«Неполживой» рукопожатной отечественной общественности прекрасно известно: хозяйство Российской Федерации не развивается исключительно потому, что у нас предпринимательский климат неблагоприятен, а уж инвестиционный — и вовсе ужасен. По ее мнению, опаснее всего для предпринимательства — изобилие государственной регламентации (в основном в виде ведомственных инструкций о безопасности и государственных стандартов качества), для инвестиций — инфляция. Ради предпринимательства отменена сама система государственной стандартизации (что в перспективе обещает покончить с высокопроизводительными заводами по выпуску комплектующих для множества отраслей сразу и тем самым значительно поднять затраты), а санитарная служба (в советское время — одна из лучших в мире) объявлена только инструментом тоталитарного давления на другие страны через запрет импорта. Ради инвестиций экономический блок российского правительства вывозит львиную долю бюджетных доходов за рубеж или по меньшей мере складирует на родине — лишь бы эти деньги не пошли в хозяйство в качестве инвестиций. Ведь согласно той экономической религии, чьих адептов только и допускают в этот блок, государство заведомо вкладывает деньги менее эффективно, чем частный предприниматель, а отечественный предприниматель — заведомо менее эффективно, чем зарубежный. В результате сумма фактически омертвленных доходов нашей страны уже давно превысила всё, что вложили в наше хозяйство подлинно зарубежные инвесторы (в том числе и портфельные, то есть, по сути, краткосрочные спекулянты, на чьих деньгах заведомо невозможно развивать ничто серьезное). О подлинности говорю потому, что львиная доля инвестиций, в нашей статистике признанных зарубежными, идет из офшорных зон вроде Кипра — то есть это в основном деньги наших же предпринимателей, проведенные через зарубежную юрисдикцию для защиты от налоговиков и прочих лихих людей.
Изложенное в предыдущем абзаце можно развивать еще долго. Ибо на эти темы пишут уже давно — и, судя по стабильности выхода публикаций, темы очень далеки от исчерпания. Поэтому я не буду далее вдаваться в тонкости разных систем контроля качества и приманивания денег из-за рубежа. Забуду даже, что прибыль от инвестиций уходит за границу, а в стране остается только зарплата работников. Куда интереснее определить: в коня ли корм?
История единого русского государства насчитывает — от восшествия на великокняжеский престол в Киеве Рюрика, дотоле контролировавшего только Новгород, — уже 1151 год. Для сравнения: первые британские поселенцы в Новом Свете высадились с корабля «Майский цветок» (то есть «Боярышник») 21 ноября 1620 года, а история Соединенных Штатов Америки начинается с подписания Декларации независимости (4.07.1776). Так что в отечественной истории мы можем почерпнуть куда больше, чем из взглядов за океан. Хотя и привыкли использовать именно США как точку отсчета собственных движений.
На протяжении большей части нашей истории хозяйство развивалось на собственные средства. Но были обширные полосы использования зарубежных инвестиций. Длиннейшая из них началась после отмены 3 марта 1861 года крепостного права, к тому времени непосредственно касавшегося почти 2/5 населения Российской империи, и завершилась 1 августа 1914-го — с первыми же выстрелами Первой мировой войны, когда деньги понадобились самим инвесторам и поэтому к нам из-за рубежа шли только займы, причем на неизбежных в военное время жесточайших условиях.
Посмотрим на США. Там 9 апреля 1865-го — через четыре года после нашего манифеста об освобождении — завершилась гражданская война, основной целью которой провозглашалось решение вопроса о рабстве. Поскольку победили северяне, рабство оказалось отменено (и не только в мятежных государствах, как предписала прокламация об освобождении рабов, подписанная 30.12.1862 президентом Севера Абрахамом Линкольном, а по всей стране). Начался период бурного развития, продолжившийся и в Первую мировую: воюющие страны покупали за океаном все, чего им не хватало.
Была в Старом Свете и соперница Америки и России по скорости роста. В 1871 году почти все германские государства — кроме Австрии, побежденной Пруссией в 1866-м, а также Дании, Люксембурга и Нидерландов, давно утративших общность с немцами, — объединились в Германскую империю.
После этих ключевых событий все три державы развивались так быстро, что война за передел мирового рынка стала неизбежной. Причем по всем хозяйственным показателям, поддающимся учету и сопоставлению, Российская империя заметно опережала и США, и Германскую империю. Исключение — единственное: доля двух последних в валовом мировом продукте за эти десятилетия заметно выросла, а доля Российской империи столь же заметно упала.
Чтобы не вдаваться в переходные процессы первых пореформенных лет, ограничимся четырьмя десятилетиями заведомо без значимых потрясений — 1873-1913. Результат на этой дистанции тот же. Мы бежали куда быстрее всех — и катастрофически отстали от своих главных соперников.
Причина парадокса очевидна: они бежали «за свои», мы — «за чужой счет».
В США Север лет десять развивался за счет ограбления Юга, известного как эпоха карпетбеггеров (ковер/carpet, свернутый в сумку/bag, легко развернуть для ночлега; с Севера на Юг приехало множество жуликов и дельцов, чей багаж размещался в такой сумке и кому не хватало денег даже на постоялый двор; уезжали же они чаще всего богачами), и баснословной дешевизны рабочих рук освобожденных рабов. Затем наступила пора индустриализации Юга на заработок от экспорта северных промышленных товаров. Наконец, вся страна стала экспортером не столько сельскохозяйственной продукции (как до войны), сколько промышленной, что качественно выгоднее.
Германская империя получила от Франции, разгромленной Пруссией в 1870-м, контрибуцию в пять миллиардов франков — 1 451,5 т золота! Конечно, немалая часть этих денег разошлась по мошенническим схемам (в основном через грюндерство, то есть учредительство акционерных компаний без реальных доходов). Но деньги остались в стране и в конечном счете сформировали мощную промышленность, также много и выгодно экспортирующую.
Российская империя получала инвестиции преимущественно извне: помещики тратили основную часть доходов на развлечения (по возможности за рубежом), бюджет уходил прежде всего на военные нужды (увы, слова Александра III «У России есть только два союзника — ее армия и флот» — плод многовекового опыта, подтвержденного и после Царя-Миротворца). Инвесторы же вкладывали средства в нужное им, а не нам.
Российские железные дороги развивались в основном на французские кредиты и вложения. Французам же требовались дороги широтного направления — чтобы с началом неизбежной войны Россия поскорее подвезла бы мобилизованную массу к немецкой границе. Когда началась советская индустриализация, пришлось проложить в меридианном направлении почти столько же: без этого не налаживалось взаимодействие предприятий.
Немецкая коксохимия выдавала несметные потоки бензола и толуола. Русские коксовые батареи, построенные немцами, почти не производили этого ценнейшего сырья для химической промышленности: немецкая химия была тогда лучшей в мире и хотела остаться лучшей.
Из несметного множества подобных примеров сложилась однобокость развития Российской империи. Основной продукцией оставалась дешевая сельскохозяйственная и лесная. Вдобавок промышленность критично зависела от зарубежных поставок всего подряд — от станков до скоросшивателей для документов.
СССР учел печальный опыт. Наша индустриализация использовала кредиты в основном в 1-й пятилетке (1927-1932). Уже во 2-й почти все связанные кредиты были погашены, и дальше брались только несвязанные. А иностранных инвесторов после 1927 года вовсе не пускали.
На рынке всем нужны покупатели, но никому — конкуренты. Вменяемый инвестор не будет создавать за рубежом конкурента соотечественникам, если только не намерен вовсе вывести какую-то отрасль из своей страны. А выводят туда, где рабочие руки дешевы, да и природу не ценят.
Расчет на зарубежные инвестиции — гарантия в лучшем случае превращения в придаток инвестора, а чаще всего — внутреннего развала.
(с) Анатолий Вассерман