Книга «Тропою волка» продолжает роман-эпопею М. Голденкова «Пан Кмитич», начатую в книге «Огненный всадник». Во второй половине 1650-х годов на огромном просторе от балтийских берегов до черноморской выпаленной степи, от вавельского замка до малородных смоленских подзолков унесло апокалипсическим половодьем страшной для Беларуси войны половину населения. Кое-где больше.
«На сотнях тысяч квадратных верст по стреле от Полоцка до Полесья вымыло людской посев до пятой части в остатке. Миллионы исчезли — жили-были, худо ли, хорошо ли плыли по течениям короткого людского века, и вдруг в три, пять лет пуста стала от них земная поверхность — как постигнуть?..» — в ужасе вопрошал в 1986 году советский писатель Константин Тарасов, впервые познакомившись с секретными, все еще (!!!), статистическими данными о войне Московии и Речи Посполитой 1654–1667 годов.
В книге «Тропою волка» продолжаются злоключения оршанского, минского, гродненского и смоленского князя Самуэля Кмитича, страстно борющегося и за свободу своей родины, и за свою любовь…
Глава из книги:
«Русский воевода» Степан Чарнецкий понял одно — меньше надо спрашивать разрешения у нерешительного короля и больше действовать самому. Только тогда дело пойдет. Он тут же договорился с Павлом Сапегой. Литвинский гетман с двадцатью тысячами войска должен теперь был идти в Пруссию громить войска альянса, чтобы не дать им возможности собрать новые силы. Вернувшийся со свадьбы Кмитича Михал вновь окунулся в суету военных походов.
После беспечных дней в Евье первый день в армии вверг юного князя в уныние, но Михал быстро адаптировался. Несвижский князь вместе с Винцентом Гонсевским возглавил авангард армии Сапеги. Уже 8 октября этот авангард столкнулся под прусским местечком Простак с войсками брандербург-ского курфюрста, где находился и Богуслав Радзивилл. Войско альянса расположилось на берегу реки Пис, готовясь к переправе по мосту, чтобы следовать к крепости Элк на воссоединение со шведским войском Валенрода. Но появление литвинов остановило переправу — альянс готовился отразить атаку. Гонсевский решил применить хитрую тактику: вначале он отправил шесть сотен крымских татар с заданием найти брод и, переправившись на другой берег Писы, с тыла незамеченными подойти к мосту. Те так и сделали. Сам же Гонсевский, вступив в короткий бой, любимым русским приемом — ложным бегством кавалерии — стал заманивать немецких рейтаров в засаду. Этот маневр тут же распознал чуткий, как лис, Богуслав.
— Это засада! Я хорошо знаю тактику литвин! — кричал Богуслав брандербуржцам. Слуцкий князь, конечно же, не имел времени, чтобы рассказать, что именно так заманили братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи под удар засадного полка наемную армию Мамая, когда воевали против него на Дону в 1380 году на стороне Тохтамыша. Не успевал он напомнить немцам и о «бегстве» литвин при Грюнвальде, заманивших крестоносцев под удар смоленских хоругвий. История ничему не научила брандербуржцев, и те, не слушая Богуслава, посчитав, что враг повержен и паникует, увлеклись преследованием. И попали-таки в засаду. Их атаковали гусары и драгуны. Рейтары не выдержали боя и побежали сами, уже по-настоящему. Остальные, видя убегающих товарищей, бросились на мост. И вот тут-то неожиданно с диким улюлюканьем появились крымские всадники в своих высоких шапках. Закипела жаркая схватка. Организованное сопротивление смогли оказать лишь солдаты Богуслава, кто, в принципе, был готов к такому повороту событий, контролируя переправу. Однако бегство и паника остальной части армии все смешали. Литвины напирали с одной стороны, татары — с другой, по ним били из пистолетов и мушкетов драгуны, но на месте упавших татар возникали новые. Ожесточенная рубка быстро клонилась к победе Гонсевского.
Михал Радзивилл вместе с полковником Короткевичем и бывшим могилевским воеводой Поклонским вновь дрался в первых рядах, даже не подозревая, что где-то впереди опять находится его кузен. Сам же Слуцкий князь яростно отбивался от татар, ловко фехтуя в седле саблей. Он проткнул одного, срубил второго, застрелил третьего татарина, но четвертый сзади ловко полоснул саблей по голове Радзивилла. Богуслав успел заметить врага, уклонился, но скользящий удар все равно пришелся князю по голове, и если бы не шляпа и пышная шевелюра — он был бы смертельным. Кровь хлынула на лицо, и Богуслав едва усидел на коне, завалившись на бок, еле-еле удерживаясь на боку коня одной рукой, чтобы не упасть. Но раненый князь все же не удержался в седле и рухнул на землю.
Какой-то татар™ тут же подскочил к нему и хотел заколоть его своей острой хоругвью, но Богуслав, собрав силы, уклонился от удара и ухватился за копье рукой. Клик! Тонкое древко обломалось, наконечник остался в руке Слуцкого князя. Молодой адъютант Богуслава Суловский все это видел, он выхватил пистолет, тот не выстрелил, Суловский схватил второй и выстрелил-таки в ордынца почти в упор. Татарин вздрогнул, оскалился и рухнул. На Суловского тут же напрыгнули сразу двое и повалили его на землю. Татарский хорунжий набросил Богуславу на руки веревку и повел за собой его и Суловского. В плен попало до семи тысяч человек. Около трех тысяч бран-дербужцев и литвин погибло…
— Кто таков? — к Богуславу, сидящему на траве со связанными толстой веревкой руками, подошли два татарина и литвинский офицер в лисьей шапке с пером. Богуслав узнал литвина — это был новогрудский полковник Троян-Станислав Войнилович. Татары сразу поняли, что к ним в руки попал некто знатный, а тут и некий литвинский солдат опознал Слуцкого князя и доложил полковнику Войниловичу. Войнилович с сорока всадниками прискакал в расположение крымчан, чтобы забрать Радзивилла. Рядом с Богуславом также со связанными руками сидел понурый Суловский.
— Ваше имя, пан? — повторил вопрос Войнилович.
Богуслав искоса посмотрел на полковника, в надежде, что тот не признал его «разукрашенную» кровью физиономию.
— Я Францыск Иванкович. Ротмистр, — соврал Богуслав. — Можно мне умыть лицо и перевязать голову? Я ранен. Мне дурно, пан.
«Боже, какой позор! Я в плену! — думал в отчаяньи Слуцкий князь, невзирая на головокружение от контузии. — После Бастилии я дал себе слово попасть в руки к врагам только мертвым! И вот…»
— Да какой же вы ротмистр, пан Радзивилл! — усмехнулся Войнилович, глядя на залитое кровью лицо Богуслава. — Я вас прекрасно узнаю, даже в таком виде. Ну и птичка же попала в нашу клетку! А ну-ка к Гонсевскому его!
Татарин схватил веревку и дернул Богуслава к себе, давая понять, что пленник его. Но Войнилович сделал знак своим людям, те подошли и бесцеремонно оттолкнули татарина, затем потянули за веревку Богуслава, призывая его подняться на ноги. Радзивилл с трудом встал и чуть вновь не упал на землю — солдат опять с силой потянул веревку. Шатающегося из стороны в сторону Слуцкого князя привели к смоленскому князю Винценту Гонсевскому.
— Ну, день добрый, пан Богуслав, — усмехнулся Гонсев-ский, стоя около своего коня в доспехах панцирного товарища, рядом с только что установленным шатром, — для вас, конечно, сегодняшний солнечный день не очень добрый, а вот для меня очень даже неплох. Вам нужен врач? Сейчас я пришлю лекаря. Эй! Лекаря сюда! — крикнул Гонсевский в сторону.
— Что вы намерены со мной делать, изменник Литвы? — гордо взглянул на полевого гетмана Богуслав, с трудом поднимая запекшиеся от крови веки. Взгляд при этом получился еще более надменный, чем даже хотелось самому Слуцкому князю. Высокий чистый лоб Гонсевского покраснел, на нем выступили жилы.
— Это вы предатель, пан Богуслав! Вы воюете с врагами его королевского величества!
— Почему же! — усмехнулся Богуслав, шатаясь и едва стоя перед Гонсевским. — Я воюю с врагами моего королевского величества, — он особенно выделил слово «моего».
— Вас следует казнить! — багровел Гонсевский, сжимая кулаки. — Повесить как изменника родины.
— Ну, так казните. Мне трудно стоять, пан гетман. Трудно даже говорить. Лежать в земле или висеть будет намного легче.
Тут к ним приблизился Михал. Без шляпы, в белой рубахе, с развевающимися на летнем ветру светло-каштановыми волосами, в новых скрипучих ботфортах, в прекрасном расположении духа. Михал увидел, что Гонсевский разговаривает с каким-то пленным, и… обомлел. Пленным был его кузен!
— Богуслав?! — Михал подбежал к двоюродному брату. — Ты ранен? Пан Винцент! Велите его перевязать! Опять ты здесь, братко!
— Остыньте, полковник! — остановил Гонсевский Несвижского князя. — Это не просто ваш кузен, а прежде всего изменник и военнопленный!
— Вот и ведите себя, пан Гонсевский, соответственно шляхетскому кодексу чести касательно военнопленных неприятельских командиров! — взорвался Михал. — В противном случае я буду на вас жаловаться королю!
У Гонсевского нервно задергалось веко. Он боялся прогневить Яна Казимира. Вступать в конфликт с Михалом смоленский князь также считал опасным для своей карьеры. Он хорошо знал, как близки Ян Казимир и Михал Казимир Радзивилл.
— Добре, — буркнул полевой гетман, — берите своего родственничка и делайте с ним, что хотите. Только учтите: он пленник крымчан, Супана Казы-аги, с ним и договаривайтесь. Ну, а по поводу лекаря я уже распорядился. Сейчас ему промоют рану.
— Дзякуй, Михал, — улыбнулся краешком рта Богуслав.
— Пошли, тебя умоют и перевяжут, — взял под руку Богус-лава Михал, — выглядишь ты ужасно.
— Хорошо, что не видит Анна Мария.
— Что у тебя с Аннусей?
— Я люблю ее.
— А она тебя?
— Души не чает. Боюсь я за нее, Михал. Вначале отец. Сейчас вот я. Ну прямо mało ominę [14]. А девушке нет еще и шестнадцати!
— Заткнись, никакой ворожбы нет. Просто ты не с теми связался. Никто тебя здесь не тронет, — сердце Михала сжалось. Он впервые видел Богуслава таким раздавленным и сломленным, но думающим при этом об Аннусе.
— А ведь я так и думал! — вздохнул Михал.
— Что думал?
— То, что у вас каханне!
Богуслав не ответил. Он единственный из всего окружения своей воспитанницы Анны Марии Радзивилл сомневался в искренних ответных чувствах своей подопечной. Любил ее и не верил, что и любовь юной девушки к нему так же сильна. Хотя все знали, что дочь Великого гетмана влюблена в Богуслава по уши. Девушка пыталась скрыть свою греховную страсть к двоюродному брату отца, но это у нее не получалось. Они постоянно переписывались, посылая друг другу нежные послания. На трогательные письма Аннуси Богуслав порой отвечал с нескрываемой ревностью, умолял быть осторожной со всякого рода извращенцами типа Михала Паца. Также Богуслав неизменно просил Аннусю уничтожать его письма сразу после прочтения.
Ну а в последнее время тетушка Анны Марии Катажина Глебович как-то уж чересчур настойчиво принялась подыскивать для «сиротки Аннуси» женихов. Это просто выводило из себя Богуслава.
— Говорят, ты вывез тело Януша из Тикотина? — слабым голосом спросил Богуслав, опираясь на плечо кузена.
— Так, вывез. Мог бы это сделать и ты! Ты ведь был там раньше меня.
— Но я не успел и не мог. У меня под носом был Сапега. Но все равно, дзякуй тебе великий.
— Дзякуй, — недовольно передразнил кузена Михал, — вечно все на меня сваливаете. Почему-то я один должен думать о вещах, на которые всем Радзивиллам наплевать! Забрать Януша из крепости была в первую очередь твоя обязанность. Ну да ладно. Где сейчас Аннуся?
— В Курляндии. В Митаве. Бедная девочка! Мир ополчился против нее!
— Почему? Что еще? — заволновался Михал.
— Муж сестры Януша Юрий Кароль Глебович ultimis diebus (последними днями-лат.) с пеной у рта отстаивает свое право на наследство Януша. Эта сука считает, что у его жены Ка-тажины на наследство покойного кузена нашего больше прав, чем у Аннуси, его единственной дочери!
— Вот же сволочь этот Глебович!
— Тут, думаю, даже не он сволочь, а больше тетушка Катажина, которая его подстрекает. И не зря она так активно подыскивает пассию для моей Аннуси.
— Ладно, в суде разберемся! Я этого дела так не оставлю.
— Поздравляю с назначением. Ты уже полковник! — перевел разговор на другую тему Богуслав.
— И не только, — буркнул Михал, — я нынче подчаший литовский. Не слышал? Умер дядя Михал Кароль.
— Кузен твоего покойного отца?
— Так.
— Жаль! — Богуслав перекрестился. — И этот умер. Уже третий Радзивилл откинул копыта.
— Его должность и перешла ко мне. Кстати, ты знаешь, что там, под Варшавой, ты застрелил Яна Ковалевского?
— Я не разглядывал, в кого стреляю, а лишь обеспечивал надежную охрану короля, — недовольно буркнул в ответ Богус-лав, — козырек от шлема скрывал лицо. Сожалею, — он остановился. Ковалевского Богуслав, конечно же, узнал тогда, но уже не мог, чтобы не выстрелить — иначе погиб бы Карл Густав. Богуслав, в самом деле, сожалел об этом случае, успокаиваясь лишь тем, что спас остальных: Михала, Собесского, Полубинского… Там, у Бялолукского леса, Богу славу так же, как и Михалу, было тяжко видеть зазря погибший цвет литвинской тяжелой конницы. Лица падающих из седел под немецкими и шведскими палашами и пулями гусар еще долго стояли перед тазами Богу слава. Но в этом он винил лишь Яна Казимира и его глупейший приказ атаковать превосходящие силы Карла Густава всего шестью сотнями гусар Сапеги. Вот только не осталось у Слуцкого князя больше сил, чтобы объяснять это Михалу. Несвижский ординат и сам должен все понимать, считал Богуслав, не маленький хлопец уже младший из Радзивиллов.
— Подчаший, говоришь… — Богуслав усмехнулся, прикладывая ладонь ко лбу. — Ну, раз ты подчаший, то принеси мне чашу красного вина. Я потерял много крови, — Богуслав тихо застонал, и Михал подхватил его под руку — иначе его кузен упал бы.
— Носилки! — крикнул Мйхал. Как раз в этот момент подбежал лекарь со своей походной сумкой, а два мушкетера уже несли носилки, на которые осторожно положили обмякшее тело Богуслава Радзивилла. В ушах Слуцкого князя все шумело, и язык отказывался говорить.
Богуслава отдали на поруки Михалу. Правда, Несвижскому ординату пришлось пообещать, что провинившийся перед королем Речи Посполитой Богуслав больше уже никогда не вернется к Карлу Густаву и его союзникам. С татарами Казы-аги Михал также договорился. Зная, что им в руки попал знатный пленник, хитрый Казы-аги требовал и достаточно знатный выкуп — 12 000 талеров.
— Дьявол! — ругнулся Михал. При нем таких денег не оказалось. Он заплатил 3 000 талеров, но татары согласились отдать ему Богуслава под честное благородное слово, что оставшуюся сумму он выплатит позже, и потребовали заложника. Заложником вполне добровольно согласился стать гусарский хорунжий из полка Михала Петр Гноинский, полностью уверенный в том, что деньги вскоре выплатят.
— Отлично! — Михал полагал, что конфликт разрешился весьма успешно. Он даже не стал намекать Богуславу, чтобы тот сам позже уплатил 9 000 талеров за собственный выкуп. Михал полагал, что Богуслав и так все понимает. Увы, похоже, что раненый, с плохо соображающей головой, Богуслав всего этого как раз толком и не осознавал. Слуцкого князя умыли и перевязали, дали выпить красного вина. Чувствовал он себя очень скверно — голова кружилась, постоянно тошнило, и несчастный Богуслав, едва осушив кубок, отключился в повозке для раненых.
Но как все скоротечно на войне! Только что светило солнце, а вот уже проливной дождь! Только что татары разбили брандербуржцев, а теперь уже сами разбиты ими и бегут, побросав обозы, знамена, пленных и раненых, бегут от обрушившегося града пуль и сабель. Менее чем через сутки под Филиповом брандербуржцы и шведы генерала Спинбока, словно черти из табакерки, выскочив из дождевых струй, атаковали Гонсевского, разгромив его авангард. Погиб Коротке-вич, попал в плен Поклонский… Только что Гонсевский, под-боченясь, свысока взирал на пленного Богуслава с залитым кровью лицом, и вот уже сам, бледный, со связанными руками, брошен в мокрую грязь вражескими солдатами. Под струями дождя мушкеты литвинских пехотинцев стреляли плохо — порох на полках тут же промокал, а вот шведские драгуны, используя морские мушкетоны, имеющие защиту от воды, палили часто и точно из своих стволов. Под Михалом упал сраженным его любимый вороной конь Пегас. Сам Несвижский князь перелетел через голову коня и упал в мокрую жижу. Его бы точно добили или схватили неприятельские драгуны, если бы не ловкий татарский всадник, затащивший парня к себе на седло с криком: «Чабук! Чабук!» — и тут же пришпоривший коня, убегая вон от настигающего врага.
Богуслав не слышал начала боя. Он спал в телеге, накрытый овчинным тулупом, метался в бреду, видя в беспокойном сне каких-то чудовищ, вампиров с окровавленными зубами, прятался от них в темном пруду… Проснулся Радзи-вилл от крупных капель воды, часто падающих ему на лицо с навеса, продырявленного, как решето, не то пулями, не то осколками гранаты. Раненый князь с трудом подполз к выходу. В нос ударили сырость и запах хвои. Его телега стояла на узкой проселочной дороге, среди елей, брошенная всеми. Дождь уже прошел, но с намокших еловых лап падали крупные капли. По ночному темно-аспйдному небу плыли серые осенние облака, то скрывая, то открывая серебристый фонарь Луны. В этом переменчивом лунном свете Богуслав разглядел мертвые тела нескольких татар, темнеющие в лужах и в мокрой траве. Богуслав быстро сообразил, что прошел бой, в котором крымчан разбили наголову.
«А где же Михал? Нет никого… Нужно бежать! — лихорадочно соображал Богуслав. — Бежать? Но куда? Да и есть ли силы, чтобы бежать?» Голова по-прежнему кружилась, в руках и ногах чувствовалась неимоверная слабость, веки горели. «Наверное, у меня жар», — подумал Богуслав. Где-то на расстоянии послышался топот копыт, громкие гортанные команды на немецком…
— Hilfe! Ich bin hier! [15] — громко крикнул Радзивилл, чувствуя, что на крик ушли последние силы. Стук копыт по мокрой глинистой почве раздался совсем рядом, и к телеге подскакали два всадника в заломленных шляпах. В их руках тускло поблескивали обнаженные сабли. Во мраке ночи, слабо освещаемой луной, Богуслав не мог дать гарантии, что эти темно-серые силуэты драгун и есть брандербуржцы — всадники могли оказаться и литвин-скими или польскими драгунами.
— Wer ist da?[16]- громко спросил один из них, и Богуслав понял — перед ним союзники.
— Я Богуслав, Богуслав Радзивилл, — ответил Слуцкий князь, и тут же в его глазах все потемнело, серые силуэты немецких драгун расплылись. Богуслав потерял сознание, рухнув лицом в овчину.
 | Михаил Голденков. Тропою волка |