останков последних Романовых оказалось очень важным делом для президента Бориса Ельцина. У него был настоящий комплекс вины — ведь именно во время его руководства в Свердловске, в 1977 году, был разрушен дом Ипатьева. Ельцин сам отдавал приказ снести особняк, в подвале которого расстреляли последних Романовых, — хоть и сделал это по прямому указанию из Москвы. Какой кошмарной была на самом деле вся эта история, какую страшную роль сыграли в ней большевики, он понял уже позднее, в перестройку. Ельцин сам говорил мне об этом.

К началу 1998 года правительственная комиссия завершила основные работы по идентификации останков царской семьи. Сомнений больше не оставалось. Многочисленные экспертизы останков были проведены как российскими специалистами (этим занимался известный судебный медик, специалист по молекулярной генетике Павел Иванов), так и зарубежными (в США, Канаде, Великобритании). Членом комиссии был и постоянный член Священного Синода митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков). В январе 1997 года по инициативе Ельцина члены комиссии встретились с патриархом Алексием II. Он принял нас в своей резиденции, задавал много вопросов, расспрашивал о результатах экспертиз. Казалось, есть взаимопонимание. Патриарх сказал тогда, что мы все современные люди, что нельзя подвергать сомнениям заключения ученых, тем более из разных стран. Меня это успокоило, я подумал, что вопрос решен. Но, как оказалось, успокаиваться было рано: в мае 1998 года Синод Русской православной церкви заявил, что сомневается в подлинности останков. И в дальнейшем официально церковь в захоронении царской семьи участия не принимала, даже на церемонии похорон присутствовал лишь рядовой священник.

Русская православная церковь заняла явно конъюнктурную позицию — под очевидно надуманным предлогом. Реальная же причина состояла в страхе перед внутри-церковным конфликтом. Русская православная церковь за границей категорически не хотела признавать подлинность екатеринбургских останков. Ее иерархи заявляли, что настоящие останки были вывезены белогвардейским следователем Николаем Соколовым и находятся в православном храме в Брюсселе. Я предложил провести генетическую экспертизу брюссельских останков и обменяться данными, на что получил категорический отказ РПЦЗ. А патриарх Алексий II решил отношений не осложнять.

Церковь недвусмысленно отмежевалась от этого дела — хотя и не мешала нам. Ближайшее окружение Ельцина считало, что президенту незачем идти против мнения церкви, и активно не советовало ехать на церемонию.

В конечном счете, как известно, Борис Ельцин принял участие в похоронах, и в первую очередь потому, что сам считал это для себя необходимым. Он говорил мне, что если не поедет, то совершит еще один неверный поступок по отношению к истории Романовых. Однако его окружение настаивало на другом.

Окончательно убедить президента мне помогли два великих человека — Дмитрий Сергеевич Лихачев и Мстислав Леопольдович Ростропович. Великий музыкант был с Ельциным на ты, звал его Борей. Академик Лихачев был непререкаемым авторитетом. Я попросил их обоих обратиться к Ельцину.

Какие именно аргументы были у Лихачева, я не знаю. А вот Ростропович, по его словам, сказал Ельцину: «Боря, в историю страны 90-е войдут как время смутное. Может быть, твое участие в похоронах будет единственным светлым воспоминанием». И Ростропович при этом очень гордо мне сообщил, что никуда Ельцин не денется, полетит в Питер. Но еще раз хочу подчеркнуть: если бы у Бориса Ельцина изначально была другая позиция, он бы ее не изменил.

Петропавловский собор в тот период находился в полном запустении. Как и сама крепость, и дороги вокруг, и вся территория — катафалки бы там просто не прошли. Чтобы навести порядок, нужны были не очень большие для государства деньги — два миллиона долларов. И я, как вице-премьер, хотел взять средства из фонда непредвиденных расходов. Но оказалось, что правительственный счет арестован — не выполнены какие-то обязательства перед Центральным банком. Я обещал губернатору Санкт-Петербурга Владимиру Яковлеву, что расходы будут возмещены. Но в июне, когда надо было с ним расплачиваться, ситуация стала только хуже — это, подчеркну, был 1998 год. Ровно месяц до знаменитого дефолта. Тогдашний министр финансов Михаил Задорнов посоветовал мне позвонить Сергею Дубинину — но не как председателю ЦБ, а «как русскому человеку». Дубинин мне сказал: «Да, грех на душу не возьму, дело святое, вот у нас есть пенсионный фонд ЦБ...». И он взял необходимую сумму из этого фонда и дал нам возможность заплатить Санкт-Петербургу. Потом эти деньги были, конечно, Центробанку возвращены.

Еще была совершенно мистическая история с самолетом «Аэрофлота», который перевозил останки из Екатеринбурга в Санкт-Петербург. Когда он уже взлетел, оказалось, что в Питере внезапно разразилась гроза, и посадка невозможна. А это было для нас, организаторов, полной катастрофой. Самолет должен был сесть именно в Питере, а не в Москве — слишком сложной была логистика всего мероприятия. Летчики, понимавшие все это, решили на свой страх и риск все же полететь в Пулково. И, по их рассказам, тучи внезапно рассеялись, и буквально на пятнадцать минут установилась абсолютно ясная погода — самолет смог благополучно приземлиться. Пилоты были уверены, что случилось чудо.

Следователь Владимир Соловьев, который руководил проведением экспертизы, до сих пор занимается этим делом. Сейчас он старший следователь-криминалист Главного управления криминалистики Следственного комитета РФ, это эксперт мирового уровня. Он уверен, что останки царевича Алексея и цесаревны Марии — они по сей день не захоронены и находятся в Государственном архиве — тоже подлинные. Необходимо завершить дело и с их идентификацией. И это, кстати, хорошая возможность для РПЦ изменить свою позицию. Недавно патриарх Кирилл уже поднимал этот вопрос; сейчас он имеет шанс сделать благое дело, признать очевидное — останки подлинные. Впрочем, нынешняя власть относится к этой теме достаточно пассивно.

Когда я вспоминаю те события, вижу Петропавловский собор, огромное количество Романовых со всего мира — многие крестятся по-католически, многие не говорят по-русски. Очень хорошая, проникновенная речь президента Ельцина — не помню точных слов, но помню общую интонацию и впечатление: это было очень сильно.

Церемония закончилась, но президент еще оставался в соборе и при мне сказал академику Лихачеву: «Дмитрий Сергеевич, огромное вам спасибо, что дали важный совет приехать сюда. Я и сам склонялся, и вообще мы сделали с вами историческое дело...» — «Может быть, теперь Ленина похороните, Борис Ефимович?» Я, конечно, считал и считаю, что Ленина давно пора предать земле, но организовывать еще одни исторические похороны был не готов. К тому же захоронение покойных, у которых не осталось близких родственников (как в случае с Лениным), — дело муниципалитета, то есть Москвы. Ельцин поручил мне подготовить президентский указ и направить его для согласования Юрию Лужкову, который тогда был мэром Москвы. Я все сделал, но Лужков в то время имел президентские амбиции, заигрывал с коммунистами. И ничего из этой затеи не вышло.