Путь человечества во многом зависит от мелочей. Если бы 19 октября 1847 года православный епископ немного подумал... Если бы католики шли в тот день чуть медленнее... Тогда, возможно, мир не знал бы Льва Толстого. И крепостное право отменили бы позже. И не погибли бы в крымской войне тысячи солдат, которые слыхом не слыхивали о случайной перепалке в Вифлееме.
Вифлеем и сегодня место беспокойное. Один из самых почитаемых христианами городов, он со времен Крестовых походов сотрясается от конфликтов между последователями Иисуса, не способными поделить его храмы. В первую очередь это касается базилики Рождества Христова. Сейчас она принадлежит православным грекам и армянам. Католиков, которые владеют в церкви крошечным приделом Яслей в пещере, в центральный храм допускают лишь на Рождество. Западным христианам это, естественно, не нравится, но в последнее время они умерили амбиции, а вот греки и армяне никак не могут поделить сакральное пространство.
Последний конфликт произошел 28 декабря 2011 года во время подготовки к празднованию рождения Христа. Клирики Иерусалимского патриархата и Армянской апостольской церкви устроили в соборе потасовку. Драка началась из-за спора, кому какую часть храма убирать. Около 100 священнослужителей сначала выкрикивали взаимные проклятия, а потом принялись молотить друг друга швабрами и тяжелыми предметами. Дерущихся разняла только прибывшая полиция. Рождество 1997 года также было омрачено. Тогда в перебранку вступили прихожане — католики и православные.
Спустя некоторое время в базилике явилось чудо — заплакал Христос, изображенный на одной из стен храма. Многие верующие объяснили скорбь Спасителя отсутствием у прихожан благоговения в святом месте. Как свидетельствует история, потеряно оно было почти два столетия назад.
ДРАКА У АЛТАРЯ
История, повлекшая за собой череду дипломатических демаршей и завершившаяся войной Англии, Франции и Турции против России, началась в Вифлееме вечером 19 октября 1847 года. Греческий епископ Серафим в сопровождении монастырского врача торопился к постели больного прихожанина. Но на одной из узеньких кривых улочек в центре города он столкнулся с группой францисканских монахов. Расстояние между домами было столь малым, что кому-то пришлось бы уступить дорогу. Однако ни православные, ни католики этого сделать не пожелали. Началась словесная перебранка. В конце концов рассерженные францисканцы взялись за палки и камни. Серафим попытался укрыться в базилике Рождества Христова, где в это время армянское духовенство проводило вечернее богослужение, на котором присутствовало немало католиков. Вместе с ворвавшимися в храм францисканцами латиняне набросились на греческого епископа и молящихся армян. Подоспевшие турецкие полицейские с трудом восстановили порядок. Дело получило огласку, и султан Абдул-Меджид собрал комиссию для расследования инцидента. Была установлена виновность католиков, затеявших потасовку.
На этом, казалось бы, сюжет и завершился, но в дело вмешался президент Французской республики Луи-Наполеон. В это время он вынашивал планы государственного переворота, желая стать диктатором Франции, и был очень заинтересован в поддержке католического духовенства. Поэтому Луи объявил себя «рыцарем веры» и заявил, что всеми средствами защитит интересы несправедливо обижаемых западных христиан на Святой земле. Так, он потребовал возвращения католикам церквей, которые принадлежали им в эпоху Крестовых походов. В первую очередь речь шла о ключах от храма Рождества Христова в Вифлееме, где случилась драка католиков с православными. Российским дипломатам поначалу казус представлялся не имеющим большого значения. Сперва не был даже понятен предмет спора: шла ли речь о настоящих ключах, отпирающих двери, либо только о символе? В Лондоне тоже считали инцидент «совершенно незначительным делом». Поэтому на первых порах русские дипломаты решили не вмешиваться, а подождать, как будут развиваться события.
МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ
Окончательно требования Луи-Наполеона были сформулированы в июле 1850 года в ноте французского посланника генерала Жака Опика, адресованной великому визирю Порты Мехмеду Али-паше. Опик требовал возвращения своим единоверцам базилики Рождества в Вифлееме, гробницы Богородицы в Гефсимании и части храма Гроба Господня в Иерусалиме. В ответ российский посланник в Константинополе Владимир Титов в особом меморандуме на имя великого визиря возразил, что права Иерусалимской православной церкви на святые места неоспоримо древнее, поскольку восходят еще к временам Восточной Римской империи. Кроме того, российский дипломат представил Порте полтора десятка турецких фирманов (указов), подтверждающих преимущественные права православных на ближневосточные святыни. Турецкий султан оказался в трудном положении. В поисках выхода из сложившейся ситуации он собрал комиссию, включавшую христианских и мусульманских богословов, а также визирей, которая должна была вынести суждение по этому вопросу. Вскоре стало очевидным, что, несмотря на аргументацию греков, большинство светских членов комиссии (получавших образование, как правило, во Франции) склонялись в пользу удовлетворения требований католиков.
Чем дольше работала комиссия, тем большие тучи сгущались над православными. Россия должна была как-то отреагировать. И тогда в дело вмешался император Николай I. В сентябре 1851 года он написал султану Абдул-Меджиду письмо, в котором выражал недоумение, с какой стати Турция берется менять многовековой порядок владения палестинскими святынями за спиной России и по требованию третьей державы? Вмешательство царя не на шутку испугало султана. Напрасно французский посланник монсеньор де Лавалетт грозил, что республиканский флот блокирует Дарданеллы, — Абдул-Меджид помнил высадку русского десанта в Константинополе в 1833 году и решил не искушать судьбу порчей отношений с могучим северным соседом.
Но турки не были бы турками, если бы отказались от двойной игры. Так, с одной стороны, была собрана новая комиссия, которая к февралю 1852 года подготовила фирман, закреплявший статус-кво святых мест и преимущественные права на них Иерусалимской православной церкви. Требования католиков в нем были названы безосновательными и несправедливыми. Но, с другой стороны, турецкий МИД в то же время отправил во Францию секретное письмо, в котором сообщал, что османы передадут католикам три главных ключа от базилики Рождества в Вифлееме. Однако де Лавалетт счел такую уступку слишком малой. В марте 1852-го он прибыл из отпуска в турецкую столицу на девяностопушечном фрегате «Карл Великий», чтобы подтвердить серьезность своих намерений: де Лавалетт требовал либо внесения поправок в выданный православным фирман, либо предоставления новых льгот католикам. С этого момента сугубо религиозный, «свято-местский» спор превратился в вопрос политический: речь шла о том, за кем сохранится преобладающее влияние на христианском Ближнем Востоке — за Россией или за Францией.
ТУРЕЦКИЕ ХИТРОСТИ
В султанском дворце началась паника. Казалось бы, ситуация тупиковая, но турки продолжали искать спасения в новых уловках. По турецким законам фирман, касающийся религиозных вопросов, не считался вступившим в силу, если не была проведена соответствующая процедура его оглашения: требовалось направить в Иерусалим уполномоченного для публичного прочтения фирмана в присутствии губернатора города, представителей трех христианских церквей (греческой православной, армянской и католической), муфтия, мусульманского судьи и членов городского совета. После этого документ нужно было зарегистрировать в суде. Так вот, Абдул-Меджид в очередной раз спрятал голову в песок и решил не оглашать фирман, о чем тайно сообщил французам, желая добиться их расположения. Но в Петербурге вскоре разгадали султанские игры по затягиванию процедуры принятия документа. Русские дипломаты надавили на великого визиря. Тот в конце концов в сентябре 1852 года отправил в Иерусалим султанского эмиссара Афиф-бея, который якобы и должен был провести необходимую процедуру в течение двух недель. Но он всеми правдами и неправдами оттягивал намеченные сроки. Русскую сторону в этом спектакле представлял генеральный консул, статский советник Константин Базили — грек на императорской службе. Базили был искусным дипломатом, но и ему надоели увертки Афиф-бея, и он в нарушение восточного дипломатического этикета напрямую спросил:
— Когда же будет зачитан фирман?
Афиф-бей ответил, что не видит в этом необходимости.
— Я вас не понимаю, что-нибудь не так? — поинтересовался Базили.
— Моя роль, — стал увиливать Афиф-бей, — ограничивается исполнением письменных распоряжений, содержащихся в данной мне инструкции. Про фирман в ней ничего не говорится.
— Сударь, — возразил русский консул, — если ваше министерство не сдержит слово, данное нашей императорской миссии, это будет прискорбным фактом. Возможно, у вас нет письменных инструкций, но, бесспорно, есть устные, потому что фирман существует, и все об этом знают.
В ответ Афиф-бей постарался переложить ответственность на плечи губернатора Иерусалима Хафиз-паши — мол, это в его компетенции, как распорядиться с фирманом. Но и губернатор умыл руки, заявив, что он тут «совсем ни при чем», хотя фирман действительно существует и требует оглашения. В общем, турки вели себя вполне в духе восточной дипломатии. Поняв, что османские чиновники намеренно ходят по кругу и что ждать оглашения фирмана бесполезно, Базили в октябре 1852-го покинул Иерусалим в расстроенных чувствах. Вскоре российский МИД направил в Стамбул гневную депешу, грозящую разрывом отношений. Она заставила султана призадуматься: разрыв дипломатических связей с Россией пока был ему не на руку.
И он придумал новую хитрость! Фирман огласили в конце ноября 1852 года в Иерусалиме и зарегистрировали в суде, но с сильными нарушениями церемониала. Так что было до конца непонятно, стал он официальным документом или нет.
Тем не менее, когда об оглашении фирмана узнала Франция, ее дипломаты заявили о подготовке к отправке на Ближний Восток военной эскадры. Турецкие визири в этой ситуации продолжали рекомендовать султану пойти на союз с Парижем и открыть двери храмов католикам. В этой ситуации французский флот может стать защитником Порты, если отношения с Петербургом обострятся. Султан прислушался к этому мнению, и в начале декабря 1852 года Турция объявила, что ключи от больших дверей Вифлеемского храма и храма Гроба Господня в Иерусалиме должны быть изъяты у греческого духовенства и переданы католическому. В Петербурге это восприняли как пощечину и начали готовиться к войне.
РОКОВАЯ УВЕРЕННОСТЬ
Николай I не сомневался в победоносном исходе возможной войны с Турцией, и в этом заключался его главный политический просчет. Царь был вполне уверен в своем могуществе, гарантированном коалицией с Англией, Австрией и Пруссией, которая сложилась в годы антинаполеоновских войн. Он и помыслить не мог, что союзники будут действовать в личных интересах и легко пойдут на предательство, выступив на стороне Франции и Турции. Российский император не учел, что речь шла не о европейских делах, а о ближневосточных, в которых каждая из великих держав была сама за себя, заключая кратковременные союзы с другими странами по мере необходимости. Главным принципом здесь было — урвать себе кусок, да побольше. Европейцы опасались, что северный колосс разгромит Турцию и отхватит себе Балканы, а то, глядишь, и Константинополь с проливами. Такой сценарий не устраивал никого, особенно Англию и Австрию, рассматривающих Балканы как сферу своих интересов. Кроме того, утверждение России на землях, принадлежащих Турции, ставило под удар спокойствие англичан в Индии.
Но российский самодержец решил побряцать оружием и в декабре 1852 года отдал распоряжение о приведении в боевую готовность 4-го и 5-го армейских корпусов в Бессарабии, угрожавших турецким владениям в Молдавии и Валахии (Дунайских княжествах). Таким способом он решил придать больше веса чрезвычайному посольству во главе с князем Александром Меншиковым, которое в феврале 1853-го прибыло в Стамбул, чтобы разобраться в хитросплетениях турецкой дипломатии. И снова султан не знал, на чью сторону склониться. Сперва он устно принял требования русской стороны сохранить статус-кво палестинских святынь, но через некоторое время отказался оформить свои уступки на бумаге. Дело в том, что к этому времени он получил от Франции и Англии гарантии поддержки в случае войны с Петербургом (английские и французские дипломаты пришли к тайному соглашению, что в случае союза Англии и Франции «обе эти страны будут всемогущи»). Меншиков в мае 1853 года возвратился домой ни с чем. 1 июня Россия разорвала дипломатические отношения с Портой. В ответ, спустя неделю, по приглашению султана англо-французский флот вошел в пролив Дарданеллы. В конце июня русские войска вторглись в Молдавию и Валахию. Последние попытки решить дело миром ни к чему не привели, и 16 октября 1853 года Турция объявила России войну. А в марте 1854-го к ней присоединились Англия и Франция. Так началась Крымская война (1853-1856). Ни Австрия, ни Пруссия на помощь России не пришли. Напротив, Вена потребовала вывода русских войск из Дунайских княжеств, грозя примкнуть к антироссийской коалиции. Военная удача была на стороне противников царя. В 1855 году союзники взяли Севастополь. Весной 1856-го был подписан Парижский мирный договор. Согласно его приложениям, права на палестинские святыни переходили к католикам. Только через 20 лет, после новой, уже победоносной, Русско-турецкой войны, был восстановлен былой порядок, и храмы Святой земли возвратили под управление православной церкви.
(с) Павел Доброхотов