Она была и национальным символом, и пионерной эмансипации, и борцом за веру и правду. О ней написана опера, и музей имеется, и Хиллари Клинтон с нею сравнивают. А сделала эта пожилая женщина в очках по меркам XX века всего ничего - разгромила с топором в руках несколько питейных заведений. Но это обеспечило Кэрри Нэйшн место в истории.
Три лучших ее топора носили ласковые прозвища - Вера, Надежда и Милосердие. Где-то здесь должна была затесаться Любовь. Но для любви не нашлось топора, хоть и думала она о ней постоянно.
Было у нее и другое оружие: булыжники, обломки кирпичей, дубинки и Библия. Истошно вопя пронзительным голосом, она влекла за собой толпу разъяренных фурий. Говорят, самые крепкие мужики роняли стаканы и разбегались, как зайцы, когда на пороге салуна вырастала ее монументальная фигура.
И тогда Кэрри Нэйшн начинала действовать. Бочонок с виски - хрясь! Бутылки - бздынь! Стекла - вдребезги! Табуретки - хэк, пополам!
Очень просто, выходит, попасть в историю. Ведь сколько людей боролись против пьянства и алкоголизма, организовывали женские лиги трезвости и христианские общества добродетели, книги сочиняли, произносили пылкие речи, сухие законы принимали... Сколько жизнь положили? Десятки, сотни тысяч? Миллионы?
Это там, у них. А здесь? Сплошное «веселие Руси». Пьянству - бой! Вытрезвитель пятнадцать суток. Один пузырь в одни руки. Е-е-е, самогон. Плешивые вожди с антиалкогольными кампаниями. «Трезвость и культура» с бессмертной поэмой «Москва - Петушки».
Но история, как выясняется, девка капризная. Вот, например, ФИО какого-нибудь редактора почтенного журнала «За новую жизнь» и убежденнейшего трезвенника она в свои анналы ни-ни. А бабищу с топором - нате вам, пожалуйста! Верно, тут не обошлось без женской солидарности. А может быть, все дело в неудачной личной жизни. Потому как, сложись она безоблачно, эта жизнь, и не было бы в анналах никакой Кэрри.
ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА
Кэрри Амелия Мур родилась в ноябре 1846 года в Кентукки в семье фермера-рабовладельца Джорджа Мура и его жены Мэри. Это был еще старый, довоенный, патриархальный Юг: рабы любили хозяина, тот платил им взаимностью и как мог заботился о них. Горько рыдал, когда умер его доверенный работник Ньютон.
Так, во всяком случае, рассказывала Кэрри, которая провела детские годы среди чернокожих кормилиц и нянек. Да и в зрелом возрасте она чувствовала себя неуютно, если рядом не было негров. Скучала по добрым рукам «цветных женщин минувшего времени». В своей автобиографии, претенциозно названной «Смысл и причина жизни Кэрри А. Нэйшн», посвятила им много трогательных строк.
«В голосе негра есть мягкость и музыка, не присущая ни единой другой расе земли... Эта раса не обладает свойствами предателей. Они верны и благодарны, - писала она. - Я многим обязана цветным людям и не хотела бы жить там, где нет ни единого человека негритянской расы».
Впрочем, в этом патриархальном мире все имело свои границы. Неграм, считала Кэрри, нечего и мечтать о равноправии. Лучше уж чернокожим хранить верность своей природе, лелеять свой простодушный, счастливый и богобоязненный нрав... На все остальное есть белые пастыри.
В таком же духе, надо полагать, рассуждал и Джордж Мур, когда, к полному ужасу дочери, продавал с молотка негра по кличке Большой Билл. История эта случилась накануне одного из бесконечных переездов семьи Муров: Джордж был вечно по уши в долгах и вечно искал лучшей доли. В семье было немало случаев психических отклонений. Мать Кэрри страдала галлюцинациями и время от времени воображала себя королевой Викторией. Сама Кэрри в детстве пять лет прохворала непонятным и изнурительным заболеванием кишечника. Где-то в ветвях ее родословного древа шелестел и наследственный сифилис.
Кочевая жизнь и болезни лишили Кэрри возможности получить систематическое образование. И все же она много читала, рисовала, вела дневник. В годы Гражданской войны семья наконец осела в Канзас-Сити.
ЛЮБОВЬ ЗЛА
В 1865 году в доме появился жилец -бывший армейский капитан, по профессии врач, Чарльз Глойд. Он декламировал стихи и был способен поддержать беседу на нескольких языках. Рослая девушка с внимательными, глубоко посаженными глазами лишь робко поглядывала на душку-военного, боясь признаться ему в своих чувствах.
В один прекрасный вечер Глойд поцеловал Кэрри. Девушку воспитывали в такой строгости, что она тотчас закрыла лицо руками, повторяя: «Я погибла, погибла».
Мать считала, что молодой врач ее дочери не пара. Она запретила влюбленным оставаться наедине. Они обменивались письмами, используя в качестве почтового ящика томик Шекспира.
В 1867 году они поженились. Жили у свекрови. На пятый день после свадьбы доктор явился домой, рухнул на кровать и захрапел. Склонившись над ним, Кэрри почувствовала запах спиртного. Глойд оказался не просто выпивохой, но запойным пьяницей - он пропадал с собутыльниками до глубокой ночи, пренебрегал своими пациентами. В минуты просветления уверял жену, что готов отрезать себе руку, лишь бы она была счастлива.
В конце концов беременная Кэрри бросила мужа и уехала к родителям. У нее родилась дочка, Шарлин. Полгода спустя выпивка свела Глойда в могилу. С тех пор Кэрри возненавидела пьяниц и алкоголь.
Отец подарил ей несколько участков земли. Позже Кэрри продала их, а вместе с ними книги и медицинские инструменты покойного мужа. На вырученные деньги купила домик в Холдене, штат Миссури, где поселилась с дочерью и свекровью, «матушкой Глойд». Необходимо было кормить семью. Кэрри нашла в себе силы и волю закончить семинарию для учителей, получила диплом и начала преподавать в местной школе.
Но судьба словно задалась целью раздавить бедную женщину. Шарлин, ее дочь, росла в совершенном равнодушии к религии. Для ревностной христианки Кэрри это было невыносимо. «Я молилась Богу, чтобы он любой ценой спас ее душу. Я часто просила, чтобы ей была ниспослана телесная немощь, если это заставит ее полюбить Бога и служить Ему. Все ради ее вечного спасения», - признавалась она.
Господь внял молитвам любящей матери. Правая щека Шарлин страшно раздулась, изнутри ее разъедала язва. Затем «вся ее правая щека отпала, обнажив зубы... Проведя девять дней на пороге смерти, она начала поправляться. Рана на ее лице уменьшилась примерно до размеров 25-центовой монеты. Ее челюсти сомкнулись и оставались в таком виде восемь лет». Для полного излечения Шарлин понадобилось множество операций, а ее душевное здоровье долго оставляло желать лучшего.
Кэрри без труда нашла виновника болезней дочери. Ну конечно, это пропойца-муж. «Проклятие наследственности - одно из самых душераздирающих последствий салунов. Бедные маленькие дети приходят в этот мир, неся проклятие выпивки и болезни»,-сетовала она. О наследии собственного семейства она даже не вспомнила.
ПЕРВЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
Беды начались и в школе. После четырех лет преподавания некий доктор Мур, член совета директоров школы, - по странному совпадению однофамилец Кэрри - обвинил ее в том, что она обучает детей неправильному произношению. Кэрри уволили. На освободившееся место доктор Мур пристроил свою племянницу.
Лишившись средств к существованию, Кэрри воззвала к своему единственному утешителю, умоляя послать ей мужа. Дней через десять с ней заговорил на улице респектабельный незнакомец. Кэрри вздрогнула: «Я поняла, что то был ответ на мои молитвы». Незнакомец оказался адвокатом и проповедником по имени Дэвид Нэйшн. Он был на девятнадцать лет старше Кэрри и воспитывал малолетнюю дочь. Ухаживания продлились шесть недель, и в 1874 году последовала свадьба.
Пара решила заняться разведением хлопка и купила плантацию в Техасе. Это предприятие увенчалось блистательным крахом - ни «мистер Нэйшн», как называла его Кэрри, ни она сама ничего не знали о сельском хозяйстве.
В 1888 году в Техасе разразился политический конфликт (так называемая война Джейбердов и Вудпекеров), сопровождавшийся стрельбой и убийствами. Мистер Нэйшн, как участник событий, был вынужден покинуть штат. Он нашел место священника в городке Медисин-Лодж в Канзасе. Кэрри открыла гостиницу. Она была глубоко несчастна.
«Моя семейная жизнь с мистером Нэйшном не была счастливой. Я узнала, что он меня обманывал, - вспоминала Кэрри. - Одно из самых горьких разочарований моей жизни состоит в том, что я была лишена любви мужа... Долгие годы я завидовала женам любящих мужей, а мое сердце плакало о любви».
Утешение она вновь нашла в религии. Кэрри основала в городке отделение Женского христианского союза трезвости, устраивала богослужения в вестибюле своей гостиницы,преподавала в воскресной школе и проповедовала заключенным. Она клеймила пьянство, табак и слишком вольно одевавшихся местных женщин. Ее взгляды становились все более радикальными.
У Кэрри, надо сказать, были причины гневаться. Канзас еще в 1880 году принял антиалкогольный закон, но его мало кто соблюдал, тем более что в 1890 году Верховный суд США разрешил продажу спиртного «в оригинальной упаковке». Повсюду открывались салуны.
Американский салун тех лет, иначе «джойнт», чаще всего представлял собой грязный бар на углу. Здесь предлагали быстрое забвение и покупали за выпивку голоса на выборах. Некоторые салуны продавали пиво женщинам и детям - навынос, ведрами. Нередко прямо в салунах или по соседству с ними бойко работали бордели. Понятно, что для благочестивых христиан салуны стали воплощением греха и разврата.
В конце 1899 года Кэрри во главе толпы женщин-трезвенниц ворвалась в салун Марта Стронга в Медисин-Лодж. Зрелище было внушительным. Женщины играли на гармошке, а Кэрри - метр восемьдесят роста, восемьдесят кило веса и вставные зубы - орала песню, которая стала ее боевым кличем:
Кто жалеет, кто страдает?
Те, что слова «нет» не знают
И к греху путь обращают,
Пока виски поглощают!
Посетители в страхе разбежались. За несколько недель Кэрри удалось очистить от салунов Медисин-Лодж. У движения трезвости появилась предводительница. А 5 июля 1900 года Кэрри было откровение.
ВСТАНЬ И ИДИ
Голос, низкий, тихий и мелодичный, шепнул ей: «Иди в Кайову». И продолжил твердо и решительно: «Я поддержу тебя». При этом руки визионерки будто сами собой поднялись и опустились. Кэрри сразу поняла, что повелел ей божественный голос: «Возьми что-нибудь в руки, брось в эти места в Кайове и сокруши их».
Оставалось найти «сокрушителей». Камней в Медисин-Лодж попадалось маловато, но вполне сгодились обломки кирпичей. Кэрри велела запрячь коляску и сообщила мужу, что собирается в гости к подруге. Тайком она погрузила под сиденье запас кирпичей. Она очень нервничала и все двадцать миль пути без устали молилась.
Первой ее жертвой стал бар Добсона. «Я уничтожу это логово порока», - заявила Кэрри. За одно утро воинственная трезвенница умудрилась разгромить три салуна. Как нарочно, вскоре по восточному Канзасу пронесся сильный ураган, который Кэрри сочла знаком божественного одобрения.
Таким же знаком показалось ей и собственное имя - Carry A. Nation, что можно перевести как «поведи нацию». Безусловно, решила Кэрри, ей предстоит «повести нацию к запрету алкоголя». Из зеркала на нее глядела немолодая усталая женщина с запавшими глазами. Возле рта залегли резкие складки, гладкое когда-то лицо напоминало морду бульдога. «Да, я бульдог, бегущий у ног Иисуса и лающий на то, что Ему не нравится», - решила Кэрри.
Шесть месяцев спустя она атаковала лучший салун Вичиты, украшенный соблазнительной живописью «Клеопатра в ванне, или Нильская искусительница». Эротические полотна в барах вызывали особенный гнев Кэрри. Закидав Клеопатру камнями, она с воплями «Хвала Господу!» принялась крушить железным прутом бутылки и графины.
Кэрри провела три недели в тюрьме и затем по приглашению местного богатея проследовала в городок Энтерпрайз. В Топеку на съезд союза трезвости штата миссис Нэйшн явилась без всякого приглашения: организаторы побоялись звать на мероприятие такую скандальную особу. Рядовые делегаты встретили ее овациями.
После съезда Кэрри организовала из нескольких сотен сторонников, главным образом женщин, летучие отряды «Защитников очага». «Вы даже не представляете, как радостно бывает сокрушить питейное заведение», -говорила она трезвенницам.
В начале февраля 1901 года отряд «Защитников очага» напал на бар в Топеке, но встретил ожесточенное сопротивление. На следующий день трезвенницы во главе с Кэрри вдребезги разнесли «Сенат», лучший салун в городе. Волна нападений на салуны прокатилась по всему Канзасу. Союз трезвости и «Защитники» требовали от властей решительных действий.
«Вы отказали мне в праве голосовать и вложили в мои руки камень», - заявила Кэрри законодателям.
ТОПОРИЗАЦИЯ
Через некоторое время в Канзасе были вновь приняты антиалкогольные законы, а Кэрри лишилась мужа.
После погрома в Вичите мистер Нэйшн еще мог иронизировать, предлагая жене для большего удобства орудовать топором. «Это самое умное, что ты сказал со времени нашей женитьбы», - бросила в ответ Кэрри. У нее была теперь миссия, и остановить ее не могли ни муж, ни социальные условности.
В скором времени неподобающее поведение Кэрри окончательно надоело адвокату. Мистер Нэйшн подал на развод, назвав формальной причиной разрыва постоянное отсутствие жены.
Кэрри было некогда страдать. Бывший супруг подал ей счастливую идею: отныне ее главным оружием сделался топор. Нападения на салуны она называла не иначе как «топоризацией».
Ее разрушительная деятельность и бескомпромиссные высказывания привлекали растущее внимание прессы. В том же 1901 году, к примеру, она приветствовала убийство президента США Уильяма Мак-Кинли, ставшего жертвой анархиста, - дескать, этот «тайный любитель алкоголя» получил по заслугам. Везде, где появлялась Кэрри, за ней следовали толпы.
Будь на месте Кэрри мужчина, его давно застрелили бы. С женщинами обращались мягче. Однако далеко не все выходки сходили ей с рук. За время своей антиалкогольной кампании Кэрри около 30 раз побывала под арестом. Один владелец салуна сломал ей нос, жена хозяина табачной лавки пробила голову, а какой-то бармен раздробил ей руку. Ее били кнутом, стулом и рукояткой револьвера, а во время стычки в городке Тринидад она едва не подавилась своей вставной челюстью.
Кэрри обладала не только бесстрашием, но и хорошо подвешенным языком проповедницы, некоторым чувством стиля и деловой жилкой. Она запатентовала свое имя и зарабатывала на жизнь лекциями, продажей своих фотографий (для которых иногда позировала с топором в одной руке и Библией в другой), значков и оловянных сувенирных топориков, публиковала вестник «Почта разрушителя» и газету «Топор».
Производители и торговцы алкоголем также осознали коммерческий потенциал трезвенницы. Ее именем называли салуны. Изготовители пива и виски предлагали ей значительные суммы за публичное уничтожение своей продукции. Предприимчивые хозяева салунов продавали обломки «топоризации» как сувениры; бар в Топеке хвастался отобранным у Кэрри топором.
За один только первый год этой «топоризации» Кэрри и ее сторонницы, а также последователи разгромили до полусотни баров и причинили убытка на сотни тысяч долларов. Шумная кампания вандализма, спору нет, была на руку обществам трезвости и стала прелюдией будущего сухого закона. С другой стороны, эти союзы и общества дистанцировались от Кэрри: ее протест вызывал слишком много насмешек.
Пожалуй, больше других издевались над Кэрри студенты. Как-то она получила письмо из Йельского университета. Студенты жаловались, что их насильно кормят разными «алкогольными блюдами» - в частности, потчуют жареной ветчиной в шампанском. В Йеле обеспокоенную Кэрри встретили веселые члены студенческого пивного братства. Позируя для фотографии за спиной трезвенницы, они достали бутылки и кружки. Ее речь о вреде алкоголя то и дело прерывалась пьяными песнями.
Слабеющее здоровье и жесткие законы постепенно заставили Кэрри обратиться к более мирным формам протеста. Она читала лекции и выступала в водевилях, которые считала необходимым злом: «Никого еще не приглашали или позволяли выступать там с Библией в руках, кроме Кэрри Нэйшн. Дверь открылась только для меня. Ее открыл топор».
В 1908 году Кэрри отправилась в европейское турне. По пути через Атлантику она не преминула разбить барное зеркало на пароходе «Колумбия», а в Европе несколько раз подвергалась аресту. Английские трезвенники приняли ее на ура, но зрители во время лекции в мюзик-холле забросали Кэрри яйцами. Разгневанная Кэрри прервала турне и вернулась в Штаты.
В 1910 году она купила участок земли в Юрика-Спрингс, штат Арканзас. Здесь она построила дом, который назвала «Зал топоров». Здоровье Кэрри все слабело, к телесным недугам прибавилось умственное расстройство. В январе 1911 года она упала в обморок, произнося речь в городском парке и пять месяцев спустя умерла в больнице города Ливенворт в Канзасе. Она была похоронена рядом с родителями на кладбище Белтона, штат Миссури. Позднее на могиле неукротимой был воздвигнут памятник с надписью, цитирующей ее последние слова: «Сделала, что могла».
В шестидесятые годы композитор Дуглас Мур, еще один однофамилец, сочинил о ней оперу. Женский христианский союз трезвости выкупил дом Кэрри в Медисин-Лодж, где был устроен музей. В Белтоне проводится фестиваль ее имени, имеется и постоянная выставка в городском музее. В общем, вспоминают ее часто, пусть и в карикатурном виде «дамы с топором». Правда, старушка Кэрри точно перевернулась бы в гробу, узнав, что ее именем названо канзасское отделение клуба коллекционеров пивных банок. И что на уличном сленге «Кэрри Нэйшн» - одно из обозначений крэка.
(с) Сергей Бобров