Мы говорим на разных языках
Скучнейший предмет — школьный русский язык, и школьники его не любят: самая нудная дисциплина, и еще надо ставить запятые, про которые не совсем понятно, зачем они нужны.
Современная российская школа опирается на старое советское образование. Русский язык и тогда был чрезвычайно скучным предметом. Весь курс посвящен орфографии и пунктуации: главное — чтобы правильно писали. Плюс грамматика, которая ограничивалась определениями, что такое части речи, падежи, окончания падежей. Считалось, мы не можем прямо выучить, какое окончание имеет существительное в предложном падеже; мы должны прежде узнать, что такое существительное, что такое падеж, что такое окончание. Таким был стандартный курс русского языка, и свои задачи он в какой-то степени решал: из школы народ выходил более-менее грамотный — хотя бы потому, что на выходе из школы и на входе в институт надо было писать сочинение, в котором оценивалась и грамотность.
Общество изменилось, и прежнее знание русского языка по крайней мере недостаточно для запросов современного молодого человека. Нравится нам это или нет, престиж грамотности отчасти упал по сравнению с советским временем, а особенно ценными стали другие качества, которые ценились и прежде, но в число приоритетов советской школы не попали. Раньше умение говорить, убеждать и понимать, что сказал другой, не считалось особенно важным. Теперь именно владение речью оказалось чрезвычайно востребовано, и сам феномен речи стал намного привлекательнее, чем знание структуры языка. Умение общаться с клиентом, возможным потребителем, сотрудником и так далее сегодня практически необходимо, тогда как раньше доминировали другие отношения: сверху вниз, нормального рынка не было, и даже реклама была похожа на директиву: летайте самолетами Аэрофлота!
Получается так: есть русский язык, которым все пользуются — разговаривают, дают интервью, пишут, слышат его из телевизора, из компьютера - тот русский язык, который повсюду. А есть русский школьный: совершенно абстрактный конструкт, практически никак не связанный с языком, который мы слышим, на котором пишем и говорим. Этот разрыв нас совершенно не устраивает.
Школьный курс русского языка сосредоточен на слове. В учебнике вообще нет текста, разве что отрывки, выдернутые из произведений. Сделать это очень трудно, потому вырываются пейзажи и какие-нибудь другие описательные куски, которые и у самых великих писателей скучноваты. Учебник скучно читать. Вообще не используются тексты современных писателей: в упражнениях примеры — из литературы либо XIX, либо начала XX века; школьники имеют дело с языком ушедшим, пусть и классическим. От этого только усиливается ощущение предмета устаревшего, практически не нужного и скучного. Коротких текстов, в которых были бы и начало, и конец, действительно мало — тем не менее они есть: у Хармса, например. Но Хармс для наших учебников слишком современен и «неправилен», он не вписывается в традиционную концепцию учебника.
Может ли выпускник школы вспомнить, что такое глагол? Можем ли мы дать ему хорошее определение? Я думаю — нет. Какой-нибудь большой ученый сформулирует чудовищное определение (то есть для него — совсем не чудовищное) — сложное, с лингвистическими терминами, обычному человеку абсолютно непонятное. Может быть, обойтись без него, раз уж поиски хороших, ясных определений частей речи и прочих языковых феноменов идут десятилетия, если не столетия, и до сих пор не дали результата? Может, объяснять, что такое части речи, не через определение, которое мы все равно не помним и которым не пользуемся, а через какие-то упражнения, просто показывая: вот так ведет себя существительное, а так — глагол? То есть найти какие-то свойства и не стремиться к абстракциям.
А зачем школьников учат понятию слога? Оно в русском языке работает очень плохо. Мы почти всегда знаем, сколько слогов в слове, но почти никогда не можем разделить слово на слоги единственно правильным образом. Используют их только при переносе. Деление на слоги и деление на морфемы не совпадают, иногда переносят, используя один принцип, иногда — другой, это вносит путаницу, в результате никто не знает, как правильно. Но очень важное в прошлом веке действие теперь вообще не актуально: его выполняет компьютер. Тем не менее, школа почему-то с упорством продолжает учить детей слогам. Если вы считаете это таким важным (не могу придумать, почему), то в любом случае достаточно научить тому, чего НЕ надо делать при переносе, а не тому, как надо переносить. Ввести несколько запретов (например, что нельзя переносить одну букву или отрывать мягкий знак от согласной, которую он смягчает) — и этим ограничиться.
Таких громоздких и практически ненужных абстракций вполне достаточно. Самые мутные, плохо разработанные в теории области становятся для ученика ловушками, потому что как ввели когда-то железное правило, так оно и осталось железным, хотя его в науке и оспаривали, и, может быть, от него уже отказались. В любом случае не надо тратить драгоценное время на то, что дальше не пригодится тебе никогда.
Получается, что русский язык лучше используется другими предметами — просто по практической необходимости. Обойтись без него невозможно, мы делаем с ним все, все! На уроках физики, математики школьник вынужден что-то доказывать, логически выводить новое знание из уже известного, и это гораздо более актуальные навыки владения не только предметом, но и речью. Но речью весьма специфической...
Перескажите мне картинку
Попытки заняться в школе речью были, и в учебниках даже появился раздел, этому посвященный. Но школа восприняла этот заказ привычным способом, по старинке. Вместо того, чтобы развивать речь ребенка, учебник дает информацию научную (отчасти квазинаучную) о типах текстов, классификациях, типах речи. Но школьнику не нужна классификация стилей, ему необходимо научиться ими пользоваться: написать научный доклад, заметку или рецензию в какую-нибудь интернет-газету. Ценности практической знание о стилях не имеет, а ценность академическая чужда школьнику. Тем более, что, как и в советской школе, это дается в декларативном стиле: нет рассуждений, почти нет аргументации. Сообщается, например, что есть в речи описание, рассуждение и повествование — но это квазитеоретизирование, потому что в чистом виде ни то, ни другое, ни третье в текстах практически не встречается, это абстракции, которые ровно ничего не дают для овладения речью. И новый раздел становится бессмысленным.
Как пытаются научить школьника описанию? Ему предлагают картину и просят ее описать. Скажите, нормальный взрослый человек когда-нибудь описывает картину, которую видел в музее? Навык, даже если им овладеют, в жизни ему никогда не пригодится. А вот фильмы, книги, события люди то и дело пересказывают друг другу. Но этого как раз в школьном курсе русского языка нет. Опять вместо того, чтобы приближать школьную идею к той реальной речевой деятельности, которую любой человек в той или иной мере осуществляет всегда, перед ним ставят какие-то абстрактные, совершенно не связанные с его жизнью задачи.
Преподавание, при всей своей склонности к абстракциям, оторвано и от других языков, которые тем же детям дают на другом уроке. Ребенок, изучая русский язык и английский, не понимает, что вообще-то это один объект. Некоторые вещи одинаковы: части речи, например, есть во всех языках. А даже когда есть различия, языки можно сопоставлять и понять, как они устроены и почему. Я считаю, что в курсе русского языка должна быть теория — в очень небольшой степени, но должна быть: какие-то сведения о Языке с большой буквы. И какие-то примеры из языков, которые учатся в школе, или из языков, которые понятны. Сопоставлять тексты можно с помощью перевода: ведь перевод связан не только с знанием иностранного языка, но и с умением изложить то, что понял, на родном языке.
Вот это все абсолютно разорвано. Разорваны связи предмета «русский язык» с реальным русским языком. С предметами, прежде всего языковыми, но и другими, на которых мы тоже говорим по-русски. Все эти связи в какой-то мере надо восстановить. Понятно, что задача это непростая, но необходимая, особенно в современном мире.
Хорошо бы все-таки на уроках русского языка работать с текстами, самыми разнообразными, работать письменно и устно, потому что язык в первую очередь познается через текст. Я согласен, что грамотности учить надо, и представление о грамматике иметь надо, но все же без текстов никак не обойтись.
Очевидно, чтобы увеличить присутствие в курсе русского языка целостных текстов, предлагают объединить его преподавание с курсом литературы. Я против этого. Филология совершенно очевидно распалась на собственно филологию — и лингвистику. Лингвистика вышла из филологии и занимается своими делами. Сводить их заново смысла особого нет. Можно, конечно, использовать художественные тексты — но это будут именно и только художественные тексты, а их видов много и есть сильная потребность владеть ими всеми; может быть, художественными даже не в первую очередь.
ЕГЭ: страшнее зверя нет?
В школе хорошо учатся по тем предметам, по которым есть экзамен. Казалось бы, раз есть ЕГЭ по русскому языку, можно быть довольным. Но ужас ситуации состоит в том, что как раз по тем предметам, по которым есть ЕГЭ, по крайней мере последний год перед ЕГЭ школа не занимается ничем, кроме натаскивания на этот предмет. Последний класс по сути выпадает. Вместо того, чтобы в этом возрасте осваивать какие-то новые навыки, учиться разговаривать, школьники занимаются никому не нужной зубрежкой. Это как с олимпийскими видами спорта: спонсируются только они. Вот это парадокс, который кажется мне неразрешимым: плохо, когда экзамен, и все силы бросаются на него, — и плохо, когда нет экзамена, предмет уходит в тень, отодвигается.
Теперь учебники должны подгоняться под ЕГЭ: совершенно очевидно, что телега и лошадь меняются местами. Если мы пишем новый хороший учебник, то ЕГЭ надо менять. Все признают, что он, конечно, несовершенен. Сегодня автор вынужден подгонять учебник под существующий ЕГЭ — и все квазинаучные понятия, которые есть в тестах, надо вводить в учебник, хотя это никому не нужно.
Изменения экзамена делают его все более и более объективным. Совершенно очевидно, что проверка более сложных компетенций, творческих и, в частности, коммуникативных, гораздо труднее поддается формальной, то есть объективной проверке. Проще проверить правильность переноса, чем понять, насколько хорошо сделаны текст или устное сообщение. Получается, важнее всего то, что трудно проверяется.
Когда сочинение пишут в классе, ученик вольно или невольно подстраивался под мнение учителя. Теперь он часто теряется, как терялся прежде, когда писал вступительный экзамен, потому что не знал тех, кто будет его проверять. Поэтому обычно пишут самые обезличенные сочинения: такое никому особо не понравится, но и не вызовет отторжения.
Если бы экзамен состоял из такой хорошо проверяемой части — грамотности — и, отдельно, из плохо проверяемой части, но очень важной для жизни: развития речи, устной и письменной, в разных ситуациях. Я понимаю, насколько это сложно организовать: комиссия, споры... Впрочем, через пять минут, даже раньше, нормальный экзаменатор видит, как человек говорит — конечно, если не слишком волнуется, не впал в ступор. В обычной жизни по речи мы мгновенно определяем, кто перед нами.
В конце концов, ЕГЭ — это не вселенское зло, хорошо подготовленный школьник пройдет его без особого труда. Но надо отдавать себе отчет, что это — всего лишь форма контроля, не больше. Его и совершенствовать надо как форму контроля главных сегодня языковых навыков, не возлагая на него другие задачи и не ожидая их исполнения.
Учебник должен быть один, как глаз у циклопа
Предлагается еще одна новация: единый учебник по русскому языку. Все чаще депутаты говорят о единых учебниках не только по истории, но и по другим предметам. Прежде всего речь идет о линейке 5—9 класс — основной курс. Казалось бы, единый учебник должен облегчить положение учителя: учебников много, не знаешь, какой брать, проще, когда выбора нет.. Как правило, в учительской аудитории процентов 70—80 — за единый учебник. Но я почти уверен, что хороший учитель будет против (я знаю таких учителей, они все и категорически против).
Во-первых, единый учебник, даже если он будет очень хороший, вообще не будет меняться: все улучшается в здоровой конкуренции, иначе нет никакого стимула. Советские учебники были безальтернативны и в неприкосновенности пережили советскую власть — хотя я не могу поверить, что они не устарели еще при ней.
Во-вторых, обилие учебников дает нам более устойчивую и более богатую картину мира, потому что каждый учебник обычно силен чем-то одним. Именно поэтому хороший учитель использует разные учебники: они хороши с разных сторон. Они по-разному подходят и к школьникам, и к учителям. Учителя выбирают себе учебник, исходя из стиля мышления — и своего, и своих учеников. Есть, например, очень хороший учебник, сделанный под редакцией замечательного ученого М. Панова, но он совершенно не пользуется популярностью, и это объяснимо: он хорош именно в описании грамматики, текст научный, строгий. У него есть фанаты среди учителей, но их очень мало. Это не значит, что его не должно быть: он очень важен для развития определенного учебного жанра. И он подходит очень немногим школьникам: это скорее учебник для гимназии, для школьников с очень развитым логическим мышлением.
Хорошему учителю, которому хочется анализировать, выбирать, творить, будет при едином учебнике делать это намного сложнее. Придется создавать что-то вроде учебника для себя, под свои потребности, — но тогда он становится сам автором и конкурентом этому единственному учебнику.
Действительно, из двадцати-тридца-ти учебников выбрать один трудно. Мне кажется, чтобы ограничить их число и оставить лучшие, надо объявить конкурс — концепций, самих учебников. Обозначить несколько позиций, по которым они будут оцениваться. Надо создать процедуру — не нынешнюю неприятную процедуру блефа и возможной коррупции, а открытый конкурс. Желательно, чтобы в победители вышли разные учебники, каждый сильный по-своему. И чтобы число их в конечном итоге оказалось вполне обозримо для каждого учителя.
Опять-таки надо привлечь экспертов, выслушать их мнение по поводу того, что надо делать — и с курсом русского языка в школе, и со всем остальным. Но экспертов по русскому языку пока не привлекают.
Шаг первый: новые учебники
Задача — изменить преподавание русского языка в школе — конечно, огромная и гораздо более сложная, чем создание новых учебников. И все-таки начинать нужно, по-моему, с них, чтобы было на что опираться. А дальше надо воспитывать молодых учителей, способных вести дискуссии, а не только проверять ошибки. Мне кажется, что основная задача — создание конкурентных курсов, ориентированных на новые задачи, и дальше — перестройка образования по мере подготовки новых учителей.
А сейчас одна из главных задач — создание учебника по русскому языку. Если хороший учебник — его можно взять и прочесть, и будет интересно. Нынешний учебник отторгает школьника; его можно взять в руки только для одного — чтобы выполнить домашние задания. Как его можно сделать интересным?
Прежде всего — дать там современные тексты. Не отрывки, не куски, а настоящие тексты, которые ты читаешь с интересом и видишь, как они сделаны. И задания, которые требуют не знания правил, а каких-то интеллектуальных усилий. Это, конечно, тоже не всем подходит, не всем учителям и не всем ученикам, потому что некоторые хотят как раз избежать интеллектуальных усилий. Но учебник должен быть интересен хотя бы такому школьнику, которому интересен язык.
Мне кажется, это должны быть истории про важные понятия. Но стоит их подавать в каких-то сюжетах, потому что сюжет воспринимается. Ну, например, — хотя это, как выяснилось, недостоверно, но что-то в этом роде: как появилось слово «бистро». Как русские казаки бегали по Парижу и кричали: быстро, быстро, а французы восприняли это как бистро. На таком ярком примере легко объяснять, что такое заимствование и как оно происходит.
Вот если бы под разные понятия подобрать такие истории (лучше бы достоверные, конечно)... Можно вспомнить историю разных знаков, вербальных и невербальных — например, письмо персидскому царю Дарию от скифов, которые сопроводили письмо странными дарами: прислали птицу, лягушку, мышь и пять стрел. Одни военачальники истолковали послание как благоприятное для персов, другие как угрожающее. Кир поверил тем, кто толковал благоприятно - и в результате персы войну проиграли. Вот что такое интерпретация знакового письма, и на этом примере — что такое знак.
Набрать таких историй про разные понятия и про их использование, причем реальное — особенно если мы говорим о 5—6 классе, когда они еще не склонны к абстрактному мышлению, к дефинициям, им надо показывать.
И ведь есть на что опереться: есть хорошие книжки, энциклопедии по русскому языку: «Аванта плюс», например, или «Энциклопедия юного филолога», более научная. Есть хорошие популярные книжки. Удивительно, почему все это совсем не используется в средней школе? Те же историки уже давно рассказывают истории, история тоже подается через истории легче, чем через абстракции.
Слышать и понимать: начало диалога и толерантности
Поскольку в школе практически не работают с текстами, выпускники не очень понимают тексты. Школа к этому не готовит. Очень важно использовать письменную речь: и писать ее, и воспринимать, и адекватно реагировать. Мы же постоянно с этим сталкиваемся: нет желания понимать собеседника, есть потребность высказаться самому, причем грубо, победить собеседника, а не понять его точку зрения, не говоря уж о том, чтобы ее принять. Хотя бы понять аргументы другого и как-то на них отреагировать... Все это мешает взаимодействию и заодно оскорбляет собеседника. Вы посмотрите, как люди дискутируют в интернете: не связанные друг с другом выкрики, высказывания, каждый говорит свое. Нет культуры дискуссии, нет коммуникативной толерантности.
Где этому учить, как не в школе? В этом смысле уроки русского языка чрезвычайно важны. Можно дискутировать не только на уроках русского языка — но и на этих уроках: здесь мы видим (точнее, могли бы увидеть), как используется язык, как рождаются аргументы, как можно опровергать аргументы и как — соглашаться с ними; как важно уметь согласиться, если ты видишь, что собеседник прав. Этого совсем нет.
Настоящие дискуссии, обсуждения, если и происходят, то на уроках литературы. А на уроках русского языка ничем подобным не занимаются. Сам предмет выстроен не на логике (одно положение не вытекает из другого, но просто декларируется), никаких дискуссий, в которых и овладевают навыками речи, на уроках нет. Конечно, учителя у нас в трудном положении: как и университеты, школа очень бюрократизирована, приходится заполнять множество бумаг, зарплата небольшая. Но создается впечатление, что и сам учитель не стремится к дискуссиям на уроках. Не всякий готов доказывать свой статус с помощью аргументов, на равных участвовать в дискуссии и показывать, как можно действовать с помощью аргументов. К сожалению, это проблема общая, проблема содержания школьных предметов и роли учителя в подаче знания.
Разумеется, сводить все к разговорам тоже бессмысленно, надо овладеть разными типами речи. В рамках курса русского языка школьник должен овладеть навыками, стилями, жанрами. Он должен уметь пересказывать. Он должен писать рецензии. Он должен уметь выполнять задания по любому школьному предмету, демонстрируя не только понимание предмета, но и владение русским языком.
Но дискуссия — один из важнейших навыков, который можно — и нужно — приобретать на уроках.
Все проблемы школы — это проблемы коммуникации: все зависит от того, как мы коммуницируем. Многие учебники написаны в старой тональности, они говорят от имени государства — это такое знание свыше. Все это вместе со стилем преподавания воспроизводит не только определенный тип речи и восприятия, но и определенный тип поведения.
Я считаю, сегодня учатся пользоваться русским языком у нас скорее не благодаря, а вопреки его школьному курсу. Наше счастье, что люди овладевают речью не только и даже не столько на уроках русского языка. Главное — это семья: как в ней разговаривают, разговаривают ли вообще и с ребенком в частности, есть ли в доме книги, принято ли в ней читать. На втором месте опять не школа, а телевизор, интернет, друзья-товарищи. Школа не просто игнорирует язык молодежи со всеми его особенностями, она третирует этот язык, приходит от него в ужас. Но ведь это живой язык, на нем говорят, с ним живут. Я не хочу сказать, что надо преподавать в школе жаргоны — но и презирать их не следует.
Я думаю, переход к новому преподаванию русского языка будет постепенным. Но очень хочется верить, что он будет.
(с) Максим Кронгауз