Попытка ООН расчленить Россию завершилась глобальным ядерным конфликтом. Гибель большей части человечества, изменение климата и геологические катастрофы – вот цена безумной вражды и бездумного падения морали и культуры. Инстинкт самосохранения заставил уцелевшие страны объединиться в две основные и на этот раз больше не враждующие империи: Российскую и Англо-Саксонскую. Немалая ответственность в борьбе с уцелевшими бандами и бывшими «хозяевами жизни» легла на плечи входящего в жизнь поколения. Мальчишки и девчонки возрождают Пионерию и во имя счастливого будущего готовы на любой подвиг…
Глава из книги:
Валерия Вадимовна подходила к дому рано, вопреки обычному – и, так же вопреки обычному, не одна, а вместе с мужем.
Когда Борис Игоревич Третьяков как ни в чём не бывало, словно делал это ежевечерне, встретил жену около новенькой больницы и без слов подал ей руку кренделем со словами: «Разрешите-ка пройтиться?» – та даже слегка опешила.
– Борь, ты чего?
– Да ничего, – пожал плечами штабс-капитан. – А что, мне уже родную жену нельзя встретить? Напомню, кстати, что ты – моё движимое имущество.
– Да-а-а-а?! – восхитилась Валерия Вадимовна. И предложила: – Ну давай.
– Что? – уточнил Третьяков-старший.
– Двигай меня. – Женщина всем своим видом изобразила счастливое ожидание.
– Да запросто, – пожал плечами Борис Игоревич.
Возмущённый визг-вопль Валерии Вадимовны, внезапно оказавшейся на руках у невозмутимого штабс-капитана, заставил повыскакивать из больницы не только немногочисленный персонал, но и практически всех пациентов. У некоторых в руках было «чего потяжельше», а у сторожа, выбежавшего из-за угла здания, – «Сайга». На его лице вообще была написана неумолимая суровость.
– Жену домой несу, – пояснил Борис Игоревич мгновенно онемевшей при виде происходящего немалой толпе. – Умаялась, сил нет.
В народе уважительно и сочувственно началась процедура массового кивания…
…Когда метров через сто штабс-капитан попытался поставить благоверную на твёрдую землю, та прочней ухватилась за супруга и с недовольной претензией поинтересовалась:
– И это всё, что ли? Я так не играю! Раньше ты меня дальше носил. Помнишь, как вы с Гарькой Копцевым на спор…
– Ты ещё мамонтов вспомни. – Борис Игоревич, наконец, сумел утвердить жену на её собственных ногах. – Гарь на плечах лёгкий танк может унести, а я вспотел… – И промакнул лоб платком. – Однако тяжёлая ты стала! – возмутился он вдруг.
– Это всё – груз проблем, – призналась Валерия Вадимовна, с явным удовольствием цепляясь за руку мужа. – И, между прочим, я из-за тебя сбежала с боевого поста раньше времени.
– Шесть часов почти, сейчас темнеть начнёт, – напомнил Третьяков и вдруг грустно добавил: – А в Петрограде сейчас уже снег…
– Скучаешь? – Она потёрлась щекой о плечо мужа.
– Временами… Денису хорошо. Они в этом возрасте мобильные, как водомерка. По-моему, он даже по Войко своему не скучает… Некогда ему.
– Давай в выходные съездим на перевал, к Бойцовым? – предложила Валерия Вадимовна. – Закажем столик, посидим, друг на друга хоть посмотрим.
– Хорошая идея! – взбодрился Борис Игоревич. – Точно. Поедем, и никого с собой не возьмём. И так от детей не протолкнуться.
– Да, топить бы их всех сразу после рождения, – подтвердила Валерия Вадимовна и погрустнела. Тогда муж прочней подхватил её под руку и галантно осведомился:
– Не хотица ли пройтица,
Там, где карусель вертица,
Лепестричество сверкает
И фонтанчик шпандыряет?..
Помнишь?
– Да ну тебя, – Валерия Вадимовна невольно улыбнулась. Борис Игоревич пожал плечами:
– Не хотица? Как хотица.
Я и сам могу пройтица,
Там, где карусель вертица,
Лепестричество сверкает
И фонтанчик шпандыряет…
– Вечер добрый, Ольга Ивановна! – весело поздоровалась Третьякова, входя в прихожую, пока муж прикрывал дверь перед самым носом Презика, который почему-то очень активно совался в дом, чего обычно не делал. – Головорезы дома?
– Олег-то мой в школе, с пионерами, а Денис спит, – Ольга Ивановна махнула руками на возмутившуюся было Третьякову. – Да пусть! Вот ведь и не видите даже, а он уж месяц недосыпает, за завтраком тарелку носом клюёт. Я и к телефону не звала его, а то названивают, названивают… совести у людей нет! – раздражённо и возмущённо определила женщина. – Трубку сразу кладу – и всё. Только казачке этой объяснила, что и как… уж больно он с ней ласково говорит всегда…
– Вообще-то ужин уже, – заметил, устало снимая форменные туфли, Борис Игоревич. – А сыне непутёвый небось сразу после школы завалился… Ольга Ивановна, – вдруг всмотрелся он. – А что-то вы какая-то не такая?
– Чего я не такая? – откровенно смутилась женщина.
– Валерка, – замогильным голосом проронил штабс-капитан, беря жену за плечи и приваливая к себе, – крепись. Наш сын что-то взорвал. Или поджёг. Или ещё чище, но у меня воображение отказывает.
– Да ну вас! – рассердилась Ольга Ивановна. – Дело-то серьёзное! Пошли, поглядите! Пошли, пошли, чего стоять-то?!.
…В комнате мальчишек было открыто окно, и лёгкий тягучий ветерок, тёплый и сырой, шевелил на столе страницы и листки. Было ещё достаточно светло, и Третьяковы переглянулись удивлённо – Денис спал на кровати Олега, прямо поверх покрывала. Борис Игоревич чуть нахмурился. Взглянул на жену. Та покачала головой: ей, опытнейшему врачу-практику, не составляло труда увидеть сразу, что сын спит так, как спят насмерть усталые люди – каменно, неподвижно, видимо, даже ни разу не поменяв позу с того момента, как лёг.
– Это он что, даже до кровати до своей не добрался? – встревоженно спросила она, без капли своей обычной иронии. Ольга Ивановна вздохнула тяжело и молча показала на кровать Дениса.
– Это ?! – только и смог сказать Борис Игоревич. Вообще его не очень удивило, что в комнате сына обнаружился спящий другой мальчишка – мало ли, какие бывают обстоятельства? Но тут же штабс-капитан узнал Володьку, который спал, завернувшись в простыню.
– Не поели, – Ольга Ивановна загибала пальцы прямо перед лицом обалдевшего обэхаэсовца. – Не помылись – Володька этот вообще, я ж его знаю, бельё считай уже не отстираю… А главное, – она понизила голос, – притащил он его на руках и говорит: «Тётя Оля, – это мой брат Володька, он будет с нами жить». И на меня аж зашипел, чисто кот над колбасой, а я только и хотела этому где-нигде на диване постелить… Каково?!
– Ннннуу… я как бы… – Борис Игоревич сильнейшим образом напоминал матёрого волка, в логове которого вдруг обнаружился невесть откуда взявшийся ещё один волчонок, неучтённый и незапланированный. Между тем Валерия Вадимовна уже сидела на кровати и что-то делала. Сказала через плечо:
– У мальчика недавно была двусторонняя пневмония… Недокорм сильнейший, кстати… хронический… И по мелочи еще куча всего… Я его помню, кстати – он нас тут первым на перевале встречал. А ты помнишь, Борь?
– Да… помню… – Борис Игоревич внимательно наблюдал за женой, и его лицо принимало всё более и более странное выражение. Ольга Ивановна тоже притихла. В тишине стало слышно, как Володька завозился, хныкнул, чмокнул губами и вдруг отчётливо, с сонной радостью произнес:
– Мааааа…
Валерия Вадимовна отшатнулась, словно обжёгшись – но над её плечами появились и прочно сомкнулись на спине две детские руки:
– Мам… – Володька ещё что-то сказал, точнее, прошелестел еле-еле, и опять уснул.
– А… – начала Ольга Ивановна. И осеклась, потому что Валерия Вадимовна встала в рост, бережно и легко придерживая на руках завёрнутого в простыню Володьку. С одного конца свисали ноги, с другого торчали вихры, приткнувшиеся к плечу женщины. Руки Володьки соскользнули, но Третьякова как-то очень ловко перехватила их, не дала упасть и разбудить мальчишку.
– Помню, как, – сказала она. И попросила: – Вот что. Идите-ка отсюда, пожалуйста. Во-первых, тебе, Борь, надо переодеться к ужину. Вам, Ольга Ивановна, нужно наполнить ванну, потому что это и впрямь свинство, когда у ребёнка, пусть и мальчика, такие пятки, и он с ними вместе лежит в постели. Ну и потом, я сейчас буду плакать, а это странное зрелище.
Ольга Ивановна исчезла сразу. Борис Игоревич задержался на пороге и осведомился:
– Ва…
– Пошёл вон, – нежно проронила Валерия Вадимовна.
– Понял, – кивнул муж, тихо прикрывая дверь.
Валерия Вадимовна не заплакала. Она, как-то очень плотно и невесомо придерживая Володьку, присела на край кровати, на которой спал Денис. В дверь снова просунулся Борис Игоревич:
– Я только хотел сказать, что третью кровать придётся… всё, понял, понял, понял.
Дверь снова закрылась.
– Мам? – Володька уже по-настоящему, хотя и сонно, открыл глаза. И окаменел на руках чужой женщины, моргая, как заведённый. – Ой!
– Мам? – пробухтел Денис, барахнулся на кровати и сел. – Ой.
– Вечер добрый, поросята, – поздоровалась Валерия Вадимовна, необидно и незаметно спуская с рук очумелого Володьку, который немедленно превратил простыню в кокон и переместился на четвереньках за Дениса.
– Вечер?! – Денис пометался взглядом в поисках часов. – Ой-яааа… Мне уже обзвонились все, наверное… – Он потянулся и широко зевнул, прикрыв рот ладонью только в последний момент. Потом засмеялся: – Ну я и выспался! Отлежал себе всё… А, да, мам. – Он сунул руку назад и небрежным движением притянул вперёд прихваченного за шею Володьку. – Это Володька Михалёв. Он… – Денис наконец смутился. Слова про брата сделались какими-то беспомощными и кривобокими, ненастоящими, словно из плохой книжки. Но Денис и рассердился на себя. Мотнул головой и упрямо заявил: – Он мой брат.
– Здрасьте… – Володька еле пролепетал это слово, во все глаза глядя на Валерию Вадимовну. Но в его глазах кроме нешуточного и не совсем обычного для Володьки испуга было и ещё что-то. Какое-то ожидание. И ещё что-то. Что-то совсем неясное, очень тихое и почти безнадёжное, но светлое, будто огонёк свечи в ночной черноте – прикрытый ладонью, почти невидимый и всё-таки горящий непоколебимо, упрямо и более сильный, чем огромный давящий мрак кругом.
Но его так легко погасить одним движением губ…
– Ну, раз он твой брат, – сказала Валерия Вадимовна как ни в чём не бывало, – то получается, что он мой сын.
Володькины глаза росли и росли, они заняли почти всё лицо, и в них в тёплом сиянии отражалась сидящая рядом на кровати женщина. Денис кашлянул и убрал руку. На какую-то крохотную долю секунды он ощутил ревность – с чего этот мальчишка так смотрит на маму? Но потом Володька моргнул – и… и ревность издохла, так и не разросшись из мерзкой липкой личинки в ядовитую змею.
Наверное, Володька бы заревел. Если бы его кто-то сейчас попросил объяснить, что он чувствует, он не нашёл бы ни слов, ни даже песни. Это был сон, сказка это была, и он знал, что сейчас проснётся, но даже не обижался, потому что даже капелька такой сказки – счастье на всю жизнь. Ему очень хотелось, чтобы эта сильная, уверенная в себе, очень красивая женщина опять его обняла, напоследок, перед тем, как он проснётся… он бы не стал теперь отстраняться… хотя ему, конечно, снилось, что она его носит на руках, сон во сне. И смешно думать, что Денис, каким бы хорошим он ни был, поделится таким бесценным сокровищем, как.
Конечно, сейчас счастье кончится. Вот сейчас… вот с…
– И поэтому сейчас мы пойдём в ванную, – продолжала как ни в чём не бывало Валерия Вадимовна, – потому что поросят – особенно тощих, еле стоящих на ногах, больных поросят – у меня в сыновьях не было. И не будет.
– А… Денис? – оторопел Володька, бросая на снова беззаботно зевающего Дениса умоляющий, испуганный взгляд.
– А Дениса я мыла уже столько раз в жизни, что ничего нового там не увижу и не горю желанием увидеть, – тут же отрезала Третьякова.
– Маааа!!! – возмутился Денис, со щелчком захлопнув рот в самый сладкий момент зевка.
– И он пойдёт мыться в душ на улицу, – заключила Валерия Вадимовна. – Потому что он тоже напоминает если не поросёнка, то уже вполне подросшего подсвинка.
– Холодно! – запротестовал было Денис, но тут же поднял руки и склонил голову: – Понял, пойду, куда велят.
Он подмигнул Володьке, вскочил и с выкриком: «Оп!» – сделал кувырок вперёд – с места через голову на ноги и прямо в коридор.
– Переломаешься – лечить не буду, – сказала вслед Валерия Вадимовна с абсолютным хладнокровием. Потом перевела взгляд на Володьку: – Я понимаю, что ты уже большой, и очень. Но во-первых, ты сам не отмоешься как следует. А во-вторых, нужно тебя ещё разок осмотреть. Так что марш в ванную… ты знаешь, где она? – Володька помотал головой. – Ясно. Тогда бери эту простыню, которую ты уже изгваздал, заматывайся и пошли. Я покажу, а пока буду переодеваться, ты как раз наберёшь воды…
…Когда Денис, насвистывая и бешено вытирая голову полотенцем, вошёл обратно в дом, то первое, что он услышал, были истошные вопли в ванной комнате:
– Ой! Ай! Ай-ай-аййййй! ГорячооооооОООО!!! ЩИИИИИИПЕЕЕЕЕТ!!! Уй волосы! Уууаааааааа, ма-мааааааАААА!!! – и ответные реплики Валерии Вадимовны:
– Вот то-то и оно, что «мама»… повернись… не вертись… повернись, я сказала… ага, сядь… кудддда, не выйдет эта хитрость… а это что?..
– Вввваааа!!! Это давнооооооо!!! За про-во-ло-кууууууу!!! Ма-моч-кааааа, ну го-ря-чоооООООО ЖЕЕЕЕ!!!
– Ясно… теперь так…
– УАААААААААМАМАААААААААА!!!
– Радость моя, я тебе не рассказывала о правиле, которое у нас заведено… стоп, прррр, лошадка… кто в ванной на пол налил, тот и вытирает? Денис занимается этим регулярно. Олег тоже.
– Можнооооооо я пря-моооо сейчааааааа… уыыыЫЫЫ!!!
– Сейчас ты будешь домыт, и мы пойдём ужинать. А потом ты опять ляжешь спать, но уже по-людски. И будешь спать… оп, долго.
– Уууййхахахаааа, ще-кот-ноооооОООО ЖЕЕЕЕ!!!
– Щекотно – не больно, не умрёшь.
– АуауауауаууууууУУУ!!!
– М-да, не повезло, – философски прокомментировал Денис, заглядывая на кухню.
Ольга Ивановна накрывала на стол и поглядывала на часы. Посмотрев через плечо на Дениса, озабоченно сказала:
– Беспокоюсь я за Олега… То вы вместе возвращаетесь, а тут вон уже все сроки прошли, а его нет и нет…
– Да ничего с ним не случится, тёть Оль, – беззаботно ответил Денис. – А что на ужин, а?
– Кыш, – Ольга Ивановна замахнулась на него полотенцем, потом засмеялась: – Да иди ты, оденься! Ничего особенного.
– У вас даже овсяная каша особенная, – убеждённо ответил Денис. Ольга Ивановна поддалась на провокацию тут же:
– А чего овсяная каша? Про неё много зря говорят – пресная, безвкусная, мол, противная… А ведь это, как сварить, да с чем подать! Вот берёшь… Дениска! Да что ж такое?!
Спохватилась она поздно. Денис уже прозондировал обстановку – на ужин был огромный омлет с ветчиной и помидорами, чёрные гренки с сыром и колбасой и маленькие, умилительные, похожие на толпу поросят пирожки с капустой, горкой на большом блюде. Тем временем Володька взвыл особенно истошно, с нотками всемирной трагичности – в общем, так, что как раз появившийся Борис Игоревич чуть ли не подскочил и покачал головой:
– Сурово. Старший сын мой, ты почему без штанов? Не лето.
– Понял, – кивнул Денис. Слышно было, как он на лестнице во всё горло распевает одну из песен первых отрядов – тех, по многим признакам ещё больше похожих на банды «благородных разбойников» на подхвате у «витязей» РА, как в фильмах «Так будет всегда» или «Снежные вихри»:
– Пионеры в леса уходили,
Оставляли могилы предков –
И курились дымы седые
Над патлатыми головами…
Борис Игоревич одобрительно кивнул, про себя подумав, что ведь и правда – Денис уже с месяц вот так не пел ни с того ни с сего. А ведь можно было обратить внимание, что он не поёт, а значит – устал… Третьяков-старший покачал головой и подумал, что и сам устал. Когда-то он представлял себе свою работу, как перестрелки, погони, драки… Что ж, этого хватало. Но сейчас вокруг громоздились горы и горы услужливо выкладываемых бумаг. В бумагах прятались миллионы золотых рублей и десятки человеческих жизней. И разгребание этих гор – привычно-профессиональное – выматывало хуже любой драки. Правда – было удовольствие: видеть, как сереют и раскисают лица тех, кто был уверен: и миллионы, и жизни похоронены надёжно…
…Ольга Ивановна, кажется, хотела снова пожаловаться – теперь уже «хозяину» – на долгое отсутствие сына, но тут на улице послышались шум, приветственный брёх Презика, а через несколько секунд в дом вошёл Олег. За ним на пороге толпились ещё несколько человек.
– Добрый вечер, – через плечо Олега сказал Санька Бряндин, кашлянул и переступил с ноги на ногу. – А Денис проснулся?
– Проснулся! – заорал, ссыпаясь по лестнице, Денис, застёгивавший на бегу рубашку. – Меня просто к телефону не звали!
– Да мы знаем, – усмехнулся Санька. – Из Лихобабьей позвонили, сказали, что ты спишь.
Денис сердито посмотрел на взрослых. Но как раз в это время дверь в ванную распахнулась, и оттуда, подталкиваемый очень довольной Валерией Вадимовной, появился Володька.
– Опаньки, – в полной тишине, мгновенно установившейся в окружающем мире и прилегающих Вселенных, сказал Санька, делая круглые и большие глаза. На лицах у Васюни, стоявшей тут же, появилось некое полностью атавистическое выражение – заторможенное умиление, граничащее с дебилизмом, как мгновенно определил про себя вовсю развлекавшийся Денис. Мишка просто моргал. Генка Раймонд изображал памятник самому себе. «Боец середнёй» приоткрыл рот и так его и оставил – да уж, Пашку удивить – это сильно…
Володька покраснел всеми видимыми частями тела и ляпнул сразу всем, как-то судорожно нырнув головой вперёд-вниз:
– Здрассссь…
Он был в широченных трусах и катастрофически великоватых ему шлёпках, мокрые волосы ещё не расчёсаны. И он держался за руку Валерии Вадимовны. Очень прочно держался.
– Чаю всем налью, – в этой тишине сурово пообещала Ольга Ивановна. С сомнением оглянулась через плечо и добавила через силу, почти с мукой: – Ну, ещё по пирожку с капустой. А трескать – марш по домам, орда голодная.
Первым захохотал её сын…
* * *
Потянувшись, Третьякова посмотрела на часы. Первый час ночи. В принципе, ещё рано… но, похоже, все дела сделаны. На сегодня.
Она вспомнила лицо Семской, буквально излучавшее любовь ко всему миру – во время сегодняшней случайной встречи. «Энергетическая» врачиха привычно поздоровалась первой. «Дарья Аркадьевна, милая моя, да вы здоровайтесь не здоровайтесь, улыбайтесь не улыбайтесь – недолго вам на своём месте сидеть, – подумала Третьякова зло. – Похороню я вас в глубокой яме с хлорной известью и памятник закажу, расщедрюсь – холерный вибрион, танцующий на хвосте… Всё-таки великая это вещь – воля государства. Перевешивает разом все деньги и все подковёрные дрязги. Главное, чтобы государство было , иначе это конец. Проверено. Если государство принадлежит подонкам, то перешагнуть через него можно, лишь залив всё вокруг кровью.
А это страшная цена. Даже за великую победу…»
Валерия Вадимовна вздохнула. М-да, а до счастливого исхода ещё далековато. Пару раз она даже начала подозревать, что Кенесбаев саботирует расследования. Но потом подумала и поняла: нет, казах кристально честен и на самом деле очень рад, что теперь у него развязаны руки, просто все хвосты и концы последних дел очень хитро похоронены.
А ампулка, та, которой траванулся водитель покушавшегося стрелка, не фабричного, между прочим, производства, самодув, хотя и хороший. И цианид в ней кустарный… Сделать-то его, кстати, и не особо сложно, но ведь кто-то должен был этим озаботиться…
«А пожалуй, надо выпить чаю да и лечь спать».
Она поднялась. Сделала несколько энергичных движений, фыркнула – в связи с профессиональными мыслями вдруг пришла в голову песенка, которую как-то раз она услышала от того мальчишки, которому выписала направление в Империю… Генки. Геннадий Ишимов, полная ремиссия функций печени… Он не слышал, что Третьякова подошла, и мурлыкал, что-то разбирая на полках своего музея… как там… а!
Валерия Вадимовна замурлыкала тихонько, продолжая разминаться:
– Нэсэ Галя воду,
Идэ по пылюци…
А в ведре нейтроны та протоны вьюця…
Прынесла до дому,
Та Ивану дала,
Бо про той реактор ничово нэ знала…
Та й нэ знав Иванко,
Та попыв водыци –
И теперь на Галю вин може лишь дывыться…
«Галю, моя Галю,
Шо ж ты наробыла?!
И куды дэвалася буйна моя сыла?!»
Галю посмехнулась,
Та зробыла чудо:
И вин вылыз у Ивана до самова чуба… – женщина неприлично хихикнула и покачала головой. От мальчишки, когда он обнаружил, что рядом стоит Третьякова, можно было без особых проблем зажигать костёр, он по цвету слился со своим галстуком…
Смешные они. Упрямые, хитрые, доверчивые, смелые, беззащитные… Её первый учитель, ещё в школьном кружке читавший медицину мальчишкам и девчонкам с внимательными жадными глазами, циничный, как большинство старых врачей, внушал: не смейте пропускать через себя все беды пациентов! Сгорите раньше любых разумных сроков и не поможете многим, кому могли бы помочь!
Она так и не разобралась до сих пор, правильно он говорил или нет. Наверное, всё-таки правильно. Даже наверняка правильно. Но… но нет. Валерия Вадимовна покачала головой.
«»
…Олег спал, неловко откинув голову на подушку, немного похрапывал. Валерия Вадимовна задержала взгляд на его лице. Они с Денисом ровесники, но Олег временами кажется настолько взрослее, что даже странно – как он слушается Дениса? Кстати…
А Дениса-то в комнате и не было. На его кровати спал Володька – комочком, не от холода, а чтобы занимать как можно меньше места; ещё не верит, что это . Но одежда Дениса лежала здесь, значит…
Валерия Вадимовна постояла посреди мальчишеской комнаты, мысленно разводя, разгоняя, отталкивая всё то недоброе, что могло сюда набиться. Для неё это не было фигуральными выражениями, нет… Ну вот, теперь хорошо. Она улыбнулась, увидев и услышав, как Володька со вздохом повозился, выпрямился, перелёг на спину и улыбнулся во сне.
Вот так. Теперь всё правильно… Но всё-таки – где же сынок-то шастает?
Валерия Вадимовна вышла из комнаты на лестницу, тихонько прикрыв за собой дверь…
…Денис был на кухне – включил лампу над плитой и при её свете то ли пил чай, то ли просто сидел за столом, о чём-то думая.
– Не спишь? – Валерия Вадимовна подошла и присела рядом с ним, пододвинув стул. Денис быстро посмотрел на неё, покачал головой, болтая ложечкой в чае, потом звякнул, досадливо поморщился, вынул ложечку и положил её рядом. Сказал:
– Мы кровать третью делать не будем, ну её. Олег сказал – соорудим над его кроватью надстройку с лесенкой, ну и я думаю, что это правильно. Ещё стол уширим и ещё одну секцию к шкафчику пристроим. В наших мастерских всё сделаем, сами, папа пусть не волнуется, ладно?
– Это хорошо… Расскажешь?
– Ага. Это долгая история, только рассказать её можно коротко.
– Налей мне чаю и выкладывай, – кивнула Третьякова…
…– Вот и всё. – Денис скрестил руки на столе и устроил на них подбородок. Валерия Вадимовна внимательно смотрела на сына, и он поднял голову: – Ты на меня сердишься?
– За что? – непонятно спросила женщина. Денис пожал плечами:
– Ну… я притащил чужого мальчишку… и вообще…
– Сержусь, что тебе не пришло это в голову раньше. – Валерия Вадимовна встала, подошла к окну, уперлась рукой в стекло. – Кстати, почему не прибежал за мной, когда тебе сказали про Володю?
– Спешил. – Денис тоже поднялся и, сделав три шага, встал рядом с матерью. Вздохнул тяжело: – И почти опоздал.
– Ну, в общем-то, ты всё сделал правильно… – Она повернулась к сыну, строго взглянула ему в глаза. – Страшно было?
Денис кивнул. Помялся, спросил:
– Ты часто видишь?
– Счастье, что нет, – покачала головой Валерия Вадимовна. – Но я . И знаю, ты видел.
– Я же не мог его бросить… Мам, – умоляюще заговорил Денис, – ты правда…
– Не мели чушь! – насмешливо и резко оборвала сына женщина. И улыбнулась в ответ на его обиженное молчание. – Сын, ты потом как-нибудь сообразишь, что я ощущаю. Хотя – нет. Никогда не поймёшь этого, и это хорошо.
Денис и сейчас-то посмотрел непонимающе, наивными чистыми глазами. Валерия Вадимовна рассмеялась, ухватила сына за прядь волос надо лбом, потаскала:
– Лис, глупый лисёнок…
Денис заулыбался. Отошёл к столу, подвигал кружку с давно остывшим чаем, предложил:
– Маааа… давай споём, а? Вместе? Мы так давно не пели…
– Запевай, – предложила Валерия Вадимовна, подходя к нему и присаживаясь. – Только тихо! – Она приложила один палец к своим губам, второй – к губам сына. Тот сделал вид, что хочет укусить, устроился поудобней и – на самом деле негромко, но очень чисто и проникновенно – запел…
…Мальчишки спали нос к носу, Денис на правом, Володька на левом боку. Правую руку Володька закинул на шею Денису, видимо, и во сне желая точно знать, что он больше не один. Рука, как видно, была лёгонькая, и Денис, судя по всему, ничего не ощущал.
«У меня есть ещё один сын», – подумала женщина, сидя в ногах спящих на кровати. Умом она понимала, что Володька – не её сын, даже пока ещё не приёмный, а уж кровным не сможет стать никогда… но ум проигрывал чему-то, что настоятельно и спокойно утверждало: . Это было какое-то чудо. Может быть, я так ощущаю потому, что всегда хотела ещё детей – и не могла? «И ещё не могла – смириться с этим, опять же не умом, а сердцем?»
Сердце… Это такая мощная мышца. Насос. Биологический. Когда-то она так ответила на вопрос того же учителя – чтобы щегольнуть своими знаниями. А тот почему-то чуть насмешливо двинул углом рта и кивнул: «Ну в целом правильно». Как-то так сказал, что осталось чувство неудовлетворённости. Как будто ответила неправильно. Она потом даже обиделась: что не так-то?! Глупая была…
Борька так смешно на Володьку смотрит, вспомнила она и улыбнулась. С каким-то удивлением и даже сомнением. Мужчины в этих вопросах как были полными бестолочами, так и остались, они и своих-то кровных детей пугаются. Третьякова засмеялась, вспомнив, как Борька почти отпрыгнул на предложение подержать крошечного Дениса, и его вопль: «Не, Лерка, ты что, у него вон голова не держится и вообще я уроню!» Дурак… Но это до первого совместного дела, на сборке той же кровати сойдутся… А вообще ведь спать надо идти, если подумать…
«Сейчас пойду, – решила Валерия Вадимовна. – Сейчас… только спою им. Тихонько спою».
Она пересела ближе к головам спящих мальчишек – осторожно, на краешек, чтобы не потревожить, не спугнуть сон. Подумала, задержав дыхание. И, ещё не открывая глаз и чуть покачиваясь, тихо-тихо запела…
– …Как у молодца у него три сестры,
Три сестры, три родимыя.
Как большая сестра коня вывела,
Как середняя седло вынесла,
Как меньшая сестра плетку подала,
А подамши плетку, всё заплакала,
Во слезах братцу слово молвила:
– Ты когда же, братец, к нам назад будешь?
Уж вы сестры мои, вы родимыя,
Вы подите-ка на синё море,
Вы возьмите-ка песку жёлтого,
Вы посейте-ка в саду батюшки.
Да когда песок взойдет, вырастет,
Я тогда же, сёстры, к вам назад буду.
Да когда песок взойдет, вырастет,
Я тогда же, сёстры, к вам назад буду…
* * *
Денис проснулся от странного ощущения – проспал! Почему не разбудили?! Но ещё не открывая глаз, вспомнил, что сегодня воскресенье. Ну и всё равно, завтрак-то, кажется, уже прошёл и вообще…
Потом вспомнился сразу весь вчерашний день – и быстро сбросил остатки сна.
Окно открыто, дождь перестал. Постель Олега застлана, его самого не было. Зато на стуле возле стола стоял коленками Володька и почти «в упор» рассматривал приз – хрустальную гитару с серебряными порванными струнами. Лицо мальчишки было внимательным и мечтательным.
– Доброе утро, – сказал Денис и как следует потянулся.
Володька вздрогнул, откачнулся от стола, быстро повернул голову, растерянно заморгал. Протянул:
– Доброеее… Я ничего не трогал, просто смотрел… Это твоё?
– Наше с Войко… – Денис сел в кровати, потянулся снова, посмотрел на часы – нет, ничего он не проспал, просто и во сне продолжал беспокоиться… – Это мой друг – в Петрограде, мы конкурс выиграли…
– Аааа… – Володька уважительно покосился на гитару. И снова перевёл взгляд на Дениса, который вскочил, принялся разминаться и спросил, делая наклоны:
– А где все?
– Олег в школу убежал, рано-рано, сказал, что к завтраку вернётся… А больше я не знаю, я не выходил… – и вдруг выдал: – Я в туалет очень хочу.
Денис замер на выгибе, принял нормальное положение. Постоял, сел на кровать. Взял за руку Володьку, стащил его со стула, усадил рядом – тот немного посопротивлялся, но молча.
– Володь, – тихо произнес Денис. – Я не знаю, что ты там думаешь. Может, что мы игрушку себе принесли. Или просто хотим хорошими казаться. Или что ещё – не знаю. И знать не хочу, потому что это твой дом.
Володька потупился. Дёрнул плечами. Тихонько сказал:
– Но ведь так не бывает…
– Ах так? – Денис пружинисто поднялся, в два прыжка добрался до двери, распахнул её и заорал: – Маааааа!!!
– Ты что?! – Володька вскочил, вцепился в локоть Дениса. – Не надо!
– Сам виноват, – свирепо отрезал Денис. – Маааа, Володьке…
– Ууууй! – Володька запрыгнул на спину Денису и повис на нём…
…Когда заспанная Валерия Вадимовна влетела в комнату мальчишек, то обнаружила, что Денис ловко заматывает шипящего и пинающегося Володьку в одеяло.
– И что это такое?! – фыркнула она. – Мой бесценный утренний сон…
– Завтракать пора! – Денис сел на живот превращённому в кокон Володьке (потихоньку опираясь на руки по сторонам). – Ма, Володька узнать хотел, можно ему на завтрак какао?
– Изверррррррррррги, – снова фыркнула Валерия Вадимовна и вышла, ногой захлопнув за собой дверь. Внизу Борис Игоревич откликнулся: «Всем завтракать!» – и его поддержал с улицы Презик.
И тогда Володька засмеялся – прямо из кокона, звонко и заливисто, чуточку захлёбываясь смехом и жмурясь от удовольствия…
…Когда перед Володькой появилась кружка какао, он сердито зыркнул на Дениса, невозмутимо намазывавшего паштетом чёрный хлеб (свежей домашней выпечки – Ольга Ивановна наконец решилась на эксперимент, чтобы угодить вздыхавшему по чёрному хлебу младшему Третьякову – Денис временами просто и нагло начинал ныть по этому поводу и утверждать, что без чёрного хлеба русские чахнут на корню, что его отстутствие – причина всех бед Семиречья и т. д.), и пробормотал:
– Спасибо…
– А не за что, не за что, чуть что – обращайтесь, – опередил всех Денис. Олег, и правда подоспевший к самому завтраку, хмыкнул и открыл рот, чтобы спросить, что Денис собирается делать сегодня в отряде, потому что… – но в коридоре зазвонил телефон. – Па, можно? – Денис привстал, словно перед стартом.
– Только быстро, – Борис Игоревич обеими руками решительно придвинул к себе тарелку, плотоядно разглядывая коричнево-золотистые пластинки жареной ветчины в окружении зелени. – Мне тоже должны позвонить…
Впрочем, Денис уже вихрем вылетел к телефону, сдёрнул трубку…
…и предчувствие его не обмануло. И это услышал весь дом – полные восторга вопли мальчишки, совершенно по-детски приплясывавшего у аппарата:
– Дом Третьяко… Настя?! Это ты?!. Да, проснулся… Конечно! Я еду! Сейчас! Быстро!
* * *
Туманка, чуть проседая крупом, легко вынесла всадницу на тропу. Денис с выдохом опустился обратно в седло – всё это время он стоял в стременах Серого, стиснув повод обеими руками и даже пальцы в ботинках скрючив так, что их свело. Уф. Вот дура!
Другой девчонке он бы так и сказал. Вот прямо отсюда бы и крикнул, что она дура. Громко, чтобы точно услышала и запомнила как следует. И пусть бы попробовала что ответить!
Но не Насте.
Казачка помахала сверху рукой, безошибочно угадав, где стоит Денис. Крикнула:
– А ты заберёшься?!
– Иду! – Денис понукнул Серого: – Давай-ка, малыш… ты видишь, девчонки над нами смеются…
Туманка не смеялась, конечно, она просто переступала передними с ноги на ногу, а Настя сидела, глядя… вот ведь… да, на Дениса. Но Серый явно оскорбился. По крайней мере, Денису так показалось. Он закинул голову, храпнул и тяжело, неостановимо и решительно пошёл на штурм крутого склона.
В какой-то момент Денис уверился, что сейчас загремят они обратно на нижнюю тропу. Он-то сам ничего, какая тут высота… а Серый тяжёлый, он покалечится точно. Однако жеребец неожиданно сделал натужный прыжок и оказался на тропе. Отшагнул от края, встал голова к голове с Туманкой, шагнул вперёд дальше и фыркнул ей в бок. Вроде бы даже укоризненно. Потом устроил свою голову на её крупе и прикрыл глаза.
Денис оказался колено к колену с Настей, снова безошибочно глядевшей на него. Да будь всё проклято… что ж такое?..
– У тебя дела ведь, наверное? – Настя чуть наклонила голову вбок.
– Да нет у меня дел. – Денис потупился. – Не хочу я сейчас никаких дел. Ну может же у меня быть выходной. Один. У взрослых давно по два, а у нас совсем нету… как в самые тяжкие времена…
– Мы уже четыре часа ездим, – напомнила Настя. – Ты ведь мужчина, их дела важней всего.
В её голосе не было насмешки. Только констатация привычного женщине и совершенно неоспоримого факта, части жизни.
– Да какой я мужчина… – пробормотал Денис. И вскинул голову, услышав голос Насти:
– Мой.
Денис сглотнул, пытаясь начать дышать нормально, ровно. Заставил себя смотреть в лицо девчонки – какое-то суровое, исполненное достоинства. Словно картина, портрет, а рама – удачно попавшийся прогал в листве вокруг тропинки.
Туманка тоже положила голову на круп Серого. Кони притиснули всадников вплотную. Денис поднял руку Насти, лежавшую на её колене, обтянутом мужскими казачьими штанами, бережно, но крепко сжал между своих ладоней, поднёс к губам.
«Настенька, милая моя, я на тебе женюсь, – вдруг подумал он истово. – Женюсь, как только исполнится шестнадцать, гори оно… Плевать на всё, я буду твоими глазами, наши дети будут твоими глазами…»
«…Если они будут видеть», – холодно произнес кто-то в мозгу. Не зло, не ехидно, не мерзко. Сказал спокойно и безразлично, вот что было самым страшным…
Действительно страшным. Таким, что затошнило, едва Денис представил себе это – рождённый ребёнок, его и Насти… и голос врача: «Он слеп».
Но Денис не отпустил ладонь девчонки.
– Что с тобой? – встревоженно насторожилась Настя.
– Да ничего…
– Не ври. У тебя сердце выпрыгивает.
Врать не пришлось. Кони настороженно подняли головы, а через миг послышался до этого отсечённый поворотом тропы звук – и появился открытый плоский вездеход, в котором сидели несколько человек. Но Денис не успел даже насторожиться – в глаза бросилась эмблема на капоте. Это были люди со строительства струнника, ближайшая мачта которого находилась уже совсем рядом.
– Строители едут, – весело сообщил Денис и махнул рукой, разворачивая Серого. – Здравствуйте!
– Будь готов! – откликнулся с переднего сиденья молодой, года на три-четыре старше Дениса, парень с карабином между колен. – Салют, пионерия!
– Всегда готов! – засмеялся Денис. – Салют, инженерия! Вы к нам, в Седьмой Горный?
– Да вот, решили навестить. – Вездеход тем временем остановился. – Пора уже. Скоро на вас базироваться будем.
На верховых мальчика и девочку смотрели четверо улыбающихся молодых мужчин – вооружённых, сильных… своих. Это было главное – своих. Для Дениса даже вдвойне своих – это были люди Империи. И он вдруг вспомнил! Конечно, надо спросить! Вспомнил, быстро нагнулся с седла, спросил:
– А где у вас инженер… – Денис понял, что Максим тогда не называл ему фамилии, немного смутился, но продолжил: – Его Максимом зовут…
Они переглянулись. Один из сидевших впереди сказал:
– А, ты тот парень… сын штабс-капитана Третьякова, вы у нас ночевали. Максима ищешь?
– Ну да. – Денис недоумённо переводил взгляд с одного на другого. И тогда молчавший до сих пор тяжело и негромко произнес, глядя прямо в глаза Денису:
– Мальчик, инженер Рубейкин погиб при исполнении служебного долга в стычке с бандой в июле этого года. Его могила там.
И указал себе за спину, на бесконечные изгибы и подъёмы горных лесов, над которыми – ослепительно победоносные и могучие! – высились десятки опор струнной дороги.
«…я тогда пожалел, что не «витязь», думал – хоть похоронили бы в Пантеоне…» – вспомнил Денис слова весёлого молодого инженера. На глаза навернулись слёзы, но мальчик сморгнул их и упрямо вскинул подбородок.
Ну и пусть – не «витязь». Ну и пусть не Пантеон. А вот! Разве это… разве не Пантеон?! Разве…
Он не стал додумывать. Только выпрямился и вскинул руку в пионерском салюте.
И увидел: мужчины в машине поднялись и отдали честь… а рука Насти легла на его плечо.
Всё было правильно.
Всё.
 | Олег Верещагин. Песня горна |