Это роман о детстве – но он для взрослых. Это роман об особенном детстве – беззаботном, небогатом деньгами, но таком щедром на впечатления и приключения… Это роман о счастье – безыскусном и беспричинном; о счастье, которое не «потому что», а «просто так»… Это роман – кладовая бесценных детских впечатлений, вкусов и ароматов… Это калейдоскоп картинок природы – весны, лета, осени, зимы и снова весны… Это роман – путешествие на «машине времени», билет в детство… Это – импрессионистское полотно, где характеры эфемерны, а очертания предметов нечётки… Но размытые краски, неясные свето-тени и полутона волнуют и бередят душу, пробуждая воспоминания о далёком, почти забытом, и подстёгивая воображение, которое с готовностью дорисовывает сюжет, домысливает недоговорённое и подсказывает детали – каждому свои…
Итак: Давным-давно, когда небо всегда было синее, солнце – яркое, деревья были большими, незнакомые люди – добрыми, а родители – молодыми…
Отрывок из книги:
… Серёжка внимательно смотрел на дорогу и на пролетавший за окном машины пейзаж. Желтели пшеницей под жарким августовским солнцем поля. Рыжие и чёрные с белым коровы безмятежно паслись на потемневших густой спелой зеленью лугах. То тут, то там мелькали перелески, лишь изредка запятнанные ранней желтизной ещё далёкой осени. Деревеньки с колодцами и домами с резными крашеными ставнями были ухоженными, аккуратными. Лишь изредка, местами витало запустение, ожидающее заботливой хозяйской руки.
Хотя они ехали уже почти четыре часа, особых изменений вокруг пока не было заметно – разве что леса стали как-то темнее, тревожнее. Далеко позади остались родное Шаталово, песчаный карьер и «говорящее поле» за ним, и небольшой городок Рославль, в который они прошлым летом ездили на экскурсию на военном автобусе. А вот дальше Серёжка выезжал, пожалуй, первый раз в своей «сознательной» жизни. Да ещё и на любимой «Волге»! Они ехали в долгий отпуск к родственникам в Елец, аж за 500 километров!
Серёжка выпросил у отца разрешение быть его штурманом и теперь постоянно сверял названия городов и посёлков с подписанными кружочками на карте, которую отец несколько лет назад нарисовал своей рукой. Они не так давно миновали Брянск и, судя по карте, уже проехали почти полпути. Время приближалось к обеду, а их «Волга» – к обеденному месту, обозначенному на карте ложкой-вилкой.
– Пап, мы ведь щас Карачёв проехали, правильно?
– Точно, Карачёв. Значит, что?
– Значит, скоро будет съезд с дороги в лес, где есть хорошее место для обеда.
– Молодец, штурман! Объявляю благодарность!
– Служу Советскому Союзу! – в тон отцу радостно ответил Серёжка.
Спустя некоторое время машина замедлила ход и свернула на просёлок, который вскоре упёрся в зубчатую стену дремучего леса. Его верхушки резко и отчётливо врезались в синеву неба и белизну облаков. Деревья стояли так плотно, что яркие лучи полуденного солнца тщетно пытались пробиться в гущу леса – там безраздельно властвовал прохладный, влажный сумрак.
– «Шумел суро-о-во брянский лес…», – пробасил отец строчку из какой-то песни.
«Волга», плавно качнувшись на последних ухабах, остановилась у окружённой молодыми ёлками опушки.
Славка первым выскочил из машины и побежал гонять мяч по полю. Следом за ним Барсуха, нетерпеливо перебиравшая лапками уже добрых десять минут, пулей рванула в кусты, задрав хвост трубой – только её и видели! Мама достала из багажника покрывало, расстелила его на траве и засуетилась вокруг сумок с едой. Серёжка с удовольствием принялся ей помогать.
Он любил наблюдать, как обстоятельно и заботливо мама готовилась к любой поездке – и к выезду на речку всего-то на день, и к долгому путешествию, как сейчас. Здесь она была главная – готовила всякую вкуснятину в дорогу, заранее собирала на всю семью одежду и всё, что могло понадобиться в поездке, а потом тщательно упаковывала сумки.
Его забавляло, что папа представления не имел, где что лежит, и постоянно дёргал маму: «Валь, а Валь, а куда запропастились мои солнечные очки? А в какой сумке термос с чаем?» А та всегда всё знала, никогда ничего не забывала и легко доставала нужную вещь из только ей известного уголка нужной сумки. Так уж повелось в их семье – папа был главный по работе, машине с гаражом и тяжёлым мужским делам, а мама – главная по домашнему хозяйству…
Обед на опушке, как и ожидалось, оказался необыкновенно вкусным. Да и разве могла быть невкусной своя, с собственного огорода, молодая варёная картошечка – особенно, когда её макаешь в соль и заедаешь зелёным лучком? А ещё, когда подцепляешь из банки и вместе с картошкой отправляешь в рот золотистую, лоснящуюся растительным маслом «дефицитную» шпротину – толстую, с хрусткими икринками? Приправленное терпкими лесными ароматами, запитое нектаром летнего разнотравья, это – ни с чем не сравнимое, незабываемое угощение…
Но долго посмаковать эти вкусности не удалось. Вот отец вскинул руку, взглянул на часы…
– Войскам свернуть походную кухню, пять минут на туалет – и по машинам!
Серёжка с готовностью бросился выполнять команду, а брат отправился на поиски кошки, которая как сквозь землю провалилась, даже кушать не пришла.
Вот и вышли отпущенные минуты. Славка показался на окраине леса, покачал головой и развёл руками. Теперь на поиски отправились всей семьёй – звали до хрипоты, но безрезультатно.
– Ну, что ж делать, видно, Барсухе здесь очень понравилось, даже больше, чем у нас. Придётся её здесь оставить и забрать на обратном пути, раз она с нами ехать дальше не хочет.
Не успел Серёжка возмутиться такому предложению, как отец завёл двигатель, дал газу, и… Из ближайших кустов ракетой вылетела ошалевшая Барсуха, в три прыжка оказалась у машины, с ходу вскочила в открытую дверь и умостилась на своём месте на заднем диване, свернувшись клубочком и положив мордочку на передние лапы, как ни в чём не бывало…
* * *
В Ельце Серёжка был до этого два раза.
Первый раз это было летом. Он тогда был совсем маленький – два с небольшим года. Поэтому из всей поездки в память врезался только один день в гостях у бабушки Клаши и деда Илюши, в их деревенском доме под горой в селе Паниковец, где родилась и выросла мама…
Раннее летнее утро. В воздухе ещё витает ночная прохлада и влажная свежесть только-только рассеявшегося тумана. Он стоит посреди бабушкиного огорода и высматривает в кустах клубники самые спелые ягоды. Из-за горы всходит солнце – и капельки росы вокруг вдруг вспыхивают огоньками и начинают переливаться всеми цветами радуги. Он в миг забывает о ягодах и сосредоточенно ползает меж кустов, разглядывая капли росы с разных сторон, выискивая самые крупные и красивые…
И вдруг в воздухе раздаётся оглушительный рёв и грохот. Из-за горы выныривает, застилая небо огромным чёрным крестом, самолёт, который, кажется, вот-вот обрушится на него. Он закрывает голову руками, поворачивается и с диким визгом бросается бежать что есть мочи от этого завывающего монстра. В голове почему-то мечется и бьётся, гулко ударяясь о стенки черепной коробки, только одна мысль: «Это война! И самолёт щас начнёт палить из пулеметов и убьёт меня, Славку, маму и папу!»
Он бросается со всего маху в заросли высокой травы вперемешку с крапивой, надеясь укрыться в них от уже жужжащих вокруг пуль. Но вот одна «пуля» настигает его, впивается сначала в волосы, потом обжигает затылок… Он опять истошно визжит – и мир медленно меркнет перед его глазами…
– Сынок, что с тобой? Очнись, ну же! – слышит он, как будто во сне, голос мамы.
Перед глазами сплошь красное марево. Что это? Неужели кровь? Нет, просто солнечный свет сквозь закрытые веки. Кто-то кладёт ему на лоб мокрый холодный платок. Он медленно открывает глаза и видит склонившуюся над ним перепуганную маму, а потом и папу, и брата. Затылок болит нещадно, и он явственно чувствует, как пульсирует там кровь – бум, бум, бум…
– Ах ты, ирод окаянный! – откуда-то издалека доносится до него ругань бабушки. – Тудыть тебя через коромысло вместе с энтим твоим «кукурузником»! Это ж надо – так дитятку напугать!
– Мама, не война, что ли? Это был просто «кукурузник»?
– Да, сынок, успокойся, просто «кукурузник», только пролетел он уж очень низко, чуть гору не задел.
– А почему ж тогда у меня затылок болит?
– А ну-ка, дай посмотреть… Э, да тебя, похоже, пчела ужалила. Надо скорее жало достать. Поднимайся-ка потихоньку, и пойдём в дом. Через полчаса будешь, как новенький!
И правда, от заботливых маминых рук и мокрого холодного полотенца боль и страх скоро прошли, как не бывало. А потом подъехавший на своей красной «Яве» дядя Адик в утешение катал его в мотоциклетной коляске по всей деревне, а его двоюродный брат Сашка сидел рядом, на заднем сиденье, и похлопывал его по плечу: «Не грусти, братишка! Мы с тобой ещё зададим этим дурацким пчёлам!»
Вторая поездка была ранней зимой, когда ему было три с половиной года.
Путешествие туда с отцом на ночном поезде он запомнил очень хорошо. Отец, вымотавшийся на своей важной военной работе, быстро уснул. А он устроился у него в ногах и буквально прилип к окну, нетерпеливо ожидая и завороженно считая семафоры – синие, белые, красные, зелёные… С зелёными и красными всё было более-менее ясно, а вот зачем нужны были синие и белые? Не для красоты ведь – хотя они-то были самые-самые красивые! Они выплывали из темноты неожиданно и казались ему фонарями лесных гномов, а снег по краю насыпи в их свете становился таинственно-фиолетовым…
А в остальном от этой поездки в памяти остались тоже лишь какие-то обрывки воспоминаний: заснеженные поля и овраги; узкая, протоптанная в глубоком снегу тропинка вдоль забора из острых камней известняка, а потом – вдоль изгороди из сухих палок… Он идёт за папой по этой тропинке из Паниковца в соседнюю деревню Лосивка, что стоит на горе. Там, на окраине деревни – дом бабушки Дуни, папиной мамы. Снег хрустко поскрипывает под валенками и блестит в свете висящего над головой огромного блюдца луны…
Наконец, кусачий морозец сменяется теплом бабушкиного дома. В печи потрескивают дрова, и в комнатке стоит терпкий древесный дух. Они садятся за дощатый стол ужинать при свете чуть коптящей керосиновой лампы. Бабушка достаёт из печи ухватом закопчённый чугунок с варёной картошкой. Папа нарезает тонкими, почти прозрачными ломтиками розовое домашнее сало с мясными прослойками, которое прямо-таки тает во рту. Тени мечутся по дому, прячутся по тёмным углам… А в колышущемся круге нервного света на столе – толстые ломти мягкого ноздреватого хлеба и вкуснейшее варёное мясо гуся, которое он попробовал первый раз в жизни…
* * *
Серёжка очнулся от воспоминаний и посмотрел в окно.
Пейзаж ощутимо изменился: равнинные просторы сменились холмами, желтеющими спелыми хлебами, а местами – чернеющими жирной распаханной землёй. Меж холмов – долины с поросшими сочной травой склонами да речушками. Иные едва угадываются в низинах, зато другие неторопливо несут свои воды по широкому руслу, порой разливаясь в озера с заросшими осокой и камышом берегами. В их безмятежной водной глади, как в исполинских зеркалах, отражаются перевёрнутые снежно-белые горы облаков да небесная синева над ними. Облака кучатся, громоздясь друг на друга и приоткрывая то тут, то там маленькие небесные оконца, сквозь которые пробиваются столпы солнечного света. Дальше к горизонту облака темнеют, тяжелеют и перерастают в суровые свинцовые тучи, уже проливающиеся на пропечённую землю долгожданным тёплым ливнем…
Дорога превратилась в сплошные затяжные спуски-подъёмы. «Волга» весело разбегается под горку, и набранной накатом скорости хватает почти на полподъёма. Ну, а дальше их легко выносит мерно урчащий двигатель – если только впереди не оказывается натужно ревущий грузовик. Тогда приходится медленно ползти за ним, и Серёжка начинает нетерпеливо ёрзать на сиденье – ну, когда же появится возможность обогнать его?
– Что-то штурман совсем забросил свои обязанности! – задумчиво протянул отец. – Сколько нам осталось до Ельца? До дождя успеем?
– Пап, я ничего не забросил! – притворно возмутился Серёжка, лихорадочно соображая, через какой же посёлок они проезжают. К его счастью, на левой обочине появилась белая табличка с перечёркнутым красной полосой названием «Ливны».
– Вот, только что Ливны проехали. Значит, судя по карте, до Ельца осталось… (он проворно сложил в уме три оставшиеся цифры) семьдесят километров или около того. А насчёт дождя – откуда ж я знаю? Это как ветер подует…
– Что ж, ответ принимается. Через час будем на месте, может, посуху доедем.
Вскоре за окном замелькали пропечённые жарким солнцем окраины Ельца, покрытые толстым слоем пыли придорожные кусты сирени и акации, а за ними – старые заборы из бело-жёлтого неотёсанного известняка вперемежку с более новыми крашеными дощатыми.
«Да уж, дождик этому городку точно не помешал бы! – подумал Серёжка, с интересом разглядывая деревянные дома, которыми, казалось, были застроены все улицы. – Ну, мы ведь уже почти приехали. Так что пусть сейчас пойдёт дождик и смоет всю эту тоскливую серую пыль. То-то обрадуются прохладе деревья и кусты! Щас я его попрошу». И он зашептал себе под нос: «Дождик-дождик, ну-ка, лей! Да водички не жалей! Дождик-дождик, пуще! Дам тебе гущи!»
И небеса будто услышали его просьбу! Не успели они загнать «Волгу» под навес во дворе недавно построенного городского дома дедушки Илюши, как глухо зарокотало над головой – и через миг всё вокруг утонуло в воде и шуме обрушившихся на землю потоков летнего ливня…
* * *
Следующее утро выдалось солнечным и свежим после ночного дождя.
Бабушка с утра опять завела было свою вчерашнюю песню: «Илюшенька, ты глянь-ка, какие у нас унучеки складные да ладные!» Но дед Илюша, известный своим крутым нравом, быстро отправил её хлопотать на кухню – вечером на ужин собиралась вся родня, и дел было невпроворот. Мама помогала на кухне, а папа что-то мастерил в недостроенном ещё сарае.
Предоставленные сами себе, ребята обошли каждый угол нового дома. Они рассмотрели все «сокровища», выставленные напоказ в шкафу со стеклянными дверцами, по очереди попиликали на дедовой гармошке и вскоре загрустили – делать в доме больше было нечего, а огород был малюсенький, да и там не было ничего интересного, кроме переспелого гороха да огурцов.
– Серый, а давай к Сашке Фаустову в гости пока сходим, – предложил Славка. – Там у него на пригорке в огороде можно в войнушку поиграть или полепить чё-нибудь из пластилина.
– А что, это идея! – с готовностью согласился Серёжка.
Мама не возражала, и через полчаса они уже стояли на пороге Сашкиного дома.
Дом был большой, добротный, кирпичный, с асфальтированным двором за воротами и кирпичным же гаражом. За домом бушевали заросли малины – и все трое тут же залезли в них. Вскоре к ним присоединились Сашкина младшая сестра Лена и пришедшая к ней в гости вторая двоюродная сестрёнка Серёжки, Иринка. Девчонки были очень похожи: обе светленькие, хрупкие, улыбчивые, совсем ещё маленькие – было им года по три. Но, похоже, тем интереснее им было «обезьянничать» и обязательно делать всё то же, что и старшие братья.
Сашке это, похоже, уже изрядно поднадоело. Славка тоже снисхождения к ним не проявил. А Серёжке они показались очень даже забавными, и он с радостью предоставил им свою сторону малинника. Но вместо того, чтобы собирать малину, они почему-то дружно поедали глазами его. Наконец, до него дошло: «Они ж не могут дотянуться до ягод. Ростом не вышли!» Пришлось делиться своими ягодами – чему девчушки очень обрадовались и хором пропищали: «Спасибо!»
Скоро ползать по колючим зарослям наскучило, и они отправились на пригорок на дальнем краю огорода, где стоял сарай, набитый всякой строительно-ремонтной всячиной.
– Сашка, нам нужен молоток, гвозди и картон, чтобы построить аэродром, – объявил Славка. – Это у тебя в сарае найдётся?
В сарае нашлось всё, а с картоном повезло особенно – из обнаруженных полос плотного серого картона за десять минут были построены две взлётно-посадочные полосы, рулёжка и капониры для самолётов. На другом конце холма наспех соорудили некое подобие немецкой базы. Теперь можно было браться за самолёты.
Славка открыл взятую с собой коробку пластилина и раздал каждому по куску. Сашке достался синий, Серёжке – коричневый. Ну, а себе он, конечно же, оставил самый «самолётный» цвет – зелёный. Для винтов и шасси предназначался чёрный, а красный – для носа и звёзд.
«Кнопки»-сестрички, конечно же, увязались за ними и теперь сидели на траве, насупившись и поджав губки – пластилина-то им не дали…
– Ладно уж, остался ведь ещё кусок жёлтого. Берите, если хотите лепить! – предложил им Серёжка. Маленькие глазёнки вспыхнули благодарностью. Но лепить, похоже, сестрёнки ещё не умели. Поэтому, переглянувшись, они смущенно прошептали: «Мы лучше посмотрим».
Лепить самолёт было просто. Раз – раскатываем колбаску-фюзеляж, конец потоньше загибаем и расплющиваем в хвост, а из другого делаем нос. Два – из двух маленьких колбасок делаем крылья, а чтобы не обвисали в полёте, в середину каждого замазываем спичку. Три – прикрепляем крылья, вставляя спички в фюзеляж. Осталось вылепить и прикрепить к хвосту задние крылья, а на корпус – фонарь-кабину, колёса, пропеллер. И, конечно, вставить в крылья коротенькие спички-пушки. Вот и готов истребитель Ла-5 времён Великой Отечественной.
Рёв моторов – и тройка истребителей, разбежавшись по взлётке, круто уходит в воздух. Курс – на вражескую базу. Вот она показалась сквозь дымку облаков (это тлеет подожжённая сухая трава возле базы). Пикирование, прицельное бомбометание – и в базу противника летят комья земли, камни и зажжённые спички. Ещё один заход – огонь из всех пушек. База вспыхивает – а тройка самолётов уходит назад на бреющем, чтобы не попасть под огонь вражеских зениток… Задание выполнено, база уничтожена – и истребители, эффектно закрутив каждый по несколько фигур высшего пилотажа над аэродромом, один за другим садятся на взлётную полосу…
* * *
И снова за окном машины – поля, луга и перелески… Позади остались пыльные улочки Ельца и река Сосна, в которой они плескались все дни напролёт, вечерние посиделки и застолья у многочисленных родственников с обязательными частушками под гармошку и задушевными песнями. Впереди – неделя в гостях у бабушки Дуни.
– Пап, а пап, а что там есть интересного?
– Там – это где?
– Ну, у бабушки Дуни, в Лосивке.
– Деревенский дом с большим огородом и яблоневым садом, всякая домашняя живность – куры, утки, гуси, даже корова есть. Можно их кормить, можно ходить с пастухами пасти стадо на утренней зорьке, а днём плескаться в речке и ловить пескарей. В общем, скучать не придётся.
Серёжка несколько оробел от такого количества предстоящих дел. Ну, положим, с огородом и яблоками всё ясно – у них в Шаталово огородов аж два, и он был маминым главным помощником по огородным делам. И речка, и пескарей ловить – это тоже здóрово! А вот корова – как же с ней справиться? Она же такая большая! А если ещё и бодучая окажется? И гуси – тоже хороши! В Шаталово «кулацких» гусаков они обходили стороной, а те так и норовили броситься в погоню, вытянув свои длинные шеи, шипя и шлёпая по земле своими красными лапами-ластами. Может, здесь они не такие шипучие – нападучие?
– Пап, а как с гусём справиться?
– А зачем с ним справляться?
– Ну, если нападёт? Они вечно шипят и норовят ущипнуть побольнее.
– А, ну это просто – как увидишь гуся, ищи хворостину подлиннее. Их хозяева хворостиной гоняют – так они её боятся, как огня. Замахнёшься – сразу отстанет.
– Вон, оказывается, как надо! А мы от них только бегаем.
– Ну, это – тоже вариант. Но если гусь проворнее окажется – тогда уж хворостина…
Вооружённый новым знанием о борьбе с гусями, Серёжка довольно откинулся на диване.
«Волга» свернула с шоссе на просёлочную дорогу. По правую руку тянулся ряд стройных белоствольных берёзок, а дальше, в низине, темнел сосновый бор. Слева, насколько хватало глаз, до самого горизонта колосилась пшеница. Вот дорога пошла вниз, потом вверх, на горку. Наконец, показалась околица деревеньки, а справа под горой засеребрилась широкая лента речушки. Проехав через всю деревню, папа остановил машину у самого крайнего дома.
– Приехали! – объявил он. – Можно выгружаться.
Серёжка распахнул дверь, выпрыгнул на травку – и удивился, какая она непохожая на привычную ему, Шаталовскую. Это была даже и не трава вовсе – вся лужайка перед домом была сплошь покрыта зелёными головками аптечной ромашки, розовыми шапками клевера и кувшинообразными листьями какого-то неизвестного ему растения. А какой аромат стоял в воздухе! Пряный, медовый, густой – казалось, воздух вокруг настолько плотный, что его можно пощупать. Серёжка даже вытянул руку и попытался растереть его между пальцев…
Под ногами цветочный ковёр был плотным и упругим, и Серёжка, не задумываясь, скинул сандалии и пустился по лужайке босиком – до дороги, потом обратно, вокруг сложенного из известняка, как будто вросшего в землю амбара… Он остановился у машины, посмотрел назад и опять удивился – цветы медленно, но упрямо поднимали свои примятые его ступнями головки, и следы исчезали прямо на глазах. «Вот это чудеса!» – подумал он про себя и решил было рассказать всем об этом открытии. Но тут на крыльцо вышла бабушка – высокая, худая, в красном цветочном сарафане и синем платочке.
– Приехали мои дорогие унучеки! – всплеснула она руками. – Ой, да как выросли-то! Дайте-ка я вас хоть обойму!
И она прижала их с братом к себе своими натруженными, жилистыми руками.
– Миша, Валя, проходите в сени, охолонитесь чуток с дороги. Небось запарились в пути – глянь, жара-то какая стоит! Попейте молочка холодного – в хате на столе крынка стоит, только из подполу достала.
Серёжка второго приглашения ждать не стал и рванул в дом. В сенях действительно было прохладно – как в подвале жарким днём. Он шагнул в комнату, подошёл к столу, бережно взял в руки запотевший глиняный кувшин и аккуратно, чтобы не расплескать, налил себе тягучего, густого молока в алюминиевую кружку. Первый глоток – самый вкусный, и он смаковал его целую вечность. За ним – второй, третий… Он жадно выпил всю кружку и, когда прохлада студёного молока разлилась по всему телу, подумал: «Разве может быть в целом мире что-нибудь вкуснее?»
 | Сергей Боев. Край, где живет Детство... |