Вторая книга молодой писательницы Кристины Хуцишвили, успешно дебютировавшей год назад с романом DEVIANT. В «Триумфе» автор развивает тему «лишнего человека»: какова цена таланта? И что подводит художника к черте, за которой нет будущего?Юная героиня книги страдает от депрессии, апатии и неприятия мира. Путь к душевному равновесию оказывается долгим, опыт – разнообразным, а смысл человеческой жизни – воплощенным в самых неожиданных формах.Роман «Триумф» – гимн жизни, но не глянцевому гедонизму, а трудному пути обретения себя в несовершенной реальности.
Отрывок из книги:
1
Я встречаю тебя снова в 22, практически в 23. Где же, где же твоя энергия – ее тогда не хватило. Я подумала, что ты слишком много думаешь о себе. И вообще, слишком много думаешь, не знаешь, за что взяться, а в итоге и вовсе ни за что не берешься. Но мы все же, все же оказываемся вместе. Это во многом благодаря мне – тем летом я поняла, что ты не хитрец, а умник. Я увидела твое лицо, и показалось, что ты достоин моего внимания. Мы начали встречаться, но если бы все было так просто. Так трудно объяснить все. Почему мы постоянно ссоримся и расходимся на месяцы? В двух словах этого не объяснить, к сожалению.
Когда я в очередной раз прошу тебя уйти, ты уходишь. И первое время я чувствую облегчение, некоторую свободу. Я независима, мои реакции и настроения больше не связаны с тобой. А потом я начинаю вспоминать все хорошее и прохожу через самую настоящую ломку. Муки от того, что будто бы поступила малодушно, пренебрегла ценным ради мимолетного – утверждения характера и всякой глупости. Я не могу сделать выбор, что мне дороже – моя независимая личность, мой разум или любовь, – и начинаю сходить с ума. Любовь делает меня неадекватной, слабой, жалкой.
Мои состояния усугубляются. Если я прогоняю тебя осенью или зимой, то по утрам мне нестерпимо хочется спать до того времени, когда валяться в кровати станет неприлично. Я открываю глаза, вижу дождь и темноту и не вижу смысла подниматься, идти в душ, надевать одежду. Это не депрессия. Это влияние погоды и отсутствия солнца. Я могу рисовать, но не хочу. Я не потеряла к этому интерес, я не могу сказать, что у меня нет вкуса к жизни. Просто в какие-то дни мне проще ничем не заниматься: я чувствую, что равнодушие съедает меня, и даже это меня не пугает.
2
23 года. Со времени близкого знакомства с тобой прошло 2 года. Я поняла, что такое короткие падения. Длинные – это те, в которые ты погружаешься и из которых очень трудно выбраться. Ты в густом тумане, и дни похожи на ночи, ночи, вероятно, страшнее, потому что весь день спала и совершенно, совершенно нет сил бодрствовать. Это долгая, долгая история. А короткие падения – это когда ты делаешь что-то не так, и в ответ у меня в груди что-то обрывается, и я падаю. И только ты можешь меня поймать и уберечь. Это ужасающая зависимость, меня она раздражает. Я сразу лишаюсь сил, будто душа от твоих слов покинула тело. Я сглатываю, а внутри что-то не так, и пока ты не исправишь то, что натворил, я ни на что не способна.
– Я думаю, что если мне кто и нужен, то тот, кто будет меня поддерживать и с кем не надо быть сильной. С кем можно быть просто девушкой. И не лить слезы в три ручья. И спать без кошмаров. И сейчас я в форме с тобой расстаться, хотя нечего и расставаться, когда ничего и нет. Мне просто жалко своих слез, нервов, глупых поступков.
Я говорю это и верю в то, что это возможно.
А дальше я говорю главное:
– Ты просто не понимаешь и не поймешь, что было все не понарошку и на мне все отразилось. Я сейчас другая, измученная, несчастная и ничего не хочу. И многое переосмыслила. Мне нужно делать что-то важное, приносить какую-то пользу, раз просто быть счастливой у меня не получается. Я что-то придумаю для себя, какой-то способ существования. Тебе будет легче, не беспокойся. Ты же все равно играешь, все понарошку.
В тот момент я хотела бы быть маленькой девочкой, которая собирает рюкзак в новый учебный год и кладет в него новый розовый дневник, где на первой странице расписано то, чего она хочет от этой новой жизни.
Мне пришлось отказаться от мысли быть художником просто потому, что я не знала механики. Наверное, перво-наперво нужно внимание, какие-то люди вокруг – организаторы выставки, пиар, пресса. Какая-то тоска. И ради чего? Ради приличной выставки на хорошей площадке с правильным светом, приглашенными искусствоведами и седыми критиками? Нет, нет. Сейчас все это принято проводить в ресторанах. В общепите, в общем. А приходят туда персоны полусвета, таким вот странным образом приобщаясь к искусству. Художник же должен эпатировать и развлекать. И посреди этого всего понимаешь, какая же пустота, и падать в нее совсем не хочется. Это не для моих нервов.
Поэтому я работаю в архитектурном бюро и параллельно рисую сайты для разных контор и людей. Как-то работаю, сносно зарабатываю, но примерно раз в неделю хочется все бросить. Тщета. Бесполезно.
Правда, надо отдать мне должное – я никогда ничего не употребляла. Хотя в последние годы эта ужасная погода – серость, холод – нестерпима. И хоть говорят, что лондонская погода – это кошмар, скажу, что московская куда хуже. Я жить не могу без солнца. Я встряхиваю своими прекрасными темно-каштановыми волосами, даже они портятся от удушающей жары батарей в помещении и холода на улице, кожа становится сухой, шелушится, у нее совершенно не тот цвет. Когда я не такая, какой люблю себя видеть, мне чаще становится грустно. Возможно, все мои проблемы с собой связаны с тем, что я не люблю себя просто так. Я люблю себя идеальной. А никто не идеален.
И у меня откуда-то взялась установка, что я должна быть идеальной, а иначе все перестанут меня любить. Любовь внезапно прервется. Возможно, это полный бред. Я встряхиваю волосами.
Наверное, дело в том, что я сама себе не даю шанса. Отказываю себе в любви, если где-то проявляю слабину. Мне ведь раньше казалось, что лучше выйти из игры, если…
Я встряхиваю волосами и жду твоего прихода. Смотрюсь в зеркало. В нем я стройная. Подростком я была худышкой, затем наметились бедра, и это доводило меня до истерики. Видимо, перестройка организма, стресс и неправильное питание. Потом все быстро пришло к тому состоянию, когда я с удовольствием смотрюсь в зеркало.
Но что будет, когда у меня появятся морщины? Или взрослеть тоже можно идеально?
Я жду тебя. Ты придешь и обнимешь меня, и эти мысли растворятся, будто не было.
* * *
– Представляю, ты была толстеньким, глазастеньким подростком. Таким щекастеньким и толстопопым…
Олег любит меня доставать.
– Да не была я толстопопым никогда! Толстой, в смысле. Могу фотографии показать.
– Ну да, ты, наверное, сохранила только те, где ты не щекастик.
– Я, может, щекастик, но не толстопопый щекастик! Вообще кто бы говорил!
В общем, он все прекрасно знает, просто издевается надо мной.
Сейчас мы уже знаем друг друга лучше, потому что поначалу он думал, что я эдакая принцесса, а я про него думала, что он какой-то странный. Ему казалось, что я не вылезаю с вечеринок и даже мусор выношу в коктейльном платье. Хотя он никогда бы не сказал «коктейльное платье», как и, например, «клатч» или что-нибудь в этом роде.
Плюс, надо сказать, что в начале наших отношений я была истеричкой, закатывала скандалы из-за мелочей. Вкупе с его отвратительным характером мы составляли взрывоопасную смесь.
– Вот я сутки всего в Москве, и что-то уже тошно. Какие-то тупые мысли в голову лезут. Видишь, я маленький псих: меня периодически мучают всякие страхи… Так что вот так. Если хочешь со мной общаться – приготовься. Это редко бывает, правда. В остальном у меня масса плюсов.
– А я эгоист и одиночка. В общем, думаю, мы составим неплохую пару.
3
25 лет. В 25 лет все уже должно быть, а у меня нет ничего. Нет, у меня есть рестораны, кафе, кофе, сигареты, притом что я не курю. Если что-то идет плохо, я могу выкурить полпачки. У меня есть кофе, я все время пью американо с холодным молоком под сигарету. Нервно стряхиваю пепел. Никогда не умела аккуратно стряхивать пепел. Когда я училась в школе, мне помогала математика. Расчеты, уравнения, сложные задачи. Ты напрягаешь мозг и выигрываешь. Там все честно и понятно, цифры все ставят на свои места. А сейчас – одно беспросветное одиночество. Я отказалась от контракта, я не буду делать этим гребаным политикам сайт ни за триста тысяч рублей, ни за миллион, ни за сто тысяч долларов. Они лицемеры, и они мне противны.
У меня есть музыка, которой хватит, чтобы пережить эту ночь. А завтра будет утро и – если повезет – немного солнца. И на какое-то время все будет довольно неплохо. А за это время я выпью горячего шоколада со сливками в «Данкин Донате» и перекушу пончиком с баварским кремом – к черту диету, в этом хаосе она теряет всякий смысл. И у меня останется время, чтобы найти книгу, которая поможет пережить этот вечер. Я делала ставку на «Норвежский лес» Мураками, начала, но не смогла… Может, настроение. Но там слишком сложный, слишком поступательный и кинематографичный сюжет. А мне бы хотелось простой истории, ощущений, эмоций, чтобы почувствовать, что я не одна здесь живая. Что есть еще живые люди, которым больно, которые все сделают ради любимого человека.
Тоска – это когда выходной день, а лучше – какой-нибудь государственный праздник или просто воскресенье. Ты просыпаешься от уличного шума, день солнечный, и казалось бы, все впереди – весь день. Все будет хорошо. Ты открываешь глаза или еще не открываешь, но в голове уже начинают прокручиваться обстоятельства – вчерашнего дня, ночи, всей прошлой жизни. А может, не обстоятельства, а просто настроение. Фон для твоего пробуждения. И в этот момент хочется отключить голову, потому что фон этот никуда не годится. И опять по новой. Звонить друзьям? Они еще спят, проснутся только к вечеру.
Смотреть фильмы, чтобы отвлечься от грустных мыслей? Не получается сосредоточиться на сюжете, сфокусироваться. Все происходит слишком медленно, не получается наложить фильм на привычное блуждание по комнатам. Завариваешь кофе. Включаешь Nirvana. Smells like a teen Spirit, классика. Пишешь жесткие сообщения, «я тебя ненавижу», «проваливай», «убирайся из моей жизни», «я не собиралась тебя использовать, это ты используешь меня». И плачешь под Курта Кобейна уже не от одиночества, а от бессилия.
Потому что где-то в этом мире какие-то люди собираются на встречи по выходным и им непременно хорошо вместе. Они отключают телефон. И хоть сойди сейчас с ума, залезь на стенку – сообщение не доставлено. Рыдать под кофе с амаретто, потому что ничего другого в квартире не нашлось, рыдать под классику. Написать обидные электронные письма, отправить 8 штук. Слезы кончились. Nirvana перешла в бит. Понять, что это любовь, но не улыбнуться. Потому что эта любовь отравлена этим миром, этим городом, в котором встречи и одиночества в приоритете, а «мы» звучит как архаизм. Где принято обо всем договариваться в банях, с девицами или мальчиками, изменять налево и направо и откупаться деньгами и подарками. Эта любовь, в которой люди полагают, что могут жить вечно и можно не видеться целую вечность. И что тебя всегда будут ждать. И искренне надеяться, что тебе не изменяют в ответ. И писать сообщения в 11 вечера со слабой просьбой «пожалуйста, иди спать, дорогая, завтра увидимся».
И когда всем все понятно, а дорогая, которая устала ждать, спать и пить одна, идет – по привычке, назло, в гардеробную, выбирает платье, туфли и шубу, потому что чертова русская зима, вызывает такси, делает макияж, хотя нет сил, но нужно кому-то доказать, что все в порядке, едет в город, к таким же – со своими историями, чтобы заказать вино, а потом пить коктейли в Wall Street и спасаться – уже не одной – от бесконечного одиночества, ожидания, что в один день все изменится. И от мыслей, что вот уже 24 и ты стареешь, а он стареет больше, но думает, что будет жить вечно. Или у него все это было и не нужно. И эта любовь, которая так редко, но все же видится теми ночами, когда они вдвоем, когда выключен телефон, и он говорит «пожалуйста, не спи», и ты говоришь «только не спи», а он говорит «спи, я буду тобой любоваться». И вы прижимаетесь друг к другу, потому что, кажется, весь мир против вас, и хочется продлить минуты, которые вы вырвали, спасаясь. Но на самом деле это вы против мира, и только вы виноваты в том, что утром – снова вместе, – но надо включать телефон. И вы цепляетесь, пытаетесь продлить, но есть обязательства перед всем миром. И неизвестно, сколько времени одиночества до следующей встречи.
But tonight I’m loving you. «Не пей больше… И не делай ничего назло… Целую».
Зеленое короткое платье с открытой спиной и качелями в районе груди из синтетического материала, его не так легко порвать, оно создано для клубной жизни, жаль, что клубная жизнь ушла в прошлое. Помню свои восемнадцать, прошло 6 лет.
But tonight I’m fucking you. Нет, не годится. Слишком беспечный вид, девушка на одну ночь. И холодно. Хотя я прекрасно понимаю, как становятся такими девушками. Путь очень короткий. Сначала ты мечтаешь о любви, а потом оказывается, все пустое, и ты, сама не понимая, как это случилось, – вдруг в Courvoisier с бокалом вина в лучшем случае или коктейлем, или чаем – в худшем. Прыскаешь коллаген в губы, это как заявление о намерениях. Это не значит, что ты плохая или недостойная, просто вот так.
You know my motivation within my reputation. И этот груз лет, когда четверть века, ты не понимаешь, куда ты их дел и как так прожил, что в сухом остатке – ничего. Слишком много учебы, которую сейчас почти не помнишь. И ощущение, что впереди будущее, что завтра будет лучше, чем вчера, и исход депрессий, потому что будет завтра. Идет лишь подготовка к прекрасному дню, когда можно будет делать то, что хочется. Нравиться. Пить жизнь жадными глотками.
А на поверку оказывается – все, что ты можешь, так это тратить заработанные бессмысленным трудом деньги без всякого удовольствия. На рестораны, выпивку, бензин, такси, тушь для ресниц Yyes Saint Laurent, тени Dior и Мае, покупая всякий раз одни и те же цвета в надежде заполнить неохваченную палитру. И туфли, бежевые Louboutins, 37-й размер, которого никогда нет в Столешниковом, и эта бесконечная возня, люди, очереди. Чтобы быть красивой (красивее?), удержать молодость, которая сочится сквозь пальцы. Задержать мгновение, потому что ничего не успеваешь. Смотреть на детей, родившихся в браке, но без любви, или без брака, потому что мужчина слишком занят подсчетом своих денег и денег, которые отхватили две бывшие жены при разводе, и в паранойе, а если не в паранойе, то в депрессии, потому что так и не оправился от финансового кризиса. И вот тебе 200 тысяч в месяц или 150, потому что я не уверен, что ребенок мой… И да, я не хочу видеть этого ребенка.
Потому что вдруг он окажется похожим на меня, или понравится мне, или родится гением, или скажет «папа», или – того хуже – чего-то потребует. А меня и так развели на адские миллионы эти две бесконечные стервы – бывшие жены, так что мне легче давать тебе эти 150 тысяч и верить, что ребенок не мой.
И мы примечаем, растолстела ли Н., а М…. и как будет со мной. И весы в буквальном смысле оказываются на одной чаше весов, весы и бесконечное одиночество, а на другой – ребенок, твой выброс в этот мир. Маленькое беспомощное существо, которое подписалось под сделку – любить тебя безо всяких условий, молодую, нервную, эгоистичную, стареющую, раздражающуюся по мелочам. Скрягу, транжиру, многообещающую, но растерявшую все по дороге. Бессмысленную, бездарную, доживающую свой век.
Бедное существо, знало бы оно об условиях сделки.
I know you want me… Бледно-розовое дизайнерское платье, слишком изысканно, не сегодня. Черное, нужно черное и бусы, много бус. Или платье, держащееся на груди, короткое, простое. Волосы убрать, и много украшений. И Lancome, нет, Chanel – классика, слишком изысканно, но пусть так – что-то от себя. Перевоплотиться в кого-то, но оставить узелок на память, напоминающий о том, кто такая ты.
Все, что у меня есть, это ты.
Все, что у меня есть, у меня в голове.
Все поменялось.
Раньше я говорила, что изменю тебе, но это был чистый шантаж, потому что я не могла бы это сделать физически. Я хотела припугнуть, надеялась, что это причинит тебе боль.
Теперь что-то изменилось. Ты стал действительно этого бояться, потому что понял, что я отчаянная. Я могу. Ты выбрал отчаянную девушку.
Я постараюсь этого не делать сегодня. Но если и так, совесть не будет меня мучить. Ты получил что хотел.
Черное платье, гипюр, короткое. Вуаля.
Выхожу из дома, по дороге набирая номер телефона по привычке, а потом просто выключаю телефон, потому что он не нужен: меня и так ждут. И я собираюсь пить, а у пьяной девушки нужно отбирать телефон. Это как в анекдоте: «Ты перестала мне писать, я волнуюсь. – Да? А, точно, я перестала пить». На улице хрустящий морозный воздух, как хорошо, что я вышла до звонка такси, можно быстренько пройтись вокруг дома, просто подышать. Вдохнуть этот морозный воздух, который все может расставить по своим местам, а потом будет только сигаретный дым, много сигаретного дыма, который, по-хорошему, очень вреден для легких. И я понимаю, что делаю только хуже самой себе. Нужно было открыть бутылку до выхода, выпить немного, до того состояния, когда все легко. Когда не нужно думать, а можно просто закинуть ноги на кресло водителя. Но для этого нужно выпить достаточно. Мы так смешно познакомились – на каком-то бездарном мероприятии, он думал, что я с ним заигрываю, а я, как обычно, заигрывала со всем светом. Он представился как Олег, а я совсем его не запомнила и даже не сказала, как меня зовут, но потом он все равно меня отыскал. Мне кажется, это имя ему не подходит: в нем слишком мало согласных.
Он пил виски, потому что был с водителем, а я пила кофе с коньяком, потому что на улице была такая бестолковая промозглая осень. Мне он совсем не нравился – какой-то… Не мужчина моей мечты, в общем. И что же из этого вышло…
Так, наверное, бывает, мы не оригинальны – многое начинается как эксперимент, а заканчивается глубокой физиологической и эмоциональной зависимостью.
Мы на игле, наша песенка спета.
Морозный воздух пробирает, дрожь этого вечера уходит, я сжимаю в руках телефон. Он не звонит, потому что выключен. Такси уже давно ждет.
3
Nirvana будет жить всегда. Тогда все были одержимы идеей умереть молодыми, уйти на самом пике. Это катарсис. Простая, красивая и понятная идея. Они хотели быть признанными при жизни, но избежать забвения, уйдя на восходе. Так можно было попасть в учебники, в журналы, навсегда вписаться в сердца. Но форматы изменились. Ты можешь быть моделью/актрисой/дизайнером – но есть одно «но». Ты уйдешь с идеей о том, как тебя полюбят – постфактум – не признававшие в жизни, ставившие палки в колеса. Как они будут оплакивать твою многообещающую звезду на страницах Tatler… Или Vogue… Если это будет гламурная смерть, смерть-сплетня (не смогла увести того-то, не выдержала приближения морщин, сломала каблук на новых туфлях – и…) Или GQ, если все остальные не придумают несуразного обоснования и придется просто-пресно – рассуждать о жизни и смерти.
Так вот – по правде, всего этого не будет. Всплакнут только самые молоденькие девочки, 17–19 лет, которые стояли за тобой, ты их немного опередила, но и была, надо признать, постарше. Расстояние между тобой и ними окажется оптимальным, чтобы дать выход человеческим эмоциям, а юный возраст обеспечит наличие этих самых эмоций. Все остальные, дышавшие ранее тебе в затылок, ринутся вперед в своих бежевых Louboutins. Тут будет не до сантиментов.
Так что получается, что при лучшем раскладе ты получишь довольно банальный спектакль, а в любом другом случае он превратится в цирк. Зачем вообще это нужно?
К чему все это, если даже посмертно не можешь позволить себе изысканных развлечений.
Можно ведь просто болтать о смерти, потягиваясь на солнышке на каком-нибудь не слишком популярном курорте. Можно возвести в культ одухотворенную печаль.
Зачем умирать, когда смерть стала банальной. Она в моде – можно просто стать ее идеологом. «Умирайте когда захотите, четное или нечетное число раз – только заплатите».
Но, черт, я прочитала слишком много книг в детстве. Придется взять идеологию от противного. Придумала – я буду спасать людей от суицида. Заведу сайт или блог. Люди будут рассказывать мне разные истории, а я буду им помогать. И отвлекусь от своих проблем.
Если посетителей будет слишком много… Хотя нет, поначалу они будут опасаться, а потом, когда блог раскрутится, там будет уже много историй. Сначала 3 истории, потом 33 истории. Точно, тридцать три – и тогда будем считать, что идея удалась. Возраст Христа. Итак, когда историй будет 33, часть посетителей из пишущих перейдут в категорию читающих. Они перестанут докучать своими надуманными проблемами, потому что прочитают 33 истории – и поймут, что означают слова невыносимо/невозможно/больно на самом деле.
Их проблемы будут решены.
4
Это очень странно: я чуть тебе не изменила, а ты меня простил. Я сейчас в странном состоянии, в замешательстве. Не понимаю, как мы дошли до такой жизни. Вероятно, я путаю и вставляю «не» не туда, куда нужно.
Итак, я пошла веселиться тебе назло с твердым намерением изменить. Я была с подругами и парой юношей, которые мне давно симпатизировали. Мы были сначала в одном месте, потом в другом. Я заставляла себя пить виски с колой. Вообще-то в нормальном состоянии я считаю, что это вредно, если уж виски, то чистый или с яблочным соком. Но я пила так и курила. При этом постоянно хотелось домой, залезть с книгой и чашкой чая в кровать. Но это была бы хорошая идея, если бы не мучили мысли, а с мыслями она никуда не годится, дома ждет только сумрак и давящие стены.
Какими бы красивыми ни были обои, с какой бы любовью ни была подобрана мебель – зимой темнота, грусть и обида превращают помещение в маленькую психушку, и все что угодно лучше заточения. Даже любая чужая постель.
Самое странное, что я так к тебе привыкла, так прониклась тобой, что совершенно отвыкла от всех остальных молодых людей. Впрочем, сила воли у меня осталась. Под странные рок-н-ролл-ремиксы я танцевала с незнакомым юношей, наверное, даже моложе меня. Он неуклюже пытался меня потискать, это даже не было смешно. В тот момент, когда он начал делать это заметно для окружающих, я дала ему отставку. Потом я танцевала еще с какими-то незнакомыми юношами, потом с каждым из двух старинных поклонников. С одним из них даже целовалась, но мне совершенно не понравилось. Глядя на меня, целующуюся с первым, заметно расстроился второй. Мне все это надоело, и я вернулась за столик. Выпила еще немного, а потом поехала с частью подруг и вторым есть – ужинать или завтракать, кому как удобнее. Мы сидели в тихом кафе, ели морепродукты и разговаривали на отвлеченные темы. Под утро я поехала домой. Мне не было ни стыдно, ни весело, ни грустно. Не было и повода стыдиться, кроме поцелуя и бессмысленной подростковой чуши. Я убила вечер, не потеряв уважение к себе.
Потом я периодически снова угрожала тебе изменой с первым встречным. Ты был зол.
– Тебе в таком состоянии не мужики нужны, тем более разные, а врач. И много работы. И поесть. Все.
– Я все-таки тебя не понимаю. Нельзя ненавидеть и любить одновременно… Это и есть болезнь. Я хочу поддерживать с тобой отношения, но я не могу и не хочу приближаться слишком близко. Это опасно – прежде всего для твоей психики. Я не дрянь и не слабак. Как минимум. Я мужчина. Я думал, ты выплеснешь и, по крайней мере, эти темы уйдут. Мои аргументы тебя не сильно интересуют. Но все не так. Странным образом, ты выплескиваешь и копишь в себе, а значит, в следующий раз я получаю в два раза больше, дальше – в три раза и так далее… Я помню твои светящиеся глаза… Это крохи? Что ж…
– Ты пятый раз доказываешь мне, что я не достоин тебя. Но – возвращаешься. Давай так. Я такой, какой есть. Я и плохой, и хороший. Я не готов подставлять голову под следующий поток. Я хочу нам счастья. Но я человек. У меня самолюбия не меньше твоего. Все. Приходи в себя. Ищи себе любовь, ты ведь меня не любила никогда, как ты говоришь. Пятого захода с моей стороны не будет. Ты говоришь – год вычеркнут из жизни. Неправда! Или, может, ты хочешь и второй год вычеркнуть из жизни? Ты все возвращаешься к тем трем месяцам. Да никого у меня не было! Просто была аналогичная ситуация, и я устал. Я думал – а надо ли мне все это?
Я сам себя, ты сама себя, мы друг друга убедили – надо.
Вот результат. Ты меня растворяешь в себе. Мне надо работать. Следить за ситуацией, быть в курсе, написать кучу писем, документов. Мне надо провести встречи и готовиться к ним, а я не могу. Извини. Я готов встречаться, обсуждать, помогать. Не готов ко всему остальному. Давай месяц моратория на более тесные отношения. И мы поймем, можем ли мы друг без друга или нет…
– А о чем нам говорить? Предмет? Обсуждать, какой я подлый? Или бессмысленность твоего существования этот год? Прошедших под знаком наших отношений… Таких нелепых, как ты считаешь…
– А собственно, чего ты от меня ждешь? Таких же гадостей, как ты мне? Не дождешься. Хорошее? Так по ходу дела много чего сказал… Да и не надо тебе всего этого. Твой мазохизм – часть самолюбования. Партнер нужен, чтобы мячик отскакивал… Жаль. Повторяю, я действительно идиот. Надо было закрыть тему. Да, собственно, и закрыл. А потом… В общем, ты права – все. Убедила.
– Когда что-то не так, всегда удобнее найти врага, а не поковыряться в себе. Парадокс, но это больнее. Я переживал и переживаю по поводу наших отношений. Мы действительно разные, а не я сволочь. Не надо никого винить. Себя прежде всего. У нас бы не вышло. Я проявил слабость. Больше этого не будет. Слюбится – это не наш случай. Повторяюсь – мы не дополняли друг друга. В отношениях мы существовали в собственном созданном для себя пространстве. У тебя нет мужества-женственности это признать. Ты во многом делала все так, что я делал то, что хочешь ты. Ты даже самой себе не можешь признаться, что пыталась загнать меня под каблук. И мужику это признать непросто. И эти твои истерики… Не просто неконструктивны и несправедливы. Ты не хочешь увидеть правду. Приди в себя. Любовь пройдет. Но чтобы удержать ее, тебе придется подкорректировать – и характер, и ценности, и психику. Ты капризна и самолюбива. Это неплохо. Но в определенных пределах. Знаешь, о чем я жалею? Когда ты меня изо всех сил ударила по лицу, мне надо было не успокаивать и отпаивать, а приложить как следует. Было бы больно. Но полезно – для тебя прежде всего. Мир крутится сам по себе, а не вокруг тебя… В глубине души ты при всем этом хороший человек. Но… Постарайся не впасть в новую истерику, а честно подумать над этими словами.
– Послушай. Это очень важно. Еще вчера весь твой гнев был направлен на меня. Я такой-сякой, не ценю и прочее. Теперь ты эту огромную разрушительную энергию обрушила на себя. Это еще хуже. Не нужно копаться. Гони все мысли. Займись спортом. Книжки. Телевизор. Рисуй. Нельзя так. Не ковыряйся в себе. Не выстраивай ничего в голове на эту тему. Объяви себе сама мораторий. Не строй вообще никаких планов на будущее – ни на наше, ни на свое профессиональное. Вытесни из головы депрессию. Но этого нельзя сделать, постоянно прокручивая подобные мысли.
Слова, слова, слова. Много слов, это огромный твой недостаток. Ты говоришь много. Все рассуждаешь и анализируешь, вместо того чтобы что-то сделать, и мне иногда кажется, что ты подцепил вирус импотенции.
Это не связано с сексом: в моем понимании, импотенция – это такой бич нашего времени, когда все рассуждают в тысячный раз, что-то цитируют, умничают, критикуют, но не могут ничего создать – ни рукотворно, ни по-настоящему оригинальной идеи. Они через цитирование думают оказаться на уровне настоящих мыслителей прошлого, но сами по себе ничего не могут. Они жалкие.
А потом я полетела отдыхать на четыре дня.
– Я много думал о нас, но решил, что ты первая позвонишь. Так и вышло. Ладно. Не обижайся. Я встречу тебя в аэропорту. Ты там не хулиганила?
– До встречи, строгая учительница. Но пороть придется мне тебя, а не наоборот. Будем нервишки лечить. И гордыню…
 | Кристина Хуцишвили. Триумф |