понедельник, 21 апреля 2014 г.

Мо Янь. Перемены

Мо Янь. Перемены
Мо Янь – один из самых известных современных китайских писателей, лауреат Нобелевской премии по литературе 2012 года за «галлюцинаторный реализм, который объединяет народные сказки с историей и современностью». «Перемены» – история «маленького человека», чья жизнь меняется вместе с жизнью страны. Неторопливое, чрезвычайно образное повествование ведет нас от одного события к другому. Автор делится с нами своими размышлениями и наблюдениями, не упуская ни единой детали. И эти детали дают гораздо более полное представление о жизни Китая и китайцев, чем самые толстые учебники истории.

Глава из книги:

1979 год стал очень важным как для меня, так и для страны. Сначала 17 февраля китайские войска после многочисленных провокаций начали контратаку против Вьетнама. Двести тысяч солдат в провинциях Гуанси и Юньнань пересекли границу и вторглись на территорию Вьетнама. На следующее утро, во время завтрака, мы услышали историю о герое по имени Ли Чэньвэнь, который пожертвовал собой, чтобы взорвать вражеское укрепление. Многие из тех, кто вместе с нами начинал службу, отправились на передовую, и в глубине души я им завидовал. Я надеялся, что мне тоже выпадет такая возможность – попасть на поле боя, стать героем, если прорвусь, то получу награды и возможность продвижения, а если погибну, то родители будут считаться членами семьи павшего воина, что кардинально изменит статус моей семьи, и отец с матерью поймут, что не зря воспитали меня. На самом деле тогда не только я так думал. Возможно, эта идея слишком примитивная и ребяческая, но то было деформированное мировосприятие детей крестьян-середняков, хлебнувших полную чашу политического угнетения: лучше уж с помпой умереть, чем влачить жалкое существование. Пока на фронте шли сражения, наша часть тоже изменила привычной расхлябанности, и мы теперь все делали на совесть и с удвоенным усердием – строевые учения, тренировки, дежурства, работу в поле. Но война быстро закончилась, и все вернулось на круги своя.


В конце июня того же года с разрешения командиров я вернулся домой, чтобы жениться. Свадьбу сыграли третьего июля, в тот день шел проливной дождь. Во время побывки по случаю свадьбы я повидался с несколькими боевыми друзьями, вернувшимися с фронта. Они все отличились на войне, двое получили повышение, и я в душе завидовал им, когда уж мне-то повезет? Возможно, еще через пару месяцев я демобилизуюсь и вернусь в родные края.

На следующий день после свадьбы я поехал на велосипеде в колхоз «Цзяохэ». Сказал, что еду повидать школьных друзей, но на самом деле хотел взглянуть на «ГАЗ-51», едва меня не угробивший, тот самый, на котором ездил отец Лу Вэньли. Я обнаружил грузовик на колхозной автостоянке. Отец Лу Вэньли красил грузовик масляной краской. Я подошел, вытащил сигареты и угостил его одной, а потом спросил:

– Мастер Лу, не узнаете меня?

Он с улыбкой покачал головой.

– Я в начальной школе учился в одном классе с Лу Вэньли. Моя фамилия Мо.

Он затараторил:

– А! Я вспомнил, вспомнил! В тот год я припарковал у вас в деревне грузовик, так вы его вскрыли и стащили белые перчатки.

– Это не я, это Хэ Чжиу. Он не только перчатки стащил, но и шины спустил.

– Вот гаденыш, я так и знал. Он ведь с детства рос хулиганом, вечно придумывал какие-нибудь гадости. Он не только мне шины спустил, но и ниппели скрутил с колес! А потом еще начал торговаться со мной, чтобы я дал ему поносить мою форму и фуражку, дескать, если не дам, то он на улице растянет колючую проволоку и проткнет мне шины.

Я тут же вспомнил картинку – десять с лишним лет назад грузовик отца Лу Вэньли стоит посреди улицы, из шести колес четыре спущены, отец Лу Вэньли мечет громы и молнии и извергает проклятия. В школе тогда меня сочли главным подозреваемым и очень долго допрашивали. Большеротый учитель Лю махал раскаленным докрасна крюком у меня перед лицом, требовал, чтобы я признался в содеянном. Поскольку мне не в чем было признаваться, то я и раскаленного крюка особо не боялся. Я спросил, как поживает Лу Вэньли. Он сказал, что она устроилась работать на местный каучуковый завод. Я сказал:

– Вот в колхозе работать здорово, это общенародная собственность, а каучуковый завод – коллективная.

– Ты что, не знаешь? Колхоз вернули уезду, земли будут раздавать в аренду, скоро мы ничем не будем отличаться от крестьян.

Я показал на наполовину покрашенный «ГАЗ-51» и другие потрепанные машины и спросил, что с ними будет. Он ответил:

– То, что можно продать, продадим, а что нельзя, то пусть и дальше гниет.

– И «ГАЗ-51» продадут?

– Несколько дней назад этот самый Хэ Чжиу прислал мне телеграмму из Внутренней Монголии, сказал, что даст за эту рухлядь восемь тысяч юаней. У этого малого, наверное, в голове что-то помутилось. Еще пять бы добавил и мог бы купить новый грузовик марки «Освобождение» прямо с завода. Как ты думаешь, он меня обдурить хочет?

Меня обуяла буря эмоций, про себя я подумал: «Эх, Хэ Чжиу, что на этот раз придумал твой гениальный мозг? Раз ты можешь выложить такую кучу денег за грузовик, значит, разбогател, тогда почему хочешь приобрести допотопную развалину? Неужели только ради воспоминаний, и денег не жалко?» А вслух я сказал:

– Мастер Лу, я не знаю, зачем ему так делать, но уверен, что он вас не обманет.

– Ну, пусть покупает, вот только я не уверен, что хочу продавать, ты только подумай, сколько мы с этим грузовиком уже вместе! Я к нему очень привязался.

Сказав это, отец Лу Вэньли взял кисточку, сделал пару мазков по кабине, а потом опять спросил:

– Парень, а ты где служишь-то?

– В уезде Хуан.

– Тридцать четвертый полк гарнизона Пэнлай?

– Мы подчиняемся генеральному штабу, но тридцать четвертый полк нас контролирует.

– Мы с командиром тридцать четвертого полка Сюем боевые товарищи. Я был командиром роты, а он офицером-инструктором в полку.

Я с воодушевлением сказал:

– Мне однажды довелось послушать доклад командира Сюя! Какое совпадение! Не хотите ничего ему передать? Я послезавтра возвращаюсь в часть.

Он удрученно ответил:

– Сюй важный командир, а я вонючий водитель. Не стану я заискивать.

Я хотел сказать еще что-то, но он уже занялся покраской грузовика. Естественно, я давно уже знал, что с ним случилось. Когда он вернулся с корейского фронта на родину, его сделали командиром роты и дали звание капитана. Перед ним открывались прекрасные перспективы, но, как и в случае со многими молодыми да ранними, «сзади мешал хвост, спереди перевешивал хрен», короче, надменность и любвеобильность разрушили всю его блестящую карьеру.

В день возвращения в часть я с утра пораньше поехал в уездный центр купить билет на автобус дальнего следования до уезда Хуан. До отправления оставалось еще два часа. Городок был очень маленький, я за полчаса быстрым шагом дошел до каучукового завода, который находился в южной части, и сказал старому охраннику на воротах, что я ищу Лу Вэньли. Охранник ответил, что она вроде в ночную смену работала, а потом принялся допытываться, кем я ей прихожусь. Я ответил, что мы с ней вместе учились, оказался тут проездом, поскольку навещал родственников, хотел заодно ее проведать. Старик, видимо, увидел, что я в военной форме, и спросил, не позвать ли ее. Я его поблагодарил. Старик сказал:

– Постой за меня на воротах, я за ней схожу.

Я время от времени смотрел на часы на запястье – я одолжил у одного из своих боевых товарищей часы марки «Чжуншань», которые стоили тридцать юаней, – очень боялся опоздать на автобус. Спустя довольно долгое время охранник вернулся вместе с Лу Вэньли. Она был в коротком пальтишке, в красных кальсонах и шлепанцах без задников, волосы растрепаны, полусонная и беспрерывно зевающая. Я поспешно подошел и окликнул ее по имени. Она осмотрела меня с головы до пят и холодно сказала:

– А, это ты, что надо?

Мне стало неловко, и я забормотал:

– Ничего… просто возвращаюсь в часть… до автобуса еще есть время… решил заодно проведать одноклассницу… позавчера ездил в колхоз, видел папу твоего, он мне сказал, что ты здесь работаешь…

Она нетерпеливо перебила:

– Ну, раз ничего, то я пошла спать.

Повернулась и ушла, а я смотрел ей вслед и чувствовал горечь в душе.


Не прошло и двух месяцев после возвращения в часть, как я получил приказ о переводе в учебную часть в Баодине. Тот земляк, что давал мне поносить часы на свадьбу, со вздохом заметил:

– Видимо, женитьба приносит удачу, я через несколько дней тоже возвращаюсь домой жениться.

Перед самым моим отъездом между нами и командным составом устроили матч по баскетболу. В тот день мне везло, я почти все время попадал. Это была лучшая игра за всю мою жизнь.

Десятого сентября мы вместе с техником Ма, которому нужно было в Пекин по делам, покинули уезд Хуан. Тянь Ху на грузовике отвез нас на станцию в Вэйфане. «ГАЗ-51», до свидания! Хотя на самом деле не «до свидания», а «прощай». Этот грузовик я больше так никогда и не увидел, где сейчас его останки? А «ГАЗ-51», который принадлежал отцу Лу Вэньли, как сообщили деревенские, действительно купил Хэ Чжиу. Он много раз проехался по кругу на грузовике, по улицам и по школьной спортплощадке, действительно воплотив в жизнь мечту «быть папой Лу Вэньли», а потом уехал куда глаза глядят, подняв облако пыли.

Когда я прибыл в Баодин, сначала меня назначили командиром отделения, я обучал курсантов, которых набрали в этом году после окончания средней школы. Они учились два года, получали аналог высшего специального образования, а после выпуска становились офицерами, которым присваивался двадцать третий разряд. У их специальности было очень длинное название, а на самом деле нужно было, надев наушники, расшифровывать радиосигналы.

Через месяц, после окончания курса, меня оставили в полку сначала в боевой службе безопасности, а потом на должности политрука, я должен был учить курсантов философии и политэкономии. Я почти ничего не знал в этих предметах, совсем как в поговорке про то, что утку на насест можно загнать только силой. В самом начале я очень уставал, но после семестра преподавания постепенно втянулся, и работа пошла. А потом опять взыграли мои еще не умершие литературные амбиции. После целого ряда неудач, в сентябре 1981 года в местном журнале «Ляньчи» опубликовали мою первую повесть, «Ливень весенней ночью». На второй год весной все в том же журнале опубликовали рассказ «Уродливый солдат». Простой рядовой, который выполнял обязанности офицера и беспрерывно, до хрипоты в голосе рассказывал курсантам об основных принципах марксизма, а при этом еще и книжки писал, всегда привлекал внимание окружающих. 3 ноября 1981 года у меня родилась дочь, и старший брат, который работал в тот момент в Хунани, предложил назвать ее Айлянь[33], во-первых, в честь того, что моя первая повесть появилась в журнале «Лотосовый пруд», а во-вторых, в честь знаменитого сочинения сунского философа и литератора Чжоу Дуньи «О любви к лотосам». Мне это имя показалось слишком банальным, а потому я назвал дочку Сяосяо, подобрав редкие иероглифы – «бамбуковая флейта». Но когда она пошла в младшую школу, то учительнице показалось, что в иероглифах слишком много черт, а потому она выбрала более простые с аналогичным звучанием – «улыбка», так оно и прилипло к ней до сих пор.

Благодаря помощи многих уважаемых людей из вышестоящей инстанции в разгар лета 1982 года, отправившись домой на побывку, я узнал, что меня, вопреки правилам, порекомендовали повысить до офицера. Тот приказ, в котором говорится о назначении меня на должность инструктора, и сейчас должен храниться в моем досье. Я четко помню письмо, которое принес домой отец. Когда я передал ему эту счастливую весть, у него в глазах засиял свет, от которого мне стало одновременно тепло и скорбно. Он ничего не сказал, лишь взвалил мотыгу на плечо и пошел в поле. Поведение отца заставило меня вспомнить, как отреагировал один дальний родственник по отцовской линии, когда его сына повысили, он прошелся по всей деревне, бил в гонг и кричал:

– Моему сыну дали звание офицера! Офицера!

То, что мой отец промолчал, позволило мне глубоко прочувствовать и его характер, и моральные качества, и личный опыт.

Осенью 1984 года я поступил на факультет литературы Академии искусств НОАК, а вскоре написал известное произведение «Прозрачная морковь», потом опубликовал и повесть «Красный гаолян», вызвавшую шумиху. В 1986 году, во время летних каникул, я покупал овощи на рынке в родной деревне и столкнулся с одним парнем по фамилии Вань из соседнего села. Он схватил меня за руку и, выпучив глаза, заорал:

– Говорят, ты разбогател? Продал тираж одной повести на миллион?

Сейчас заработать миллион на продаже одной книги вполне возможно, но в те времена это, без сомнения, был бред чистой воды. Земляк не дал мне начать оправдываться, сказав:

– Не бойся, я не буду у тебя деньги занимать, у меня сын сдал экзамены и поехал в Америку учиться, через пару лет будет и у нас куча зеленых!

В 1987 году Чжан Имоу привез Гун Ли, Цзян Вэня и съемочную группу в Гаоми, чтобы снимать «Красный гаолян», который изначально хотели назвать «Девятый день девятого месяца в Циншакоу», именно такое название красным цветом написали на боку одного из микроавтобусов, принадлежавших съемочной группе. Почему сразу не назвали «Красный гаолян», а переименовали лишь после окончания съемок? Я не спрашивал, а они не говорили. Тогда для жителей Гаоми съемки фильма были в новинку. С тех пор, как Паньгу[36] разделил небо и землю, никто не приезжал в наше захолустье снимать кино. Но еще до начала работы я пригласил основных членов съемочной группы к себе домой на обед. Чжан Имоу и Цзян Вэнь пришли с выбритыми налысо головами, загорелые до черноты. Гун Ли была в простом холщовом халате и с прической, какие женщины носят в деревнях, а без косметики выглядела, как обычная, ничем не примечательная сельская девушка. Местные жители раньше думали, что актрисы – это небожительницы, спустившиеся на землю, но, увидев Гун Ли, были крайне разочарованы. Но кто тогда мог подумать, что за десять с небольшим лет Гун Ли превратиться в звезду мирового масштаба, будет держаться легко, утонченно, словно аристократка, поглядывать искоса, с кокетством? В день съемок собралась огромная толпа, зрители буквально стояли стеной: и обычные люди, которые проехали несколько десятков ли, добираясь из соседних уездов, и местные чиновники, которых привезли легковые автомобили. Все приехали воодушевленные, а уехали разочарованные.

Съемочная группа разместилась в местной гостинице, в комнатах не было ни кондиционера, ни туалета, но в те времена гостиницы уездного уровня почти все так выглядели. Да и актеры тогда не были важными шишками, не то что нынче. Когда съемочная группа уехала, один мой приятель из местных сказал:

– Многим актеры не понравились. Особенно Цзян Вэнь, позвонил по междугородней связи и болтал четыре часа.

Я спросил:

– Он оплатил звонок?

– Оплатил.

– Так какая тебе разница?

Сейчас я не могу себе представить, чтобы кому-то вообще до этого было дело. Раньше все китайцы любили совать нос в чужие дела, теперь на передний план вышла защита частной жизни, и это огромный прогресс. Не так давно я по телевизору видел одного актера, которого в начале 1980-х за «аморалку» посадили на десять лет, и он жаловался на несправедливость приговора. Да, он не скрывал, что имел сексуальную связь с несколькими женщинами, но все по обоюдному желанию, а тогда это считалось серьезным правонарушением, это дело прогремело на всю страну, большинство китайцев сочли, что он получил по заслугам, никто не думал, что мера наказания не соответствует проступку. Если бы мы мерили по стандартам той эпохи современные взаимоотношения полов… сколько бы тюрем понадобилось!

Когда я увидел потрепанный грузовик, который съемочная группа невесть откуда взяла, я тут же подумал о том «ГАЗ-51», на котором ездил отец Лу Вэньли и который купил потом Хэ Чжиу. Они были примерно одного цвета, но при ближайшем рассмотрении я увидел, что капот не такой. Односельчане говорили, что Хэ Чжиу во Внутренней Монголии. Служит ли ему все еще тот «ГАЗ-51»?

Мо Янь. ПеременыМо Янь. Перемены