Наталья Гундарева производила впечатление человека, который может всё, и оно было недалеко от истины. Но как ей удавалось делать больше, чем другие?
Её первым словом, по воспоминаниям мамы, было «сама». Так у маленькой ещё Наташи подспудно образовалась будущая жизненная стратегия. А уже в зрелом возрасте Гундарева сказала: «Если мне не везёт, я впрягаюсь и везу сама».
Согласитесь, что «самовезение» в разной степени, но удел всех женщин, живущих на одной шестой, а сегодня и меньшей части суши, только признаваться в такой судьбе мало кто из нас способен. С некоторых пор приятные для слабого, да и сильного пола типажи - девушка с обложки, содержанка, офисная леди, все нарочито расслабленные и будто бы лёгкие. В их собственном представлении - женщины-light, как говорила Гундарева, «мадамы». Она таких школьницей рисовала дома и на уроках, наряды им придумывала. И уже став взрослой, внутри себя подсмеивалась над ними.
Как-то она призналась актрисе Любови Омельченко, с которой у неё сложились душевные отношения: «Мне странно видеть наших баб, когда они изображают из себя дам. У меня такое ощущение, что каждая из них держит в руках по авоське с двадцатью килограммами картошки». «Заметьте, - говорит уже Омельченко, - Наташа сказала “ощущение”, потому что ей самой слишком было знакомо это состояние». Да, от трудного она не отказывалась, своё ни на кого не перекладывала, ещё и другому подставляла плечо. Играла так, что после спектакля чувствовала себя выжатой. Но говорила, что если бы ей дали завод, то смогла бы и в театре работать, и заводом управлять. Была в ней почти исчезнувшая сегодня, неизбывная, упоительная любовь к делу: если поставили за кульман (была такая юношеская страница в её биографии), значит, делала чертежи так, что вчерашней школьнице положили приличную зарплату и позвали в помощницы руководителя, если убирала квартиру, то всё в результате блестело. Гундарева была стойким оловянным солдатиком, надёжным и выносливым.
Но если сказать, что она тащила воз и надрывалась, то возникнет ощущение неправды. Хотя бы потому, что слишком любила жизнь, так и говорила. А любящий жизнь превозмогать её не станет, его противостояние иного рода. Гундарева ведь сказала о себе: «Я была сообразительной столичной девочкой: весёлой, настойчивой, упругой. Мне казалось, что я могу сдвинуть с мёртвой точки многое...»
То есть в ней всё, чего с такими усилиями добиваются «мадамы» - огоньки в глазах, зажигательность, радостная готовность дерзнуть - было всегда.
«Стало светлее»
Когда она появилась в театральной студии для подростков - весёлая, рыжеватая, веснушчатая - там моментально что-то изменилось. «Вошла - и сразу стало светлее, свет с ней вошёл», - говорит актёр Владислав Долгоруков, вскоре, а может, и в первый же день влюбившийся в Наташу. Из этой любви потом ничего не вышло: слишком юными были оба, но когда Долгоруков много лет спустя произносил те самые слова, взгляд у него был молодой и счастливый. И всем в студии Гундарева понравилась настолько, что её приняли, невзирая на окончившийся набор.
Роль дали сразу весомую - мамы главного героя, которого играл Владислав. Почему мамы? Наверное, благодаря той самой основательности и надёжности, которая чувствовалась в этой старшекласснице, уживаясь с её лёгкостью и весёлостью. Преподаватель их студии Евгения Галкина вспоминала, что в походе, куда пошли всей компанией, Наташа предложила сварить обед, вымыть рис в наволочке. Ну, кому из девочек интересны такие хозяйственные заботы? А ей было очень даже. Хозяйственной росла, неизбалованной. Дома с ней, по словам Гундаревой, «никогда. .. особенно не цацкались», то есть учили человека правильно вписываться в реальность, видеть людей вокруг себя. Когда у Галкиной во время того похода прихватило сердце, её ученица взяла свою наставницу под руку, и они вместе тихонечко пошли. «Наташа, может, побыстрее? А то ребята ждут...» - «Ничего, подождут».
И на той, первой своей сцене, она сразу обращала на себя внимание. Когда поступила в театральное, на первом курсе всё равно продолжала участвовать в студийных спектаклях, и Константин Райкин, сокурсник Гундаревой, видевший эти постановки, вспоминал потом, что у него было впечатление: в хорошую самодеятельность позвали профессиональную актрису. «Актрисе» ещё не было двадцати. Правда, поступила она в Щукинское училище не с первого раза: придрались к фигуре. Из-за своей полноты, гармоничной, очень ей шедшей, Наташа не переживала, тем более что двигалась она легко, танцевала красиво, но тут немного сникла. И на следующий год придумала одну штуку. Узнав, что в комиссии будет прима Цецилия Мансурова, выучила монолог из её звёздной роли Филумены Мартурано и читала только для знаменитой актрисы, стоя к ней, чтобы казаться худее, вполоборота. В результате убедила и поступила.
«Сумасшедший» режиссёр
После окончания «Щуки» Гундареву пригласили сразу в несколько театров, и она выбрала имени Маяковского. На чьи-то слова, что у главного там Андрея Гончарова тяжёлый характер, кричит на актёров, задорно ответила, что любит «сумасшедших режиссёров». Позднее отзывалась о нём, как о том, кто удивительно чувствует жизнь, актёров,зрителя, как о человеке с «почти детской неуверенностью и невозможными диктаторскими проявлениями». Вот оно: неуверен, боится, а идёт вперёд, в темноте, потому и кричит, чтобы услышали. Гундарева слышала.
«Гончаров обожал её, - вспоминает актриса Татьяна Аугшкап. - Любой, даже известный, актёр мог попасть у него под раздачу, но только не она. На Наташу Андрей Александрович голоса не повышал, она была неприкосновенна, и все в театре это знали. Однажды, накануне премьеры, к нам в театр приехало телевидение, а Гончаров любил, когда снимали репетиции. Он подолгу разбирал работу каждого актёра, а меня в тот раз просто смял морально. На следующий день вижу Наташу, которая ходит по сцене, как обычно, с тетрадочкой (она всё, что касается роли, в неё записывала). В зале появляется Андрей Александрович, я за ним. Наташа по-прежнему готовится к репетиции, другие актёры тоже на сцене. Гончаров поворачивается ко мне: “Не понимаю, что вы хотите мне сказать”. Я робко: “Андрей Александрович, вы, когда на меня кричите...” Тогда он тихо, но раздельно мне: “Я никогда ни на кого... - И громким, на весь зал голосом: - Не кри-чу-у!” Первой засмеялась, от души, заразительно, Наташа. Увидев это, захохотал и Гончаров, вслед за ними остальные. Атмосфера разрядилась».
Правда, один раз и у Гончарова с Гундаревой вышел конфликт. Репетировали спектакль по «Бегу» Михаила Булгакова, где у актрисы была роль Люськи. Всё шло замечательно, но на генеральной репетиции режиссёр неожиданно заявил Гундаревой, что репетировала она «чудовищно». «У вас, - сказал, - какая-то там домашняя режиссура». Она ответила: «Какая домашняя режиссура! Пока я в этой церкви, я молюсь этому богу». Гончаров вспылил, стал кричать на Гундареву, она тоже стала громко возмущаться. (Только представить эту сцену: на глазах у остальных актёров двое, связанные крепчайшей нитью, в полный голос выплёскивают друг другу каждый своё! Что? Никому не надо было знать, потому что все другие там оказались лишние.)
Она решила, что уйдёт из театра. Никогда ниоткуда вот так не уходила, наоборот, перед ней распахивались те двери, в которые прочие пытались войти годами, если не всю жизнь. И вдруг - такое. Когда Наташа была маленькой, мама однажды - всего раз это случилось -шлёпнула её по попе, так дочь рыдала часа три от чувства униженности. А когда, став старше, как-то придумала вместо того, чтобы каждую неделю ходить с классом в кино, есть на сэкономленные деньги мороженое, и мать об этом узнала и накричала на неё, дочь попыталась отстоять возможность делать то, что хочет. И в театральный, кстати, пошла вопреки маминому желанию. Нет, чувство собственной правоты в ней было сильно. Поэтому после ссоры с Гончаровым - опять же одной-единственной, но у Гундаревой вёлся собственный отсчёт - взяла себя в руки и рассудила так: завтра она придёт на репетицию, но если он опять повысит на неё голос, всё, напишет заявление об уходе.
На следующий день он сказал ей спокойным голосом: «Репетируйте, пожалуйста». Кто знает, о чём и он думал накануне?..
«Гундарева оставалась ему предана всегда, - вспоминает Аугшкап. - Помню, когда Андрей Александрович был уже пожилым человеком, с усилившимися сложностями характера, Наташа говорила нам после репетиций: “Не понимаю, что он от меня хочет”. И всё равно никуда не уходила, хотя столько больших актёров покинули наш театр».
Она не могла оставить Гончарова, потому что, как признавалась, работа с ним была для неё жизнью, настоящей, в которой то крутые горки, то мягкая соломка, но альтернативы-то нет. И когда его не стало, Гундаревой пришлось туго, потому что её театр, по сути, стал клониться к закату. Не было больше её любимого «сумасшедшего» режиссёра, единственного, кто до конца знал её как актрису.
Отойти в сторону
Был, правда, ещё один человек в жизни Гундаревой, который мог бы стать её режиссёром - Леонид Хейфец. В начале 70-х годов он снимал телеспектакль по «Обрыву» Ивана Гончарова и искал исполнительницу на роль Марфеньки, молоденькой провинциальной барышни, бабушкиной внучки. Главное, как рассказывал Хейфец, он хотел, «чтобы в ней была прелесть». Впервые увидев Гундареву, начинавшую актрису, поначалу смутился: внешне она вроде бы совсем не совпадала с тем образом, который он нарисовал в своём воображении. Но когда начал с ней разговаривать, стало понятно, что нежная, очаровательная героиня в спектакле будет. Одета Наташа была в трогательную кофточку из бумазеи, и Хейфец даже спросил, не бабушкина ли это кофточка. Гундарева ответила, что бабушки у неё нет. (Была, была бабушка, правда, недолго, но побаловать внучку успела: когда та не хотела идти домой обедать, выносила ей тарелку с супом во двор. И всё это, видно, осталось где-то глубоко внутри...) В общем, актриса была найдена. Вскоре выяснилось, что и сам Хейфец влюблён в эту «прелесть»: не в Марфеньку - в Гундареву.
Он стал её первым мужем. Молодой, хотя и старше неё, талантливый, умный, с каким-то не дающим сбоев мотором внутри - работа, работа, работа. Но, видимо, его преданность театру, не меньшая, чем у Гончарова, подтачивала их союз. Банальная вещь: у него - репетиция, у неё - репетиция, у него - свой театр, у неё - свой. У каждого жизнь насыщенная, то есть, увы, центробежная. Так и расстались в результате. Первая не сложившаяся семья и не родившийся ребёнок: Гундаревой пришлось выбрать работу -съёмки в картине Андрея Смирнова «Осень».
.. .Кого она играла? Самые известные её роли, хотя бы в кино - женщины, в которых столько жизненных сил, что на десятерых бы хватило. Но большинство её героинь не лошади тягловые: девичий романтизм, трогательная мечтательность и молодая задорность позволяют им хотя бы на пару миллиметров, но парить над землёй. Они либо влюблены, либо живут в ожидании любви. Такова даже Нина Евлампиевна из «Осеннего марафона». И даже Анна Александровна из «Сладкой женщины», той самой картины, работа в которой открыла перед Гундаревой столько возможностей в кинематографе. Но дело в том, что возможностей в этой актрисе всегда было больше, чем требовала любая из её киноролей. (В театре ей повезло больше, но там был Гончаров, вот она за него и держалась.) В кино весь избыток уходил на обогрев окружающей атмосферы. Впрочем, в том, чтобы виртуальное пространство на экране, как только там появлялась Гундарева, ощутимо наполнялось тем самым «излишком» тепла, тоже был, вероятно, некий высший умысел. В искусстве то, что чувствуется, - самое главное. А вокруг Гундаревой и в кино, и на сцене возникало силовое поле.
Оттого ей и предложили, например, роль Нади в «Однажды двадцать лет спустя». Сценарий оказался конфетным, позитивным, как сейчас сказали бы, а Гундарева взяла и расцветила его всеми красками. Потом у неё была ещё одна роль «многодетной мамы» - в «Хозяйке детского дома», где Гундарева играла директора, немолодую женщину, отвечающую за всё огромное и сложное детдомовское хозяйство и живущую вдвоём с приёмным сыном.
«На этой картине, где у меня была роль медсестры, мы с Наташей, собственно, и сблизились, - вспоминает Любовь Омельченко. - Съёмки проходили в настоящем детском доме. Спустя несколько дней ребята называли меня мамой, бежали навстречу с криками: “Мама! Мама!” Я обнимала их, старалась развлечь, хотя хлюпала носом от вот-вот выступивших бы слёз, а когда приходила домой, вообще начинались страсти. .. Это почти невозможно вынести: жалость к ним, загоняемые внутрь слёзы, но если уж сделал первый шаг, то отступать некуда. Я этот шаг сделала и потом шла им навстречу. А Наташа останавливалась. Я обратила внимание, что вне съёмок она вела себя с детьми сдержанно. Когда они бросались ей навстречу, сначала столбенела, а потом еле заметно отстранялась. Но когда включалась камера, и Наташа, тёплая, грудастая, женственная до невозможности, прижимала к себе этих детей, я думала: вот оно куда всё вылилось... Раз после съёмок она - мне: “Любка, пойдём пивка попьём”. Наташа была непьющим человеком, даже в смысле пива, просто ей, как я осознала вскоре, хотелось уйти куда-нибудь. Она сказала мне, что не может всего этого выдержать, я понимала чего - того, что было там помимо работы. Наверное, если бы Наташа размякла, как я, провалила бы свою роль, главную, трудную.
Ну и по-человечески, по-женски она была права, что не вступала в те отношения. Я же помню, как сама снималась в одной картине, куда привозили из детдома ребёнка, маленького совсем, у него была своя роль. Так вот, я всё боялась, что не выдержу и унесу этого малыша с собой. У меня тогда не было своего, но когда позвали на “Хозяйку детского дома”, уже сын рос, и всё равно такие мучения были после съёмочного дня!.. Нет, если понимаешь, что тебе тяжело, что тебя это может разрушить, не надо и начинать. Поэтому самое правильное, я бы даже сказала, аристократичное поведение в таком случае - отойти, Наташа так и делала».
Что ещё добавить к сказанному? В том же театре (Гундареву, кстати, после телефильма, о котором шла речь, стали называть хозяйкой красного дома: «Мая-ковка» ведь выстроена из красного кирпича) вокруг актрисы собиралась молодёжь. Гундарева кормила её всякими вкусностями и просто развлекала. Она ведь тоже внутри, несмотря на то, что рано стала играть роли зрелых женщин и выглядела старше своих лет, оставалась юной. И лицо, и взгляд - девичьими. (Недаром не любила, когда её называли по имени и отчеству.) Байки за кулисами рассказывала, анекдоты, задорная была. Актриса Светлана Немоляева вспоминает: «Наташа часто надо мной подтрунивала. Я не люблю крепких выражений, и она, зная это, нарочно что-нибудь ядрёное вворачивала. И обе мы покатывались со смеху. Это на сцене Наташа не любила давать себе волю, была собрана, а так, в жизни, могла импровизировать будь здоров! Однажды, когда мы поехали на гастроли, за границей купили там сапоги-бахилы, они тогда были модны. На обратном пути стояли на перроне, ждали, когда поменяют колёса поезда, и Наташа начала петь, голос у неё был приятный. Я стала ей подпевать. Пели, пели, и тут она пошла танцевать, и я вместе с ней! Представляете? Две взрослые женщины в неуклюжих бахилах - смешно вспомнить! - кружатся по платформе в вальсе и смеются! Не заметили, как поезд тронулся. Наши актёры стали звать нас из вагона, мы на ходу впрыгнули в тамбур».
Вот потому она совпадала со всеми, кто умел стихийно радоваться, и в том числе с бывшими, сильно моложе её по паспорту. Но театральная молодёжь уже стояла на своих ногах, а в детском доме словно бы поднималась волна, которая готова была смыть начисто. Но Гундарева, «упругая», не боявшаяся и даже любившая преодолевать трудности, была, прежде всего, умной, всё про себя знавшей. Хотя, наверное, «отойти в сторону», ей было не менее тяжело: она же привыкла, что к ней тянутся, как к магниту.
«Здесь все первые»
«В спектакле “Театральный романс”, - рассказывает Татьяна Аугшкап, - Наташа играла главную героиню, зрелую женщину, а я - вторую, совсем молоденькую. Я и была намного моложе и смотрела на Гундареву снизу вверх. Наташа всегда была в центре внимания.
Как-то, лет восемнадцать тому назад, мы играли спектакль под Новый год. Утром я собралась купить подарок маленькому сыну, а у меня на рынке вытащили кошелёк. Шла и ревела. Позвонила сестре, она дала мне денег, подарок я купила. Вечером был спектакль, потом мы сидели в гримёрке за столом, пришёл Андрей Александрович. Я уже была довольная, выпила немного шампанского и с юмором рассказала, как меня утром обокрали. Посмеялись над этим. И вдруг Наташа говорит мне серьёзным голосом: “Шкап, ну-ка иди сюда”. Мы с ней вышли за дверь. Наташа: “Возьми” -и даёт мне сто долларов, тогда это была хорошая сумма. “Нет, не возьму. Я просто рассказала о том, как утром у меня случилась неприятность, а потом всё стало хорошо”. А она настойчиво: “Возьми. И можешь не отдавать”. Я часто потом вспоминала этот случай, но совесть меня действительно не мучила, так просто и серьёзно Наташа сказала мне, что я могу не отдавать ей деньги. (Впрочем, я потом ей их вернула.)
Знаю, что она многим помогала: и денежно, и квартиру получить. Но она ещё как-то и морально очень умела поддержать.
Вспоминаю, как я получила звание заслуженной артистки, самая молодая в нашем театре, и мне было неловко перед некоторыми из старших коллег, которые звания не имели. Поэтому ходила по театру, немного даже стыдясь. Вдруг увидела бежавшую по коридору Наташу. Она всегда стремительно двигалась, может, потому, что была очень занята: спектакли, съёмки, муж, мама, друзья. Подбежав ко мне, воскликнула: “Шкапа, тебе же дали звание! Поздравляю!” Я стала смущённо её благодарить, хотела как-то свернуть эту тему. Тогда Наташа взяла меня за руки, повыше локтей, и сказала: “Ну, согласись: бодрит!” Какое точное слово она нашла: бодрит. Я после него вправду почувствовала себя увереннее.
Нужно ли было самой Наташе признание её таланта? Конечно, и не только потому, что это бодрит. Понимаете, она была по-хорошему азартной, её заводило желание быть лучшей. Как-то на гастролях в Питере я стояла после спектакля возле театра, и ко мне подошёл наш общий знакомый. Стал хвалить мою игру на сцене, и тут вышла Наташа и вроде бы возмутилась: “Что это? А мне комплименты?” Знакомый, несмотря на то, что она шутила, видимо, запомнил свою “оплошность”. Когда мы вместе со всеми нашими актёрами поехали к нему на дачу, пошли попариться в бане, сначала первая партия, и я в её составе. Наташа сидела в доме. Вернулись. Я, радостная: “Мы первые получили пар!” И хозяин дома ответил: “Кто первый в бане, а кто - на сцене”. В шутку сказал, но Наташа парировала ему, серьёзно и даже строго: “Нет, здесь все первые”. Он, наверное, хотел загладить свою недавнюю “вину”, а она не дала нас в обиду. Не терпела, когда других унижали, сразу вставала на защиту. И лести в свой адрес не любила: в подхалимаже не нуждалась, тем более если за её счёт кого-то принижали. Тогда могла поставить на место: была способна так припечатать словом! Андрей Александрович Гончаров говорил: “Мне не нужны арбитры”. Вот и Наташа в них не нуждалась».
«Какое солнце!»
Кто, скорее всего, был ей нужен, так это близкий человек рядом. Знавшие Гундареву говорят, что мужчин она притягивала к себе невероятно. Женственностью, умом, юмором, заразительным смехом. Хотя распался и её второй брак с актёром её же театра Виктором Корешковым, тем, с которым играла в спектакле «Леди Макбет Мценского уезда». Возник у неё ещё роман с Сергеем Насибовым, игравшим Гошу Кораблёва в «Школьном вальсе», но он был на десять лет моложе, и, может, потому там тоже не сложилось. Так бывает с сильными женщинами, что приходится выстраивать свою жизнь целиком самой. Гундарева, вспоминают знавшие её, переживала, что нет у неё семьи, пока на её горизонте не появился Михаил Филиппов.
Собственно, он и так существовал неподалёку, поскольку играл в той же «Маяковке». Но во время очередных гастролей театра, долгих, в два месяца, что-то такое сошлось на небесах, что в Москву они вернулись немного другими. Поначалу Филиппов старался не афишировать их отношений, но потом уже бесполезно было их скрывать. Поженились. «Миша так трогательно и преданно относился к Наташе, - вспоминает Татьяна Аугшкап. - К примеру, стоял после спектакля, в котором она играла, возле её гримёрки и ждал. Она могла ещё с кем-то общаться, какие-то дела решать в театре, а он всё ждал, держа её вещи. Мы все удивлялись: ну надо же, как бывает!»
Детей у них не было, но появилась в их жизни Ирина, или, как её прозвали в семье Гундаревой-Филипповой, Ася, Аська. Просто пришла, робея, подарить любимой актрисе букет цветов, позвонила в дверь, открыли - на пороге стояла та самая женщина. Ирина вошла - и просидела там часа три. А потом стала своим человеком в доме. Великовозрастной дочкой, найдёнышем, который нуждался в тепле, как её названная мама - в собственном участии в чьей-то судьбе, в любви к такому вот спонтанному, неровному, очень живому, но и бесконечно верному ей «ребёнку». Они порой ссорились, Ася уезжала к себе домой, и тогда Гундарева звонила ей и говорила, чтобы немедленно возвращалась. «Дочка» слушалась.
...Гундарева сказала однажды, что быть сильной ей приходится потому, что на самом деле она слабая. Действительно, если внимательно всмотреться в её фотографии, то станут заметны и робость, и застенчивость во взгляде. Только мало кто, кроме самых близких, видел её усталой или в печали. Светлана Немоляева вспоминает, что не особенно верила, когда Наталья вдруг говорила, что ей нехорошо. «Когда Гончаров узнал, что я после аварии опять за рулём, - вспоминала Гундарева, - сказал: “Наташа, вы опять доказываете, что всё можете?” Доказываю, но самой себе».
«Поехали мы как-то со спектаклем в Израиль, - рассказывает Игорь Костолевский. - Неожиданно Наташе стало плохо, а уже надо было на сцену выходить. Положили её в фойе, вызвали скорую, врачи хотели забрать Наташу в больницу. Но она сказала, что будет играть: люди собрались, полный зал. Встала, вышла на сцену... и произошло нечто необъяснимое. Роль была комедийной, и Наташа в тот вечер играла так зажигательно! Импровизировала на ходу. Публика была в восторге. А за кулисами Наташа просто рухнула, но в больницу ехать отказалась. Попросила нас ничего не говорить Мише, чтобы не расстраивать его. Всю ночь мы с Женей Симоновой заглядывали к ней в номер, проверяли, как она. На следующий день Наташа чувствовала себя хорошо, и мы пошли прогуляться вдоль моря. Она сказала: “Какое солнце! Давай позагораем!” На спектакль вечером явились красные, Наташа вообще какая-то бурая. Но счастлива была! Глаза сияли. Вот что это? Вчера лежала без сил, а сегодня - наслаждается жизнью».
Неузнанная
И тут наступило время нового кино и новых типажей. Гундарева как-то призналась хорошей знакомой, что известный театральный режиссёр обронил, мол, полная вы. Может, раньше на подобные замечания, скорее всего шутливые, она не обращала внимания. Сама-то над собой всегда могла подтрунить, например, придя на пробы к одной из картин, с порога заявила, смеясь, что её не возьмут, не та у неё фигура. Режиссёр же, кстати, сразу решил снимать только Гундареву. Покоряли её сочность, искромётность. Её избыточность. Поэтому дело было не только в том, что наступило время худых: наступило время недостаточных.
Никто сейчас не скажет точно, повлияло ли на её здоровье, и без того некрепкое, стремление поработать над своей «физикой». Но на самоощущение изменившееся время, скорее всего, повлияло.
«Знаете, - говорит Татьяна Аугшкап, - Наташа, всегда такая яркая на сцене и на экране, в обычной жизни, на улице... особо не выделялась. Она нередко шла пешком в театр: говорила, что этот путь до театра -те минуты, когда она может побыть наедине с собой. В чёрных очках, с аккуратно забранными назад волосами, с ободком, без косметики, порой в джинсах и футболочке, её не узнавали».
Может, там, в стенах своего «красного дома», Гундарева и становилась окончательно сама собой? И всё было подчинено сцене. Называла же она себя служивым. Была вроде мальчика из знаменитого рассказа, который остался стоять на своём посту, даже когда друзья разбежались по домам. Уставала нечеловечески и уже не скрывала этого. Один раз ей стало плохо во время спектакля, но, собрав всю волю в кулак, доиграла. На диету села не только потому, что время потребовало другой внешности: актёрская профессия -вещь жестокая, признаки возраста прощает не всегда, особенно женщинам. Как бы то ни было, но её не самый здоровый физически организм не выдержал. Гундарева боролась ещё несколько лет, а потом, как сказал её коллега Игорь Костолевский, просто устала. Просто, наверное, отпустила на волю вольную ту жизнь, которую всегда любила не меньше себя.
(с) Ирина Кравченко